Часть III
Анжела
Альпийская инфанта
1968 год – 16 октября 1996 года
«Отец меня достал. Последнее время он просто невыносим, не понимаю, что с ним происходит. Вчера согласилась встретиться с ним, так еле-еле вытерпела полтора часа. Он мне и слова сказать не дал, сразу завел старую пластинку: «Разведись с ним, возвращайся ко мне домой, нам будет хорошо. Помнишь, как раньше было хорошо, когда мы были вдвоем и нам никто не был нужен».
А я даже не знаю, что на это сказать, честное слово. Раньше… Раньше, ясное дело, все было по-другому. Я была маленькой, да и он таким не был. Он очень изменился. Какие-то странные полунамеки… А этот его подарок – ночная рубашка! Сдохнуть можно! Конечно, вещь дорогая, стильная, хорошей фирмы – но, мамочки! Она ж почти прозрачная, кружевная, вся из себя эротическая. Такие только мужья дарят или любовники, но никак не отцы. А он еще и говорит:
«Анжела, примерь, пожалуйста. Хочу посмотреть, как на тебе сидит».
Я отвечаю:
«Папа, ты в своем уме? Я уже взрослая. У меня муж есть!»
При слове «муж» он вообще теряет рассудок:
«Не желаю о нем слышать! Не желаю!.. Давай бросим все и уедем на необитаемый остров! Будем там жить вдвоем. Только ты и я. Ты же знаешь, у меня есть свой маленький остров, к югу от Полинезийских островов…»
«Пап, ну ты что? – отвечаю. – Ты думаешь, что говоришь? У меня вся жизнь здесь: Владимир, дом, учеба… Как ты себе это представляешь? Я что, по-твоему, брошу тут любимого мужа и уеду?»
Когда я говорю такое, отец весь сжимается, точно его ударили. На него становится больно смотреть. Таким я его никогда не видела. Гляжу и не верю – неужели это мой папа? Мой папа, которого я любила так сильно, так сильно… Отец, интереснейший собеседник, замечательный рассказчик, финансовый гений, один из самых уважаемых людей в городе, душа любой компании. Где бы он ни появился, он всегда был в центре внимания, шутил, смеялся, очаровывал всех, – и женщин, и мужчин. И что это с ним приключилось?
Эти перемены меня огорчают. Если бы не отец, не его странное отношение ко мне, не постоянные проблемы с мамой, я могла бы назвать себя счастливейшей из женщин. Ведь у меня есть все, о чем только можно мечтать! Замечательный муж. Самый дорогой и близкий мне человек, Владимир. Свой, наконец-то, собственный дом, который я могу обставить именно так, как мне нравится. Долгожданная возможность делать, носить и говорить то, что хочется именно мне, а не папе. А еще я учусь в университете на втором курсе! Это Владимир настоял, чтобы я туда поступила. Конечно, мне и самой всегда хотелось учиться, но сначала не сложилось, а потом было уже неловко – ну что это я вдруг в двадцать с лишком лет сяду за парту вместе со вчерашними школьниками! Тем более что я, конечно, уже давно забыла все, что изучала в школе. Но Владимир поддержал меня, сам занимался со мной, учил писать конспекты. Я стала студенткой, и сокурсники легко приняли меня в свой круг. Оказалось, что я далеко не самая взрослая среди них. У нас есть одна женщина, Марта, так ей и вовсе сорок лет, дети взрослые. И она нисколько этого не стыдится, говорит, что изучать психологию как раз и нужно только тогда, когда станешь зрелой личностью. И я с ней полностью согласна. Чтобы понимать других людей, надо сначала многое пережить самому.
Теперь, когда я слушаю лекции по психологии и читаю научные книги, я все воспринимаю в другом свете. Например, наши отношения с мамой. Раньше мы с ней как-то не были близки, но после замужества и поступления в университет я сумела наладить с ней контакт, и мама с радостью пошла мне навстречу. Сейчас мы точно подруги, часто встречаемся, много разговариваем, делимся тем, что у нас на душе. Она знает все о моей семье, и я теперь в курсе всего, что происходит в ее жизни. И хотя они с отцом формально не разведены, я нисколечко не осуждаю маму. Бедненькая, как она, оказывается, настрадалась за эти годы! А мне и в голову не приходило, что мой отец мог быть так жесток. Со мной-то он всегда вел себя совершенно иначе!..
Может, и хорошо, что раньше я ничего не знала о том, насколько у них с мамой сложные отношения. Ведь долгое время я была «папиной дочкой», всегда и во всем с ним соглашалась и, конечно, приняла бы его сторону, если б мне вдруг пришлось выбирать. Представляю, сколько боли я бы добавила маме! Будто ей своих проблем мало. Нет, слава богу, что они сумели до поры до времени держать все в тайне. Теперь-то, после моего замужества, когда я каждый день получаю доказательства того, насколько отец ненавидит Владимира, все кардинально изменилось. В том числе и мое отношение к отцу. Ведь это кошмар какой-то! Иногда мне кажется, что он просто не в себе, что он лишился рассудка. Вместо того чтобы радоваться нашему счастью, устроил моему мужу самую настоящую травлю. Неизвестно, чего ожидать от него завтра… Так что дядюшка Макс совершенно прав: лучшее, что мы сейчас можем сделать, – это держаться от него подальше. Уехать из Лугано, хотя бы на некоторое время. Мы так и решили, поживем пока у мамы в Милане. Ради семейного счастья я готова даже ненадолго прервать учебу. В университете знают, что я уеду на несколько недель. А отцу мы решили ничего не говорить. Устроили вчетвером, с Владимиром, мамой и дядюшкой Максом, что-то вроде заговора против него…
Признаюсь, мне это очень тяжело. Мне не хватает того отца, моего замечательного папы, которого я любила столько лет. Обязательно надо будет, когда вернусь, заняться решением этой проблемы, обсудить ее с психологом или с другими студентами на практических занятиях. И еще непременно надо найти способ помочь маме. Я же вижу – что бы там ни было, она до сих пор его любит. Малейший пустяк, связанный с отцом, может причинить ей боль. Взять хотя бы наш последний разговор, когда случайно выяснилось, что она ни разу не видела ни одной его картины. Она сказала, что отец ей никогда их не показывал, сколько она ни просила.
– Ну как же, мама? – удивилась я. – А «Сирень», которая висит у него в офисе над столом?
– Неужели это он сам рисовал? – удивилась мама. – Надо же, а я не знала… – И загрустила: – Теперь ведь и не смогу ее посмотреть повнимательнее… Не бываю я в его кабинете, и уже давно…
Мне тоже было грустно. Честное слово, очень жаль, что мама не рассмотрела картину.
…Отец часто говорил Анжеле, что любил ее всегда. Всегда-всегда.
– Ты полюбил меня, как только я родилась, да? – спрашивала дочь.
– Нет, раньше, – серьезно отвечал мужчина. – Ты еще только должна была родиться, а я уже любил тебя.
– Но откуда ты знал, что это буду именно я? – недоумевала Анжела. – Ведь у вас с мамой могла быть другая девочка или мальчик?
В ответ отец качал головой:
– Нет, такого быть не могло. Я всегда знал, что у меня будешь ты.
Он постоянно был рядом. Почти все первые воспоминания детства у Анжелы были связаны с ним. Например, как она, совсем маленькая, первый раз в жизни приходит с папой на озеро, он поднимает ее на плечи и показывает ей яхты. Или как они вместе оказываются в игрушечном магазине, папа садится перед ней на корточки и, улыбаясь, спрашивает: «Что желает моя принцесса?», а она, замирая от восторга, будучи не в силах вымолвить ни слова, только показывает пальцем на огромного бело-розового пушистого медведя. Или как кто-то, мама или няня, купает ее, еще даже не во взрослой ванне. Шампунь попал в глаза и щиплется, Анжела плачет, и тогда вбегает отец, хватает ее на руки, начинает успокаивать, а сам сердится: «Никому нельзя ни на минуту доверить ребенка, обязательно что-нибудь случится!»
Именно отец играл с ней, читал ей сказки, водил в цирк, в зоопарк, в кукольный театр. Он потакал ей во всем, заваливал подарками, исполнял все ее желания. Без него время текло мучительно долго и уныло. Пока он был на работе, Анжела изнывала от скуки, слонялась по дому и доводила взрослых постоянным нытьем: «А когда папа придет? А почему так долго?» Ни мама, ни няня, ни старые тетушки не умели надолго занять ее. Единственным, что действительно увлекало маленькую Анжелу, помимо общения с отцом, – были книги. Еще не умея читать, она уже полюбила листать страницы, рассматривая картинки, и при этом ей все было интересно – кто нарисован, что он делает, что у него в руках, а что рядом, и почему все это выглядит так, а не иначе. Анрэ, смеясь, сравнивал свою дочку с героиней сказки Шарля Перро «Подарки феи».
– Только у той девушки, когда она говорила, с губ все время сыпались цветы и драгоценные камни, а у тебя – вопросы «кто?», «что?» да «почему?», – шутил он.
Ей еще не было и четырех лет, когда он начал учить ее азбуке, и в результате к пяти годам Анжела уже бойко читала вслух, водя пальчиком по строкам. У нее было много красочных книг, и некоторые из них она знала наизусть.
Следуя учению Песталоцци и других педагогов, которые ему импонировали, Анрэ старался гармонично развивать свою дочь, следил, чтобы она много времени уделяла подвижным играм, и даже сделал для нее в саду целый спортивный мини-городок по собственному проекту. Три раза в неделю няня возила девочку в бассейн и два – на занятия танцами. К шести годам Анжела, ловкая, гибкая и грациозная от природы, неплохо плавала, умела ездить на лыжах и на коньках, разыгрывала несколько простых пьес на фортепьяно и танцевала ну совершенно как взрослая.
Огорчало отца, что у девочки не обнаружилось никаких способностей к рисованию. Как все детишки, она изводила килограммы бумаги, на которой малевала «ручки-ножки-огуречики», но дальше этого дело не шло. Как ни старался Анрэ преподать своей дочурке хотя бы основы художественного ремесла, все было впустую. При этом, однако, никак нельзя было сказать, что ребенок равнодушен к прекрасному. Анжела с огромным удовольствием рассматривала многочисленные художественные альбомы, которые хранились в их домашней библиотеке, и обожала ходить с отцом в городские музеи. Однако интересовали ее не тени и полутени, не краски и техника, а содержание картин. Пейзажи и натюрморты Анжела не любила, зато портреты и жанровые сцены могли увлечь ее надолго. Ей нравилось вглядываться в лица, в позы и пытаться угадать, что за люди изображены на картинах и что именно там происходит. Благодаря какому-то особенному чутью она улавливала такие нюансы, которых не замечали многие взрослые. И то, что девочка часто еще толком не умела объяснить своих чувств, лишь придавало очарования ее высказываниям. Анрэ необычайно гордился этой способностью своей дочки.
– Вот, погляди, – говорил он, демонстрируя репродукцию «Джоконды» Леонардо да Винчи, – что ты думаешь про эту женщину?
Анжела внимательно вглядывалась в картину.
– Она очень несчастная, – заявляла она наконец.
– А почему ты так решила?
– Не знаю… Она улыбается, а ей совсем не весело. Будто кто-то заставляет ее делать вид, что все хорошо, а на самом деле ей грустно.
Анрэ был в восторге. Уже с самых ранних лет дочка стала самым лучшим, самым тонко чувствующим и понимающим зрителем его собственных картин. Больше всего ей нравилась «Дорога в неизвестность» – голая скучная равнина, вдалеке виднеется паровоз. Он такой маленький на большой картине, почти точка, но если хорошенько приглядеться, то можно увидеть человека, выглядывающего из окна.
– Ты слышишь стук колес, паровозный гудок? – спрашивал отец. – Чувствуешь, как тянет дымом из трубы?
И она действительно слышала и стук, и гудок, и даже улавливала запах дыма. Но больше всего ей хотелось узнать как можно больше про человека.
– А куда он едет, папа? – спрашивала Анжела.
– Очень далеко, – отвечал отец почему-то с грустью.
– В Женеву, да?
– Еще дальше.
– В Италию?
– В Россию.
– А что такое Россия?
– Это такая далекая страна.
– А там хорошо?
– Не знаю, я там никогда не был.
– А этот человечек на паровозе, он кто?
– Это дяденька-машинист. Он ведет поезд.
– А у него дети есть?
– Есть дочка, но он еще об этом не знает.
– Как так – не знает? Разве можно не знать, что у тебя есть дети?
– Ну, ему просто еще не успели сообщить, что у него родилась дочка. Это случилось без него, пока он был в дороге.
– Но ведь ему скажут, правда?
– Обязательно.
– И что тогда будет?
– Тогда он сразу развернет свой поезд и поедет к ней. И они всегда-всегда будут вместе.
– Как мы с тобой, да? – спрашивала девочка, повиснув у отца на шее и покрывая поцелуями.
– Да, именно так! – отвечал ей Анрэ. В такие минуты он бывал по-настоящему счастлив.
Остальные члены семьи занимали намного меньше места в жизни Анжелы. Старушки-феи тихо и как-то незаметно умерли одна за другой, но девочка была еще слишком мала, чтобы прочувствовать и осознать весь драматизм неизбежного события, именуемого коротким и емким словом «смерть». Что же касается матери, то Анжела, безусловно, ее любила, но не тянулась к ней так, как к отцу, за которым всюду следовала хвостом и повторяла, словно обезьянка, его слова, движения, интонации.
– Анжела, солнышко, ну зачем ты так сидишь, нога на ногу? – спрашивала иногда Софи. – Это же некрасиво.
– А папа всегда так сидит.
– Ну, так то папа, он мужчина. А ты девочка. Девочки должны вести себя совершенно по-другому.
С последним аргументом Анжела, как правило, соглашалась. Быть девочкой, маленькой женщиной, принцессой, как ее называл отец, ей очень нравилось. Как это здорово – наряжаться, носить красивые прически… И чтобы папа обязательно сказал: «Какая у меня прелестная дочурка!» С ранних лет Анжела была очень привередлива в выборе одежды, обуви, заколок для волос и всего прочего. И именно на этой почве у родителей случился конфликт, свидетелем которого она однажды стала.
Перед приездом отца с работы шестилетнюю Анжелу, как обычно, умыли и переодели. Но вместо красного платья, которое ей хотелось надеть, няня облачила девочку в синее.
– Хочу красное! – закапризничала Анжела.
– Красное в стирке, – ответила мать.
– А я его хочу, хочу!
– Я ж тебе говорю – красное платье грязное. Не хочешь синее – давай наденем любое другое, у тебя их полный шкаф. Хочешь розовое с зайцем? Или свой любимый матросский костюмчик?
– Нет, я хочу красное, красное! А-а-а! – Девочка подняла рев.
– Анжела, успокойся, пожалуйста! Как тебе не стыдно! – увещевали мать и няня.
К приезду отца Анжела кое-как успокоилась, но Анрэ, который, по обыкновению, сразу же подошел к дочурке и взял ее на руки, заметил, что у девочки красные глаза и распухший нос.
– Что случилось? Почему мой ангелочек плакал? – спросил он.
Анжела, которой уже было совестно за то, что она так плохо себя вела, надулась и промолчала. Софи махнула рукой.
– Ничего особенного, так, покапризничала немного.
– Из-за чего? Что ее расстроило? – допытывался отец.
– Да глупости, я ж тебе говорю. Захотела надеть красное платье, а оно в стирке.
– И ты допустила, чтобы ребенок расстраивался и плакал из-за какой-то тряпки?
– Ну а что я могла сделать? Платья-то нет, оно будет готово только завтра.
– Как – что? Если девочка захотела красное платье, надо было тотчас же поехать в магазин и купить ей платье, пять, десять платьев! Но не доводить ребенка до слез! Бедняжка моя. – Анрэ нежно прижал к себе дочку.
– Слушай, ты в своем уме? – ахнула Софи. – Что ты такое говоришь! Нельзя же потакать всем ее капризам! Сегодня она хочет платье, а завтра… И вообще, ты недозволительно балуешь ее!
– А ты не учи меня! Я сам знаю, как мне воспитывать мою дочь! – Анрэ повысил голос.
– Твою дочь? – возмутилась Софи. – Ну, знаешь!.. В конце-то концов, Анжела не только твоя, она и моя дочь. Кто ее родил – я или ты?
– Это ничего не значит. – Анрэ и не заметил, как девочка осторожно выскользнула из его рук.
– Скажите на милость! – от негодования у Софи все лицо покрылось красными пятнами.
– Воспитанием Анжелы занимаюсь я! – Анрэ что есть силы ударил ладонью по столу, и часы, стоявшие на нем, подскочили.
– А я, по-твоему, что делаю? – насмешливо спросила она.
Анрэ зло потирал ушибленную ладонь:
– Ты… Ты только мешаешь мне!
– Я тебе мешаю?! – Она даже задохнулась в гневе.
– Да-да, мешаешь! Без тебя нам с Анжелой было бы лучше!
– Анрэ! Опомнись! Что ты говоришь! Мне, своей жене! Анрэ!.. Я же люблю тебя…
Софи расплакалась. Анжела, которая так и оставалась в комнате, с ужасом глядела на обоих. Она и раньше догадывалась, что у папы и мамы не все ладится, но еще ни разу не присутствовала при такой бурной сцене между родителями. Только сейчас она поняла, нет, скорее почувствовала всю глубину разделяющей их пропасти. И теперь она кинулась к матери, рыдая и лепеча:
– Мамочка! Папочка! Не надо! Пожалуйста!
Услышав ее голос, взрослые точно опомнились. Отец потянулся было к ней, но девочка не желала выпускать мать из объятий, буквально вцепилась в нее и повторяла, всхлипывая:
– Мамочка, не плачь, не плачь! Я буду хорошо себя вести! Я больше никогда не попрошу никаких платьев! Я вообще больше никогда ничего не попрошу, только не ссорьтесь, пожалуйста!.. Мама! Папа! Мама!.. Папа!.. Мапа!
Ей показалось, что смешное словечко, само собой слетевшее с ее языка, будто бы помогло утихнуть ссоре. Во всяком случае, родители больше не кричали друг на друга, а стали вместе ее обнимать, утешать и говорить, что все хорошо. И это так понравилось Анжеле, что на другое утро она снова обратилась к Софи:
– Мапа, а что мы будем кушать на завтрак?
– Как ты меня назвала? – не поняла та.
– Мапа. Я теперь так вас обоих буду звать – и тебя, и папу, – заявила девочка, гордая своим изобретением. Она наивно полагала, что таким способом она сможет объединить родителей в одно целое.
Однако отцу ее идея совсем не понравилась. В тот же вечер, после ужина, Анрэ присел рядом с Анжелой на корточки, погладил по голове и сказал:
– Анжела, можно тебя попросить: не говори мне «мапа», называй меня папой, а маму мамой.
– А почему? Тебе не нравится?
– Нет, не нравится.
– Ну ладно, не буду… – нехотя согласилась Анжела. – Только как хорошо – мапа!..
Софи сразу заметила, что Анжела снова стала называть родителей «по отдельности» – отца папой, а мать мамой.
– А что же случилось с «мапой»? – спросила она.
Анжела смутилась, ей не хотелось выдавать отца.
– Мапа… – она задумчиво посмотрела на потолок, – куда-то пропал… или пропала. Я и сама не знаю…
Софи улыбнулась, но в этой улыбке было столько горечи, что ее уловила даже шестилетняя девочка.
Какое-то время Анжела еще пыталась примирить родителей, просила маму пойти вместе с ними на прогулку или в музей. Но вскоре она заметила, что эти семейные выходы всем троим тягостны. Мать и отец почти не разговаривали друг с другом, а ей приходилось буквально разрываться между ними. Нет, уж пусть лучше все идет, как идет. Пусть взрослые сами разбираются в своих делах…
Школу для Анжелы, разумеется, выбирал отец. Это было одно из лучших в городе учебных заведений, и занимались там только девочки. Софи, узнав об этом, скривилась, точно откусила кислое яблоко:
– Столько лет учиться среди одних девчонок! Это ж тоска смертная!
– Зато там дают отличное образование! – отвечал Анрэ тоном, не допускающим возражений. – А что мальчишек нет – так это только лучше. У дочки в голове будет учеба, а не всякие глупости.
В школе Анжеле пришлось трудно. И дело было совсем не в учебе, – ведь еще задолго до поступления в школу отец, мама и няня выучили ее читать, писать и считать. Уроки давались легко, домашние задания казались развлечением, чем-то вроде игры. Но вот отношения в школе не сложились. Привыкшая к всеобщему обожанию дома, Анжела с удивлением обнаружила, что, оказывается, далеко не весь мир создан для того, чтобы баловать и исполнять ее желания. В своей семье она была принцессой, а здесь ее окружало еще полтора десятка таких же принцесс, которые требовали к себе внимания, проявляли собственный характер и совершенно не желали идти у нее на поводу.
Анжела обижалась, плакала, жаловалась отцу. Тот возмущался, разговаривал с родителями других учениц, обвинял девочек в невоспитанности и грубом обращении с его дочкой. В классе Анжелу начали сторониться, называть в глаза и за глаза ябедой. Словом, эта история могла бы плохо закончиться, если бы не своевременное вмешательство опытной и мудрой учительницы.
Для начала синьора Агнесса пригласила на беседу Анрэ.
– Я вижу, что вы очень любите свою дочь, – заявила она. – И теперь, когда девочка, возможно, впервые в жизни столкнулась с трудностями, именно вы должны ей помочь.
– Разумеется, – кивнул Орелли. – Я уже поговорил с родителями некоторых ее одноклассниц.
– Не думаю, что это хороший метод, – покачала головой учительница.
– Почему?
– Потому что каждый из родителей сейчас находится в таком же положении, что и вы. Они точно так же переживают за своего ребенка. Ведь их собственная дочь тоже только что поступила в школу и тоже с трудом привыкает к новой жизни, новым правилам, новым отношениям.
– Ну и что? – не понял банкир.
– Как это – ну и что? Представьте себе, что отец Рамины, Клавдии или Фредерики приедет к вам и пожалуется, что Анжела обижает его дочь.
– Да я не поверю ни единому его слову! Моя девочка не такая!
– Вот и они рассуждают точно так же.
– Да, но… Но я-то прав!
Синьора Агнесса только улыбнулась. И промолчала, но про себя уже который раз в жизни подумала, что взрослые, в сущности, мало чем отличаются от учеников младших классов.
– И что же вы предлагаете? – спросил Анрэ после паузы.
– Вашей девочке придется научиться самой справляться с трудностями, возникающими на ее пути. А наша с вами задача – помочь ей в этом.
– Вы говорите вздор! Анжела еще слишком мала, чтобы с чем-то справляться.
– Вы так считаете?
– Да.
– Но тем не менее вы сочли девочку достаточно большой для того, чтобы отдать ее в школу. Получается, что читать, писать и решать математические задачи Анжеле уже пора, а решать задачи, которые ставит перед ней жизнь, – нет?
Анрэ не сразу нашелся что ответить.
– Я очень хорошо понимаю вас, – продолжала тем временем учительница. – У меня двое детей. И мне тоже очень хотелось бы уберечь их от всех невзгод и переживаний. Но это, увы, невозможно. Мы не в состоянии все время быть рядом с детьми, постоянно защищать их и делать все за них. В конце концов, родители ведь не вечны. И есть только одно средство, которым они реально могут помочь своим детям.
– Какое же?
– Так я же говорю – научить их самостоятельности. Чем раньше ребенок поймет, что он делает свою жизнь той или иной, тем лучше для него.
– Да вы бредите! О какой самостоятельности может идти речь в этом возрасте? Она же только что из пеленок!
– Господин Орелли, а вы помните себя в эти годы? Как пошли в школу, как привыкали к учебе? Как строились ваши отношения со сверстниками?
– Да, кое-что помню. Но при чем здесь это?
– Неужели ваш отец или ваша мать вмешивались в вашу жизнь? Разбирали ваши конфликты с приятелями? Бегали чуть что к их родителям жаловаться, что друзья вас обижают?
– Нет, конечно! Мама уже тогда была тяжело больна. А отец… Отец, наверное, поднял бы меня на смех. Он всегда учил меня давать сдачи врагам и говорил, что быть слабаком и трусом стыдно.
– Ну, вот видите…
– Но… Это же совсем другая ситуация! Тогда была война… И потом – я был мальчишкой, а моя Анжела – девочка…
– Господин Орелли, вы действительно считаете, что современная жизнь снисходительнее к женщинам, чем к мужчинам?
– Нет, но…
Что «но», он и сам не знал.
Этот разговор произвел очень сильное впечатление на Анрэ. Несмотря на горы прочитанной литературы по воспитанию детей и вроде бы даже применение этих знаний на практике, он никогда не задумывался о том, что Анжела – не часть его самого, а самостоятельное существо, отдельная личность, которая будет жить собственной жизнью, добиваться чего-то без его участия, справляться с трудностями, не прибегая к его помощи. Умом он понимал, что это правильно, так, наверное, и должно быть… Но согласиться с этим, полностью признать и принять – не мог. Никак не мог.
Меж тем учительница поговорила и с Анжелой, тактично и деликатно, стараясь не задеть ее чувств. Почувствовав тепло и доброту со стороны взрослого, ребенок разоткровенничался.
– Донна Агнесса, а почему другие девочки не любят меня и не хотят играть со мной?
– Потому что, моя милая Анжела, любовь не всегда дается просто так, ни за что.
– Но ведь папа любит меня просто так! И мама тоже.
– Да, родители любят тебя, потому что ты их дочь. Но любовь других людей нужно заслужить.
Девочка задумалась.
– Я хочу, чтобы меня любили другие люди, – сказала она наконец. – А что для этого нужно будет сделать?
– Думаю, сделать что-то один раз будет недостаточно. Тебе придется поработать. Такие вещи быстро не случаются.
– Но как же быть?
– Сначала перестань капризничать и требовать, чтобы все вокруг делали только то, что тебе хочется. Научись уступать другим.
Этот разговор с учительницей и многие последующие принесли свои плоды. Анжела многое поняла и постепенно стала меняться. Конечно, не сразу, не за один день, но через некоторое время одноклассницы подружились с ней. Обидное слово «ябеда» было забыто – тем более что Анжела с той поры старалась никогда не жаловаться взрослым. У нее появились подружки, девочку стали уважать, в том числе и благодаря тому, что Орелли была одной из первых учениц в классе, но при этом нисколько не задавалась, а охотно помогала другим, объясняла сложное, а в более старших классах всегда давала списать домашнее задание.
Анжела хорошо училась по всем предметам, но уже в средней школе стала заметна ее явная склонность к гуманитарным наукам. Математику, физику и в особенности химию она не жаловала, зато литература, история и языки были ее любимыми предметами. Анжела Орелли писала сочинения, которыми гордилась вся школа, а ее устные ответы с интересом слушали не только одноклассницы, но даже учителя.
– Откуда ты знаешь такие подробности о Варфоломеевской ночи? – удивлялись они. – Мы ведь этого еще не проходили.
– Я читала «Хронику времен Карла IX» Проспера Мериме, – отвечала девочка.
Она действительно продолжала много читать и почти каждый день, особенно в выходные и каникулы, проводила несколько часов в библиотеке. Зная эту ее склонность, Анрэ регулярно делал там перестановку, ставил на первый план книги, которые считал подходящими, и убирал подальше и повыше то, что, с его точки зрения, дочери было читать еще рано. Однако у Анжелы было свое мнение на этот счет. Гибкой и ловкой девочке не составляло никакого труда вскарабкаться по полкам на самый верх и вытащить тот том, который привлекал ее внимание. Она прочитывала первые десять страниц и, если книга казалась скучной, отправляла ее на старое место. В противном случае Анжела, как обычно, забиралась с ногами в большое старое кресло и углублялась в чтение. А на случай, если вдруг войдет папа, под рукой у нее всегда имелась другая книга – из «дозволенных».
Они с отцом по-прежнему были очень дружны, и, кроме этого невинного обмана, у девочки не было тайн от него. Во время совместных прогулок она делилась с ним всем, что было у нее на душе, но при этом Анжеле больше нравилось слушать, чем говорить, – еще бы, ведь ее папа знал столько интересных вещей и так прекрасно рассказывал! Чем старше она становилась, тем больше у них находилось тем для разговоров. Они беседовали о живописи и музыке, литературе и кино, но, конечно, больше всего о жизни, характерах и поведении людей – о том, что всегда так интересовало Анжелу.
Отец и дочь много путешествовали вдвоем, ездили по Швейцарии или в Италию на выходные, вместе отправлялись к морю или в экскурсионные туры на каникулы. Даже в деловые поездки, если была такая возможность, Анрэ брал Анжелу с собой. Софи не сопровождала их ни разу. Первое время девочка еще спрашивала родителей, почему так происходит, потом, осознав, что им обоим неприятны эти вопросы, перестала. Тем более что ездить вдвоем с папой было так здорово! Казалось, между ними возникала какая-то особая атмосфера, когда они садились вместе в машину, в поезд или в самолет, когда останавливались в лучших номерах отелей, когда бродили, взявшись за руки, осматривая достопримечательности. Анжела обожала эти поездки. И отца своего она тоже обожала.
Говорят, что быстро растут только чужие дети. Это неправда. Быть может, так иногда кажется, когда собственный ребенок еще совсем мал, и нетерпеливые родители торопят – ну когда же он, наконец, пойдет, заговорит, будет что-то понимать? Но чем старше становится ребенок, тем скорее летит время. Вроде бы только что ползал – а уже пора в школу. Недавно сын сидел у мамы на коленях – а вот уж выше ее ростом. А дочка, которая вроде бы совсем еще малышка, уже красит ногти и влюбляется…
Однажды утром, войдя в комнату Анжелы, Анрэ увидел, что та сидит перед зеркалом и выщипывает брови.
– Что ты делаешь? – изумился он.
– Не видишь, что ли, – корректирую форму бровей, – серьезно отвечала девочка.
– А зачем тебе это?
– Пап, ну что ты такие странные вопросы задаешь? Чтобы выглядеть нормально. Открой любой журнал – ни у одной модели нет таких густых бровей, как у меня, у всех тоненькие, ровные…
– И тебе не больно?
– Сначала было больно, но я уже привыкла.
Пока отец переваривал свалившуюся на него информацию, дочь огорошила его новым вопросом:
– Скажи, пап, а ты веришь в любовь?
Ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.
– Да, я верю в любовь… – глухо произнес он.
– А я вот не знаю, верить или нет, – Анжела отложила пинцет и принялась придирчиво разглядывать себя в зеркале, поворачиваясь то одним боком, то другим. – В книгах так много пишут о любви, стихи особенно… А девочки говорят, что все это неправда и никакой любви нет, а мужчинам от нас надо только одно.
Он даже поперхнулся.
– Что именно?
– Ну, будто сам не знаешь, – отмахнулась дочь.
– Нет, не знаю, – признался Анрэ и не соврал. Он вдруг осознал, что ему действительно неведомо, что творится у нее в голове. – Расскажи.
– Да ладно тебе, пап, – Анжела не поддалась на провокацию. – Можно подумать, что мне пять лет. Или что я ни одной книги не прочла. В наше время девушки моего возраста уже хорошо знают, что такое секс.
Анрэ покосился на лежащий справа от ее локтя потрепанный том «Фауста» Гете. Интересно, а он прятал эту книгу или нет? С одной стороны – совсем неподходящее чтение для тринадцатилетней девочки. С другой – все-таки классика…
– Вот скажи, пап, – прервала его размышления дочь, – как ты думаешь, если бы Ромео и Джульетта остались живы, что бы у них было дальше?
– Понятия не имею. Может быть, так и любили бы друг друга всю жизнь. Но, скорей всего, их страсть бы быстро прошла…
– Как у вас с мамой?
Он даже вздрогнул:
– Милая, ну при чем здесь это?
– Очень даже при чем! – горячо откликнулась дочь. – Мама сказала, что раньше вы тоже сильно любили друг друга, как Ромео и Джульетта. А потом у тебя любовь прошла.
Анрэ даже скривился, так он был зол на Софи. Черт бы ее побрал! Разве можно рассказывать ребенку такие вещи?
– Анжела, давай не будем об этом, – попросил он.
– Почему?
– Потому что ты еще мала, чтобы понять это, – непедагогично ответил Анрэ.
– Джульетта была старше меня всего на год, – обиделась девочка.
– Это было давно. Раньше человеческая жизнь была намного короче. Люди раньше старели и, соответственно, быстрее взрослели. Сейчас никто не выходит замуж в четырнадцать лет, если только в нецивилизованном обществе, где-нибудь в Африке, или на Востоке, или…
– Знаешь, что я хочу тебя спросить? – перебила Анжела и вновь поднесла руку с пинцетом к лицу. – В книгах обычно любовь просто так не проходит. Мужчина перестает любить женщину, когда у него появляется другая.
– Ну, это совсем не так! – заверил он. – Вовсе не обязательно одна любовь должна меняться на другую.
– То есть получается, что ты просто никого не любишь – и все?
– Зачем ты так говоришь, Анжела? Что значит – я никого не люблю? Разве я не люблю тебя?
– Ну, па-а-ап! – Девочка изловчилась и выдернула еще один волосок. – Я ж не об этой любви говорю. Разумеется, родители любят детей, а дети родителей. Но это же совсем другая любовь.
– Мне вполне хватает любви к тебе, – сухо проговорил Анрэ. – И вообще, брось ты, наконец, этот дурацкий пинцет! Не могу видеть, как ты себя истязаешь. Дай его сюда!
Вырвав у нее из рук маникюрную принадлежность, Анрэ выбросил пинцет в открытое окно. А потом, сопровождаемый ошалелым взглядом дочки, развернулся и вышел из комнаты.
С этого момента он стал еще строже отбирать книги для дочери и устроил настоящий скандал, когда узнал, что Анжела страстно увлечена женскими романами. Он обнаружил в ее комнате целый шкаф, набитый изданиями в мягких ярких переплетах, на обложках которых сливались в страстных объятиях знойные красавцы и красавицы.
– Откуда у нас в доме эта дрянь? – бушевал Анрэ.
– Дорогой, что ты так кипятишься? – увещевала Софи. – Ну я покупала, читаю иногда от скуки…
– Черт знает что! Это же литература для примитивов! Какой пример ты подаешь дочери! Разве можно девочкам в ее возрасте читать подобную макулатуру?!
– А что такого-то?
– Как – что такого! Ты же развращаешь мою дочь, давая ей читать эту мерзость!
– Знаешь, Анрэ, с возрастом ты превращаешься в настоящего ханжу, – вздыхала Софи. – Ты что, в монастырь ее готовишь? Нельзя же до такой степени все запрещать!
К пятнадцати годам из пухленькой белобрысой малышки Анжела превратилась в красотку с длинными ногами, пышными, как у матери, формами, роскошными белокурыми волосами и задорными карими глазами. Она знала, что привлекательна, и наслаждалась этим. Наряжаться, краситься – ярко, по моде, делать прически и маникюр было ее любимым занятием. Точнее, одним из любимых, после чтения книг и посещения кинотеатров. Беда была в том, что заниматься собой приходилось втайне от отца. Нет, он ничего не имел против того, чтобы она была хорошо одета, сам дарил ей дорогие вещи и украшения. Но при этом строго следил, чтобы дочь выглядела скромно. Ничего вызывающего, никакой косметики, никаких глубоких вырезов. А о коротких юбках вообще забудь раз и навсегда.
– Ну, папа! – ныла Анжела. – Сейчас мини опять вошло в моду! Посмотри – весь мир ходит в коротких клетчатых юбках в складку. Вчера по телевизору показывали леди Диану – даже она, невестка английской королевы, надела мини!
Но Анрэ и слышать этого не хотел. Нельзя – и все. Леди Ди его мало интересовала, его беспокоила только собственная дочь. Анжела становится взрослой, начинает нравиться мужчинам… Одна мысль об этом выводила его из себя. Анрэ строго-настрого запретил дочке дружить с мальчишками. Однажды, когда Анжеле позвонил какой-то приятель, он поднял такой крик, что, казалось, соседям было слышно.
– Анрэ, я тебя не узнаю, – недоумевала Софи. – Когда наша девочка была маленькой, ты ей все на свете позволял, она только что по голове у тебя не ходила. А теперь, когда она подросла, ты запрещаешь самые невинные вещи. Ну что, скажи, плохого в том, что Гаральд пригласил ее на свой день рождения? Он отличный парень, я хорошо знаю его семью, да и ты знаешь, его отец, Август Эйхгольц, – клиент твоего банка…
– Я сказал «нет», значит, нет! – рявкал Анрэ.
– Но ты хоть объясни, почему?
– Не буду я ничего объяснять!
Анжела в этих разговорах участия не принимала, понимая, что это все равно бесполезно. Она уже второй год жила двойной жизнью – дома одевалась скромно, как монашка, не пользовалась никакой косметикой и следила за своей речью, особенно при отце. Зато вырвавшись на свободу – в гости к подруге, смуглой темноволосой Фредерике, позволяла себе расслабиться. Там девушки почти все время были предоставлены сами себе. Родители Фредерики находились в состоянии развода – отец завел молоденькую любовницу и ушел к ней, мать с горя пустилась во все тяжкие, но не забыла при этом нанять хороших адвокатов, чтобы отсудить у неверного супруга бо́льшую часть его капитала. Словом, в тот момент им обоим было не до дочери, и Фредерика с подругой Анжелой пользовались этим, как умели. Они наряжались и красились, врубали на полную громкость современную музыку, выучились курить, листали всевозможные журналы и с любопытством смотрели откровенные видеокассеты, которые обнаружились в тайнике дома у Фредерики. Впрочем, дальше этого дело не шло. Фредерика все время подбивала подругу отправиться куда-нибудь развлечься, познакомиться с парнями или пригласить кого-нибудь в гости, но Анжела пока на это не решалась. Лугано – город маленький, все друг друга знают. Еще увидит кто-нибудь, скажет отцу – страшно подумать, что тогда будет.
Однажды Фредерика пришла в школу, буквально сияя, весь ее вид говорил о том, что в ее жизни произошло что-то совершенно невероятное и очень радостное. Анжела едва дождалась перемены и накинулась на подругу с расспросами:
– Давай скорее рассказывай, что случилось? Ты влюбилась, да?
– Ха! – презрительно отвечала девушка. – Бери выше! Я стала моделью! Получила приглашение сниматься для обложки журнала!
– Неужели? Потрясающе! Ну, говори же скорей, как тебе это удалось? Что за журнал?
Разумеется, чуть позже выяснилось, что, говоря о модельном бизнесе и обложке журнала, Фредерика несколько преувеличивала. Ничего этого еще не было, вернее, пока не было. А было лишь знакомство с начинающим фотографом Карлом, который работал в местной газетенке и грезил о карьере в каком-нибудь известном издании. Этот самый Карл сказал девушке, что она очень фотогенична, и предложил устроить фотосессию в его мастерской. Но даже в таком виде эта история была для восторженных старшеклассниц захватывающе-интересным событием.
– Вот здорово! – ахала Анжела. – Ты пойдешь?
– Конечно, пойду! – отвечала Фредерика. – Ведь это мой шанс. Только знаешь что… Честно признаться, я побаиваюсь идти туда одна. Вдруг он будет ко мне приставать?.. Может, сходим вместе, а?
– Давай! – Анжела решительно тряхнула великолепными белокурыми волосами. Она тоже не должна упустить своего шанса! Тем более что – девушка знала это наверняка – она была гораздо привлекательней подруги. У Фредерики и ноги не так длинны, как хотелось бы, нет той грациозности в теле, как у нее, да и черты лица не столь выразительны… Но вместе с тем надо признать, что и в ней был какой-то шарм. Во всяком случае, многие мужчины на улице провожали Фредерику взглядом.
Карл Анжеле не понравился – увалень, коротышка в джинсах, полосатой маечке навыпуск и туфлях на высоком каблуке, явно чтобы казаться выше ростом, волосы какие-то грязные. Да и студия у него – одно название, каморка шесть на восемь метров. Впрочем, разве дело в фотографе или в обстановке мастерской? Главное – начать, а как – уже неважно.
Появление второй натурщицы привело Карла в восторг. Он тут же убедил девушек, что сниматься надо обязательно в купальниках. У Анжелы их было пять, но ни один, по мнению Карла, не подходил. У Фредерики был только один купальник, но она даже не стала его показывать, сразу поняла, что он тоже не подойдет.
Деньгами и советом, где продаются лучшие в городе купальники, помогла Софи, разумеется, даже не подозревавшая, с какой целью дочь собралась совершить покупку. Девушки провели в магазине целый день, выбирали, мерили и, наконец, приобрели умопомрачительные, очень открытые бикини. «Представляю, что сказал бы папа, если б увидел меня в этом!» – усмехнулась про себя Анжела, расплачиваясь у кассы.
Ночью накануне съемок она почти не спала.
– Что с тобой? – с тревогой спросил Анрэ за завтраком. – Ты такая бледная, под глазами круги… Как ты себя чувствуешь?
– Все в порядке, папа, – заверила послушная дочь. – Просто сегодня важная контрольная, я занималась допоздна… Ну и волнуюсь немного.
Увидев купальники, Карл только причмокнул языком от восхищения.
– То, что надо! – заявил он. – Будут та-акие снимки, что все просто от зависти попадают!
Первой фотографировалась Фредерика. Позирование давалось ей с трудом, и Карлу пришлось долго с ней повозиться – то она не так голову повернет, то не так ногу поставит. Наконец дошла очередь и до Анжелы, и тут все вышло по-другому.
– Богиня! – не уставал повторять фотограф. – Хоть прямо сейчас на обложку «Плейбоя»! Ну-ка, повернись бочком и сделай томный взгляд… Да, именно так! Умница! А теперь головочку вправо… Есть! Молодчина! Ты прямо как будто всю жизнь снимаешься!
Анжела расцветала улыбкой, Фредерика зеленела от зависти.
Съемки продолжались почти шесть часов. Все трое так вымотались, что падали от усталости, особенно Карл. Ему было совсем не до приставаний к моделям, и девушки даже не знали, обрадовало их это или разочаровало.
Через несколько дней они вновь пришли в мастерскую, чтобы посмотреть, что получилось. Снимки вышли великолепно, даже лучше, чем ожидал Карл.
– Девчонки, вы прелесть! – восхищался он. – Вот на это фото поглядите – разве не чудо? А это? А это еще лучше. Сделаю побольше копий, разошлю по журналам… Чует мое сердце – вы мой шанс на успех!
– А ты – наш, – улыбалась Анжела. Ее воображение вовсю рисовало яркие картины триумфа, и фотограф уже не казался таким противным.
– А как мы узнаем, что тебе ответят? – поинтересовалась Фредерика.
– Я обязательно позвоню! – заверил Карл.
Потянулись мучительные дни ожидания. Нетерпеливая Фредерика сама названивала фотографу и даже забегала к нему в мастерскую, но Карл только качал головой.
Так прошел месяц, потом другой. Подружки уже смирились со своей неудачей и стали забывать о первой в жизни фотосессии. Но однажды, выходя из школы, они вдруг увидели на другой стороне улицы старенькую машину Карла. Фотограф стоял рядом и махал им рукой.
– Что?! – хором спросили подружки, подбегая к нему.
Вместо ответа довольный Карл протянул им конверт с логотипом известного журнала. Дрожащими руками Фредерика извлекла из него маленький атласный листок.
«Уважаемый Карл Вальзер! Мы заинтересовались вашими работами и хотели бы обсудить с вами вопросы дальнейшего сотрудничества. Нас интересуют также обе ваши модели, особенно блондинка. Возможно, мы предложим одной из девушек поработать у нас. Просим вас связаться с нами по телефону…»
Девушки перечитали текст дважды или трижды, прежде чем до них, наконец, дошел его смысл. С радостным визгом они кинулись друг другу в объятия. Карл, смеясь, раскинул руки и тоже обнял сразу обеих.
– Я знал, я чувствовал! – повторял он. – Как вас увидел, сразу понял, что вы – мой шанс!
– Когда ты будешь туда звонить? – поинтересовалась Фредерика.
– Уже позвонил. Назначили встречу на послезавтра.
– Всем троим?
– Нет, пока мне одному.
Фотограф уговаривал девушек отметить радостное событие в ресторане, но Анжела, скрепя сердце, наотрез отказалась от заманчивого предложения. Не дай бог, увидит кто-то из знакомых, скажет отцу…
Около пяти часов вечера ей позвонила Фредерика.
– Приходи! Моих не будет. Посидим, послушаем музыку, отметим начало нашей карьеры.
– А Карл?..
– Да успокойся ты, не будет Карла! Только мы вдвоем.
– Ну, раз так, ладно.
Подруга даже накрыла стол, подала сыр, холодное мясо, фрукты и вино, целых две бутылки.
– Ой, мы будем пить? – растерялась Анжела.
– Ну а как же? Такой праздник! – Фредерика уже возилась с бутылкой, пытаясь ее открыть. – Или ты боишься? Не трусь, твоего папочки тут нет.
Анжела немного обиделась. Не то чтобы она никогда в жизни не пробовала спиртного – дома ей иногда наливали рюмку легкого сухого вина. Но то дома, на глазах родителей и по чуть-чуть…
– Не дрейфь! – подбадривала Фредерика, разливая напиток по бокалам. – Надо же когда-нибудь начинать! И лучше сделать это с верной подругой, чем неизвестно где и неизвестно с кем! Ну, за наше будущее в модельном бизнесе! За восходящих звезд!
На вкус вино совсем не напоминало то, что доводилось раньше пробовать Анжеле. Оно было слаще и намного крепче.
– Понравилось?
– Да, только крепкое очень. У меня сразу голова закружилась…
– Ничего, это сейчас пройдет. Давай еще по одной!
Они быстро опорожнили бутылку. Играла модная музыка. Услышав любимую песню, Фредерика вскочила и весело закружилась по комнате.
– Ну, чего сидишь? Присоединяйся!
– Не могу! Ноги не слушаются.
– Да перестань, выпили-то всего ничего… Слушай, а пошли в кафе, а?
– Ну, ты опять? – вздохнула Анжела. – Ты же знаешь, мне нельзя. Если меня увидят…
– Дурочка, ну и пусть увидят, что такого? Мы же не в ночной клуб пойдем, а в какую-нибудь кондитерскую. Подумаешь, выпьем по чашечке кофе, съедим пару пирожных, и все. Пошли, а? Я угощаю.
– Ну, в кондитерскую можно, – согласилась Анжела. – А куда отправимся?
– Давай на Вилла Кастаньола? Там очень симпатичное двухэтажное кафе, тихое и вполне приличное.
Анжела поднялась с места и качнулась. В голове шумело.
– Не знаю, дойду ли…
– Дойдешь! Или давай такси закажем. Гулять так гулять!
Анжела рассмеялась. Ей вдруг стало весело и все показалось нипочем. Действительно, гулять – так гулять!
Таксистом был молодой балагур-итальянец, он всю дорогу развлекал подружек шутками и веселыми историями. Девушки хохотали так, что у них даже свело скулы и заболели животы. В кафе и впрямь оказалось тихо и очень немноголюдно. Можно было не волноваться, что кто-то увидит здесь Анжелу в мини и с макияжем.
– Пойдем на второй этаж! – Фредерика крепко взяла подругу за руку и потащила к высокой и узкой винтовой лестнице.
Она поднималась очень быстро, Анжела, непривычная к ходьбе на высоких каблуках, еле поспевала за ней. Внезапно, когда они были уже почти на самом верху, Фредерика вскрикнула и, резко повернувшись к подруге, с силой толкнула ее в грудь.
Анжела ахнула. Покачнулась, не удержалась на ногах и покатилась вниз по ажурным чугунным ступеням. Вспоминая занятия спортом, девушка попыталась остановить падение или хоть как-то сгруппироваться, но ничего не получилось.
– Анжела, Анжела, что с тобой? – звучал сверху фальшиво-испуганный крик Фредерики.
Ответить она не могла, тело вдруг пронизала острая, невыносимая боль. Раньше Анжела никогда не испытывала ничего подобного, она не знала, что боль может быть настолько сильной, что подчинит себе человека целиком, мешая говорить, думать, двигаться, превращая весь мир в одно сплошное кроваво-красное месиво страшных ощущений.
Сквозь эту боль, как сквозь сон, она слышала, как подбежали какие-то люди, как Фредерика, плача, рассказывала, что ее подруга оступилась и упала с лестницы. Но у Анжелы не было сил сказать, что она врет.
С диагнозом «множественные ушибы и перелом ключицы» Анжела полтора месяца пролежала в клинике Галлера. Отец поставил на ноги весь город, лечение и уход за больной были на самом высшем уровне. Анрэ каждый день навещал дочку и все допытывался, что же с ней случилось, но Анжела молчала и не выдала Фредерику. Сама не знала, почему. Но видеть бывшую подругу больше не хотела. И позже, когда узнала стороной, что с карьерой модели у Фредерики все равно ничего не вышло, испытала ни с чем не сравнимую злобную радость.
Доктора советовали Анжеле пробыть в лечебнице еще неделю-другую, но отец настаивал на том, чтобы забрать девушку домой.
– Ей будет обеспечено все необходимое, я лично за этим прослежу! – заверил он. – А на массажи и прочие процедуры ее будут привозить.
Оказавшись, наконец, дома, в своей любимой комнате, Анжела почувствовала себя почти счастливой. Какой бы фешенебельной и комфортабельной ни была клиника, это все равно не родные стены… Девушку уже тошнило от больничной еды, строгого режима и прочих порядков. Как здорово, оказывается, просто открыть окно и с наслаждением вдохнуть свежий осенний воздух!
Увы, это же самое открытое окно сослужило ей плохую службу. Проспав так всю холодную октябрьскую ночь, Анжела подхватила тяжелое воспаление легких. Анрэ был в панике, он готов был рвать на себе волосы и постоянно повторял, что это он во всем виноват, черт его дернул так поторопиться забрать девочку домой… К счастью, все плохое в этом мире тоже заканчивается. Анжела поправилась, но была слишком слаба, и врачи в один голос рекомендовали ей реабилитацию в хорошем горном санатории. Анрэ выбрал лучшее место, бодро именовавшееся «Райский сад Огюста Фореля». Три недели пребывания там стоили целое состояние. Однако для Анжелы они грозили обернуться тремя неделями смертельной скуки. Никаких посещений, разговоры с родными и друзьями только по телефону. С девяти до семнадцати – врачебные осмотры, анализы, процедуры, лечебная гимнастика и все в таком духе. Остальное время заняться здесь было просто нечем.
«Вокруг одни старики и старухи в коконах хороших манер и никому не интересных воспоминаний, – писала девушка в своем дневнике. – Это не «Райский сад», а музей восковых фигур. Считаю дни и даже часы до возвращения домой…»
Прошло ровно две недели, когда однажды утром, перед завтраком, старшая медсестра Клементина подошла к столику Анжелы и попросила разрешения подсадить к ней соседа.
«Опять очередное ископаемое!» – с тоской подумала девушка. Без всякого интереса подняла глаза на подошедшего мужчину… и десертная ложка тертой моркови со сливками так и застыла в пространстве между тарелкой и раскрытым ртом Анжелы. Бело-оранжевые капли медленно стекали в стакан с грейпфрутовым соком. Перед ней рядом с медсестрой Клементиной стоял… отец. Нет, конечно, не отец. Не Анрэ. Но как похож! Правда, если присмотреться, то и не очень-то и похож. То есть немножечко, и только в профиль. А так ничего общего… Но какой красавец!
Анжела пришла в себя, закрыла рот и кивнула сразу обоим: Клементине – да, можно; ему – в качестве приветствия. Он обворожительно улыбнулся, девушка улыбнулась в ответ. Но тут вредная Клементина поинтересовалась, не следует ли заменить сок.
– Сок не нужно, а вот скатерть не мешало бы, – Анжела показала зубки дамы из высшего общества. – Я еще вчера за ужином заметила, что она вся в пятнах.
Конечно, она преувеличивала, скатерть, как и все в этом заведении, была безупречна.
Клементина вспыхнула:
– Сию минуту будет сделано.
И торопливо отошла.
«Может, я просто так соскучилась по папе, – размышляла Анжела, грустно дожевывая морковь, – что любой мужчина теперь кажется на него похожим?»
Но даже если не думать о сходстве с отцом, сосед по столу выглядел очень привлекательно. Ему было где-то за сорок, рост выше среднего, подтянутый, темноволосый, виски чуть тронуты сединой. И потрясающий взгляд – мягкий, обволакивающий, ну просто-таки гипнотизирующий. Взгляд, от которого трудно оторваться.
Будь Анжела не так юна и не так строго воспитана, она сразу же угадала бы в новом знакомом весьма распространенный тип стареющего волокиты. Обычно опытные и даже не очень опытные женщины с первого взгляда распознают таких мужчин, чувствующих, что их время на исходе, и оттого особенно активно стремящихся пополнить свой донжуанский список новыми победами. Но девушке только недавно исполнилось шестнадцать, и все ее представления о жизни базировались на книгах, фильмах и разговорах с отцом.
– Анре, – представился он.
Анжела чуть не поперхнулась соком.
– Как? Как вы сказали? Анрэ?
– Анре, – повторил он. – Анре Пеер.
У нее округлились глаза:
– Тот самый?
– Нет, – с улыбкой отвечал он. – Я не тот Анре Пеер, не поэт. Да он и старше меня намного, ему уже за семьдесят. Но мы с ним родственники, я его двоюродный племянник. Более того, меня назвали в его честь. У нас, ретороманцев, так принято. Я живу в Локарно, знаете такой городок? Наверное, минимум треть его жителей носит фамилию Пеер. Нас, ретороманцев, по всей Швейцарии осталось не более пятидесяти тысяч, и половина из них уже забыли свой язык, обычаи предков… А вот дядя пишет на своем, ретороманском…
– А чем занимаетесь вы? – Анжела уж справилась с робостью и волнением и теперь изо всех сил старалась поддержать светскую беседу. – Может быть, тоже пишете стихи?
– Нет, это уже пройденный этап, – отвечал собеседник, принимаясь за салат. – Когда-то в юности, признаюсь, баловался… Но юность давно пролетела. Теперь я занимаюсь временем, самим Его Величеством Временем.
– Как это?
– Да очень просто – у меня часовой бизнес. Локарно диктует свои условия… А как зовут мою прелестную соседку по столу?
– Анжела Орелли.
– Орелли, Орелли… Знакомая фамилия. Вы случайно не родственница Анрэ Орелли?
– Я его дочь, – с гордостью проговорила девушка. – А вы что же, знакомы с папой?
– Лично не знаком, но многое о нем слышал. Ведь его имя не сходит со страниц таких газет, как «Коррьере дель Тичино», «Джорнале дель Попполо» или «Лавораторе»…
Анжела сама не заметила, как они покинули столовую и отправились бродить по узким тропинкам меж цветников оранжерей. Анкетный период знакомства плавно перетек в разговор об интересах. Быстро выяснилось, что оба они страстные киноманы и поклонники старого швейцарского кино – творчества так называемой «группы пяти».
– Таннер, Горетта, Руа, Суттер, Ерсене, – перечислила Анжела имена режиссеров.
– Ерсене? – Анре покачал головой. – Нет, сначала был Лагранж. Потом он отошел от пятерки, и его место занял Ерсене. Но это было несколько позже. И какой же из фильмов вам больше всего нравится?
– Трудно сказать. Я люблю все картины Горетты и Таннера. Но вот «Середина света» Таннера и «Не такой уж и злой» Горетты, пожалуй, больше всех.
– А мне ближе ранний Таннер со своей «Саламандрой»…
Бар «Райского сада» разнообразием крепких спиртных напитков не баловал. Точнее, их здесь не было вовсе – все-таки медицинское учреждение. Под осуждающими взглядами чопорных старушек Анжела и Анре выпили по бокалу легкого фруктового коктейля.
– Да, тут не расслабишься в свое удовольствие, – посетовал Анре и, перегнувшись через столик, заговорщицки шепнул: – Предлагаю после ужина продолжить разговор в моем номере. У меня есть кое-что попривлекательнее, чем этот диетический ассортимент.
Анжела расцвела – это было настоящее приглашение на свидание! Впервые в жизни!
День тянулся необычайно долго, надоевшие медицинские процедуры сегодня казались совершенно невыносимыми. Анжела механически, как робот, делала специальную гимнастику для укрепления плечевого сустава, лежала на массажном столе, подставляла тело струям лечебного душа, а из головы у нее не шел новый знакомый и предстоящая вечером встреча.
«Он очень симпатичный! Ну, просто очень! – думала девушка. – Глаза потрясающие. И руки… Как странно, его и зовут почти как папу. Анрэ и Анре. Пишется по-разному, а звучит одинаково. Господи, а что же мне надеть? Я ведь не взяла сюда ни одной нормальной вещи! Вот дура-то!..»
За обедом Анре почему-то не было, и это заставило Анжелу поволноваться. Уж не случилось ли с ним что-нибудь? Может, пришлось срочно уехать по делам службы? А вдруг ему стало плохо? Она ведь даже не узнала, чем он болен… Очень хотелось задать вопрос противной сестре Клементине, но девушка так на это и не решилась.
В свои шестнадцать лет Анжела еще никогда не была по-настоящему влюблена. Точнее, несколько раз в жизни ей довелось пережить волшебное состояние душевного полета, но это были скорее ее фантазии, а не реальность. Тем более что почти все объекты были далеки и недоступны. Влюблялась девушка не в знакомых парней, как большинство ее подруг, а в эстрадных певцов, киноактеров и даже персонажей книг и картин. Нужно ли говорить, что, как правило, это были мужчины за сорок, чем-то похожие на Анрэ? «Самый лучший мужчина в мире – мой отец!» В этом Анжела Орелли была уверена на все сто. По крайней мере, до сегодняшнего дня.
К ужину она вышла в маленьком черном платье от Диор, с красиво уложенными волосами, свежим макияжем и ниткой жемчуга на шее. Старики и старушки чуть шеи себе не свернули, когда она проходила через столовую, оставляя за собой легкий шлейф духов. Но Анжеле не было никакого дела до них. Она думала только об одном: «Если его не будет, я умру!» Но тревоги оказались напрасны. Анре, тоже слегка принаряженный, восседал на своем месте.
– Вы очаровательны! – шепнул он, приподнимаясь, чтобы поприветствовать ее. Сказанные вполголоса, эти невинные слова прозвучали как-то особенно интимно и заставили девушку смутиться.
Первое время она чувствовала себя несколько скованно, но он легко снял напряжение, заговорив на ее любимую тему – о литературе.
– Признаюсь, я не в восторге от современных авторов… На мой взгляд, писатели наших дней сильно уступают тем, чье творчество пришлось на первую половину двадцатого века.
– Ну нет, я с вами не согласна! И сейчас много гениальных авторов, в том числе и у нас в стране. Взять хотя бы Макса Фриша. Кстати, он знаком с моим папой, они даже переписываются.
– Вот как? Интересно. Но, между нами, Фриш мне кажется скучноватым. Ни одной из его книг я так и не сумел дочитать до конца. Да и вообще, мне ближе Дюрренматт, его пьесы…
– Правда? Я тоже его люблю. Особенно «Визит старой дамы», я видела это в театре, так смеялась…
Отправляясь после ужина в комнату Анре, Анжела и мысли не допускала, что с ней может случиться что-то плохое. Он был так любезен, так галантен… И так похож на ее отца.
Их ожидало настоящее пиршество. На журнальном столике стояли бутылки сухого чинзано, русской водки, ямайского рома, французского шампанского, каких-то ликеров, тарелочка с сырами, вазочки с маслинами и икрой, огромное блюдо с нарезанными фруктами…
– Прошу! – Мужчина театральным жестом указал на кресло. Анжела с достоинством уселась, приняв картинную позу.
Анре звенел бокалами, на хрусталь льдинок лились светлые и темные струи напитков, все это расцвечивалось полупрозрачными дольками лимона, зелеными веточками мяты, кроваво-красными вишенками… В опытных руках то и дело рождались вкусные, неимоверно вкусные коктейли, Анжела и хотела было отказаться от второго, третьего, четвертого бокала, но просто не могла этого сделать. Она была совершенно очарована – и всей этой обстановкой, знакомой ей раньше только по кино и книгам, и обаянием сидящего сначала напротив, а потом и совсем рядом мужчины, мужчины, в которого – теперь она знала это наверняка – она была без памяти влюблена.
Разговор становился все более фривольным, с пикантных историй о жизни звезд он перешел на особенности сексуальных отношений у разных народов в Европе, Азии, Африке, Австралии… Откуда-то появились альбомы с картинами и скульптурами, изображающими обнаженных мужчин и женщин в совершенно непристойных позах, и Анжела с любопытством их разглядывала. Играла тихая музыка, голова у нее кружилась, прикосновения рук Анре были такими нежными и одновременно настойчивыми… Она опомнилась только тогда, когда обнаружила, что лежит обнаженной на кровати, а ее новый знакомый Анре, который так похож на ее папу Анрэ, тоже совершенно голый, стоит на коленях между ее широко раскинутых ног.
– Нет! – вскрикнула девушка. – Не надо! Я не хочу! Пустите!
– Тише, тише, не кричи, сейчас тебе будет хорошо, – зашептал он, зажимая ей рот рукой.
Анжела хотела вырваться, но тщетно. Мужчина навалился на нее всей тяжестью, елозил по ней, тяжело дышал над ухом, копошился рукой у нее между ног. Пахло от него омерзительно. Анжеле было противно, она пыталась сдвинуть ноги и вытолкнуть эти мерзкие пальцы, но у нее не получалось.
– Пустите, не трогайте меня! Мне больно…
Боль действительно была очень сильной. Анжела не выдержала и потеряла сознание.
Очнулась она под утро и еле смогла подняться с подушки. Во рту пересохло, в голове точно перекатывался свинцовый шар, перед глазами плыли какие-то пятна. С трудом девушка поняла, что находится в чужой комнате. События минувшей ночи постепенно всплыли в памяти, и ужас происшедшего дополнял невыносимую головную боль. Вдруг Анжела замерла и даже похолодела, подумав об Анре. Одна мысль о нем вызвала отвращение, перешедшее в тошноту.
Кое-как собравшись с силами, Анжела оглянулась по сторонам. Анре нигде не было видно. Наручные часики показывали начало пятого. Девушка заставила себя встать и чуть не рухнула на пол. Ее шатало, потолок качался, стены то и дело оказывались в опасной близости от лица; кресла, стулья и стол норовили перебежать дорогу и больно ударить по ногам.
На столе еще сохранялись остатки вчерашнего пиршества. От одного вида спиртного и еды девушку замутило, но тут на глаза попалась минеральная вода. Схватив бутылку, Анжела залпом ее осушила. Стало чуть легче, во всяком случае, пол, потолок, стены и окна закрепились на своих местах.
Анре нигде не было. Она обшарила весь номер, даже заглянула под кровать, в платяные шкафы, ванную, туалет. Нет. Ни его, ни его вещей. Удрал… Вот сволочь! Надругался над ней и сбежал. Только сейчас она ощутила, как сильно болит там, где были его руки ночью. Испуганно кинулась к кровати, откинула одеяло. Так и есть – темно-красное пятно. Небольшое такое пятнышко, за которым обычно следуют большие жизненные проблемы…
Она торопливо оделась, отыскала свою сумочку, проверила, не забыла ли чего-нибудь из своих вещей. До своего номера добралась благополучно. Никто не заметил. Долго стояла под душем, резко меняла горячую воду на холодную, точно хотела смыть с себя омерзительные воспоминания. К завтраку успела вовремя. На вопрос официантки, не знает ли она, где сосед, только равнодушно пожала плечами. Думала не столько о потере девственности и даже не о возможной беременности, сколько о том, соотнесет ли горничная пятно на простыне с ее визитом в чужой номер. И, хоть убей, никак не могла вспомнить, видел ли кто-нибудь ее входящей в комнату Анре.
Всю оставшуюся неделю она была подавлена, врачи не могли понять, что с ней происходит. По долетевшим до нее обрывкам разговоров Анжела поняла, что ее бывший сосед по столу лечился здесь от импотенции на почве алкоголизма и что его внезапный отъезд стал неожиданностью для всех. К счастью для нее, никто не связал исчезновение Анре Пеера с дочерью банкира Орелли. Разве что старшая медсестра Клементина несколько раз остановила на ней излишне внимательный взгляд. Впрочем, не исключено, что это Анжеле только казалось.
Дома родители просто не могли узнать свою дочь, настолько сломленной и удрученной она выглядела. Софи решила, что лучше будет не лезть к девочке в душу, захочет – сама расскажет. Однако Анрэ был иного мнения. Во второй же вечер он заперся с Анжелой в кабинете, усадил ее в кресло напротив и строго приказал: «Рассказывай, что произошло!» И девушка, крепившаяся столько времени, не выдержала и разрыдалась. Всхлипывая и сморкаясь, она выдавила из себя всего лишь несколько фраз, но этого оказалось достаточно.
– Кто этот ублюдок? – прорычал Анрэ.
Она подняла глаза и ужаснулась. Никогда еще в жизни Анжела не видела своего отца таким. Сказать, что он был страшен, – значит не сказать ничего.
Девушка испугалась и растерялась, не зная, стоит ли ей называть имя своего обидчика. Но отец схватил ее за плечи и стал энергично трясти:
– Его имя, имя? – повторял он.
– Анре… Пеер… – прошептала Анжела. – У него часовой бизнес в Локарно…
– Убью! Убью этого выродка! – бушевал отец, а в запертую дверь уже стучала кулаками Софи, встревоженная доносящимися из комнаты криками.
Ей они так ничего и не сказали. Единственный человек на земле, кто еще узнал постыдную тайну Анжелы Орелли, был психоаналитик. По настоянию отца девушка ездила к нему на сеансы в течение нескольких месяцев. В какой-то степени это помогло. Во всяком случае, настало время, когда Анжела смогла вернуться к событиям той ночи почти без внутренней дрожи. И более или менее разобралась с тем, что произошло. Скорее всего, из-за импотенции Анре Пеер не сумел овладеть ею в полном смысле этого слова, и, соответственно, ни беременность, ни заражение какой-нибудь венерической болезнью ей не угрожали, но ее девственная плева, как выяснилось после осмотра гинеколога, была нарушена.
После сеансов у дорогостоящего психоаналитика Анжела стала почти прежней. Она вновь научилась смеяться, но смех ее уже не был таким беззаботным, как раньше. Болтовня с подружками и походы по магазинам ее уже не привлекали, модные журналы были забыты. Теперь девушка в основном проводила время в библиотеке или в лиловой гостиной, где стояло недавнее приобретение отца – японский видеомагнитофон.
Но это были не все последствия той истории. В душе Анжелы появилось отвращение к мужчинам, ощущение физической брезгливости, которое распространилось на всех представителей сильного пола, знакомых и незнакомых, и в первую очередь на отца. Возможно, это случилось потому, что все-таки они чем-то были похожи друг на друга: Анрэ и Анре. И оттого всякий раз при взгляде на руки отца, особенно когда он пытался ее приласкать, обнять или просто потрепать по щеке, она вспоминала руки Анре, и ее начинало мутить…
Спустя пару месяцев Анжеле попалась на глаза газета с криминальной хроникой. Среди описаний прочих происшествий там было сообщение об аварии на пустынном шоссе в окрестностях Локарно. Водитель, очевидно, не справился с управлением, съехал с дороги, врезался в дерево и скончался на месте. Погибшего удалось опознать – это был Анре Пеер, 1938 года рождения, владелец часового бизнеса и двоюродный племянник известного швейцарского поэта.
«Все-таки есть бог на небе! – подумала девушка, откладывая газету. – Зло было наказано свыше… Странно, но я ничего не чувствую, ни удовлетворения, ни злорадства. Весть о том, что Фредерика все-таки не стала моделью, доставила мне гораздо больше радости…»
Несмотря на потерянный год, школу Анжела окончила блестяще. Даже по нелюбимым точным наукам у нее были отличные оценки. Но когда она заговорила о высшем образовании, Анрэ категорически воспротивился:
– Ты еще недостаточно окрепла, а учеба в университете – это такие нагрузки… Поверь мне, я знаю, о чем говорю.
– Но, папа, мне нужно учиться дальше.
– И учись – кто тебе мешает? Изучай языки, посещай какие-нибудь курсы…
– Это не совсем то. Я хочу приобрести профессию и найти интересную работу.
– Работу? – Анрэ удивленно поднял бровь. – Зачем тебе работать? Ни моя мать, ни твоя мать не работали ни одного дня. Рядом с ними всегда были мужчины, которые их обеспечивали. Тебе что, не хватает моих денег?
– Ну как ты не понимаешь? Дело не в деньгах. Разумеется, с таким отцом я ни в чем не нуждаюсь. Но мне хочется чем-то заниматься, делать нечто интересное.
– Так занимайся! Сколько всего интересного на свете! Книги, живопись, музыка, путешествия… Хочешь, я куплю тебе яхту?
– Да не нужна мне яхта! – Анжела чуть не расплакалась.
– Ну полно, полно… – Отец хотел обнять ее, но она отстранилась. – Давай лучше сходим в кино, посмотрим фильм «Джинджер и Фред», о котором столько говорят…
Словом, в университет Анжела так и не поступила, но занятие по душе для нее все же нашлось. Специально для дочери Анрэ Орелли купил журнал – не слишком известный, но издававшийся приличным тиражом. В издательской среде про него говорили: «Для дамочек с претензией на интеллектуальность». Возглавить издание у Анжелы не получилось – не было ни опыта, ни знаний, ни, в общем-то, желания, она слишком боялась, что не справится с такой ответственностью. Зато ей хорошо удавались статьи – о кино и литературных новинках, искусстве, моде, путешествиях. Опытные редакторы доводили ее тексты до совершенства, и девушка казалась вполне довольной своим занятием.
Со временем воспоминания о случившемся в санатории сгладились и уже не были такими болезненными. Анжела старалась никогда не возвращаться в мыслях к той ночи. Трагедия ушла в прошлое, но последствия все-таки остались, чувство отторжения по отношению к мужчинам сохранилось в ней. Анжела легко и непринужденно общалась с самыми разными людьми и жила насыщенной, интересной, почти полноценной жизнью, если не считать отсутствия романтических отношений. Впрочем, девушка нисколько от этого не страдала – так ей, по крайней мере, казалось. Конечно, хорошенькая Анжела Орелли, умница, интересная собеседница, дочь богатого и влиятельного человека, пользовалась большим успехом у мужчин. На нее обращали внимание, ей говорили комплименты, за ней ухаживали, приглашали на свидания, предлагали руку и сердце. Но ни один из поклонников не вызывал в ней ничего похожего на душевный трепет. Каждый раз Анжела, не колеблясь ни минуты, отвечала отказом на их предложения. Контакты с противоположным полом ее не привлекали, одна только мысль о близости приводила в ужас. Дочь Орелли продолжала считать мужчин, по крайней мере, большинство из них, грубыми и примитивными существами. Со снисходительной улыбкой она слушала рассказы подруг о знакомствах, свиданиях, объяснениях и ссорах с молодыми людьми. У всех практически одно и то же, так банально, так стереотипно… Нет, ей самой ничего этого не надо. Она и так совершенно счастлива, ведь у нее такой замечательный отец. «Ни один мужчина на свете не может даже сравниться с моим папой, – думала Анжела. – А, кроме него, мне никто не нужен».
Так шли год за годом. Анрэ по-прежнему был на плаву, его банк процветал, а нефтяной бизнес приносил хорошие доходы. Он все так же души в дочери не чаял и проводил в ее обществе почти все свободное время. В Лугано семья Орелли пользовалась уважением и авторитетом, ни одно сколь-нибудь важное событие в жизни города не обходилось без их участия. На приемах в мэрии, всевозможных торжествах, презентациях или концертах приезжих знаменитостей отец и дочь всегда появлялись вместе: Анрэ – моложавый, импозантный, подтянутый; Анжела – непосредственная, очаровательная. Имиджем дочери банкир предпочитал заниматься сам. Он обожал ездить с ней по магазинам, выбирал украшения, аксессуары, одежду и обувь, лично объяснял стилистам и модельерам, какой вечерний туалет, прическу или макияж нужно сделать.
Новым увлечением отца и дочки стали путешествия. Они поставили себе задачу объездить весь мир и с удовольствием шли к намеченной цели. Три, а то и четыре раза в год Анрэ брал отпуск, и они отправлялись вдвоем то в Америку, то в Азию, то в Австралию, объездили почти всю Европу и побывали даже в Полинезии, где банкир приобрел в частное пользование крохотный, но очень симпатичный тропический островок. Только Россию им не довелось посетить. Несмотря на потрясение от встречи с музеями и художниками этой страны, Анрэ больше не стремился попасть туда и уж тем более везти с собой дочь. Да и Анжела не слишком-то интересовалась Россией. И если б кто-нибудь сказал ей, что ее судьба вскоре будет связана с выходцем из этой страны, она бы, скорее всего, просто в это не поверила и посмеялась…
Впервые Анжела и Владимир увиделись на пышном празднестве в честь тридцатипятилетия «Лугано-Прайвит– банка». Точнее, увиделись – это сказано слишком сильно. Она, красавица, дочь владельца, в роскошном туалете, сверкающая бриллиантами, была, разумеется, в центре внимания. Он, простой служащий, не так давно устроившийся на работу, скромно стоял в стороне и даже не решился к ней подойти.
Но прошло несколько дней, и они случайно столкнулись на улице. Владимир вежливо поздоровался, Анжела ответила холодным взглядом.
– Простите, я не помню, чтобы мы были знакомы, – сдержанно бросила она и хотела идти дальше, но он остановил ее.
– Это можно исправить, – весело сказал он. – Давайте познакомимся прямо сейчас.
Девушка внимательнее присмотрелась к молодому человеку, и он вдруг показался ей очень симпатичным. Невысокий, быть может, только на полголовы выше ее, стройный, худощавый. Темно-русые волосы, голубые глаза и обворожительная улыбка. И еще одно – он почему-то не вызывал в ней привычного отторжения. Ну вот нисколечко! Даже если бы вдруг взял ее за руку, ей бы не было противно…
– Я на улице не знакомлюсь! – ответила она скорее по инерции. Но тон ее говорил совсем другое, и Владимир тотчас это уловил.
– А в кафе?
– В каком смысле – в кафе? – не поняла Анжела.
– Давайте прямо сейчас зайдем в кафе, – предложил он. – И там познакомимся. Тогда это уже будет знакомство в кафе, а не на улице.
Анжела посмотрела на него и расхохоталась. Так звонко и радостно она еще ни разу не смеялась после той истории.
– Меня зовут Анжела, – сообщила девушка, когда они, сняв верхнюю одежду, уселись за столик в уютном гротто.
– Я это знаю, – кивнул он.
– Откуда?
– Я ведь работаю в банке вашего отца. И видел вас позавчера на празднике.
– Неужели? А как вас зовут?
– Владимир.
– Вла-ди-мир, – нараспев повторила Анжела, точно пробуя имя на вкус. И оно ей явно понравилось. – Вла-ди-мир… А что это значит?
– Ну, если переводить буквально, то «властелин мира».
– Ого! Вот прямо всего мира?
– Получается так.
– А как ваша фамилия?
– Яковлевский.
– Вы поляк?
– Я русский. Родился и вырос в России. Но при этом во мне одна четверть французской крови и одна – польской. Так что вам заказать?
– Чашку капучино и малиновый десерт со взбитыми сливками. Обожаю сладкое! Знаю, что это вредно и для здоровья, и для фигуры, но ничего не могу с собой поделать…
– Моя мама говорила, что любовь к сладкому – признак доброй души.
– Правда? Я не знала. – Анжеле вдруг вспомнился отец, который терпеть не мог сладкого.
– И как же вас, русско-польского француза, занесло в Швейцарию? – шутливо спросила она, когда официантка отошла от их столика.
– У меня здесь живет троюродный дед. В Берне. Ему уже за девяносто, он одинок, у него больше не осталось никого из родных. Он разыскал меня, уговорил приехать – и вот я теперь здесь живу.
– Я слышала, что из России не так-то просто выехать.
– Это в прошлом. Сейчас там перестройка.
– Пе-ре-строй-ка…
– Именно так.
– Да… Я слышала об этой самой пе-ре-строй-ка, папины знакомые художники из России что-то такое рассказывали. Недавно приезжал из Москвы Жора Плоцков-Колонус, русский Тулуз-Лотрек…
– Не знаю такого художника.
– Ну как же вы не слышали! Он выставлялся в Париже, в Лондоне, Вене, у нас в Швейцарии… Он нам рассказывал о митингах, о вашем Гордачеве…
Владимир расхохотался.
– Я что-то неправильно сказала? – смутилась девушка.
– Немного не так произнесли фамилию. Но по смыслу очень точно!
– И по телевизору я видела этого вашего Гордачева. У него родимое пятно вот на этом месте. – Анжела провела рукой по лбу. – Вот здесь!
– Только не показывайте на себе, – попросил Владимир.
– Почему?
– Плохая примета.
– Вы тоже верите в приметы, – улыбнулась она. – Прямо как Жора. Тот, чуть что, сразу ищет что-нибудь деревянное, чтобы об это постучать, и приговаривает так смешно: «Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить!» Папа сказал, что все русские ужасно суеверны.
Владимир пожал плечами:
– Возможно, в этом ваш отец прав.
– И не только в этом! – с гордостью проговорила Анжела. – Мой папа прав всегда и во всем. Ну, почти…