Глава десятая
Не все коту Масленица

Шли месяцы, складываясь в годы. В стране произошло много значительных событий: закончилась далекая афганская война и начались куда более близкие гражданские войны на территории СССР, рухнул социалистический строй, развалилась Советская империя… Антон знал об этом очень немного, понимал еще меньше: слышал какие-то обрывки информации по радио и телевизору, но объяснить ему, что к чему, было некому. Зоя, конечно, не стала бы этим заниматься, даже если бы интересовалась политикой. Но на политику ей было совершенно наплевать. Когда миновало уже две трети жизни, она наконец-то дорвалась до сытой жизни и теперь наслаждалась ею сполна.

Зоя вышла на пенсию и пустилась во все тяжкие, моталась на такси по ресторанам, по магазинам, где покупала все подряд, пару раз отдыхать съездила – и это было самое счастливое время для запертого в квартире Антона, хоть он и не мог играть на фортепиано.

Мужчины у Зои часто менялись и редко задерживались – не так уж много находилось желающих поддерживать длительные отношения с пусть и богатой, но немолодой, непривлекательной и неприятной женщиной, к тому же обладающей весьма специфическими сексуальными пристрастиями. Но одно время у нее завелся постоянный кавалер – здоровый волосатый мужик, ходивший дома абсолютно голым. Этот мужик, его звали Жорой, даже поселился у них в квартире. Антон его боялся и, сталкиваясь иногда по дороге в туалет, старался как можно скорее спрятаться. Впрочем, Жора оказался не так уж плох. Хоть и звал Антона придурком, но однажды сделал ему царский подарок.

– Слышь, ты, придурок, а это она от тебя ящик-то закрыла? – спросил он, придя домой как-то вечером сильно навеселе. – Во дурында! Там на замке-то два ключика было, один она спрятала, а второй так и оставила на комоде валяться. На, это тебе подарок, – и сунул в ладонь Антона ключ.

Антон очень сильно удивился, так как не привык ждать от Зоиных кавалеров ничего хорошего. Она говорила им, что в ее квартире живет «псих», поэтому в лучшем случае они смотрели на него как на пустое место, а в худшем могли и пнуть или ударить. Один из них, в наколках по всему телу, увидев худого бледного парня в застиранной одежде, как-то нехорошо, страшно, по-звериному заржал и предложил Зое «поиграть» с Антоном. Антон не понял, что это значит, но почувствовал, что ничего хорошего. Пулей бросился в гостиную, метнулся за шкаф и спрятался там. К счастью, тип в наколках был пьян, не стал его искать и быстро забыл о его существовании. А Антон так до утра и просидел за шкафом, боясь даже пошевелиться.

С ключом от фортепиано он тоже ожидал какого-то подвоха. Но когда на следующий день замок двери щелкнул, сообщая, что Зоя и ее сожитель действительно ушли, Антон вышел из-за шкафа и бросился прямиком к инструменту. Действительно, ключ подошел, не обманул его Жора! Антон открыл пианино – и жизнь снова как будто ворвалась в его унылое существование. Он закрыл глаза и играл. Музыка из его сновидений, музыка, звучавшая в его мыслях, музыка, навеянная воспоминаниями о людях, с которыми Антону когда-то приходилось сталкиваться… Музыка, в которую влились воспоминания о дедушке и бабушке, о матери и отце… Музыка пропавшего без вести Андрея… Антону очень хотелось верить, что его брат жив, ведь без надежды его бытие было совершенно безрадостно. Поэтому он и придумал себе легенду, сотканную из газетных и телевизионных историй, поскольку телевизор работал постоянно, когда Зоя была дома, а газеты, преимущественно желтую прессу, которой последние годы стало очень много, Зоя и ее кавалеры часто разбрасывали по квартире, а Антон собирал и читал от скуки.

С тех пор как закончилась война, в средствах массовой информации появилось немало историй об «афганцах», которых ошибочно считали убитыми, хотя они были живы. Вот Антон и надеялся, что с его братом произошло нечто подобное. Его перепутали с кем-то, кто действительно погиб, а сам Андрей либо попал в плен, либо был контужен и потерял память. А может, он стал разведчиком, тайно остается в тылу врага и, как Штирлиц из дедушкиного любимого многосерийного фильма, не может не только вернуться домой, но даже дать о себе знать родным, пока не выполнит важное и опасное задание… Но в любом случае он жив – а значит, обязательно вернется. Вернется в самый трудный момент жизни Антона, так же как после самого темного часа ночи наступает долгожданный рассвет.

В мире временных, постоянно сменяющих друг друга явлений всем людям хочется, чтобы их счастье длилось вечно, а страдания побыстрей закончились. Потому что если страдания будут продолжаться бесконечно, можно сойти с ума. Ведь человеку нужен какой-то очень сильный стимул, чтобы с ним ничего не произошло.

Так случилось бы и с Антоном, если бы не вера, что его брат жив. Не будь этой веры, его слабая психика просто не выдержала бы всех несчастий и Антон впал бы в полное безумие, в состояние, в котором не понимаешь, что с тобой происходит. Это как сон, который помогал ему уходить от реальности, где безраздельно властвовала Зоя. Но сон, который никогда не прервется, никогда не окатит холодным ушатом отрезвляющего утра. Антон убежал бы в такое сумасшествие, где Зоя не имела над ним власти, где не могла снова причинить ему боль – ведь нельзя задеть то, чего нет. Однако разум Антона держала надежда – надежда на то, что Андрей жив, что он обязательно вернется и спасет младшего брата от тетки и связанного с ней зла.

Благодаря этой надежде с Антоном происходило нечто феноменальное, что явно очень заинтересовало бы психиатров и психологов, если бы они узнали об этом и имели возможность наблюдать. Антон не просто не лишился рассудка, напротив, он становился более разумным, чем раньше. Его сознание постепенно училось воспринимать и анализировать информацию, которую раньше Антон просто игнорировал, считал ненужной. Он интуитивно учился решать задачи, которые раньше были ему совершенно не под силу, и находил единственно верные ответы – ответы, помогавшие выжить. Пока Антон не осознавал еще всего этого в полной мере – но уже чувствовал происходящие в нем самом перемены. И теперь все его переживания превращались в музыку, иногда тревожную, иногда тихую, как волны моря…

Антон пришел в себя, только когда услышал, как вставляется ключ в замочную скважину входной двери. Сколько он играл? Как он успел закрыть пианино? Как сумел спрятать ключ и скрыться в своем убежище? Прыть-то откуда такая взялась?

– Я вроде музыку слышала, когда поднималась, – грозно сказала Зоя, подходя к фортепьяно и отметив, что замок на месте. – Ну-ка выйди!

Антон вышел.

– Ты, что ли, играл?

А он уставился в пол. Ни да ни нет. За что и получил оплеуху. К счастью, Зоя ничего не заподозрила – Антон и раньше, бывало, отмалчивался вместо того, чтобы ответить на ее вопрос. Ну что взять с умственно неполноценного? И как только брат мог зачать такого урода? Это все порченые гены этой девки, Ольги, которая увела у нее брата. Зоя с ненавистью посмотрела на племянника и прошипела сквозь зубы:

– Бегом на кухню жрать, и чтобы потом я тебя не видела!

Поначалу, когда Зоя еще только начала его третировать, Антон постоянно жутко хотел есть, но она не разрешала ему ничего брать из холодильника, избивала даже тогда, когда ей только казалось, что еды на кухне стало меньше. А потом чувство голода как-то притупилось. Он почти перестал есть и очень сильно похудел. Зоя даже забеспокоилась.

– Ты вообще ешь что-то? – спрашивала она. – Смотри мне, подохнешь за этим шкафом, кто мне пенсию за тебя платить будет? Еще и выгонят отсюда. Ну-ка вылазь!

Он выходил, она смотрела на него, на старые линялые тренировочные брюки, которые с него сползали, на тощие руки, на выпирающие локти, на лоб, красный оттого, что он прикасался к стенке шкафа, – видно, Антон только проснулся.

– А ты все дрыхнешь за своим шкафом! Люди вон работают, вкалывают, а ты сидишь на моей шее, дебил! Иди жри!..

И с ненавистью плескала ему в тарелку чуть теплый суп. Суп был сытный, на мясных обрезках, но с плавающей в нем противной перловкой. Антон с детства ненавидел крупы, все близкие знали об этом и относились с пониманием, особенно Катерина, которая всегда старалась готовить разнообразно. От Зои, разумеется, ничего подобного ждать не приходилось. Почти не жуя, быстрее, чтобы не видеть и не слышать эту женщину, которая даже поесть не давала спокойно, Антон торопливо впихивал в себя несколько ложек супа и почти бегом покидал кухню, чтобы скрываться за шкафом.

– Дебил! – слышал он за спиной. – Почему не доел до конца? У нас свиньи нет, доедать за тобой. Еще продукты из-за тебя выбрасывать приходится!

Но за шкафом уже ничто не мешало ему слушать его музыку, слышную только ему. Мысль о том, что можно выбраться из укрытия, когда тетка уйдет, и позволить этой музыке зазвучать, была восхитительна. За окном уже был ноябрь, и серое небо, казалось, навечно повисло над городом. Дождь барабанил по стеклу в такт мыслям Антона и рождал в его душе новые мелодии. Из щелей в рассохшихся рамах безжалостно дуло, батареи под окном не очень помогали. Зоя заклеила намыленной бумагой на зиму рамы в «своей» комнате, кухне и гостиной, где проводила много времени за просмотром телевизора и видеомагнитофона. Но заклеивать рамы и возле «убежища» племянника она принципиально не стала. Во-первых, не станет она ради дебила напрягаться, во-вторых, авось племянничек перемерзнет, схватит пневмонию и не доживет до весны. Однако Антон не чувствовал холода из-за жара, полыхавшего внутри: он снова мог играть.

С тех пор как Зоя чуть не застала его, он стал совершать вылазки осторожнее, рассчитывал время, когда она могла вернуться, и ставил будильник, чтобы за четверть часа до ее прихода успевать вернуть замок на крышку фортепиано – тогда музыки не будет слышно на лестнице.

Однажды шум входной двери раздался в неурочное время, и Антон страшно испугался. Но, к счастью, это пришла не Зоя, а Жора, ее сожитель, и не один, с какой-то женщиной. Стоя за шкафом, куда он еле успел спрятаться, Антон слышал их голоса.

– Вот тут я и живу, – хвастался Жора. – Ну че, как тебе хата? Отпад, да?

– Да, квартира клевая, – соглашалась женщина, судя по голосу, довольно молодая. – Запущена только, ремонт бы не помешал… И добра сколько… На целый антикварный магазин.

– А хошь, я тебе прикол покажу? Умрешь со смеху. Антоха, выходи! Да вылазь, не ссы, мы тебя не обидим.

Поколебавшись, юноша все-таки вышел из-за шкафа, и женщина аж вскрикнула:

– О, господи!.. Кто это еще? Худой какой, оборванный…

– Да он дебил, – пояснил Жора, будто эти слова могли объяснить состояние и облик юноши. – Он моей Зойки племянник, что ли… Сечешь – квартирка-то эта со всей начинкой его! А он, придурок, в щели за шкафом торчит. Зато на пианине лабает – чума! Ну-ка, Антоха, сбацай нам что-нибудь!

Антон замялся, стоял, опустив глаза. Играть для них не хотелось. И очень неловко было под взглядом этой действительно еще молодой, полной, слишком ярко одетой и накрашенной женщины, которая смотрела на него со смесью жалости и брезгливости.

– Давай-давай! А то влуплю так, что обсеришься! – прикрикнул на него Жора.

Антон открыл пианино и заиграл самую узнаваемую из вспомнившихся мелодий – «К Элизе» Бетховена. Но даже эта пьеса-багатель оказалась для его слушателей слишком сложной.

– Да ты, слышь, не то играй! – рявкнул Жора. – Веселое чего-нибудь забацай, вот это, знаешь…

И попытался напеть какой-то блатной мотивчик. Антон скривился.

– Отпусти ты его, – попросила женщина.

– Ну, как скажешь. – Жора захохотал, обнял ее за широкую талию, привлек к себе и цыкнул на Антона: – Дуй отсюда, придурок! Да не вздумай подглядывать!

Эта женщина приходила в отсутствие Зои еще несколько раз, а потом та случайно застала их и принялась вопить:

– Сволочь! Ты сюда еще потаскух водишь! Я тебя из дерьма вытащила, а ты! И-и-и!..

Дальше, судя по шуму, грохоту, крикам, ругани и женскому визгу, которые слышал притаившийся за шкафом Антон, произошло нечто уже совершенно безобразное. В конце концов толстую женщину Зоя из квартиры вытолкала, а Жора ушел сам, напоследок обозвав сожительницу словами, смысла которых Антон не знал, однако догадывался о нем.

Когда квартира опустела, Зоя рявкнула:

– Иди жрать!

Антон совершил ошибку – вылез. И тут же тетка, даже забыв в этот раз включить магнитофон, отходила его шваброй так, что разбила всего в кровь. Лупила за все – за Всеволода, за двадцать шесть шагов, за этого урода Жорку, которому она поверила, а он сюда шлюх водил… За то, что Антон сидит на ее шее. И за то, что он, скотина, настолько похож на Илью и только позорит его имя своим дебилизмом…

Потом она села на пол и разревелась. Антон, отползая, приостановился, посмотрел на нее, вытер нос, из которого текла кровь. Вдруг захотелось пожалеть ее. Пожалеть женщину, которая издевалась над ним. Пожалеть, потому что ее действительно стало жалко. Немолодая, некрасивая, несчастливая. И понятно, что те, кто к ней ходит, ходят не из теплых чувств, а только из-за того, что у нее большая квартира, деньги, много еды и выпивки, купленной на то, что она из этой квартиры продала. И она это в глубине души понимала. Пожалеть бы ее, но нет. Лучше за шкаф…

С тех пор тетка ходила как в воду опущенная, и даже Антону с его минимальным знанием жизни и людей было нетрудно догадаться, что творится у нее на душе. Вместе с исчезновением неверного сожителя развеялись Зоины надежды когда-нибудь устроить личную жизнь. Ведь как бы она ни бравировала тем, что «никакой замуж» ей не нужен, все равно ей, как любой женщине, хотелось семейного тепла, стабильности, постоянного мужчины, который будет заботиться о ней, выслушивать ее рассказы о произошедшем за день, обнимать, когда ей будет нужно почувствовать чью-то близость, поддерживать в неприятностях. Но зеркало слишком безжалостно показывало, что шансов на это нет – как ни одевайся, ни причесывайся и ни красься. Выработанная за столько лет привычка быть жесткой и жестокой укоренилась в Зое настолько, что чувствовалась за версту. А кто же захочет быть рядом и тем более оставаться долго с таким человеком? Только Антону приходилось, и только потому, что он не видел другого выхода. Временами он подумывал о побеге. Куда бежать, он не знал – лишь бы подальше от тетки, а там видно будет. Только как бежать? Из окна – высоко, четвертый этаж «сталинки» с высоченными потолками. А ключи от входной двери Зоя всегда держала при себе и никогда не оставляла, никому уже не доверяла.

Но все равно однажды она допустила ошибку.

После некоторого перерыва у Зои появился новый кавалер. Звали его Виктором, ему не было и пятидесяти, он был ухоженным и воспитанным, чего не замечалось за абсолютным большинством Зоиных хахалей, и произвел приятное впечатление даже на Антона. Жуткие стоны и крики из спальни, так пугавшие его, при Викторе прекратились. С появлением Виктора Зоя расцвела, повеселела, разрумянилась, засверкала глазами и даже сделалась как будто мягче к племяннику, во всяком случае, перестала лупить его с таким остервенением.

К Антону Виктор отнесся как-то по-особенному. Зоя, как и всем предыдущим, понарассказывала ему о «дебиле племяннике», за которым ей приходится следить, но то ли Виктор не поверил ей, то ли просто был жалостливым человеком. Как-то Зои не было дома, Виктор пришел пораньше, нажарил мяса с картошкой, которое восхитительно запахло на всю квартиру, и позвал Антона.

– Иди поешь, затворник, – сказал он с усмешкой. – Зойка небось тебя не кормит толком. Отощал, бедняга. Это она зря, психов в больнице кормят как на убой. Нервные недуги требуют хорошего питания.

Антон несмело выглянул из-за шкафа и, вжав голову в плечи, сгорбившись, просочился на кухню, шмыгнул на табуретку за столом, в самый угол, и опустил глаза.

– Да не бойся ты, я ничего Зое не скажу, – хмыкнул Виктор. – Ишь, какой затравленный… Она тебе тетка, я так понимаю?

– Да, сестра отца.

– И что же, она твоего отца не любила?

– Не знаю, – осторожно ответил Антон и все-таки решился взяться за вилку. – Папа вроде никогда такого не говорил. Отзывался о ней всегда хорошо.

– А отец, стало быть, у тебя умер?

– Угу, – промычал юноша, быстро жуя вкусное мясо, которого уже сто лет не пробовал.

– Да ты не давись, не отниму, – хохотнул Виктор. – Значит, отец умер, а она тебя к себе забрала?

– Нет, не совсем так, – пояснил Антон, немного осмелев. – Отец умер, потом маму сбила машина, а потом тетя Зоя переехала сюда за мной следить.

– А генерал, стало быть, их отец был? Зои и твоего бати? – продолжал свои расспросы Виктор.

– Нет-нет! – юноша замотал головой, не переставая жевать. – Дедушка Степан Егорович, генерал Назаров, был маминым отцом. А папа с тетей Зоей с детства круглые сироты. Кажется, их родители в войну погибли…

– Так это, получается, твоя квартира, а не ее? – уточнил Виктор.

– Наверное, – подтвердил Антон. – Я тут всю жизнь живу, а она только недавно приехала, когда все умерли…

И, несмело взглянув на Виктора, попросил:

– А можно мне еще?

На другой день Антон слышал из-за шкафа, как Виктор коротко попрощался с Зоей, обещая, как обычно, вернуться вечером. Зоя заперла за ним дверь. У нее было хорошее настроение, она гремела кастрюлями на кухне и фальшиво напевала ужасную песню про белые розы. Однако вечером Виктор не вернулся. Не появился он и на следующий вечер, и через день, и через неделю. Зоя пыталась ему звонить, но оказалось, что ни по рабочему, ни по домашнему номеру телефона, которые он ей оставил, знать не знают никакого Виктора.

Исчезновение очередного кавалера, на которого Зоя, судя по всему, имела большие надежды, совершенно выбило ее из колеи. Она снова начала срывать зло на племяннике, а когда не могла до него добраться, целыми днями орала на него, костеря самыми последними словами.

– Это все из-за тебя, ублюдка!.. – причитала Зоя, иногда прерываясь на истеричные рыдания. – Наверное, не захотел Виктор в одной квартире с психом жить, вот и сбежал, бросил меня… Где я еще такого мужика найду? Кому я уже нужна, старая тетка… А все ты виноват, сволочь! И что же ты, дебил, никак не подохнешь? Мешаешь мне жить по-человечески, как и вся твоя семейка мешала! Украли мое счастье, суки! Ну ничего, поделом вам… И ты скоро с ними будешь в земле лежать, и тебя черви съедят, гнида! Я за тебя свечку вверх ногами поставила в церкви и службу заупокойную заказала. Вот увидишь, действует безотказно. Подохнешь, как и все твои родственнички…

Антон не понимал и половины того, что она говорит, но ему было так страшно, что и словами не передать. В такие минуты он и сам хотел умереть, исчезнуть, не существовать больше – чтобы этот кошмар, в который так безжалостно зашвырнула его судьба, наконец-то прекратился…

Он не мог утешиться даже музыкой, потому что нечасто отваживался подходить к инструменту. С тех пор как Зоя вышла на пенсию, рассчитать время ее возвращения домой было почти невозможно. Антон понимал, что если тетка придет и застанет его за игрой, второго шанса у него не будет. Когда Зоя разозлится, с нее станется разнести не только фортепиано, но и его голову. Но однажды он услышал, как Зоя говорит по телефону с какой-то из приятельниц. Речь шла о дне рождения, и, когда тетка ушла, тщательно принарядившись и вылив на себя чуть ли не ведро духов, Антон решился вылезти из-за шкафа и подойти к инструменту. Все-таки вечеринка никак не может продлиться меньше двух часов…

Входная дверь открылась тихо, так тихо, что, весь погруженный в игру на инструменте, Антон этого даже не заметил. Не слышал он и шагов за спиной, и опомнился только тогда, когда почувствовал, что его шеи коснулось что-то острое. И замер от ужаса.

– Тихо! – проговорили за спиной, и Антон с его музыкальным слухом сразу узнал по голосу Виктора. – Пикнешь – убью. Брысь за свой шкаф!

Повторять не пришлось. Антон пулей пробрался в свое укрытие и сжался там в комочек, тщетно пытаясь унять сердцебиение. А в квартире послышались еще мужские голоса, топот нескольких пар ног, шорох и скрип, будто двигали что-то тяжелое, еще какой-то непонятный шум… Насмерть перепуганный, Антон даже предположить не мог, что происходит, только сидел тихо, как мышка, боясь не только пикнуть, но даже дышать. Шум продолжался довольно долго, потом хлопнула дверь, и вроде бы все стихло, но Антон не решался выглянуть из своего укрытия до прихода самой Зои.

А та вернулась и подняла крик на всю ивановскую. Мать честная! Обокрали! Обнесли! Как есть обчистили! Все вынесли, ничего не оставили!..

На ее вопли сбежались соседи. Из их возбужденных разговоров Антон понял, что квартиру действительно ограбили, забрав и деньги, и почти все ценное – оба телевизора, видеомагнитофон, все аудиомагнитофоны (их в семье было три – у Ольги с Ильей, у Андрея и у Антона, на котором они с бабушкой так любили слушать классику), дедовские награды и именное оружие, украшения, старинную посуду, статуэтки, вазы, картины и даже часть мебели. Словом, все, что сама Зоя еще не успела продать. Чуть позже, когда пришла милиция, выяснилось, что кражу действительно совершил Виктор с подельниками. Консьержка знала этого вежливого, производившего самое приятное впечатление мужчину как жениха хозяйки четырнадцатой квартиры и совсем не удивилась, когда услышала, что они с Зоей и ее племянником решили переехать жить к нему, а огромную генеральскую квартиру продать, как сейчас все делают. Когда Виктор с помощниками стали выносить мимо нее вещи и грузить в машину, она и не подумала ничего такого…

Впрочем, знание того, кто именно совершил кражу, никак не помогло раскрыть дело, поскольку имя и фамилия, которыми Виктор представился Зое, разумеется, были вымышленными. Позже по отпечаткам пальцев милиция узнала настоящее имя этого вора-гастролера, который давно находился в розыске, – но ни его самого, ни украденных из квартиры денег и вещей так и не нашли. Антона допрашивать никто ни о чем не стал, и он был несказанно этому рад. В ту минуту его заботило только одно: чтобы тетка не увидела, что пианино не заперто. Ему повезло, Зоя действительно была настолько вне себя, что не обратила внимания на инструмент. И, как только она вышла из квартиры, он тотчас вернул замок на место.

После ограбления жизнь Антона, и раньше-то напоминавшая самый жуткий из ночных кошмаров, превратилась в настоящий ад. Лишившаяся денег, позволявших ей барствовать и бездельничать, Зоя озверела настолько, что временами и вовсе теряла человеческий облик. Она, наверное, убила бы своего несчастного племянника, если бы не боялась попасться – сотрудники милиции, которые вели дело о квартирной краже, имели привычку приходить в любое время без предупреждения. Чтобы спасти свою жизнь, Антон вообще перестал выходить из-за шкафа, пока тетка была дома. К счастью, уходить ей приходилось все чаще – привыкнув жить, ни в чем себе не отказывая, Зоя очень болезненно перенесла кражу и судорожно начала изыскивать все возможные способы найти деньги.

Установив, что воры унесли не все подчистую, она быстро превратила в деньги – торопливо, неумно, почти за бесценок – то, что еще осталось. Целыми днями рыскала по квартире, выискивая, что бы еще продать барыгам или сдать в комиссионку. Когда кончились мелкие вещи, настала очередь мебели. Услышав из своего укрытия, что она собирается продать фортепиано, Антон решил, что это его конец. Он просто не переживет, если лишится инструмента. «Ну почему, почему я до сих пор еще не умер?! – сокрушался он. – Хоть бы простуду подхватить, когда буду мыться, а там и до воспаления легких недалеко…» Но, как назло, серьезно заболеть у Антона все никак не получалось.

Тут впервые за долгое время судьба проявила к Антону хотя бы мизерную благосклонность. Перекупщик, которому Зоя сбывала вещи Назаровых, оказался и неумен, и неопытен. Он никогда не имел дела с музыкальными инструментами и потому был не в состоянии понять, может ли представлять ценность это фортепиано. Вроде старинное, вроде красивое… Но лак пооблупился, а крышка безнадежно испорчена грубо врезанным замком. Значит, нужно реставрировать и, главное, менять крышку и вот эту боковую стенку, как она там называется… А это наверняка обойдется дорого, может, весь инструмент того не стоит…

Барыга объяснил это Зое, и та махнула рукой.

– Не хватало еще на этот хлам деньги тратить! – заявила она. – Проще уж выкинуть.

Но фортепиано осталось в квартире – только потому, что за вынос его на помойку нужно было платить дворникам, а жадная Зоя поскупилась.

Зато Антон лишился кровати. Осмотрев как-то пустующую комнату племянника, Зоя прикинула, сколько можно выручить за мебель, и решила загнать все, что только получится. Все равно этот дебил круглые сутки в своей щели сидит – зачем же хорошим вещам без дела стоять? Так Антон окончательно переселился за шкаф. Он уже приучился спать там – стоя, упершись коленями, плечами и лбом в заднюю стенку. Мышцы как-то сами расслаблялись, руки повисали, и вот в таком положении он и засыпал. Неудобства для тела были ничтожны по сравнению со страданиями души. Видеть Зою, слышать ее голос для Антона было гораздо более мучительно. Зоя казалась ему воплощением всех бед, которые накинулись внезапно на его семью, она стала символом самой смерти, витавшей в опустевших комнатах генеральской квартиры.

Предприниматель из Зои оказался никудышный, и барыги, разумеется, активно этим пользовались. Денег, вырученных от продажи остатков «генеральской роскоши», хватило ненадолго, тетка спустила их гораздо быстрее, чем успела получить. Обнаружив, что средства кончились и жить, кроме двух пенсий, особо не на что, Зоя, тяжело вздыхая, снова стала устраиваться на работу.

Она узнала, что неподалеку от их дома, тут же, на улице Горького, в самом центре Москвы, открылся офис иностранной фирмы. Фирма занималась продажей современных отделочных материалов для ремонта квартир – материалов, устаревших на Западе, но еще не виданных, а потому страшно модных в России. Про то, как работалось на этой фирме, ходили легенды. Уверяли, что попасть в нее на должность хотя бы секретаря или продавца, которого там именовали по-западному солидно – менеджером, – было очень сложно, требовалось безупречное знание английского языка, компьютера и много чего еще. Чтобы отобрать соискателей, их заставляли заполнять бесконечные бланки с анкетами и психологическими тестами на этом самом английском, и совершенно непонятно было, как правильно отвечать на вопросы, чтобы угодить отделу кадров.

Судя по слухам, зарплата у тех, кому повезло оказаться в штате, была заоблачной, ни в какой государственной конторе таких денег не платили. Но зато и работали они адски, по двенадцать часов в сутки, стучали друг на друга, постоянно подсиживали и готовы были сделать любую гадость ближнему, лишь бы удержаться на должности. На перекур толком не выйдешь, штрафуют, за малейшие опоздания тоже штрафуют, за то, что одет не так, как положено, – тоже штраф. А за более серьезные проступки – так вообще тут же увольняют. Одну секретаршу тут же выставили за дверь, когда ей вздумалось в обеденный перерыв пробежаться по магазинам, а шефу она срочно понадобилась. А еще был случай, что кто-то донес, будто в таком-то отделе обсуждают, у кого какая зарплата, – так начальство сразу же уволило весь отдел, не разбираясь, кто обсуждал, что говорил и говорил ли вообще.

Вот на эту фирму и посчастливилось устроиться Зое. Не секретарем, конечно, всего лишь уборщицей, но и это показалось неплохо. Зарплата немалая, целых двести рублей в месяц, больше, чем у инженера или младшего научного сотрудника. График удобный – всю неделю работаешь всего лишь несколько часов по утрам, и только один полный день дежурства, когда сидишь в офисе на всякий случай: вдруг где горшок с цветами опрокинется или кофе прольется. Правда, вставать приходилось рано, около пяти, чтобы в шесть уже быть в здании фирмы и приступить к работе, но Зоя хоть жила недалеко, десять минут пешком – и на месте. Зато одежду рабочую выдали – хоть на улице такую носи, «фирма». В удобных резиновых перчатках, с моющими средствами и множеством различных импортных губок, швабр, щеток для того и для сего Зоя и еще коллеги убирали кабинеты, коридоры и туалеты. Справиться нужно было до десяти утра, когда начинался рабочий день и приходили сотрудники. И все – до завтра свободна.

Сначала Зоя решила, что ей подфартило необычайно, но очень скоро поняла, что ее зарплата вовсе не так уж велика, а соблазнов вокруг много. На такси проехать – рубль, а то и три, когда далеко, в ресторане посидеть – тоже минимум трешка, даже сапоги зимние – и те дешевле ста рублей не купишь, если хорошие. Денег снова стало не хватать, и тогда Зое пришла в голову идея сдавать одну из комнат. А почему бы и нет? Хоть и не отдельная квартира, зато в центре, почти у Кремля. Рублей сто в месяц на этом деле можно поиметь… Поди плохо!

И Зоя развернула кипучую деятельность. Купила кровать, стол и пару стульев, поставила в комнату за кухней, вымыла там окно, повесила дешевые занавески. Пришлось, конечно, потратиться, но она понимала, что без этого нельзя, и надеялась, что деньги скоро вернутся. И начала придирчиво выбирать жильцов, поскольку в те годы спрос на рынке недвижимости еще многократно превышал предложение.

Первым жильцом оказался какой-то предприниматель с Кавказа, который весьма понравился Зое, больше всего – толщиной кошелька. Человек он был веселый, компанейский, любил выпить, но непременно в компании и часто угощал Зою и даже Антона собственноручно приготовленным пловом с бараниной или курицей. Но где-то через полгода он внезапно исчез, ни о чем не предупредив и не заплатив за последний месяц.

Затем в квартире поселился абитуриент, которому родители, проживающие и работающие где-то на Севере, прочили карьеру журналиста. Но на экзаменах в МГУ парень с треском провалился, и комната за кухней вновь опустела.

А потом, перед самым началом учебного года, на пороге появилась еще одна жиличка. Девочка в больших очках. В одной руке скрипка в футляре, в другой красный новенький чемоданчик. Маленькая, щупленькая, темные глаза, длинные волосы, убранные в хвост, коротенькая клетчатая юбчонка, белые гольфики и туфельки на маленьких каблучках. Вся какая-то смешная, ростом меньше Зои, а та высотой похвалиться никогда не могла.

– Вам чего? – грубовато спросила, открыв дверь, Зоя и с ненавистью поглядела на скрипку.

– Я Оля, – пролепетала, растерявшись от такого приема, девочка.

– И что?

– Ну как же… Вы же договорились с моими родителями… По телефону, помните? Я из Санкт-Петербурга… Вы сказали, что у вас комната сдается, пустует и можно приезжать… Вот я и приехала, только что с вокзала.

– Так это ты из Ленинграда, что ли?

– Да.

Зоя хмуро смотрела на девчонку. Она действительно договаривалась по телефону с кем-то из Ленинграда насчет нового жильца, но слышно было не очень хорошо, и она решила, что речь идет о парне по имени Коля. А эта пигалица… Хоть она и выглядела безобидной, но интуиция сразу подсказала Зое, что в ней есть какая-то опасность. Да еще и скрипка! Всю жизнь ее преследуют эти музыканты… И Ольга, Илюшина жена, и теща его, и сыночек их, дебил, чтоб им всем ни дна ни покрышки!

Увидев, что хозяйка квартиры колеблется, девочка предложила:

– Я готова сразу за три месяца заплатить…

– Давай, – кивнула Зоя, в которой алчность заглушила внутренний голос.

– Хорошо, – не стала спорить Оля. – Заплачу, если мне понравится комната.

– Ну, проходи, смотри. – Зоя не слишком охотно, но все же отступила, пропуская девушку в квартиру. – Сюда, налево. Вот эта комната, за кухней. Смотри, тут и кровать, и тумбочка, и стул, и шкаф – все есть. Ну что, устраивает?

– Да, вполне, – девочка стала раскрывать сумку.

– Музыке учиться, что ли, приехала? – поинтересовалась Зоя, снова косясь на скрипичный футляр. – В институт небось будешь поступать?

– Нет, я уже закончила Ленинградскую консерваторию, – покачала головой девочка. – Приехала в Московскую на стажировку.

– Это что же, пиликать будешь целый день? – нахмурилась Зоя.

Она хотела уже отказать пигалице, пусть ищет себе другое жилье. С нее и так хватит музыкантов. Но девушка уже открыла сумочку и вынула из нее пухлый конверт.

– Целый день не буду, – заверила она. – Я вообще редко дома бывать буду, больше в консерватории.

– Ну, тогда ладно, – смилостивилась Зоя, не отрывая взгляда от конверта.

Оля достала из него пачку купюр и протянула ей. Зоя с жадностью пересчитала деньги – пятнадцать красных десяток и шесть фиолетовых банкнот по двадцать пять рублей.

– Смотри, насчет музыки я тебя предупредила! – сурово напомнила она. – Не люблю я ее. И вообще, когда я дома, сиди тихо, как мышка. По квартире не шатайся. В холодильнике выделю тебе верхнюю полку. С моей ничего брать не смей! Ванная, туалет вон там. В ванной тоже не засиживайся. Белье там не развешивай, мне мешать будет. У себя суши. По межгороду звонить и не вздумай! Если надо, то вон, на Центральный телеграф иди. Поняла?

– Да, – коротко ответила девочка.

– Так, ну что еще… – призадумалась Зоя. – По ночам не шляйся, поздно не приходи. Мужиков водить даже не думай. Вообще чтобы никаких гостей, не нужен мне тут никто. Усекла?

– Хорошо, я принимаю ваши условия, – тоном светской дамы отвечала Оля. Деваться ей все равно было некуда.

Зоя хмыкнула.

– Ну, тогда располагайся.

Вручила жиличке второй комплект ключей и поспешила прочь из дома. Давно уж хотелось чем-нибудь себя побаловать…

– Однако вам пора! – спохватилась Тамара. – А то начнется час пик, все поедут с работы, и вы застрянете в пробке.

Меркулов не мог отказать даме и тотчас поднялся с места. Хотя, по правде говоря, ему совсем не хотелось покидать это весьма скромно обставленное, но чистенькое и уютное жилище – с выцветшими светлыми обоями, с фиалками и «декабристами» на окнах, с разнокалиберной, но преимущественно старой мебелью, настолько массивной, что заполняла собой практически все пространство. В старину такие маленькие квартирки на первом этаже, специально для обслуживающего персонала, называли дворницкими. Сейчас, в двадцать первом веке, о подобном назначении этих каморок уже никто и не помнит, их давно заселили люди, не имеющие никакого отношения к обслуживанию дома. Или же, что нередко происходило в центре, первые этажи перепланировали и отдавали под офисы. И только Тамара оставалась жить в той же квартире, которую получила ее мама, когда устроилась в этот дом лифтершей. Здесь они ютились большой семьей, сюда же Тамара привела своего мужа, здесь же и осталась одна после смерти всех близких. И даже работу себе нашла, когда вышла на пенсию, в том же самом подъезде. В этом было что-то на удивление старомодное. Но именно это Вилену в Тамаре и нравилось. Впрочем, нравилось и многое другое.

– Вы так подробно рассказывали про эту западную фирму, – не удержался он от вопроса перед тем, как проститься, – наверное, сами хотели туда устроиться?

Тамара в ответ так и вспыхнула, залилась краской, как девочка.

– Это заметно, да? – смущенно поинтересовалась она. – Да, очень хотела, но меня почему-то не взяли… А Зою вот приняли.

Едва автомобиль Вилена пересек Бульварное кольцо, как заиграла мелодия мобильного. Меркулов решил было, что это Тамара забыла что-то ему сказать, но на экране высветилось совсем другое имя. Принимать этот вызов не хотелось, однако выбора не было. Звонила бывшая жена. Сколько лет прошло – а она все никак не оставит его в покое…

– Вилен, у меня в коридоре свет не зажигается, – капризный голос Нины прозвучал так резко, что Меркулову пришлось отодвинуть телефон подальше от уха.

– Нинуль, попробуй поменять лампочку, – миролюбиво предложил Меркулов. Был такой хороший день, и так не хотелось его портить постсемейным конфликтом двух людей, которым вместе было жить невозможно, а врозь, как водится, скучно.

– Опять ты меня за дуру держишь, – обиделась Нина. – Я пробовала менять лампочку, даже патрон проверила, вроде цел. Все равно не загорается.

– Вызови электрика из ДЭЗа.

– Я-то вызову, но мне нужно, чтобы в доме был мужчина. Одинокую женщину в возрасте электрик наверняка постарается обмануть.

– Ниночка, если тебе был нужен мужчина в доме, наверное, стоило бы по-другому строить отношения с мужчинами? – осторожно поинтересовался Вилен, не переставая следить за дорогой.

– Придурок, мне просто нужно починить освещение! Чтобы через час был у меня! – вспылила Нина Алексеевна и поставила точку в разговоре. Вернее, многоточие – отрывистыми гудками, которые прозвучали как-то особенно раздраженно.

Таким образом, окончание столь чудесного дня было испорчено, а вечер захвачен человеком, с которым видеться совсем не хотелось.

– Почему она не вышла замуж? – вздохнул Меркулов. – Наверное, чтобы продолжать портить мне жизнь… Хотя… с таким характером – как ей ужиться с кем-либо?

В отличие от Вилена, успешно компенсировавшего недостаточность личной жизни увлеченностью работой, Нина так и не нашла занятия себе по душе. В молодости она была моделью, тогда это еще называлось манекенщицей, и работала в ГУМе, дефилируя перед москвичами и гостями столицы в нарядах, созданных советскими модельерами. Зловещий возраст «за тридцать» поставил крест на ее карьере, а найти себе другое применение Нина не смогла. Да и не захотела. «Ну, сам посуди, куда мне деваться? Идти в школу или в Дом пионеров учить девочек шитью? Но педагог я никакой, шить не люблю, да толком и не умею…» – оправдывалась Нина перед мужем, который уже не знал, чем бы занять скучающую и от скуки докучающую ему красавицу жену. Если бы можно было в те времена учить девочек красиво одеваться и изящно двигаться (то, чем позже занялись многочисленные модельные агентства), Нина, наверное, еще согласилась бы на такую работу, но ничто другое ее не соблазняло. После того как они разошлись, Нина все еще продолжала тянуть деньги из мужа, и тогда Вилен с огромным трудом пристроил ее в дамский журнал вести рубрику о моде. Чем она с тех пор и занималась, сменив уже несколько изданий, но сохранив свой «стиль» – беззастенчивое заимствование материала из аналогичных зарубежных журналов.

Работой своей Нина неизменно была недовольна – не столько даже ее содержанием, сколько самим фактом, что ей, в ее-то годы, все еще надо трудиться, потому что на одну пенсию не проживешь. И периодически, когда становилось особенно тошно, Нина принималась доставать бывшего мужа. С ее точки зрения, он был кругом виноват перед ней – взял ее юной, цветущей и обожаемой многими, превратил в скучную домохозяйку, понятное дело, сам от нее устал и бросил; а возраст у нее уже был не тот, кому она теперь нужна? Мужикам ведь лишь бы мордашка помоложе да фигурка упругая, а на богатый внутренний мир плевать. А теперь – что ей делать? Кроме него, никого близкого не осталось, случись чего, и помочь некому. Вот, светильник в коридоре сломался…

Кстати, в том, что он действительно сломался, у Меркулова не было сомнений. Нина никогда не обманывала мужчин, она лишь умело использовала предоставленные жизнью возможности. Ну, а ему не оставалось ничего другого, кроме как откликнуться на ее зов. Вилен включил навигатор, прикинул, как изменить маршрут, и поехал к бывшей жене. По дороге он вспоминал сегодняшний рассказ Тамары и пытался представить себе, что же за человек была эта маленькая, но такая сильная девочка по имени Оля…