Глава двенадцатая
Чудное мгновение

Вот уж чего-чего, но визита девушки Антон совершенно не ожидал, хотя и думал вторые сутки только о ней. Он слышал, как вчера позвонили в дверь. Каждый раз, когда раздавался звонок, Антон надеялся, что это вернулся домой Андрей, а значит, его страдания наконец-то прекратятся. Но ожидания не оправдывались. Звонящие оказывались кем угодно, только не Андреем. Приходили Зоины хахали или приятельницы, являлись по вызову слесари из ЖЭКа, иногда прорывались к квартире, обманув консьержку, сектанты, призывающие срочно спасать душу, пока не грянул Конец Света, или торговые агенты, солидно именовавшие себя дилерами, коммивояжерами или менеджерами известных фирм и очень ловко втюхивавшие доверчивым людям за огромные деньги какую-нибудь дрянь под видом эксклюзива.

Последние полгода, когда Зоя надумала сдавать комнату, звонки в дверь стали раздаваться особенно часто. Сначала это даже обрадовало Антона, в душе мелькнула робкая надежда, что посторонний человек в квартире заставит тетку хоть немного присмиреть. И так действительно было, когда у них поселился щедрый кавказец, который хоть и не считал Антона полноценным человеком, но хотя бы подкармливал его. При нем Зоя действительно не набрасывалась на племянника, но это ничего не меняло, потому что дома кавказец бывал редко. Так что вскоре Антон понял: даже если все комнаты их квартиры заполнятся жильцами, его положение от этого не улучшится. Все равно он заложник обстоятельств, безвольный пленник этой ведьмы – своей тетки. И дело уже даже не в том, что у него нет ключа, чтобы выйти из дома. Можно было бы попросить ключ у жильца, наврав, что потерял свой, и сбежать куда-нибудь подальше, где тетка не смогла бы его найти. Но что он будет делать, когда убежит? Где жить, на что жить, чем питаться? Он и раньше не мог обходиться без помощи других людей, а сейчас совершенно отвык от самостоятельности. Мысль о том, чтобы самому выйти на улицу, пугала его. Антону казалось, что все люди сразу начнут на него смотреть и сразу догадаются, что он – всего-навсего дебил, сбежавший из дома от своей опекунши. Его тут же поймают и сдадут милиции, стражи порядка вернут тетке, а уж Зоя ему задаст…

И он снова притих за шкафом в ожидании звонка старшего брата. И в дверь звонили, но приходил все время кто-то другой, а не Андрей.

В этот раз не Андреем оказалась девушка, и, как всегда, Антон не мог простить ей это разочарование. Даже то, что у новой жилички был молодой и приятный голос, не оправдывало того, что она – не Андрей. Но зато когда она заиграла на скрипке…

Впервые услышав в квартире музыку, Антон сначала даже не понял, что происходит, так он отвык от звучания живых инструментов, которые слышал только в театре и на концертах в консерватории и Зале Чайковского, куда его в детстве часто водила бабушка. Но это было совсем другое, ведь там музыка звучала со сцены, в специально оборудованных залах, с особой акустикой… А тут скрипка играла рядом, совсем близко, за стеной. Временами ее звуки были резкими, визжащими, и Антон вздрагивал и морщился. Нет, это не исполнитель фальшивит, не похоже на фальшь – просто эта скрипка так звучит, такой инструмент. Но откуда же взялась живая скрипка? У тетки постоянно бубнил телевизор или орал, пока его не украли, магнитофон, изрыгая какие-то отвратительные эстрадные песенки, – но, разумеется, Зоя и классическая музыка (играли Брамса, его Антон сразу узнал) были вещами абсолютно несовместимыми. Может, это играют у соседей? Но тут Антона озарило – это же играет девушка! Неужели тетка, при ее-то ненависти к музыке, сдала жилье скрипачке?

И вдруг отчаянно, до холода и спазмов в животе, захотелось увидеть эту девушку со скрипкой. Антону она представлялась каким-то неземным существом, вроде принцессы или феи из сказки. Вот бы попробовать сыграть вместе с ней, дуэтом – она на скрипке, он на фортепиано. А может, она умеет и на фортепиано играть? Как он был бы рад послушать… Раньше Антон думал, что никогда в жизни не подпустит никакого другого человека к их семейному инструменту. За этим фортепиано играли бабушка и мама, клавиши хранят память о них… Однако если бы юная скрипачка попросила разрешения поиграть, ей он, пожалуй, позволил бы. Подумав так, Антон тут же горько усмехнулся. Да кто он такой, чтобы что-то кому-то позволять или не позволять? Жалкий забитый урод, которого все вокруг считают сумасшедшим. Никому и в голову не придет спрашивать у него разрешения на что-то… Но если раньше его, собственно, не очень волновало, что думают о нем другие люди, то теперь от мысли, что поселившаяся в их квартире скрипачка тоже не увидит в нем полноценную личность, становилось очень горько.

Встреча в кухне произошла случайно – он, как обычно, спал у себя за шкафом, а проснувшись, почему-то решил, что девушка тоже ушла рано, как и тетка. Облик ее поразил Антона, скрипачка оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. В фантазиях отчего-то виделась высокая, статная, исполненная достоинства взрослая красавица – а девочка, с которой он столкнулся на кухне, была гораздо меньше и моложе. На фею она совсем не походила, даже на принцессу не очень тянула, скорее напоминала воробушка. Было в ней что-то такое трогательное, умильное, от чего при взгляде на нее все время хотелось улыбаться, даже несмотря на то, что она очень старалась быть серьезной.

«Оля. Вот, значит, как ее зовут. Как маму, – пронеслось в голосе у Антона. – Интересно, сколько ей лет? Скорее всего, и двадцати нет. Она моя ровесница или даже младше…»

Вид у девушки был взволнованный, смущенный и виноватый. И она действительно выглядела совсем ребенком… И как на нее можно сердиться? Он и не сердился, хоть и понимал, что это именно она вчера по неосторожности выдала его Зое. Но понимал Антон и то, что Оля не виновата, она, скорее всего, даже не представляла, что в жизни возможно нечто подобное… А теперь она, видимо, пришла просить прощения, мнется, чувствует себя неловко. Может быть, и побаивается его, она же совсем ничего о нем не знает, вот и опасается, думает, мало ли чего можно ожидать от психа… И все же преодолела свой страх и пришла к нему. Ее поступок восхитил Антона, вызвал невольное уважение к ней. И в то же время облик девушки будил в душе совсем другие чувства – хотелось обнять ее, защитить, спрятать от всего плохого, жестокого, грязного, чего, оказывается, так много в жизни. Еще не так давно Антон этого всего не знал. И Оля – по ней сразу видно – не знает. И хорошо бы ей не знать этого вообще. То, что произошло накануне вечером… Оля не должна была столкнуться с этим. Злость, жестокость, грубость и боль – это не то, что можно показывать таким девушкам. Они должны жить совсем в ином мире, где царят свет, красота и музыка. Тогда, в кухне, Антон видел Олю только мельком, поспешил скрыться, поняв, что испугал гостью, и не успел ее как следует разглядеть. Но теперь она стояла перед ним, освещенная ярким осенним солнцем, бьющим из незашторенного окна, и Антон понял, что она как-то особенно трогательно красива. Казалось, еще чуть-чуть – и он услышит звучащую в ней музыку, как это было с ним раньше.

– Антон, а не могли бы вы… сыграть что-нибудь? – запинаясь, попросила вдруг Оля.

Он покачал головой и потупил взгляд.

– Ну, пожалуйста… Я вас очень прошу!

– Нет. Извините, но я не могу, – голос его прозвучал как-то неуверенно, с хрипотцой. Так бывает, например, у больных ангиной, которые из-за больного горла вынуждены были долгое время молчать. Впрочем, чему тут удивляться, подумал Антон – он так редко говорит с кем-то… Странно, что он вообще не разучился говорить по-человечески.

– Вы не хотите играть для меня, да? – совсем огорчилась она.

– Что вы! – тут же возразил Антон, который и не понимал даже, как это может не хотеться играть. – Дело совсем не в этом! Просто…

Он не договорил, только отступил от двери, пропуская Олю в комнату, чтобы она своими глазами увидела его инструмент. Точнее, замок на крышке, дужки которого грубо и безжалостно врезались в лакированное дерево и жестоко уродовали это чудесное антикварное фортепиано с инкрустациями и канделябрами в виде резных женских фигур.

Вчера Зоя отобрала у Антона ключ, и это означало, что он снова лишился самого дорогого и важного в своей жизни, и быть может навсегда. Однако вместо того, чтобы поддаться отчаянью, смириться, уйти в себя, Антон еще вчера ощутил, что наполняется какой-то непонятной мрачной решимостью. Решимостью на что? Этого он еще не знал.

Он мог смириться с тем, что тетка издевается над ним, но позволить ей издеваться над другими не хотел. Все-таки Антон чувствовал себя настоящим хозяином этого дома и чувствовал, что ответственен за то, что происходит. Ответственен в том числе и за гостью, эту милую девочку Олю. Что, если Зое взбредет в голову обидеть и ее? Оля выглядела такой робкой и беззащитной, вряд ли она сможет за себя постоять… Нет уж, пусть уже тетка делает с ним что хочет, но не смеет трогать Олю!

Хотя… Что он сделает, если…

Когда Зоя набрасывается на него, его охватывает странное оцепенение. Леденящий ужас сковывает все тело, не давая пошевелиться, заставляя сжиматься в комок, все чувства вдруг сливаются в единое омерзительно-холодное ощущение страха и боли. Почему так происходит? Как совладать с этой слабостью, не позволяющей ему защититься от Зои? Антон не знал…

Раньше у него имелся единственный, но универсальный рецепт ото всего, что ему не нравилось, что расстраивало, пугало, что он не мог понять и принять. Решением всех проблем была музыка. Но с появлением в его жизни Зои все изменилось. И с чего она вообще так взъелась на него и его музыку? Антон часто задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Он пытался быть незаметным, сидеть у себя за шкафом тише воды ниже травы, чтобы не привлекать внимания тетки, не вызывать ее раздражения. Как долго он лелеял надежду, что Зоя не может быть всегда такой жестокой, что просто у нее такой период в жизни, она огорчена чем-то, но это пройдет, и с ней можно будет общаться как с нормальным человеком. Но время шло, а ее жестокость и злоба все не проходили. Похоже, ей доставляло удовольствие издеваться над ним, нравились его беззащитность и безответность. Антон понимал это умом, но никак не мог понять сердцем. Как можно так обращаться с родным человеком, который никогда не делал тебе ничего плохого?

Вчера, когда Зоя, включив на полную мощь телевизор, избила Антона и забрала ключ от пианино, он уже всерьез думал сбежать. Последнее время он все чаще возвращался к этой мысли. Пусть для других людей он дебил, сумасшедший и, увидев его на улице, его сразу упекут в психбольницу, как запугивала Зоя. Но временами ему казалось, что лучше уж больница со злыми санитарами и врачами, чем жизнь с Зоей. С утра Антон был готов попросить у Оли ключи, чтобы выбраться из квартиры, но сейчас ему пришла в голову мысль, что тетка, обнаружив его исчезновение, может наброситься на беззащитную маленькую Олю и выместить зло на ней – а этого никак нельзя было допустить.

Меж тем Оля вошла в комнату, посмотрела на пианино и перевела удивленный взгляд на Антона.

– А зачем вы запираете инструмент?

– Это не я… – вынужден был признаться юноша. – Это она. Запирает… От меня.

– Не понимаю. Почему, зачем?

– Чтобы я не играл. Это ей действует на нервы.

– Эта… Эта фашистка запрещает вам играть и бьет вас, если вы ее не слушаетесь? – догадалась Оля.

Антон молча кивнул.

– Да она!.. Да она просто… просто садистка какая-то! Это же жутко, бесчеловечно!

Оля смотрела на него круглыми глазами, похоже, до нее только сейчас дошел весь ужас ситуации. Получается, это она во всем виновата! Антон играл втайне от тетки, а Оля проболталась ей об этом – и за это Зоя избила племянника…

– Антон! – Она умоляюще сложила руки. – Простите меня, простите, пожалуйста! Я же не знала! Поверьте, мне и в голову не могло прийти, что она будет вас изби…

– Не беспокойтесь… – попросил он. – Вы ни в чем не виноваты… Оля. И не надо больше об этом говорить. Ключ вот только жалко, его пришлось отдать.

– Минутку… Кажется…

Оля быстро подошла к пианино, осмотрела замок и радостно воскликнула:

– Да, точно такой же!

– О чем вы? – не понял Антон.

– Хотите, я его открою? – предложила Оля.

– Что?!

– Это совсем несложно. Погодите минутку, я сейчас.

Она ненадолго исчезла, видимо, сбегала к себе в комнату, и тотчас вернулась с булавкой в руках.

– У моей бабушки на шкафчике такой же замок, – пояснила она, ковыряясь в замке. – А ключ она время от времени теряет, ну, старенькая, сами понимаете… Так нас сосед научил, дядя Саша, он слесарь… Оказывается, все эти замочки делаются по одному принципу, внутри почти одинаковые, и открыть их совсем не сложно. Нужен только подходящий крючок… Ну, вот и готово.

Она протянула ему открытый замок и булавку, изогнутую нужным образом.

– Это вам вместо ключа. Пользуйтесь на здоровье.

Антон совершенно растерялся. Он так обрадовался, что не знал, что сказать, просто не мог найти нужных слов, чтобы выразить свою благодарность. Только пробормотал еле слышно «спасибо» и склонился над замком, пытаясь самостоятельно справиться с ним, как это только что сделала Оля. Но руки дрожали от волнения и не слушались, ничего у него не получалось.

Оля, наблюдая за ним, улыбнулась. Антону вдруг стало неловко перед ней, досадно и страшно, что эта девушка сейчас начнет смеяться над его неуклюжестью. Но она не стала смеяться, а только взяла его руку в свою и со словами: «Нет, нет, не так! Вот так…» – показала, как нужно повернуть булавку. Руки у нее были нежные и теплые. От этого прикосновения у Антона закружилась голова и пробежала дрожь по всему телу. Он уже и не помнил, когда последний раз кто-то дотрагивался до него – не для того, чтобы причинить боль, а осторожно и ласково…

А потом они играли. Сначала классику, несколько самых любимых вещей Антона – он начинал, а Оля подсоединялась, и они играли вместе, в четыре руки. А затем девушка попросила:

– Антон, а та музыка, которую я слышала… Это ведь вы сами сочинили, да?

Он молча кивнул.

– А вы можете… Можете сыграть ее еще раз?

Юноша покачал головой:

– Вряд ли. Я почти не запоминаю своих мелодий. Они рождаются во мне и тут же улетают, вон, как листья за окном… Это как настроение, как сны, как мысли, которые приходят и уходят. Но я могу сыграть вам другое, то, что чувствую сейчас… Если хотите, конечно.

– Вы еще спрашиваете! Разумеется, хочу!..

И он стал играть свои впечатления от сегодняшнего дня. Свое безграничное отчаяние и полную душевную опустошенность, овладевшие им, когда он лишился ключа от фортепиано. Свои робкие и изначально обреченные на провал мысли о побеге. Внезапное появление Оли, точно солнечным лучом озарившее все вокруг. И свою безграничную радость и благодарность ей за то, что она вернула ему музыку…

Но как ни был Антон счастлив в это чудесное осеннее утро, как ни наслаждался он музыкой, доставлявшей ему сегодня особенное, совершенно невероятное удовольствие, он все же не забыл завести будильник. Был, как говорила бабушка Татьяна, уже научен горьким опытом. Когда Оля вздрогнула от резкого звонка будильника, безжалостно прервавшего их игру в самый неподходящий момент, и вопросительно посмотрела на Антона, тот объяснил:

– Десять часов. На сегодня, к сожалению, все. Играть больше нельзя. Она может вернуться с минуты на минуту. Может, конечно, и задержаться, даже до вечера. Бывает, что приходит совсем поздно… Но рисковать мы не будем.

И так как в это утро, после совместной игры, его чувство ответственности за девушку окончательно окрепло, он добавил:

– Знаете, Оля, вам лучше уйти к себе. Не нужно, чтобы она застала вас здесь, ничем хорошим это не закончится.

Оля торопливо вскочила, и Антон догадался, что после услышанной вчера сцены она боится Зою как огня. Он запер инструмент и спрятал булавку в кармане своих застиранных тренировочных штанов. Оля наблюдала за его действиями, и на ее губах играла заговорщицкая улыбка. Антон проводил ее до двери и попросил:

– Оля… Постойте, еще два слова.

Она остановилась, взглянула ожидающе.

– Спасибо вам, – произнес он, изо всех сил пытаясь скрыть свое смущение. – Вы… Вы даже не представляете, как много вы для меня сделали! Сегодня самый счастливый день в моей жизни. Впервые за столько времени… – Замолчал, перевел дыхание и добавил: – Вы ведь еще придете, правда?

Последняя фраза прозвучала как-то совсем уж по-детски, Антону даже стало стыдно за нее. Но Оля ответила именно так, как ему хотелось.

– Конечно, приду, не сомневайтесь, – заверила она. – Завтра же утром, как только она уйдет на работу.

Оля снова осторожно дотронулась до его руки, и в это время оба услышали, что в замке входной двери поворачивается ключ. Девушка тотчас выбежала из комнаты – встречаться с хозяйкой у нее не было никакого желания. Антон закрыл за ней дверь и привычно метнулся к себе за шкаф.

«Все она врет, никакой он не сумасшедший! – думала Оля ночью, ворочаясь на неудобной кровати. – Ну, может быть, заторможенный немного… И то только в том, что не касается музыки. А в музыке он гений, просто гений! А она, эта садистка, эта маньячка, так с ним обращается!.. И носит же земля таких гадин! Но как он чувствует музыку, как тонко ее понимает, как умно, красиво говорит о ней! Завтра я поиграю ему на скрипке…»

Наконец волнение ее немного улеглось, и Оля принялась обдумывать и анализировать ситуацию, стремясь как можно лучше в ней разобраться. Если Антон не сумасшедший, то почему тогда ничего не делает для того, чтобы тетка оставила его в покое? Он выглядит человеком слишком мягким, слишком добродушным, слишком неконфликтным… Возможно, он просто не уверен в своих силах, в возможности что-то изменить? Но как ему помочь в таком случае? Оля вспомнила своего Учителя. Вот кто всегда умеет подобрать нужные слова в нужный момент, чтобы вселить уверенность в какого-нибудь студента! По мнению профессора, очень часто молодой человек или девушка не достигают успеха только потому, что недостаточно верят в себя. Оля подозревала, что нечто подобное произошло и с Антоном. Если с детства ему твердили, что он больной, странный, не такой, как все, он в конце концов в это поверил. А может, он вполне нормальный человек, просто ему необходимо научиться относиться к себе иначе…

Но как это сделать, как поменять его привычку воспринимать себя неполноценным? Оля не знала, что ей делать. Она долго не спала, думала, ворочалась с боку на бок, смотрела на игру ночного света на потолке и стенах. Белые лунные полосы, льющиеся через окно, переплетались с желтыми бликами фонарей. Деревья за окном шевелились от ветра, показывая Оле причудливый театр теней. Ночь казалась сказочной, волшебной, напоенной потаенной силой. Будто бы все, что пожелаешь этой ночью, обязательно исполнится, как в Новый год…

И Оля, засыпая, загадала желание, и даже прошептала его, будучи в полной уверенности, что ее слова слышит живая, теплая и всесильная темнота, окружающая ее, как младенца окружает темнота материнской утробы. «Я хочу помочь Антону. Я хочу, чтобы тетка перестала его обижать. Я хочу, чтобы он стал свободным и счастливым, чтобы писал свою удивительную музыку и никто бы ему в этом не мешал…» – произнесла она еле слышно и вскоре заснула успокоенная, словно бы уже нашла решение. О том, что еще утром она собиралась бежать из этой квартиры как можно дальше, Оля и думать забыла.

Был дождливый, хмурый, уже почти по-осеннему серый августовский день. Теплое солнечное лето, исчерпав свои силы, шаг за шагом подходило к концу. Меркулов всегда недолюбливал осень, даже несмотря на то, что лето для его бизнеса, как и для большинства остальных, становилось мертвым сезоном – когда наступало время отпусков, все клиенты, настоящие и потенциальные, разъезжались по дачам и заграницам. Но все равно в июне и июле на душе было как-то по-особенному светло и радостно. А осенью, когда день начинал заметно сокращаться, невольно то и дело приходили мысли, что и жизнь клонится к закату… Сейчас, когда в его жизни появилась Тамара, думать об этом особенно не хотелось. Вроде бы у них с Тамарой что-то наклевывалось – не спугнуть бы…

Вилен включил радио и принялся готовить себе завтрак. К кулинарному процессу он всегда относился серьезно. Его кухня всегда сияла чистотой, на посуде не найти и пятнышка жира – готовить в такой обстановке было одно удовольствие. Вилен сам убирал квартиру каждые три дня, чтобы не запустить быт и не стать таким неряхой, как многие холостяки. Можно, конечно, как другие, питаться сосисками, яичницей и макаронами, но зачем обеднять свою жизнь? Да и для здоровья неполезно. Готовить Меркулов умел и любил, в свободное время с удовольствием смотрел кулинарные сайты или передачи по телевизору, искал интересные рецепты и совсем не прочь был при случае приготовить что-нибудь сложное, экзотическое и оттого безумно вкусное.

И все-таки гораздо вкуснее было бы кормить приготовленной своими руками едой другого человека. Женщину. Тамару, например. Вилен все чаще думал о ней и все чаще представлял ее в своем доме. Пока она еще ни разу не бывала тут, как-то все не получалось пригласить. Но в мечтах Меркулова Тамара уже поселилась в его загородном доме и стала в нем полноправной хозяйкой. В том числе и на кухне. Он знал, что она умеет делать домашние консервы и заготовки. В те дни, когда они после ресторана, выставки или прогулки заезжали к ней, Тамара не раз угощала его и чудесными хрустящими солеными огурчиками, и сладкими болгарскими маринованными перцами, и разнообразным вареньем – айвовым, вишневым, земляничным, абрикосовым, смородиновым… Меркулов надеялся, что ей понравится стиль его кухни, хоть и наверняка покажется непривычным после «старосоветского» стиля, десятки лет царившего в ее доме.

Своей кухней он очень гордился – хоть отправляй фото в лучшие мировые журналы о дизайне. Как раз в тот момент, когда он начал строить свой загородный дом, он вдруг понял, что смертельно устал от антиквариата и хочет оформить хотя бы часть интерьеров в современном стиле. На кухне это ему полностью удалось. Тумбы и встроенная в них техника находились на небольшом возвышении, по краю которого была вмонтирована подсветка. Не функционально, зато как стильно! Благодаря этому возвышению кухня зрительно казалась больше, так как делилась на зоны. У высокого, во всю стену, окна расположились мягкий диван-уголок (Вилен не поскупился на обивку из натуральной кожи), круглый стол и три стула с прочными металлическими каркасами. На потолке множество небольших светильников, позволяющих создать любую интенсивность освещения. Можно устроить романтический полумрак, можно включить часть, а можно и врубить их все на полную мощность, что иногда бывает необходимо, если делаешь что-то кропотливое, например вручную фаршируешь маслины. Все в бежевых и охристых тонах, с оранжевыми акцентами. Вилен не один день провел, проектируя свою кухню в специальной компьютерной программе. Доверять работу дизайнеру он не стал, хотел все сделать сам. Ему тогда это было просто необходимо: как можно больше думать о работе, о бизнесе, о постройке и обстановке дома.

Это был период, когда он развелся с женой и остро нуждался в переменах. Тогда он был уверен на все сто, что никогда в жизни не захочет больше связать свою судьбу ни с одной женщиной. Но прошло не так уж много времени – и он уже постоянно думает о том, как в этом доме поселится Тамара. Представляет себе ее на кухне, на веранде, в саду… Наверное, ей понравится ухаживать за садом, она будет сажать цветы, а может быть, и разобьет пару грядок, чтобы к столу всегда была свежая зелень… Пока еще они не говорили обо всем об этом, но Меркулов уже знал наверняка, что такой разговор состоится.

И потому идея Нины насчет празднования его юбилея оказалась совершенно некстати. Но отменить Вилен уже ничего не мог, максимум, что ему удалось, – уговорить бывшую праздновать не у него дома, а в ресторане. Ввести Тамару к себе в тот момент, когда в доме хозяйничает другая женщина, казалось Меркулову верхом неприличия. Но и остановить Нину, так увлекшуюся организацией вечеринки, тоже было нельзя, проще остановить бегущего носорога. Потому Вилен все еще никак не решался сказать Тамаре о юбилее, хотя оставалось уже меньше недели. Будь его воля, он бы, конечно, сделал все иначе. Не стал бы звать никаких гостей, а провел бы этот августовский день только с ней. Они бы съездили за город, если бы позволила погода, погуляли бы по лесу или парку, по берегу реки или пруда, потом отправились бы в ресторан. А потом Вилен попросил бы ее продолжить историю Антона и Оли – уж очень ему хотелось знать, что было с этими ребятами дальше. Даже в перерывах между рассказами Тамары Меркулов продолжал иногда думать о них, фантазировать и представлять себе, что чувствовали эти юноша и девушка, какие у них были мысли, что происходило, как строились и развивались их отношения.