Фледа уже поняла, какой линии ей держаться, и знала, что сказать; на террасе с крашеными горшками она первая, не дожидаясь вопроса, принялась докладывать:

– Цель его визита очень проста: он приехал потребовать, чтобы вы безотлагательно все упаковали и отослали обратно – лучше первым же поездом.

Прогулка по «задней дороге», судя по всему, оказалась для миссис Герет утомительной: ее измученное лицо сделалось почти белым. Какая-то язвительная небрежность промелькнула в ее восклицании «Вот как!», после чего она поискала глазами, куда бы сесть. Все это выглядело как порицание такого хода вещей, когда усталую почтенную леди на пороге дома встречают эдакой новостью; но Фледа хорошо понимала, что, вороша в течение минувшего часа всевозможные варианты, как раз на подобный поворот событий ее приятельница то и дело неизбежно натыкалась. Под конец короткого хмурого дня, который с утра был сырым и безветренным, вдруг выглянуло солнце; терраса смотрела на юг, и скамейка с чугунными ножками и подлокотниками в виде сучковатых ветвей спинкой прислонялась к самой теплой стене дома. Владелица Рикса опустилась на нее и обратила к юной компаньонке свое прекрасное лицо, на котором читалась готовность выслушать все, что бы ей ни сказали. Почему-то именно сей изысканный сосуд ее внимания заставил девушку особенно разволноваться из-за того, что ей предстояло туда опустить.

– Прямо-таки ультиматум, а? – сказала миссис Герет, поплотнее запахнув на себе накидку.

– Да, точнее не скажешь! – рассмеялась неожиданно для себя Фледа.

– На мой слух здесь звучит угроза применения силы и прочее в том же роде.

– Вот именно угроза применения силы – принудительное воздействие, так это, кажется, называется.

– Какого рода принудительное воздействие? – пожелала уточнить миссис Герет.

– Судебное, разумеется, вы же понимаете! Выражаясь его языком, это значит напустить на вас законников.

– Он так выразился? – Казалось, она говорила о чем-то любопытном, но к ней отношения не имеющем.

– Именно так, – подтвердила Фледа.

Миссис Герет на миг призадумалась.

– Что мне законники! – бросила она беспечно. Сейчас, в лучах багровеющего зимнего заката, уютно, почти по-домашнему устроившись на скамейке – только плечи ее чуть приподнимались да накидка была плотно запахнута, словно ей стало зябко, – миссис Герет излучала такое самообладание, такую решимость противостоять любым непредвиденным коллизиям, что для Фледы это было, пожалуй, внове. – Он намерен прислать их сюда?

– Мне кажется, он не исключает, что до этого может дойти.

– Законники едва ли возьмутся за упаковку, – не без юмора заметила миссис Герет.

– Полагаю, он подразумевает – по крайней мере, в качестве первого шага, – что они попытаются вас убедить.

– В качестве первого шага, говорите? А что он подразумевает в качестве второго?

Фледа колебалась с ответом; она никак не ожидала, что столь нехитрый допрос приведет ее в замешательство.

– Боюсь, мне это неизвестно.

– Что ж вы не спросили? – Миссис Герет произнесла это так, словно недоумевала: «Чем же вы все это время занимались?»

– Я сама вопросов почти не задавала, – сказала Фледа. – Да и пробыл он недолго. Мне хотелось окончательно удостовериться в том, что он бесповоротно настаивает на своем требовании.

– То есть чтобы я просто все вернула назад?

– Чтобы вы все вернули назад.

– Ну хорошо, душа моя, так что вы ему сказали? – терпеливо поинтересовалась миссис Герет.

Фледа снова запнулась, съежившись от этих привычных ласковых слов, от звучавшего в них безграничного доверия, которое она решилась предать.

– Я сказала, что все скажу вам! – Она улыбнулась, но сама почувствовала, что улыбка вышла пустой, и миссис Герет воззрилась на нее более пристально.

– А что, очень он зол, как вам кажется?

– Мне кажется, он очень огорчен. Он так переживает! – добавила Фледа.

– А как реагирует она?

– Ах, это… об этом мне спросить было неловко.

– Так вы не спросили? – В словах миссис Герет явно слышалось удивление.

Фледа стушевалась; на столь откровенную ложь она себя не настроила.

– Я не подумала, что вы захотите это узнать. – На маленькую неправду она таки отважилась.

– Что ж… я и не хочу! – объявила миссис Герет; и груз вины стал давить на Фледу чуть меньше, поскольку это высказывание в смысле правдивости было под стать ее собственному.

– Но вы как-нибудь ответили? – настаивала миссис Герет.

– Вы имеете в виду – чтобы оправдать вас?

– Нет, этим вас обременять я в виду не имела. Мое оправдание… – промолвила миссис Герет, наслаждаясь уютным теплом и ясностью собственной мысли, которая тем не менее не спешила слететь с языка, так что миссис Герет успела опустить глаза на гравий под ногами, – мое оправдание – это все мое прошлое. Мое оправдание в том, какую жестокость… – Тут она сердитым резким жестом оборвала себя. – Ни к чему мне распинаться… сейчас.

Последние фразы она произнесла холодно-терпеливо, словно адресуя их Фледе в ее предполагаемой – и действительной – ипостаси доверенного лица Оуэна. Всячески противясь ощущению, будто она стоит перед судейской скамьей, наша юная леди, робко переступая, двигалась взад и вперед перед скамейкой, то и дело поглядывая на носки своих башмаков – отчего тут же вспоминала о Моне – и чуть поддевая ими камушки. Ей не стоялось на месте от страха, и она с минуты на минуту откладывала момент, когда понадобится все мужество, которым она еще недавно, кажется, обладала. И мужество тотчас вернулось бы к ней, если бы только она могла быть уверена, что выполнить свой долг перед Оуэном для нее означает принять страдание. Она с интересом вслушивалась в слова миссис Герет, когда та принялась было объяснять, в чем ее оправдание. Но миссис Герет только и сказала, что это будто бы не подлежит никакому сомнению, и, предоставив противнику сомневаться сколько угодно, попросту закрыла тему.

– Видите ли, – продолжала тем временем миссис Герет, – уж ежели после того, что ему продемонстрировали в Пойнтоне, он все еще не понимает, какую позицию мы заняли, это означает только, что он намеренно закрывает глаза. Откровенно говоря, вы могли бы высказать ему свое мнение обо мне – объяснить, что женщину, способную так громко заявить о своих правах, не легко заставить отступить.

Фледа стала прямо перед миссис Герет:

– Я высказала ему свое мнение – что вы очень последовательны, очень упрямы и очень горды.

– В точку, моя милая: я сущий фанатик – в таких делах! – И миссис Герет дернула головой в сторону дома со всем его содержимым. – Никогда этого не отрицала. Я не задумываясь стала бы похитительницей – ради их же спасения, ради обращения в истинную веру – их, детей еретиков! Когда я уверена в своей правоте, я готова взойти на костер. Да пусть он хоть заживо меня сожжет! – крикнула она с просветленным лицом. – Он оскорблял меня? – тут же спросила она требовательно.

Фледа неподвижно стояла на месте, собираясь с духом.

– Как мало вы его знаете!

Миссис Герет посмотрела на нее в упор, а потом расхохоталась, чего ее собеседница никак не ожидала.

– Ах, милочка, ну конечно, я знаю его куда хуже, чем вы!

При этих словах девушка снова отвернулась, поняв, что выглядит излишне взволнованной; и, снова начав ходить взад-вперед, она чувствовала, как цепко следят за ней глаза миссис Герет. Фледа вновь повернулась к ней и встретилась с ней глазами, но натолкнулась не только на взгляд, но и на вопрос, его подкрепляющий:

– С чего это вдруг вам стало неловко спрашивать о Моне?

Фледа снова остановилась перед скамейкой, и тут на нее сошло озарение.

– Кому и знать, как не вам! – сказала она с подобающим случаю достоинством.

Несколько мгновений на лице миссис Герет отражалось полное непонимание; потом что-то вспыхнуло – она явно припомнила сцену за завтраком наутро после Мониного ночлега в Пойнтоне.

– Это потому, что я привела вас в пример… сказала ему, что вы были бы для него идеальным выбором? – Взгляд ее стал проникновенным. – Вы и были бы – вы и есть!

Фледа громко, театрально расхохоталась:

– Благодарю вас, благодарю покорно!.. Учитывая, что все самое ценное вы забрали в Рикс!..

Миссис Герет на минуту задумалась, пытаясь, как видно, проникнуть в скрытый смысл этой тирады, но в конце концов сказала просто и прямо:

– Знаете, для вас я хоть сейчас отослала бы все назад!

Сердце так и прыгнуло в груди у Фледы; верный путь открылся ей словно при вспышке молнии. Правда, уже в следующую секунду его вновь поглотила мгла, но за те несколько пронзительных мгновений она все поняла. Отослать вещи назад «для нее», Фледы, означало отослать их в том случае, если имеется хотя бы зыбкий шанс, что она еще может стать их законной владелицей. Охватившая Фледу дрожь не стала меньше оттого, что она спрашивала себя, какое знамение вдруг навело миссис Герет на мысль о подобном шансе: такое прозрение могло посетить ее, только если она что-то заподозрила – проникла в ее тайну. Это прозрение, в свою очередь, было довольно прямым следствием пусть только предполагаемой вероятности на известных условиях сдать завоеванные позиции – и тут уж Фледа становилась лицом заинтересованным. Первое, что она почувствовала: как ни хотелось ей спасти трофеи Пойнтона, ей не меньше хочется спасти свою тайну. Потому она напустила на себя по возможности невинный вид и как можно поспешнее проговорила:

– Для меня? Да почему для меня, скажите на милость?

– Потому что вы так потрясающе неравнодушны.

– Да? Вам так кажется? Вы же знаете, я терпеть его не могу, – закончила Фледа.

У нее возникло ощущение, будто миссис Герет разглядывает ее с отстраненностью непреклонного, проницательного незнакомца.

– Тогда что с вами? Почему вы хотите, чтобы я отступилась?

Фледа медлила; она почувствовала, что заливается краской.

– Я только сказала, что этого хочет ваш сын. Я не говорила, что и я этого хочу.

– Так скажите – и дело с концом!

Это было произнесено таким приказным тоном, какой миссис Герет, хоть и нередко высказывавшаяся в ее присутствии весьма категорично, ни разу еще не допускала, обращаясь к ней непосредственно. На нее этот тон подействовал, как щелчок бича, но она, сделав над собой усилие, благоразумно решила напомнить себе, что главное – не терять головы.

– Я понимаю, что он должен сдержать свое обещание.

– Какое обещание – жениться? Хорошее дело, так это ведь то самое обещание, которое нам как кость в горле!

– Да почему же мне оно должно быть как кость в горле? – спросила Фледа с натужной улыбкой. И прежде чем миссис Герет успела что-то добавить, принялась настойчиво объяснять: – Я думаю только о том, что для него дело принципа – вручить ей дом точно таким, каким она сама его увидела.

– Вручить ей дом! – выдохнула миссис Герет слова, извлеченные из пучины непроизносимого. Они прозвучали как стон осеннего ветра – с таким трудом они ей дались; от одной порождаемой ими картины она покрылась смертельной бледностью.

– Я думаю, – продолжала Фледа, – о простом вопросе: как ему выполнить важнейшее условие его договора – не важно, заключен он с последней дурой или с воплощением премудрости? Я думаю, как сохранить его честь и его доброе имя.

– То есть честь и доброе имя человека, которого вы терпеть не можете?

– Именно, – решительно подтвердила Фледа. – Не понимаю, почему вы говорите так, будто ждете от меня какого-то мелочного сведения счетов. Вы ведь так обо мне не думаете. Иначе вы и знаться со мной не стали бы. Я способна отнестись к вашему сыну по справедливости, недаром он доверил мне представлять свои интересы.

– А, он таки доверил вам представлять свои интересы! – воскликнула миссис Герет с ноткой торжества. – Кажется, вы только что утверждали, что между вами двумя ничего сколько-нибудь примечательного не произошло.

– Что-то все время происходит, если в голове есть хоть толика воображения, – объявила наша юная леди.

– Если я вас правильно понимаю, Оуэн, по-вашему, воображением не блещет! – подхватила миссис Герет и от души, как она умела, расхохоталась.

Фледа, помолчав, ответила:

– Да, по-моему, Оуэн воображением не блещет.

– Почему вы так его невзлюбили? – вдруг резко меняя тему, спросила миссис Герет.

– Прикажете мне любить его за все, чего вы от него натерпелись?

Тут миссис Герет медленно поднялась и, подойдя к своей молодой приятельнице, обняла ее и поцеловала. После чего несколько театральным, покровительственно-светским жестом взяла ее под руку.

– Пройдемся немного, – сказала она, плотнее прижимаясь к ней, чтобы унять озноб. Они двинулись вдоль террасы, и она заговорила о другом: – Значит, он все-таки сумел найти в себе красноречие, бедный птенчик, – все свои обиды вам выплакал?

Фледа с улыбкой опустила глаза на свою спутницу, которая, закутавшись в накидку и сгорбившись, тяжело опиралась на нее, производя до странности непривычное впечатление хитроватой старушки.

– Все, о чем он мог мне поведать, я и так прекрасно знаю.

– Что правда, то правда – вы все знаете! Нет, моя дорогая, вас нельзя упрекнуть в мелочном сведении счетов; у вас бесподобное воображение, и вообще вы милейшее создание. Будь вы пустышкой, как большинство юных девиц – да что там, как все они! – я давно уже сказала бы вам какую-нибудь гадость, оскорбила бы вас, и вы бежали бы от меня как от чумы. Впрочем, нет, по зрелом размышлении, – рассуждала миссис Герет, – вы не бежали бы от меня; напротив, никакая сила не заставила бы вас двинуться с места. Вы так и сидели бы, забившись в угол, молча зализывая раны, плача от обиды на свою мучительницу, и при каждом удобном случае жаловались бы всем, какая я бесчувственная скотина, – и это была бы сущая правда!

Они прохаживались взад и вперед, и миссис Герет не давала Фледе, которая со смехом пыталась возражать, вставить хоть слово – чтобы пустая любезность не испортила темпераментно обрисованной ею картины. Она до небес возносила ее ум и долготерпение; потом сказала, что становится слишком темно и холодно и пора идти в дом пить чай. Притом сама же отчего-то медлила, словно хотела подольше тут задержаться, и сама вернулась к ультиматуму Оуэна, задав еще один-другой вопрос, в частности, действительно ли он, по Флединому впечатлению, считает, что она, миссис Герет, подчинится его требованиям.

– Мне кажется, он действительно считает, что если я хорошенько постараюсь, то смогу вас уломать… – Едва промолвив эти слова, наша юная леди осеклась и, словно в ответ на пылкий жест своей старшей приятельницы несколькими минутами ранее, кинулась к ней с объятием.

– И вы обещали постараться – понятно. Об этом вы тоже запамятовали мне сказать, – добавила миссис Герет, когда они вновь двинулись с места. – Впрочем, с вами держи ухо востро, вы на что угодно способны!

Пока Фледа обдумывала, почему она и правда прибегла к умолчанию, теперь уже разоблаченному, ее спутница вдруг ошарашила ее вопросом, как будто совершенно к делу не относящимся, а по форме отдающим даже вульгарностью:

– Ну ладно, а какого дьявола они так тянут?

Фледа, поколебавшись, уточнила:

– Вы имеете в виду свадьбу?

– Ну ясно свадьбу, что ж еще!

Фледа ответила не сразу:

– Не имею ни малейшего понятия.

– Вы его не спросили?

– Помилуйте, как вы это себе представляете?

– Как представляю себе, что вы задали столь бестактный вопрос? Я бы задала – то есть на вашем месте; но я натура грубая, слава тебе господи!

Фледе подумалось, что она и сама натура грубая – во всяком случае, ей очень скоро придется явить себя таковой; между тем миссис Герет с напором, который, по-видимому, только усилился, продолжала допытываться:

– Но день был же назначен! Какой? Уж не теперь ли?

– Совершенно не могу припомнить.

Это было вполне в духе столь противоречивого и яркого характера миссис Герет – вплоть до той минуты оставаться полностью и надменно равнодушной к сей подробности. Теперь, однако, у нее, очевидно, возник резон стремиться внести ясность. Она мысленно перепроверила себя и удивилась:

– Разве этот день не миновал уже? – И, вдруг остановившись, заявила: – Ей-богу, они не иначе как отложили это дело! – Поскольку Фледа никак не откликнулась, она резко спросила ее напрямик: – Так они отложили?

– Не имею ни малейшего понятия.

Миссис Герет снова смерила ее суровым взглядом:

– Разве он не сказал вам… так-таки ничегошеньки не сказал?

Фледа меж тем успела собраться с мыслями. Если сейчас она повторит его слова, это вовсе не сыграет на руку ее решительной клятве, данной себе самой; зато сыграет на руку ее недостойному – с кляпом во рту и повязкой на глазах – заветному чаянию. Она прекрасно могла рассчитать весь эффект, если рассказала бы миссис Герет, как из собственных уст потерявшего покой Оуэна услышала, что Мона согласна только на полную реституцию, а в противном случае даст ему от ворот поворот. Ее задача – добиться реституции, не выдав своей осведомленности. Единственный способ не выдать своей осведомленности – это вообще не говорить ни слова правды в этой связи; а единственный способ выполнить последнее условие – отвечать своей приятельнице так, как она секунду спустя и ответила:

– Он ничего мне не рассказывал, он этого предмета даже не касался.

– Совсем?

– Совсем.

Миссис Герет смотрела на Фледу и что-то в уме прикидывала.

– А вам, случайно, не известно, чего они дожидаются – может, когда вернутся вещи?

– Откуда мне знать? Я же у них не в конфидантках!

– Сдается мне, именно этого они и дожидаются – уж Мона во всяком случае. – Миссис Герет снова задумалась; и вдруг ее осенило: – Если я не уступлю, она как пить дать расторгнет помолвку!

– Не расторгнет, ни за что не расторгнет!

– Вы так уверены?

– Я не могу быть уверена, но таково мое убеждение.

– Вынесенное из разговора с ним?

Юная леди чуть замешкалась с ответом:

– Вынесенное из разговора с ним.

Миссис Герет, окинув ее напоследок долгим взглядом, недовольно отвернулась.

– Ужасно досадно, что вам не удалось выудить из него признание! Ну хорошо, идемте пить чай, – закончила она весьма сухо и не мешкая прошла в дом.