Сергей шел к друзьям в субботу вечером, не забыв прихватить цветы для Светланы и пиво им с Антоном на двоих. Они не виделись так долго! Многое изменилось за это время; конечно, они остались молодыми, но одновременно сделались взрослее и мудрее… Впервые Пономарев направлялся в дом, который стал общим семейным домом для его старого друга и его первой любви; этого мужчину и эту женщину он хорошо знал по отдельности, но совсем не представлял себе, какой они стали парой.

Собираясь теперь увидеть Антона и Свету, Сергей испытывал чувство одновременно острое, сладкое и печальное. О старых школьных друзьях он думал, как о людях, которые погрязли в московском, весьма нелегком и скучном, как ему представлялось, быте. Наверняка они стали нудными бюргерами, озабоченными прежде всего кастрюлями, пеленками, заработками… Сергей твердо решил навестить их всего один раз. Совсем не появиться у них он не мог: они могли узнать о его возвращении от общих знакомых и обидеться. А зачем обижать людей и наживать врагов без особой на то необходимости? «Увижу еще раз своих школьных приятелей и потом попрощаюсь с ними навсегда. Ведь Светлана и Антон – семья, у них общий сын. Зачем нарушать их идиллию? Да и мне эти старые связи совсем ни к чему», – так решительно был настроен Сергей Пономарев.

Он собирался предстать перед друзьями в качестве профессионально сложившегося и материально обеспеченного дипломата, как личность неординарная, яркая, состоявшаяся. Он вообще любил чувствовать себя успешным человеком, который привык покровительствовать всем своим знакомым, кроме, конечно, тех, что принадлежали к дипломатическому кругу и прекрасно были осведомлены об истинном положении Сергея. О своем реальном теперешнем ранге (месте мелкого клерка, чиновника почти последней категории) он решил ничего ребятам не говорить. Кстати, и из Министерства иностранных дел он ведь не увольнялся: отец убедил его выждать, посмотреть, как пойдут дела у демократов. Так что представляться дипломатом он имел полное право. И незачем было Антону и Светке знать, что после стремительной отставки отца Пономареву-младшему больше не на что было рассчитывать в министерской структуре.

Выйдя из первого вагона поезда на станции метро «Новые Черемушки», Сергей быстро нашел нужный дом. Поднялся на пятый этаж, остановился у порога квартиры – приюта счастливых молодоженов, как он, усмехнувшись, подумал сейчас про себя, лучше других зная всю подоплеку и предысторию этого брака. Ну и гнездышко они себе свили! Пятиэтажный панельный дом, серый запыленный подъезд, грязные лестницы… Он пытался иронизировать, чувствовать себя снобом, чтобы избавиться от собственного волнения. Но холодок пробежал по коже, и руки невольно сжались, когда он нажал кнопку звонка и услышал за дверью топот детских ножек и звонкий крик: «Мама, папа, можно, я сам открою?»

Вот черт! Сергей ведь и забыл про ребенка. Цветы и пиво – разве так приходят в дом друзей после долгой разлуки?! Как дипломат, он был очень чувствителен к таким вещам. «Да, ну и лажанулся, – выругал он сам себя. – А ведь мне надо держать марку. Тоже мне, гость из далекой заграницы!»

Однако сокрушаться было поздно: дверь уже скрипела и открывалась. На пороге стояла интересная блондинка со злыми, но красивыми, широко распахнутыми глазами. Тщательно уложенные волосы, хороший макияж, ухоженные руки… Точеную фигурку (а она стала еще соблазнительней, невольно отметил про себя Сергей) обтягивали черные легинсы и ярко-оранжевая открытая майка. Увидев Сергея, она широко улыбнулась и наконец превратилась в Светку – ту самую Светку, что когда-то сидела с ним за одной партой, а позже страстно стонала в его объятиях…

Он и узнавал и не узнавал свою первую любовь в той женщине, что теперь обнимала его, хлопотала и вилась вокруг него вьюном. Разумеется, он ждал, что в этой квартире его встретят Света с Антоном, но чтобы у Светланы были такие резкие движения, такие злые глаза, такое стервозное выражение лица – какое-то иссушенное, точно изголодавшееся по счастью… – нет, этого он не мог себе представить. Да и вообще, он редко вспоминал и думал о ней, только если вдруг охватывала тоска по ушедшей юности, по родине, по верной дружбе школьных лет. Но такие минуты случались с ним все реже и реже, он совсем не скучал в Китае, окруженный друзьями, партнерами и коллегами. Да и китаянки, как он не раз имел случай убедиться, были отменно хороши во всех отношениях.

Конечно, иногда он чувствовал себя все-таки виноватым перед Светкой. Ошибка молодости – да, но какая пылкая и искренняя! Тогда, три года назад, родители поступили с ним жестоко. И это, несомненно, сделало Сергея циником; хоть он и считал теперь, что они были правы и заботились только о его благе, но больше ни одна из встреченных им женщин не волновала его так сильно.

А его между тем уже затащили в гостиную, плеснули в рюмку отличного коньяка, расставили на низеньком столике тарелки с закуской. Сергей заметил, что Антошка пытался держаться бодро, но в его глазах мелькает затаенная грусть. Именно так и должны выглядеть неудачники, решил Сергей и снисходительно пожалел друга: он выглядел так скромно в своей неброской домашней одежде! Правда, Антошка и прежде не обращал особого внимания на свой внешний вид, не любил слишком модную одежду; но сейчас вид у него был совсем какой-то запущенный. Отросшие волосы упрямо торчали, застиранная клетчатая рубашка имела неопределенный цвет, а растянутые джинсы висели мешком. Костик, такой же беленький, как родители, жался к отцу, разглядывая нового дяденьку с большим любопытством.

Мужчины какое-то время молча исподлобья рассматривали друг друга, а потом вдруг хором, одновременно спросили:

– Ну, как ты?.. – и засмеялись, почувствовав мгновенное облегчение. Сразу повеяло прежней близостью и теплотой, прошлыми, безвозвратно ушедшими годами.

Они заговорили сразу обо всем, и Сергей, расспрашивая Антона о его делах с видимой, немножко наигранной заинтересованностью одновременно внимательно оглядывался по сторонам. Ему тоже предстояло подыскивать себе какое-то жилье, скорее всего, маленькую квартирку где-нибудь на окраине – иных вариантов его нынешнее состояние дел не предполагало. У Светланы с Антоном, показалось ему, все было так модно и красиво обставлено! Вот заодно и проведу маркетинговое исследование по современной мебели и бытовой технике, решил Сергей и заговорил о том, что волновало его больше всего:

– По-моему, вы отлично устроились, ребята. Молодцы! Как у вас здорово… А мне, кстати, тоже надо что-то срочно придумывать с жильем; с родителями жить стало невозможно.

– Что, случилось что-нибудь? – мгновенно спросила Светлана. Ее голос прозвучал елейно-ласково, но на самом деле в глубине души она испытала чувство злорадного удовлетворения. Люди, которые когда-то отвергли ее, кажется, не могли похвастаться процветанием. Так им и надо!..

Гость коротко глянул на нее, внутренне усмехнулся и пояснил:

– Отец после девяносто первого года остался не у дел. Знаете, такое со многими случилось… – и, дождавшись сочувственного кивка от слушателей, продолжил: – Сначала сильно болел, теперь поправился. Но, разумеется, уже не работает – пенсионер. По дому слоняется, руководит процессом приготовления обеда. В кастрюли заглядывает, мать изводит. По три раза спрашивает: «Суп солила?»

– Да ты что? – ужаснулась Светлана. – А дача как? Он же обожал все эти дела – цветочки, огурчики… – Она ловко и быстро расставляла новые блюда, а сама смотрела – никак не могла насмотреться – на Сергея.

– Дачи больше нет. Она была государственная, и ее, конечно, отобрали. Поездки на курорты в ведомственные санатории также отпали. Осталась городская квартира, надежды на мою карьеру – и все. Вот так. Закат империи.

Сергей держался бодро, с подчеркнутой веселостью. Он был в порядке: в дорогих джинсах, при эксклюзивных швейцарских часах, с запахом изысканного мужского парфюма. У него пока еще были деньги, заработанные в Китае, и он с шиком тратил их на себя, наслаждаясь новыми дорогими московскими магазинами и тусовочными местами, которых прежде в столице днем с огнем было не сыскать. Все в его облике, казалось, кричало: у меня все еще впереди! Меня нельзя не заметить! Я еще буду успешен!..

Вскоре разговор, как это принято у русских, перешел на политику, на изменения в государстве. Суждения гостя были взвешенными. Он вращался в той среде, где об этом много говорилось, и вообще, политика была частью его профессии. Он хладнокровно говорил о людях поколения своего отца – некогда прочно сидевших в своих высоких креслах, а потом смытых демократической волной российских аппаратчиках. Рассказывая о тех немногих благах, которые остались его отцу (это было, в частности, качественное медицинское обслуживание, но уже по низшей категории, как у пенсионера), Сергей дал понять, что отец его обижен, озлоблен. И все-таки Пономарев-старший, опытный дипломат с большой выслугой лет, выдержал, не покончил жизнь самоубийством, как некоторые из его коллег. Хотя его опыт, даже в ранге консультанта, оказался почему-то никому не нужен и предавшая Отчизна продолжала его обижать, отец все же сумел не сломаться.

Кое о чем, разумеется, Сергей умолчал. Например, о том, что сам почувствовал беспомощность отца сразу, как только произошел путч. Еще тогда, в Китае, он понял, что теперь его отец не более чем обыкновенный мыльный пузырь. Без мощной государственной поддержки, вне структуры, которой Пономарев-старший был так предан, семья осталась практически без средств к существованию. Но об этих деталях друзьям знать было необязательно, и Сергей рассказывал о несправедливостях, постигших его семью, опуская некоторые детали, но зато с таким жаром, что Антон и Светлана приняли весь рассказ близко к сердцу. Хотя речь шла о круге людей, которых тот же Антон, например, терпеть не мог – он считал их стопором прогресса, они мешали ему и ему подобным жить и работать, – но все же это были родители близкого друга, и хозяева маленькой квартирки от души посочувствовали им.

Как-то так получилось, что разговаривали за накрытым всякими вкусностями столом в основном мужчины. Светлана была оживленной, но в беседе почти не участвовала, молча выполняя обязанности хозяйки. «Надо же, ни придирок, ни едкостей, – невольно удивлялся про себя Антон. – Ведет себя вполне прилично. Вот что значит привычный круг общения и старая дружба!..»

Через пару часов, извинившись, Антон поднялся из-за стола, пообещав скоро вернуться. Ему нужно было уложить спать Костика – мальчик бывал по-настоящему счастлив, когда отец находился дома, и требовал только его для исполнения этой миссии.

Как только дверь в детскую тихо и плотно затворилась, Сергей и Светлана прямо взглянули друг на друга, получив наконец возможность, о которой каждый из них грезил весь вечер. Чувства, толкавшие их друг к другу, были сильнее доводов разума и страха быть застигнутыми; страсть, неутоленное до сих пор желание, грустные воспоминания – все смешалось воедино. Сергей подошел к Светлане, обессиленно опустившейся на стул вместе с тарелкой, которую она в этот момент держала в руке, встал перед ней на колени и, притянув к себе, обнял, зарылся носом в пышные волосы. Это была его женщина. Нет, не так: его любимая женщина. И он ничего не мог с этим поделать.

– Как ты живешь? У тебя все в порядке? – спросил он тихо.

Она молча кивнула, не в силах произнести ни слова, и только сглотнула тяжелый комок в горле, мешавший ей говорить.

– Поговорить надо, – так же тихо продолжил гость. – Я позвоню тебе завтра. С утра. Ты будешь одна? – Он быстро отпрянул и сел на свое место.

– Буду ждать, – одними губами ответила Светлана.

И они заговорили о посторонних предметах, об общих знакомых. И вновь получалось так, что говорил в основном Сергей – уверенно, с апломбом, щеголяя знаниями и твердыми суждениями обо всем на свете. Когда возвратился Антон (Костик обычно засыпал быстро), Светлана, сославшись на усталость, почти сразу оставила мужчин. А старые друзья проговорили почти до утра. Как ни странно, им по-прежнему было легко друг с другом. Антону – потому что он высоко ценил дружбу и ни о чем не догадывался, а Сергею – потому что он ни в чем не считал себя виноватым перед школьным приятелем и рассчитывал извлечь из их отношений какую-нибудь выгоду.

Несмотря на то, что ночью он почти не спал, Сергей позвонил Светлане, как и обещал, с самого утра, сразу после десяти. И роман их вспыхнул с новой силой. Пономареву необязательно было ходить на службу каждый день к девяти часам; можно было явиться туда и попозже, после обеда – его отдел переживал реструктуризацию, и будущее всех молодых клерков от дипломатии было еще неясно. А потому у него появилась масса свободного времени для личной жизни. Сначала, соблюдая осторожность, они встречались тайно, исключительно в первой половине дня, в квартире Светланиной матери. Потом понемногу стали утрачивать бдительность; их новым приютом стала маленькая квартирка Сергея, наконец приобретенная им, а затем и многочисленные кафе, ресторанчики, кофейни, где они рисковали быть увиденными знакомыми, но почему-то уже не опасались этого.

Светлана как будто проснулась. Ее апатию, ее недовольство жизнью как рукой сняло. Она оживилась, глаза ее засияли мягким и таинственным светом, как бывает с женщиной, которая любит и любима. С Костиком она стала терпеливее и снисходительней, с Антоном – не так остра на язык, не так груба. Она уже не срывалась на крик при каждой проказе ребенка, научилась доходчиво объяснять ему его ошибки, а с мужем могла быть даже приветливой.

Молодая женщина и раньше тщательно следила за своей внешностью, а теперь вообще принялась с удвоенной энергией посещать портних, парикмахерш, маникюрш… Светская жизнь была заброшена; на все приглашения подруг посетить тренажерный зал или выпить чашку кофе в модной кофейне она неизменно отвечала, что занята, как-нибудь в другой раз. Свидания с любовником заменили ей все – рестораны, вернисажи, ночные клубы и сборища на дачах.

Теперь Света убедилась: все, что ей нужно в этой жизни, – это Сергей Пономарев. Даже не его деньги, не его положение в обществе, не его связи – только он сам. Она упивалась любовью к нему, совсем забыв о муже и сыне. Когда у Сергея появилась квартира, Светлана в первый раз не пришла домой ночевать, сказав Антону, что едет к приятельнице на дачу. Потом это стало нормой; в такие дни она уговаривала посидеть с ребенком свою мать или какую-нибудь нанятую на раз женщину.

Антон был хоть и наивен в том, что касалось его семейной жизни, но все-таки неглуп; он видел, что жена переживает какое-то новое страстное увлечение. Об этом говорило все: ее снисходительность к нему и Костику, постоянно радостный вид, шепот по телефону, регулярные отлучки. Понаблюдав за ней немного, он понял, что у Светланы появился любовник. И был потрясен тем, насколько безразличным это ему показалось.

Тем не менее он должен был убедиться в своих догадках. В Москве как раз появились первые частные сыскные агентства. И велик был соблазн, не пачкая рук, заплатив лишь деньги, узнать, где бывает его жена. Но, подумав как следует, он решил, что нельзя так опускаться. Это ниже мужского достоинства. Поразмышляв еще немного, он решил обратиться за советом к ближайшему другу. Так уже он сам, по собственной инициативе, набрал номер Сергея Пономарева.

Мужчины встретились в подвальчике «У дяди Гиляя». В уютном полумраке, при свечах, за резным столом темного дерева – они едва могли различить лица друг друга в этой полутьме – Антону почему-то легче было рассказывать другу о неудавшейся семейной жизни именно в такой обстановке. В этот раз говорил в основном Житкевич, ему нужно было разобрать свою запутанную и неподдающуюся логике ситуацию с человеком, который знал и его, и Светлану лучше, чем кто бы то ни было. И он откровенно рассказал Сергею, что Светлана оказалась плохой женой, холодной женщиной, черствой и грубой матерью – он впервые употреблял вслух подобные эпитеты, говоря о Свете, впервые рассказывал постороннему все как есть, без прикрас.

А Сергей внимательно слушал, одновременно делая вид, что поглощен аппетитным мясом в горшочке, и опасаясь поднять на Антона глаза. Ему было не по себе. Друг абсолютно во всем прав. Светка – плохая жена и никудышная мать; он успел убедиться в этом из ее высказываний по поводу мужа и сына, себялюбивых слез, каждый раз сопровождавших ее рассказ о том, как она несчастна… А во всем виноваты его, Сергея, родители; может быть, не вмешайся они тогда в их отношения, она вышла бы замуж за любимого человека, и все было бы иначе. Но хода назад нет. Светка – дрянь, а Антошку жалко, и все-таки именно со Светой он, Сергей, связан особыми узами, которые для него значат больше, чем старая дружба с Антоном.

Надо было выкручиваться. И, вытерев салфеткой жирные губы, Пономарев сказал:

– А тебе не приходило в голову, что у нее просто нервное расстройство? Ну, скажем, после родов. Это у многих бывает. Может, с тех пор все и началось, может, ее надо подлечить. Ты же врач, прими меры.

– Нет, – покачал головой Антон. – Она вполне здорова. Это что-то другое, не связанное с медицинскими проблемами. В крайнем случае что-то психологическое, но никак не соматическое. А еще вернее – банальная интрижка.

Сергей ощутил странный испуг. Холодок пополз между лопатками. Но, устыдившись собственной реакции, он тут же принялся уговаривать себя: «Чего я боюсь? Даже если Антон и выяснит все наверняка, он ведь не Отелло, чтоб душить меня или Светку. Но почему он вызвал для совета именно меня? Неужели действительно догадывается?»

Мысли вихрем пронеслись в его голове. Собственный голос он услышал точно издалека, как будто говорит совсем другой человек:

– Ты с ума сошел! Чтобы Светка – и банально изменяла мужу! Быть того не может. Ищи собственную вину, дружок.

– Ты серьезно так считаешь? – искренне удивился Антон.

– Да. И не надо сваливать все с больной головы на здоровую. Знаешь, – и Сергей потянулся чокнуться с другом давно налитыми рюмками, плотоядно поглядывая на темно-янтарную жидкость в них, будто главное, что его сейчас интересовало, – это качество коньяка, – я давно понял: в брачных неурядицах обычно бываем виноваты мы, мужики. Ну что ты хочешь от замученной бытом, усталой, не так давно родившей женщины? Ведь им жизнь дается куда труднее, чем нам, самцам! – И он хохотнул, всем видом показывая, как несерьезны и беспочвенны все претензии Антона.

Они помолчали. А потом Пономарев, подцепив вилкой перламутрово поблескивающий ломтик красной рыбы с блюда, укоризненным голосом произнес:

– Она ведь так много для тебя сделала!..

Антон прерывисто вздохнул, услышав в словах друга знакомый мотив. Аргументы Сергея были примерно те же, что и у Светланы. И все-таки уверенность Пономарева в своей правоте обезоружила Антона. Он доверял старому и лучшему другу. Кому же еще ему оставалось верить?! У него, Антона, наступили тяжелые времена, и слава богу, что такой друг у него есть.

Сергей тоже был доволен состоявшейся встречей; ему казалось, что во время разговора ему легко удалось не только отвести от себя возможные подозрения Антона, но и помочь Светлане остаться в глазах мужа более порядочной, нежели она была на самом деле. Однако вскоре выяснилось, что радость Сергея была преждевременна: уже через пару месяцев Светлане надоела подпольная жизнь. И она стала настаивать на том, чтобы признаться во всем Антону. Уйти от него, открыто жить с Сергеем… Ей было важно наконец-то вырваться из этого порочного круга. Ведь она, по ее собственному признанию, никогда не любила мужа; ее толкало к нему сначала одиночество, потом – чувство долга и жалости, ощущение безвыходности положения. Но теперь, когда она опять сошлась с человеком, которого любит, она больше никогда не сможет спать с законным мужем. Их ничего не связывает, и для нее пытка – находиться в этом доме. А что касается Костика, объясняла она Сергею, то она не станет обременять любимого чужим ребенком: малыш вполне может обойтись и без нее. Антон такой отец, что заменит любую мать.

Но в своих планах, похоже, молодая женщина просчиталась. Сергей был категорически против афиширования их любовных отношений. Он внушил Светлане, что, если уж ей так невыносимо в доме мужа, она может на время уйти жить к матери. Подождать немного, оглядеться, приучить всех знакомых – и Антона в первую очередь – к мысли о том, что их окончательный разрыв предрешен и неминуем… И только потом, попробовав жить по-новому, можно принимать какие-то окончательные решения.

Сергей, пожалуй, был единственным человеком, имевшим на Светлану абсолютное влияние, а потому спорить с ним она не решилась и в результате сделала так, как он просил. Антона ничуть не удивило ее решение об уходе – он был подготовлен к нему всеми предыдущими годами их брака. Он был внутренне готов к разрыву, и единственное, на чем собирался настаивать, – это то, что сын останется жить с ним. Костика он ей не отдаст! И, несмотря на то, что Антон давно не питал никаких иллюзий по поводу материнских инстинктов жены, даже для него стало неожиданностью то, как легко она согласилась на такое условие.

Было решено, что развод они оформят позднее, по первой же просьбе Светланы. Ее уход не вызвал в доме ни душевного напряжения, ни слез, ни скандалов – она просто собрала вещи и тихо исчезла, – и, может быть, именно поэтому Костик даже не заметил, что отсутствие матери из эпизодического стало постоянным. В квартире воцарились тишина, порядок, уют. Антон нашел женщину, которая согласилась присматривать за Костиком, брать его из детского сада, кормить ужином и укладывать спать в те дни, когда он будет задерживаться на работе. Это была одна из подруг покойной матери Антона, хорошо знакомая ему с детства. И он мог рассчитывать на нее как на своего, верного ему человека.

В редкие свободные для Антона вечера отец с сыном что-то мастерили, рисовали, читали вместе. Иногда бывало и так, что Антон занимался своими расчетами, с головой погружаясь в них, а Костик, примостившись рядом с отцовским столом на ковре, играл самостоятельно, строил из кубиков дома и гаражи, раскрашивал картинки. Им было хорошо вместе, и Антон никогда не уставал от общения с сыном. Внимательно следя за его развитием, он радовался неуемной детской фантазии Костика, его способностям и изобретательности. И, вспоминая Светлану, неизменно изумлялся про себя, как она смогла согласиться на расставание с ним, как смогла бросить такого умного и трогательного ребенка.