Полицейская машина с включенной сиреной — не самое удобное место для разговора. Пуллод сидел за рулем, Слейд — рядом, а Харпер и Бернард расположились на заднем сиденье. Они долго петляли по городским улицам и наконец выехали на автостраду. Никто не проронил ни звука.

Харпер сидела насупившись, уткнув трость в пол и спрятав подбородок в ладони, сцепленные вокруг набалдашника в виде драконьей головы. Бернард полулежал, привалившись к дверце и вытянув ноги. Глаза его были закрыты. В серых спортивных брюках, хлопчатобумажном свитере и куртке-ветровке, которую ему одолжил кто-то из полицейских, он выглядел худеньким тщедушным подростком.

Вой сирены мешал Харпер не то что говорить, но даже сосредоточиться. Он, как острый нож, прорезал тишину ночной провинции. Мимо то и дело мелькали и таяли вдали огоньки обгоняемых и встречных машин. Харпер не отрываясь смотрела на спинку переднего кресла, стараясь привести мысли в порядок, и лишь изредка поглядывала на дремавшего рядом Бернарда.

Через какое-то время она наклонилась вперед, где над подголовником маячила макушка инспектора Пуллода, и, стараясь перекрыть вой сирены, закричала ему прямо в ухо:

— Я тут подумала! Может быть, позвонить в Белхем-Грейндж?!

Ей ответил Слейд:

— Неисправности на линии! У них там прошел ураган!

— Тогда свяжитесь по рации с местной полицией! — прокричала Харпер. — Пусть отправят туда человека…

— Мы обо всем позаботимся, любезная, — раздраженно буркнул Слейд. — Хотя я никак не могу взять в толк, зачем вся эта свистопляска.

Последние его слова утонули в вое сирены, но Харпер все же сочла своим долгом ответить.

— Яго потратил на поиски створок, составляющих триптих Рейнхарта, двадцать лет, — суровым, назидательным тоном изрекла она. — Поиски его не увенчались успехом лишь по одной причине: все это время владельцы картин не менялись. Когда доктор Мормо завладел «Богородицей», Яго резонно заключил, что через него можно выйти и на «Младенца Христа». Не надо забывать, что Мормо являлся одним из главных перекупщиков предметов искусства, которые всплывали на черном рынке в послевоенные годы. И если последняя из створок была приобретена именно в то время, Мормо не мог не знать имя ее владельца. Но поверьте, если бы Мормо располагал такой информацией, он выполнил бы ее немедленно. А поскольку он этого не сделал — в сделке был замешан другой перекупщик. Кроме Мормо только один человек серьезно занимался этим сомнительным промыслом — именно он пытался купить «Волхвов», когда их выставили на торги. И Яго знает, кто он, — как знаем это и мы.

Харпер не видела лица Слейда, но могла с уверенностью сказать, что в этот момент констебль закатил глаза к потолку и бормочет сквозь зубы что-то вроде: «Опять она со своим Яго».

Стараясь не обращать внимания на вой сирены, Харпер погрузилась в собственные мысли.

«И вся эта история, — размышляла она, — началась именно с «Призрака».

Каким дурным ветром — тогда, двадцать лет назад, — занесло Яго в тот обшарпанный кинотеатр? Этого она никогда не узнает. Возможно, все объяснялось просто: у него — как и у нее самой — был природный нюх на потустороннее. Харпер и сама могла бы оказаться в тот день в том же кинотеатре. В том, что Яго был там, она ничуть не сомневалась. Пять лет прошло с тех пор, как она, Харпер, собственными руками загубила его аферу с сектой. Бедняга, ему, должно быть, пришлось несладко. Само его мессианство было поставлено под сомнение; рыща по свету в поисках заблудших овечек, которые производили ему потомство, он не мог не понимать, что неумолимо сокращаются запасы главного компонента для производства эликсира жизни — синего камня.

Эта мысль иссушала его мозг — он боялся, что придет день, когда свежая кровь уже не поможет, потому что иссякнут запасы камня. И тогда-то. Тогда начнется необратимый процесс омертвения тканей. Он будет гнить заживо.

С такими мыслями он пришел в тот день в кинотеатр. Он смотрел «Призрака». И вот тут-то, когда действие достигло кульминации — в момент наивысшего напряжения, — ему и был дан знак… разлитая банка содовой. Да. Кто-то, сидящий рядом, в состоянии экстатического возбуждения нечаянно проливает содовую. О да, да, все случилось именно так, как на том памятном рождественском приеме. История, нагоняющая мистический ужас, пролитая вода. И Яго — в точности как Шторм — возводит трагический взор и видит перед собой красавицу Энн Эндеринг, мать Софии.

Она любила кино, любила голливудские фильмы, поэтому и оказалась там. И нечаянно пролила содовую. В этот момент Яго заметил ее. Ее красота не оставила его безучастным — как не оставила безучастным Шторма красота ее дочери, — и он знакомится с ней.

Харпер живо представила себе эту сцену. Кому как не ей знать о гипнотическом обаянии Яго! Для него Энн Эндеринг — с ее отзывчивым сердцем, живым умом и либеральными взглядами — оказалась идеальной жертвой. Если вспомнить, кто был ее мужем, резонно предположить, что Энн нравились мужчины смелые, энергичные, пусть даже немного авантюристы. Возможно, именно ее идеализм, наивная вера в то, что мир может стать лучше и добрее, виной тому, что она — как и многие другие — была снисходительна к извращенной логике человека, возомнившего себя мессией. Так или иначе, она стала его любовницей. Вскоре он узнает, почему фильм Шторма так взволновал ее. Энн любила свой дом, любила семейные предания, а потому не могла не провести параллели между «Призраком» и легендой о Белхемском привидении. Возможно, она даже отметила, что сюжет фильма явно навеян историей Черной Энни. Возможно — с ее пристрастием к родовой истории, — она знала что-то еще.

Этого было достаточно, чтобы возбудить интерес Яго к средневековым преданиям, чтобы в нем проснулся охотничий азарт. Странные совпадения: убиенные младенцы, мечта о бессмертии, эликсир жизни в «Замке алхимика», наконец, легенды, связанные с триптихом Рейнхарта, все это неизбежно должно было привести — и привело — к «Исповеди монаха». И когда ему в руки попала «Исповедь», он все понял и пустился в погоню за триптихом.

Однако к тому времени Энн Эндеринг уже прозрела и поняла, хоть и слишком поздно, что за человек был ее возлюбленный и что для него — она. Энн готова была на все, лишь бы не дать Яго завладеть триптихом. И тогда, вопреки социальным устоям, вопреки собственной интуиции, она решила использовать еще одно, последнее, совпадение, о котором Яго скорее всего не догадывался — а именно, то обстоятельство, что среди немногих, кто мог найти триптих Рейнхарта, был сэр Майкл, ее законный супруг.

Вот почему третья створка так и не всплыла на рынке — вот почему доктор Мормо ничего не знал о ее местонахождении. Потому что двадцать лет назад, когда Яго только-только начал свои поиски, сэр Майкл — не вполне понимая, зачем он это делает, — приобрел единственную створку триптиха, которая в то время находилась на Западе. Сделал он это исключительно по просьбе жены, зная лишь то, что человек, стремящийся обладать триптихом, соблазнил ее, и что это единственный возможный в его положении способ отомстить. Приобретя створку через подставных лиц, он надежно спрятал ее.

Теперь Энн Эндеринг предстояло действовать самостоятельно: она должна была свести счеты с жизнью. Потому что знала, что носит под сердцем ребенка Яго — об этом тот позаботился в первую очередь. Она уже поняла, для чего ему нужен младенец, и готова была убить себя и собственное дитя, лишь бы оно не попало в руки Яго.

Вот о чем думала Харпер, стараясь не обращать внимания на заунывный вой сирены. И еще она думала о Ричарде Шторме. Упрекала себя за то, что прозрела слишком поздно. Она отправила Шторма в Белхем-Грейндж в надежде получить недостающую информацию, полагая, что это задание не связано с риском. Ей хотелось, чтобы Шторм находился подальше, когда она будет разыгрывать опасный гамбит с «Богородицей». Надеялась, что он поможет Софии Эндеринг разобраться в прошлом. Надеялась избежать лишних жертв.

На деле же выходило, что она, Харпер, отправила Шторма в самое пекло. А Яго, как всегда, на один шаг опережал ее.

Все четверо молчали, обволакиваемые воем сирены.

Потом Бернард спросил:

— Думаешь, это правда?

Харпер повернула голову. Бернард смотрел на нее из-под полуопущенных век.

— Мне хотелось бы знать. — Он говорил очень тихо, едва шевеля губами, но она прекрасно слышала каждое слово. — Так мне было бы легче.

— Что ты хочешь знать?

— Правда ли, что… если весь триптих, целиком, будет у него, правда ли, что тогда он сможет воссоздать синий камень? Правда ли, что тогда он — на крови собственных детей — сможет жить вечно?

Харпер отняла руку от набалдашника и похлопала Бернарда по колену.

— Не верь ни во что, — сказала она. — Это единственный способ защитить себя.

На лице Бернарда румянцем вспыхнул красноватый блик мигалки. Он горько усмехнулся.

— Если я не буду ни во что верить, что защитит меня от самого себя?

Харпер задумчиво сдвинула брови и опустила глаза.

— Ни во что не верь, — прошептала она. — И уповай на Всевышнего.

Больше никто не произнес ни слова.