Вот как это случилось
Эта женщина была пишущим медиумом. Вот что однажды она написала:
«Некоторые из событий, случившихся в тот вечер, я помню вполне ясно; другие же похожи скорее на какой-то туманный, прерывистый сон. Поэтому мне так и трудно связно рассказать, как же всё это произошло со мной. Не имею ни малейшего представления, что вынудило меня в тот день отправиться в Лондон и почему я возвращался так поздно. Все мои поездки в Лондон были похожи одна на другую. Но с той минуты, как я вышел из поезда на своей маленькой станции, я помню всё очень отчётливо. Я словно готов пережить всё заново – каждое мгновение.
Прекрасно помню, как шёл по платформе, глядя на освещённые часы в конце перрона; они показывали половину двенадцатого. Помню, как прикидывал, успею ли добраться домой до полуночи. Помню и свой большой автомобиль с сияющими фарами, сверкавший полированной медью. Он поджидал меня возле станции. Мой новенький „робур“ в тридцать лошадиных сил. Его в тот день мне как раз доставили. Помню, я спросил своего шофёра Перкинса, как ему машина, и он ответил, что превосходно.
– Я сам поведу, – сказал я, усаживаясь на сиденье водителя.
– Тут передача переключается иначе, – ответил он. – Может, лучше я сяду за руль?
– Нет, я хочу попробовать сам, – отказался я.
И мы тронулись. До дома было миль пять.
У моего старого автомобиля был обычный переключатель передач, встроенный в углубление на панели. В новой машине, чтобы увеличить скорость, приходилось переключать рычаг, помещённый на отдельном щите. Освоить это было нетрудно, и вскоре мне уже казалось, что я всё понял. Глупо, конечно, было начинать осваивать новую машину в темноте, но мы ведь нередко делаем глупости, и нам далеко не всегда приходится расплачиваться за них сполна. Всё шло хорошо до Клейстол-Хилла. Это один из самых коварных холмов в Англии длиной мили в полторы, с тремя крутыми поворотами. Мой гараж прямо у подножия, с выездом на Лондонское шоссе.
Как только мы миновали выступ этого холма – в этом месте самый крутой подъём, – тут же начались неприятности. Я шёл на предельной скорости и хотел уже перейти на пониженную передачу, но рычаг при переключении вдруг начало заклинивать, и я был вынужден вернуть его в предельное положение. Машина мчалась на бешеной скорости, я рванул тормоза – и они, один за другим, отказали. Это бы ещё полбеды: у меня ведь оставался ножной тормоз. Но когда я со всей силы нажал на него и лязгнула педаль, а мы продолжали нестись вперёд, я покрылся холодным потом. В эту минуту мы мчались по склону вниз. При ослепительном свете включённых фар мне удалось проскочить первый поворот. Затем второй, хотя мы чуть не угодили в кювет. Оставалось проехать всего милю по прямой и сделать один поворот внизу, а там въехать в раскрытые ворота гаража. Если я смогу проскочить в это убежище, то всё в порядке: дорога к дому поднимается резко вверх, и машина заглохнет и остановится сама.
Перкинс держался безупречно; я хочу, чтобы об этом знали. Он сохранял хладнокровие и был всё время начеку. Мне поначалу подумалось, не стоит ли круто повернуть и въехать на насыпь, но он словно прочитал мою мысль.
– Я бы не стал этого делать, сэр, – сказал он. – На такой скорости машина наверняка перевернётся и придавит нас.
Перкинс, разумеется, был прав. Ему удалось дотянуться до переключателя и выключить сцепление. Машина неслась теперь по инерции. Но скорость была по-прежнему слишком велика. Перкинс схватился за руль.
– Я буду вести, – крикнул он. – Прыгайте, не теряйте свой шанс. Этот поворот нам никак не одолеть. Лучше прыгайте, сэр!
– Нет, – ответил я. – Я буду держаться до конца. Прыгай, Перкинс, ты, если хочешь.
– Я останусь с вами, – прокричал он.
Будь это мой старый автомобиль, я бы резко перевёл переключатель передач в обратную сторону и посмотрел бы, что выйдет. Думаю, скорость упала бы или что-нибудь сломалось. Во всяком случае, то был бы шанс. Но теперь я оказался совершенно беспомощен. Перкинс пытался подползти и помочь мне, но разве что-нибудь сделаешь на такой скорости! Колёса пронзительно скрипели, огромный корпус машины от напряжения трясся и стонал. Но фары ослепительно сверкали, и вести машину можно было с точностью до дюйма. Помню, мне подумалось, какое жуткое и вместе с тем величественное зрелище должны мы представлять собой в глазах случайного прохожего, не приведи бог, он окажется на нашем пути: узкая дорога, и по ней мчится огромная, ревущая, сверкающая золотом смерть…
Вот мы делаем поворот. Одно колесо при этом поднялось над насыпью почти на три фута. Я думал, всё кончено. Но, качнувшись, машина выпрямилась и снова помчалась вперёд. Это был третий, самый последний поворот. Оставались лишь ворота гаража. Они были уже перед нами, въезд в них, к счастью, не прямой, а чуть наискосок. От ворот до шоссе, по которому мы неслись, нужно было проехать что-то около двадцати ярдов немного левее. Скорее всего, нам бы удалось проскочить, но руль вдруг стал поворачиваться с трудом, наверное, рулевой механизм получил удар, когда мы ехали по насыпи. Мы выскочили на узкую дорожку. Слева я увидел раскрытую дверь гаража. Я изо всех сил поворачиваю руль. Мы с Перкинсом валимся друг на друга, и в следующее мгновение, со скоростью пятидесяти миль в час, правое колесо что есть силы ударяется о ворота гаража.
Раздался чудовищный треск. Я почувствовал, что лечу по воздуху, а потом, а потом… О, что было потом!
Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что лежу среди каких-то кустов, в тени могучих дубов. И возле меня стоит человек. Сначала я подумал, что это Перкинс, но, взглянув снова, увидел, что это Стэнли – мой давнишний друг из времён учёбы в колледже. Я всегда испытывал к нему самые тёплые чувства. Для меня в личности Стэнли было всегда что-то особенно приятное, и я гордился, что он симпатизирует мне.
Я удивился, увидев его здесь, но я был как во сне, голова кружилась, я дрожал и был готов воспринимать всё как должное, не задаваясь вопросами.
– Вот так врезались! – воскликнул я. – Боже мой, как же мы врезались!
Он кивнул, и даже в сумеречном свете мне была видна его мягкая, задумчивая улыбка. Да, так улыбаться мог только Стэнли.
У меня не было сил и пальцем пошевелить. Честно говоря, у меня вообще не было ни малейшего желания двигаться. Но чувства мои удивительно обострились. При свете движущихся фонарей я увидел обломки автомобиля. Вблизи я заметил и кучку людей, услышал приглушённые голоса. Там стояли садовник с женой и ещё один или два человека. Они почему-то не обращали на меня ни малейшего внимания и всё суетились вокруг машины.
Внезапно я услышал чей-то стон.
– Его придавило. Поднимайте осторожно! – закричал кто-то.
– Ничего, это только нога, – ответил другой голос, и я узнал Перкинса. – Где же хозяин?
– Я здесь! – крикнул я, но меня, похоже, никто не услышал. Все склонились над кем-то, лежащим перед машиной.
Стэнли положил мне на плечо руку, и его прикосновение было удивительно успокаивающим. Мне стало легко, и, несмотря на всё, что случилось, я почувствовал себя счастливым.
– Ну, как, ничего не болит?
– Ничего, – ответил я.
– Так всегда и бывает, – кивнул он.
И вдруг меня охватывает изумление. Стэнли… Стэнли! Но ведь Стэнли умер от брюшного тифа в Блюмфонтейне ещё в бурскую войну! В этом нет никаких сомнений!
– Стэнли! – закричал я, и слова, казалось, застряли у меня в горле. – Стэнли, но ведь ты же умер!
Прежде чем ответить, он глянул на меня всё с той же знакомой мягкой улыбкой:
– И ты тоже».
1913 г.
notes
