Доктор Краббе обзаводится пациентами
Интересно, многие ли помнят Тома Уотерхауса Краббе, студента-медика, учившегося в нашем городе? С таким человеком достаточно встретиться лишь однажды, чтобы никогда уже его не забыть. О гениях мы привыкли в основном читать: в жизни они встречаются не так уж часто, но с Краббе довольно было поговорить минут пять, чтобы сказать себе – вот человек, в котором горит по меньшей мере искорка той тончайшей, неуловимой субстанции, какую принято именовать гениальностью.
Мысль его отличалась смелой оригинальностью, а формы её выражения – убедительной основательностью, явно указывавшей на то, что задействовано тут нечто куда большее, нежели просто незаурядный ум. Краббе учился нерегулярно, урывками и тем не менее стал одним из лучших студентов своего выпуска – и самым независимо мыслящим, это уж точно.
Ох уж этот Краббе! Даже в заблуждениях своих он ухитрялся соблюдать восхитительную оригинальность. Помню, с каким усердием доказывал он экзаменатору, что шпанская мушка произрастает в Испании! А как убедительно использовал он пять капелек сабинового масла, чтобы вызвать ими как раз то самое состояние, которое они призваны облегчать!
Внешне Краббе меньше всего походил на гения: он не страдал худобой и бледностью, не отращивал длинных волос. Напротив, жизнь в этом широкоплечем детине била ключом, голос его более всего напоминал бычий рёв, а хохотал Краббе так, что слышно было на другом конце города. Сей добропорядочный христианин обладал, помимо всего прочего, мощной мускулатурой и был отличным регбистом – едва ли не лучшим форвардом во всём Эдинбурге.
Вспоминаю свою первую встречу с Краббе. Уже тогда непоколебимая логика и храбрость этого человека заставили меня проникнуться к нему уважением.
Произошло это в 1878 году на одном из эдинбургских собраний, посвящённых болгарским событиям. Зал был набит до отказа, вентиляция не работала, так что я не слишком расстроился, когда выяснилось, что все места заняты и мне придётся стать у самой двери. Прислонившись к стене, я мог одновременно и дышать свежим воздухом, и внимать тем яростным филиппикам, что ораторы один за другим адресовали правительству консерваторов.
Аудитория в своих симпатиях проявляла бурное единодушие. Каждый аргумент, каждая саркастическая реплика вызывали в зале взрыв шумного одобрения. Ничто не нарушало атмосферы всеобщего согласия до тех пор, пока…
Очередной оратор умолк, чтобы промочить горло, и слушатели притихли. Внезапно из самой гущи толпы отчётливо и ясно донеслось:
– Всё это очень мило, но чем занимался Гладстон…
Зал взвыл от возмущения. Раздались крик: «Выставить его вон!»
– Так чем занимался Гладстон в шестьдесят третьем? – не унимался голос.
На смельчака обрушился шквал угроз и оскорблений: «Вон!.. В окно его!.. Прочь из зала!» Один за другим зрители вскакивали со своих мест, размахивали тростями и, вытягивая шеи, пытались хотя бы краешком глаза взглянуть на вконец обнаглевшего консерватора.
– Так чем занимался Гладстон в шестьдесят третьем году? – грохотал бунтарь. – Я настаиваю на ответе!
Последовал новый взрыв негодования. В центре зала образовался небольшой человеческий водоворот, после чего от толпы отделился боевой отряд и понёс врага к выходу. Тот отчаянно лягался и размахивал руками, но, несмотря на отчаянное сопротивление, был-таки спущен с лестницы.
Поскольку после этого небольшого спектакля заседание приняло несколько монотонный характер, я вышел на улицу, чтобы насладиться прохладой. У входа, прислонившись к фонарному столбу и попыхивая трубкой, в пальто, изорванном в клочья, стоял мой любознательный друг. По одежде угадав в нём своего будущего коллегу, я решил воспользоваться тем преимуществом, что даёт медикам дух тайного братства, царящий в этой профессиональной среде.
– Простите, вы, если не ошибаюсь, медик? – начал я.
– Да. Томас Краббе, студент университета, – ответил он.
– Моя фамилия Бартон. Простите за любопытство, но не могли бы вы меня просветить: чем всё-таки занимался Гладстон в шестьдесят третьем?
– Не имею ни малейшего представления, друг мой. – Краббе взял меня под руку и повёл куда-то по улице. – Видите ли, в зале было чертовски душно, мне хотелось курить, а выбраться самому было не под силу – я ведь оказался зажат в самой гуще. Вот я и решил заставить их вынести меня на руках, что в конечном счёте и было сделано. Неплохо придумано? Если других дел у вас больше нет, пойдёмте поужинаем у меня в берлоге.
– С удовольствием, – ответил я.
Вот так началась моя дружба с Томасом Краббе.
Краббе получил диплом на год раньше меня и уехал в большой британский порт с намерением там прочно обосноваться. Казалось, его ждут блестящие перспективы: как-никак человек этот, наряду с глубочайшими познаниями в медицине, обретёнными в основательнейшем из учебных заведений мира, обладал ещё и тем неуловимым даром, с помощью которого доктор мгновенно завоёвывает симпатии пациента, заставляя проникнуться к себе полным доверием. Диву даёшься, как редко встречается сочетание этих двух качеств.
Тот милый доктор, мадам, что так виртуозно излечил юного Чарли от кори, заодно поразив вас очаровательными манерами и умным лицом, был в колледже полным тупицей и посмешищем курса! А жертва вашего небрежения, бедный доктор Зубрилкер – тот, что так нервничал, не зная, куда деть руки, – был удостоен золотой медали за оригинальный научный труд и ни в чём не уступал обучавшим его профессорам.
Что поделаешь: встречают нас по одёжке, а провожают, ума так и не оценив!
Итак, Краббе со своим новеньким дипломом и ещё более свеженькой юной супругой отправился в город… назовём его Бриспорт. Я поступил ассистентом к доктору в Манчестере и первое время ничего не слышал о своём друге, не считая того, что деятельность свою он начал в лучшем стиле и немедленно сделал заявку на первоклассную клиентуру.
В одном медицинском журнале мне попалось на глаза необычайно глубокое и детальное исследование доктора Краббе под заголовком «Странное появление дискосферической кости в желудке утки», но в целом (если не считать ещё нескольких заметок об эмбриологии рыб) вёл он себя неподобающе скромно.
И вот в один прекрасный день, к своему изумлению, я получил телеграмму от миссис Краббе. Она умоляла меня спешно явиться в Бриспорт и поговорить с мужем, дела которого стали совсем плохи. Попросив у шефа отпуск, я сел в первый же поезд и отправился в путь, не на шутку обеспокоенный странным известием о состоянии своего друга.
Миссис Краббе встретила меня на станции. По пути она рассказала мне, что Тома мучает множество самых разнообразных тревог, отчего он совершенно пал духом. Расходы на содержание дома огромны, пациентов же можно пересчитать по пальцам. Он очень хотел бы со мной поговорить, – что, если мой практический опыт окажется ему чем-то полезен?
Внешне Краббе определённо изменился к худшему и выглядел как измождённый труп. Прежняя бесшабашная весёлость явно покинула моего друга, хотя, увидев меня, он заметно просветлел.
Поужинав, мы втроём собрались на военный совет. Тут-то Краббе и изложил передо мной суть своих проблем.
– Ради всего святого, Бартон, скажи, что мне делать! – воскликнул он. – Прославься я чем-нибудь, и всё бы пошло как по маслу, но на мою дверную табличку никто и внимания не обращает, тем более что врачей в районе – что сельдей в бочке. Не удивлюсь, если окажется, что все тут полагают, будто я – доктор богословия. Ладно бы ещё мои конкуренты были стоящими специалистами, так нет же! Всё это – ископаемые сморчки, отставшие от времени на полвека, не меньше! Взять хотя бы старого Маркхэма, который живёт вон в том кирпичном доме и лечит практически весь город. Готов поклясться, он понятия на имеет, в чём разница между локомоторной атаксией и гиподермическим спринцеванием, но поди ж ты – известен в массах! Покорность, с какой это стадо больных баранов плетётся к нему в приёмную, просто-таки отвратительна!
А чего стоит Дэвидсон, что живёт чуть дальше по этой же дороге! Хочешь знать, кто он? Член Американского лингвистического общества! Вот так. На днях рассуждал в медицинском собрании об эписпастическом параличе, – представь, перепутал его с эписпастическим ликвором. А заработки этого типа на порядок выше моих!
– Ну, так стань известным, начинай публиковаться, – сказал я.
– Но о чём писать, скажи на милость? – взмолился Краббе. – Где взять хотя бы одну историю болезни, если больных – нет?! Наливай себе и давай-ка сюда бутылку.
– Может быть, тебе самому пару историй выдумать? Ну, для начала хотя бы?
– Хорошая мысль, – задумчиво проговорил Краббе. – Тебе, кстати, не попадалась моя «Дискосферическая кость в желудке утки»?
– Попадалась. По-моему, вышло неплохо.
– «Неплохо» – не то слово. Уточка-то моя, дружище, костяшку домино сожрала! Ко мне она слетела ну словно ангел с небес! Потом я взялся за эмбриологию рыб, поскольку рассудил так: если даже я в этом деле ровно ничего не смыслю, то уж по меньшей мере девяносто пять процентов населения в этом – мои полные единомышленники. Но выдумывать от начала и до конца целые истории болезней… Не слишком ли это смело?
– Тяжкий недуг требует сильнодействующих средств, – заметил я. – Помнишь старика Хобсона из нашего колледжа? Раз в год он отправляет в «Бритиш медикэл» письмо, обращаясь к читателям с просьбой сообщить ему, во сколько сейчас обходится содержание лошадей в деревне. А потом в справочнике напротив своего имени указывает: «Автор оригинальных вопросов и реплик научного свойства, регулярно публикуемых научными изданиями».
Хохот Краббе прозвучал как в лучшие наши студенческие годы.
– Ладно, старина, – наконец сказал он, – продолжим наш разговор завтра. В конце концов, ты у нас гость: нельзя же мне быть таким эгоистом. Пойдём побродим: обозрим наши бриспортские красоты, если можно так выразиться.
С этими словами он набросил на себя какое-то траурное пальтишко, нацепил очки, нахлобучил шляпу с уныло отвисшим краем, и остаток дня мы провели, прогуливаясь туда-сюда и обсуждая всякую всячину.
На следующий день военный совет собрался повторно. Было воскресенье: мы уселись с трубками у окна и принялись разглядывать уличную толпу, перебирая один за другим возможные планы завоевания местной публики.
– Трюк Боба Сойера? Пройденный этап, – уныло отчитывался Краббе. – Да, прихожу в церковь, сижу там какое-то время, потом сломя голову выбегаю в самый разгар службы… Всё без толку – никто не знает, кто я такой! В прошлом году накатал перед парадным чудную ледовую дорожку: на протяжении трёх недель ежедневно полировал её по ночам. За всё это время поскользнулся на ней только один человек, да и тот поковылял через дорогу к приёмной Маркхэма. Ну разве это не ужас?
– Это – ужас, – согласился я.
– Наверное, следовало бы с апельсиновыми корками поэкспериментировать, – продолжал Том, – но, слушай, когда перед домом врача весь тротуар ядовито-жёлтый, по-моему, это так противно!
– Противно, согласен, – кивнул я.
– Как-то ночью явился ко мне парень с разбитой башкой, – вспомнил Том. – Я наложил ему швы, но он оставил кошелёк дома! Через неделю пришёл снимать швы – снова без денег! По сей день этот парень, Джек, где-то разгуливает с куском моей верёвки в голове, и пока я не увижу денег, она там останется!
– А не сотворить ли нам несчастный случай, благодаря которому ты стал бы известен широкой публике? – предположил я.
– Дорогой мой, это мне как раз и нужно. Пропечатай моё имя в «Бриспорт кроникл», и пять сотен годовых, считай, в кармане. Тут же отношения почти семейные: люди хотят одного – точно знать, что я – здесь, с ними. Но если не уличной дракой и не увеличением численности своего семейства, то как ещё я могу им сообщить о себе? Ах, эта дискосферическая кость в утке! – как могла бы она взволновать сердца людей! Подхвати благую весть Гексли или кто другой, для меня это был бы блестящий дебют. Но все восприняли известие с таким отвратительным спокойствием, будто домино – это утиный корм.
– Слушай, вот что я сделаю, – заключил он, разглядывая дворовую живность. – Надрежу каждой дно четвёртого желудочка и подброшу всю компанию Маркхэму. От этого у них развивается дьявольский аппетит: старик и вся его челядь мигом помрут с голоду. Что скажешь, Джек?
– Слушай, Томас, ты хочешь увидеть своё имя в газетах – правильно я тебя понял?
– Суть моих стремлений сформулирована тобой исключительно точно.
– Ну так, Бог свидетель, ты его там увидишь!
– А?.. Правда? Это почему же?
– Перед нами сейчас – достаточно многочисленная толпа, так ведь, Том? – продолжал я. – Они ведь возвращаются из церкви? Произойди там сейчас какая-нибудь неприятность, она не осталась бы незамеченной.
– Надеюсь, Джек, ты не собираешься порезвиться в толпе с ружьишком, чтобы обеспечить меня клиентурой?
– Что, если бы завтра в «Кроникл» появилась статейка примерно следующего содержания:
«Печальное происшествие на Джордж-стрит. Граждане нашего города чинно покидали церковь на Джордж-стрит после утренней службы, когда вдруг, к их величайшему ужасу, модно одетый молодой джентльмен приятной наружности зашатался и без чувств рухнул на мостовую. Его подняли и понесли, дергающегося в ужасных конвульсиях, в приёмную знаменитого доктора Краббе, который в ту же секунду выразил готовность оказать пострадавшему помощь. Мы рады сообщить вам, что вскоре молодой человек (оказавшийся достаточно известным в своих кругах гостем нашего городка) не только оправился от припадка, но и благодаря квалифицированной помощи специалиста смог вернуться в отель, где и продолжает сейчас своё выздоровление»?
Что ты на это скажешь?
– Великолепно, Джек, великолепно!
– Ну что же, друг мой, я и есть твой модно одетый незнакомец. Обещаю, что в приёмную к Маркхэму меня не понесут.
– Радость моя, какое же ты сокровище! Разумеется, против того, чтобы я тебе чуточку кровь пустил, ты возражать не станешь?
– Пустил… что?! Буду, и ещё как, чёрт побери!
– Я вскрою тебе самую малюсенькую вену! – взмолился Том.
– Ни даже малюсенького капилляра, – отрезал я. – Слушай меня очень внимательно: если ты не пообещаешь вести себя по отношению ко мне достойно, я сейчас же откажусь от этой затеи. Глоток бренди я ещё, пожалуй, стерплю, но не более того!
– Ладно, получишь ты свой бренди, – проворчал Том.
– Ну что ж, я готов. Могу забиться в конвульсиях прямо у ворот твоего сада.
– Отлично, старина.
– Кстати, припадки какого типа тебе более по душе? Эпилептический, апоплексический – это элементарно. Но, может быть, ты жаждешь чего-то более экзотического? Каталепсия, судороги продавца, шахтёрский нистагм?
– Погоди, дай-ка подумать, – сказал Том и минут на пять умолк, попыхивая трубкой.
– Сядь-ка, Джек, – сказал он наконец. – Знаешь, мы могли бы придумать что-нибудь и получше. Понимаешь, припадок – дело не слишком опасное: ну да, врач оказал помощь – подумаешь, какой герой. Раз уж мы взялись за это дело, то отработать должны на все сто. У нас будет только одна попытка. Если тот же модно одетый гость нашего города задумает вновь забиться в конвульсиях, люди заподозрят подвох.
– Пожалуй, что и заподозрят, – согласился я. – Но, чёрт побери, ты ведь не надеешься, что я свалюсь со шпиля собора ради того только, чтобы дать тебе возможность осмотреть мои останки? Выкладывай, что у тебя на уме: если мысль здравая – я к твоим услугам. Итак, что мне предстоит?
Некоторое время Том сидел в глубоких раздумьях.
– Ты плавать умеешь? – вымолвил он наконец.
– И очень неплохо.
– Сможешь продержаться под водой минут пять?
– Думаю, без труда.
– Воды не боишься?
– Да я ничего не боюсь.
– Тогда давай выйдем и прогуляемся по окрестностям.
Мне не удалось больше вытянуть из него ни слова. Некоторое время я просто быстро шагал рядом со своим другом, не имея ни малейшего представления о его намерениях. Свою первую остановку мы сделали у небольшого дока, по соседству с которым находился металлический навесной мост.
Том окликнул существо в высоких ботфортах, напоминавшее человека-амфибию.
– Гребные лодки у вас тут есть? Напрокат их сдаёте?
– Да, сэр, – ответил человек.
– В таком случае всего вам хорошего. – И к величайшему негодованию лодочника, выраженному, надо сказать, достаточно громко, мы отправились дальше. На этот раз, как оказалось, – к таверне под вывеской «Весёлый морячок». Есть ли тут свободные койки? Да, есть. Ну и прекрасно.
Мы направились к аптеке. Имеется ли тут гальваническая батарея? Получив очередной утвердительный ответ, Том Краббе с самодовольной ухмылкой повёл меня обратно, оставив за спиной у себя целую вереницу крайне раздосадованных горожан.
Вечером за чашей пунша он изложил нам свой план. Военный совет в составе той же троицы обсудил его, видоизменил и в конечном итоге одобрил. Прямым следствием этого решения явилось моё немедленное переселение в бриспортскую гостиницу.
Следующим утром я проснулся от солнца, светившего прямо в окно, выпрыгнул из постели и взглянул на часы. Было почти девять.
«Остался всего час, а идти целую милю», – пробормотал я и стал одеваться так быстро, как только было возможно.
«Ну что ж, – возобновил я свой внутренний монолог, затачивая бритву, – если сегодня имени Тома Краббе не появится в газетах, меня в том никто упрекнуть не сможет. Есть ли человек, который ради меня решился бы на такое?»
Завершив туалет, я залпом осушил чашку кофе и отправился в путь. В то утро жизнь в Бриспорте била ключом. Улицы кишмя кишели людьми. Извиваясь червём, я по Ватерлоо-стрит выбрался на старую площадь, пересёк её и подошёл к дому Краббе. В момент моего появления у вышеописанного дока с навесным мостом часы собора пробили десять.
На мосту, перегнувшись вниз через перила, стоял человек. Очки и шляпа с печально отвисшим краем выдавали в нём Томаса Уотерхауса Краббе, бакалавра медицинских наук.
Я с самым безразличным видом прошёл мимо него, поболтался немного на причале и побрёл к лодочной станции. Наш вчерашний друг стоял в дверях с короткой трубкой во рту.
– Могу я взять лодку на час? – спросил я.
– Одну минутку, сэр, только принесу вёсла, – просиял он. – Хотите, я погребу для вас, сэр?
– Да, пожалуй, – ответил я. Повозившись немного, он сумел-таки спустить на воду хилого вида судёнышко, в которое сам же первым и прыгнул.
– Будем курсировать вдоль доков, – сказал я. – Хочу понаблюдать за местным судоходством.
– Ага, отлично! – обрадовался лодочник и оттолкнулся от берега. Добрую половину следующего часа мы действительно болтались у доков, после чего повернули обратно и вскоре приблизились к тому самому маленькому причалу, откуда начали свой путь.
Часы показывали половину одиннадцатого, и людей вокруг было видимо-невидимо. Похоже, половина населения Бриспорта решила в это утро собраться вокруг бриспортского моста. Меланхоличного вида шляпа маячила невдалеке.
– Ну что, сэр, причаливаем? – спросил лодочник.
– Дайте-ка вёсла, – сказал я. – Хочу немного размяться. Поменяемся местами.
– Осторожнее, сэр! – завопил он, увидев, как я пошатнулся. – Берегитесь!
Лодочник предпринял отчаянную попытку меня задержать, но было поздно: издав трагический вопль, я зашатался и рухнул в бриспортские воды. Похоже, до этого момента я и сам не вполне сознавал, на что иду. Когда густая липкая жижа смыкается у тебя над головой, это, скажу вам, не слишком приятно. Достав дно ногами, я оттолкнулся и устремился к поверхности.
Казалось, сам воздух ожил от людского гвалта.
– Кидай верёвку!.. Где крюк?.. Хватай его!.. Да вот же он!
Получив от лодочника меткий удар по голове (очевидно, веслом), я снова пошёл ко дну, предусмотрительно набрав в лёгкие побольше воздуха. Когда я всплыл снова, мой знакомец в сапогах вцепился мне в волосы с такой яростью, будто вознамерился содрать скальп.
– Не сопротивляйтесь, я вас сейчас спасу! – завопил он.
Но я отпихнул спасителя и нырнул снова. В третий раз сопротивление оказалось тщетным: он поддел мне ворот крюком и, как ни пытался я остаться в воде подольше, был вскоре с позором вытянут на берег.
Итак, с самым что ни на есть мертвенно-синим видом я разлёгся на каменном причале, испытывая одно только желание – расхохотаться.
– Бедный парень, он мёртв! – загалдели вокруг. – Скорее за доктором!.. Бегите к Маркхэму!.. Да нет же, он совершенно мёртв… Перевернуть бы его вниз головой… Прощупайте пульс… По спине ему понаддайте!
– Стоп, прекратите! – торжественно прозвучал знакомый голос. – Я – врач. Что здесь произошло?
– Человек утонул! – грянул хор. – Расступитесь!.. Станьте в круг!.. Пропустите врача!
– Меня зовут доктор Краббе. Господи, бедный юноша. А ну, отпустите его руку! – рявкнул он на человека, пытавшегося прощупать мой пульс. – Ишь чего, на вену вздумал давить! Да любая помеха кровообращению в такой ситуации может оказаться фатальной!
Во имя даже спасения собственной жизни трудно было тут удержаться: в восторге от находчивости Тома, я хмыкнул – боюсь, довольно-таки громко.
По толпе прокатился вздох изумления. Том торжественно снял шляпу.
– Предсмертный хрип, – тихо произнёс он. – Юная душа отлетела от тела. Но, может быть, силой науки удастся вернуть её на место? Перенесите тело в таверну.
Меня торжественно водрузили на взявшийся откуда-то оконный ставень, и вдоль причала потянулся печальный кортеж. Возглавлявший компанию «труп» был, несомненно, самым жизнерадостным её участником.
Наконец мы добрались до «Морячка»: здесь меня раздели и уложили на самую лучшую кровать. Новость о несчастном случае, похоже, разнеслась по округе: за окнами гудела толпа, да и на лестнице было не протолкнуться.
Том разрешил пропустить в комнату лишь десяток самых влиятельных людей города, но зато каждые пять минут адресовал собравшейся под окном толпе устные сообщения:
– Ничего не поделаешь, мёртв. Потоотделение прекратилось. Пульса нет. Но будем биться до последнего, в этом и состоит наш долг.
– Может быть, принести бренди? – спросила хозяйка.
– Да. И принесите ещё полотенца, таз и сидячую ванну. Но бренди в первую очередь.
Первую же попытку себя напоить «труп» встретил с сердечнейшим одобрением.
– Глядите-ка, пьёт, – удивилась хозяйка, поднёсшая стакан к моим губам.
– Рефлекторная реакция, не более того, – пояснил Том. – Действия покойника совершенно автоматичны. Да-с, сударыня, любой труп выпьет тут вам весь бренди, если только правильно направить поток жидкости по пищеводу. Отойдите-ка в сторону. Попробуем применить метод воскрешения мертвецов, предложенный Маршаллом Холлом.
Граждане почтительно расступились, образовав круг, а Том снял пальто и, взобравшись на кровать, принялся вращать меня из стороны в сторону – да так, словно поставил перед собой цель вывихнуть все суставы до единого.
– Хватит, чёрт побери! – прорычал я, и он действительно сделал паузу, но для того лишь, чтобы броситься к окну и завопить.
– Никаких признаков жизни! – после чего с удвоенной энергией взялся за дело.
– Теперь попробуем метод Сильвестра! – Истекая потом, Том принялся проделывать надо мной какие-то ещё более мучительные операции.
– Безнадёжно! – воскликнул он и благоговейно натянул мне на голову простыню. – Посылайте за коронером. Он отошёл в лучший мир. Вот моя визитка. – Последние слова были адресованы только что прибывшему полицейскому инспектору. – Доктор Краббе с Джордж-стрит. Позаботьтесь о том, чтобы детали происшествия были описаны с максимально возможной точностью. Бедный юноша!
Потерев у себя платком под глазом, Том двинулся к двери, сопровождаемый сочувственным стоном толпы. Он уже опустил ладонь на дверную ручку, но вдруг замер, словно осенённый блестящей идеей, и вернулся к кровати.
– Может быть, есть ещё небольшая надежда? Мы ведь не прибегали пока к магической силе электричества, этой утончённейшей из субстанций, по природе своей родственной нервной энергии. Нет ли рядом аптеки?
– Есть, сэр, как раз за углом. Там аптекарем мистер Маклаган.
– Ну, так бегом к нему! Жизнь человеческая на волоске! Несите мне самую мощную гальваническую батарею, да поживее!
Добрая половина толпы снялась с места и понеслась к мистеру Маклагану, создавая невообразимую сутолоку. Наконец раскрасневшиеся посланники вернулись. Один из них держал в руках сияющий ящик из красного дерева, судя по всему и скрывавший в себе спасительное устройство.
– Ну а теперь, джентльмены, должен сообщить вам, что я стану сейчас, по-видимому, первым врачом в Британии, осмелившимся использовать целебную силу электричества столь неожиданным образом. Много лет назад в Вене, ещё будучи студентом, я стал свидетелем тому, как нечто подобное проделал Рокиланский – знаменитый учёный. Итак, внимание: отрицательный полюс я присоединяю к солнечному сплетению, а положительный – ко внутренней стороне коленной чашечки. Когда-то на моих глазах этот метод произвёл настоящее чудо: кто знает, вдруг то же самое произойдёт и сейчас?
Так и случилось.
Трудно сказать, была ли то случайность, или отчаянный бес, всегда сидевший в Томе, взял верх. Он утверждает, что я стал жертвой несчастного случая. Как бы то ни было, самая мощная батарея Бриспорта пропустила через моё тело максимально возможный ток.
– Плевать на хозяйку! – рявкнул я. – Ты погубил меня. Я чувствую себя громоотводом!
– Бедный малый ожил, но разум его помрачён! – заорал Том, снова обращаясь к толпе. – Ему кажется, будто он превратился в громоотвод. Освободите дорогу, мы идём к кебу. Вот так, хорошо… Теперь помогите мне его туда всунуть. Жизнь этого человека уже вне опасности. Одеться он сможет и у себя в гостинице. На случай если у кого-нибудь из вас есть дополнительная информация, которая поможет мне лучше понять природу этого странного случая, сообщаю свой адрес: Джордж-стрит, восемьдесят один. Запомнили? Доктор Краббе, Джордж-стрит, восемьдесят один. Ну а теперь прощайте, друзья, и всего вам хорошего!
Чтобы предотвратить дальнейшие разоблачения, Том впихнул меня в кеб, и мы тронулись под восторженный рёв счастливой толпы.
Задержаться в Бриспорте с тем, чтобы в полной мере оценить последствия своего подвига, мне не удалось. В тот вечер Том закатил ужин с шампанским, но в самый разгар этого буйного веселья принесли телеграмму от шефа, которой мне предписывалось ближайшим поездом отбыть в Манчестер. Я всё же дождался утреннего выпуска «Бриспорт кроникл» и скоротал скучные часы обратного пути за чтением красочных описаний приключившегося со мной несчастья.
Доктору Краббе и чудесному воздействию электричества на утопленника было уделено целых полторы колонки. Впоследствии новость эта была перепечатана лондонскими газетами и удостоилась самого серьёзного комментария в журнале «Ланцет».
Относительно же финансовых последствий нашего маленького эксперимента мне остаётся судить лишь по письму самого Тома Краббе, которое я приведу полностью:
«Привет, мой Воскрешённый Труп!
Думаю, ты хотел бы знать, как идут дела в Бриспорте. Что ж, слушай.
Мой мальчик, Дэвидсона и Маркхэма я срезал вчистую. Уже на следующий день после нашей милой проделки я получил в своё распоряжение: ссадину на ноге (помнишь, тот младенец?), разбитую голову (женщина, на которую он упал), рожистое воспаление и бронхит. Ещё через день чудненький перезревший рак бросил Маркхэма на произвол судьбы и переметнулся ко мне. Добавь ещё сюда пневмонию и человека, который проглотил шестипенсовик. С тех пор в моём журнале появляется с десяток новых имён ежедневно; на этой неделе собираюсь ещё и перед домом устроить что-то вроде ловушки.
Когда соберёшься открыть своё дело, тут же дай мне об этом знать. Как бы занят я ни был, непременно приеду и, уж поверь, обеспечу тебя клиентурой, пусть даже ради этого мне придётся весь день простоять вниз головой в бочке с дождевой водой.
До свидания. Привет от супруги.
Твой навек. Томас Уотерхаус Краббе,
бакалавр медицины, Эдинбург.
Бриспорт, Джордж-стрит, 81».
1884 г.
