Где-то недели через две после начала конференции некоторые послы — руководители делегаций получили приглашение на приём у президента страны. В то время главой государства был генерал Кастслу Бранку, пришедший к власти в 1964 году после переворота против законного, но для военных и правых групп слитком левого, президента Гуларта. В числе приглашённых оказался советский советник из представительства СССР при ООН в Нью-Йорке, прекрасный юрист-международник Евгений Насиновский и совершенно неожиданно я сам — единственный сотрудник Секретариата из тех, кто принимал участие в конференции.

Моё приглашение на этот приём было делом рук главы протокольного отдела МИД Бразилии обаятельного Жозе Лобу, который отвечал за проведении конференции. Я познакомился с ним и его красавицей женой Норой уже в первые дни этого мероприятия. В ходе работы и в свободное от работы время мы много общались. Жозе и Нора происходили из богатых и знатных семей, были прекрасно образованы и начитаны. Мать Норы была одним из самых известных скульпторов Бразилии, работы которой можно было видеть не только там же, в новой столице, но и на зелёном газоне у здания Секретариата ООН в Нью-Йорке. Её отец в те годы был послом Бразилии в Японии. Моё знакомство с этой великолепной парой и объясняет мое появление на узком приёме у президента страны.

Мы были приглашены в президентский дворец заблаговременно до начала приёма, чтобы иметь возможность познакомиться с большей частью этого гениального творения Оскара Нимейера. Любопытно в этой связи отметить, что сам Нимейер в это время был во Франции, работая над зданием ЦК компартии в Париже, поскольку с приходом к власти режима Бранку он был выслан из сараны за открытую и активную принадлежность к коммунистической партии Бразилии. Интерьеры президентского дворца до подробностей, включая его меблировку, разработанные самим архитектором, как и его экстерьер, вызывали у посетителей искреннее восхищение своей поразительной простотой и элегантностью, были ли это зал приёмов, кабинеты, жилые комнаты, конференц-зал, помещения для отдыха или даже огромная кухня с самым современным оборудованием. Как объяснил нам проводивший экскурсию сам Жозе, любые перемены в интерьере дворца проводились только после телефонных консультаций с Нимейером. Гениальный зодчий был неприемлем для правого режима как политик и был отправлен в изгнание, но даже его идеологические противники относились к нему как архитектору с нескрываемым благоговением.

После завершения этой интереснейшей экскурсии по президентскому дворцу Оскара Нимейера нас пригласили в предусмотренное время в зал приёмов. В зале было два входа, и перед началом самого приёма, как сообщил нам Жозе, всей группе следовало встать в линию, поскольку президент хотел познакомиться с каждым участником и обменяться с ним рукопожатием.

Ожидалось, что Бранку войдёт через правую дверь по отношению к линии гостей, и поэтому нас поставили в соответствии с протоколом но старшинству служебного положения, так чтобы самый важный из приглашённых был в этой линии первым. Так как я был самым младшим и по положению, и по возрасту среди всех остальных, мне надлежало встать в самом конце очереди.

Всего 2–3 минуты после формирования нашей линии, когда все взгляды были обращены к двери, через которую к нам должен был выйти президент, мы услышали шаги с совершенно противоположной стороны. Повернувшись ко второй двери, мы, к своему удивлению, увидели президента в сопровождении Жозе, входящими как раз там, где стоял я.

Остановившись передо мной вместе с президентом, Жозе, представляя меня, назвал мои имя и фамилию и затем по-португальски сказал президенту, что я участвую в конференции в качестве сотрудника международного Секретариата ООН в Нью-Йорке и что я из Советского Союза. Услышав это представление, президент, который оказался ниже среднего роста толстеньким человеком, протянул мне руку и сказал по-португальски, что он рад моему участию на его приёме. Я в свою очередь на португальском поблагодарил господина президента за его любезное приглашение побывать на его приёме в его великолепном дворце. Услышав мой ответ' по-португальски, президент выразил на лице немалое удивление и тут же спросил, где и сколько времени я изучал португальский язык. Получив мой ответ, он вдруг оживился и начал задавать новые вопросы чисто бытового характера: как давно я работаю в ООН, сколько времени нахожусь в Нью-Йорке, есть ли у меня жена и дети, приехала ли жена в Бразилию вместе со мной, изучают ли у нас в школах португальский язык, и ещё несколько подобных вопросов. Вместо представления и рукопожатия у нас получилась неожиданная короткая беседа.

Вся остальная очередь, не зная португальского, не понимала, о чём мы говорили, и главное, почему президент уделил мне столько внимания. Затем, как бы спохватившись, что нужно идти дальше, президент пожелал мне успехов и начал здороваться с другими участниками с помощью Жозе. Он прошёл остальную линию очень быстро, задержавшись на разговор только со стоявшим последним в очереди шведским послом, который был генеральным секретарём нашей конференции. После этого все направились в зал с накрытым для приёма а-ля фуршет столом, где президент, находясь всё время рядом с главой конференции, но отдельно от остальных гостей, обменялся с ним тостами соответственно за успех нашего общего мероприятия и за гостеприимство бразильского руководства. Пригубив бокал вина, президент покинул зал, оставив дальнейшее проведение приёма одному из своих старших сотрудников. Уже в ходе приёма ко мне подходили некоторые другие гости и спрашивали о моём разговоре с президентом, так как все были заинтригованы относительной продолжительностью нашей беседы. Несколько участников даже полагали, что мы с ним, видимо, были знакомы раньше.

За три недели работы конференции у меня появилось немало новых знакомых и друзей, особенно среди бразильцев, у которых сама экзотичность человека из СССР в моём лице, по всей вероятности, вызывала повышенный интерес, как это было почти повсюду на Американском континенте, а моё владение португальским языком, что их тоже удивляло, к тому же облегчало общение. Благодаря этому они меня часто приглашали в свои дома или в дома и квартиры своих друзей из тех, кто уже переехал в Бразилиа, возили с собой на пикники и купание. Всё это позволило взглянуть на бразильцев и их страну как бы изнутри, увидеть устройство и течение их быта, услышать в разговорах с ними о тех проблемах, которыми живут они и их страна. Так как многие из моих бразильских коллег по работе на конференции были из Рио, то есть кариоки, то после ее завершения и нашего возвращения в старую столицу мне довелось побывать в их домах или квартирах и там. Вместе с ними и их друзьями для меня оказалось возможным увидеть не знакомые по первому посещению Рио роскошные виллы, музеи, частные клубы и другие новые интересные места, что существенно расширило мои представления и знания об этом необыкновенном городе. С рядом из них мы потом поддерживали переписку. С одной парой и одним из сотрудников местного МИДа мы йотом неоднократно встречались в Нью-Йорке, куда супружеская пара приезжала но делам мужа, а сотрудник министерства был назначен генеральным консулом Бразилии.

После еще трёх дней в Рио-де-Жанейро я направлялся в столицу Венесуэлы Каракас. При регистрации на аэродроме в Рио я оказался в очереди за одним молодым американцем, у которого возникла проблема с перевесом багажа. Поскольку у меня был всего один довольно лёгкий чемодан и авиасумка, я предложил засчитать его перевес за мой багаж, что и было сделано. Американец был очень обрадован предложенным мной решением проблемы с его перевесом, искренно меня благодарил, и в итоге мы с ним познакомились.

Джефф оказался научным сотрудником Гарвардского университета. Он совершал продолжительную поездку по ряду стран Южной Америки с целью записи на магнитофон языков некоторых небольших племён индейцев для пополнения лингвистической фонотеки своего университета и их исследования. В его багаже было уже много произведённых записей и два увесистых магнитофона, которые иногда и вызывали проблему перевеса, если в аэропортах попадались строгие регистраторы. Его поездка и работа меня заинтриговали, и мы продолжили нашу беседу по этой теме до посадки в самолёт, в котором оказалось много свободных мест, что позволило нам сесть вместе. Он очень удивился, что я был из Советского Союза, и много меня расспрашивал про нашу страну. Он собирался пробыть в Каракасе три дня как турист, а затем отправиться к индейцам в глубины обширной Венесуэлы. Так как я тоже планировал отвести на Каракас столько же дней, мы решили делать это вместе: советский и американец дуэтом.

По пути в Венесуэлу самолёт сделал двухчасовую остановку в бразильском городе Белеме в устье самой большой реки мира — могучей Амазонки. О колоссальной силе и размере этого водного гиганта свидетельствует, помимо прочих, и такой факт; что находящийся в её устье остров Маражо по своей площади превосходит Швейцарию. Устье Амазонки было открыто в 1500 году тем же самым Висенте Пинсоном, который был первым европейцем, побывавшим на берегах сегодняшней Бразилии. Благодаря невероятной силе её течения Амазонка выбрасывает свои пресные воды на десятки километров от берега океана, что и побудило Пинсона назвать её рекой «Санта-Марии Пресного Моря».

Первое, и совсем не преднамеренное, плавание по ней проделал конкистадор Ф. де Орельяна, который в качестве заместителя Педро Писарро — тогдашнего правителя Эквадора — в 1541 году совершал вместе со своим отрядом экспедицию из этой страны в поисках легендарного Эльдорадо. После бесплодного и тяжелейшего перехода через отроги Анд и болотистые джунгли экспедиция оказалась на грани гибели от голода и тропических болезней, что побудило П. Писарро согласиться на предложение Орельяны ему самому со своим отрядом отправиться на поиск индейских поселений, где можно было бы найти продукты питания.

Построив два небольших судна, отряд Орельяны отправился в плавание по реке под названием Мараньон. Несколько дней спустя, так и не найдя пропитания, этот отряд смельчаков был захвачен мощным водным потоком при впадении Мараньона в другую более крупную реку. Ее течете было настолько сильным, что испанцы не могли противопоставить ему силу своих вёсел, чтобы подняться назад вверх по течению. Вся окружающая их местность представляла собой совершенно непроходимые топкие болота, лишая их возможности возвращения к своим по суше. Оставалось одно — плыть вместе с мощным течением вниз в поисках еды и спасения у индейцев. Большая часть прибрежных племён оказалась очень воинственной и часто преследовала путешественников вдоль берегов, засыпая их дождём стрел, в том числе и отравленных.

В некоторых случаях в ряде встречавшихся племён наиболее смелыми и решительными проявляли себя женщины, воевавшие рядом с мужчинами. Общаясь с более мирными индейцами, Орельяна, который отличался удивительными языковыми способностями и старался усвоить языки местного населения, составляя даже специальный словарь, слышал от них, что глубже в джунглях от берегов реки жили поселения женщин, которые были очень воинственными и которые принимали у себя мужчин только раз в год. Эти рассказы вызывали у испанцев ассоциации с мифическими амазонками и подтверждали для них подлинность содержания древних мифов на этот счёт. Проделав около шести с половиной тысяч километров по постоянно вбиравшей в себя новые притоки реке и пережив страшный голод и опасности, после почти 10 месяцев от начала плавания, Орельяна с остатками своих людей вышел из устья этой громадной реки в океан и вдоль берегов континента поднялся на север, где они затем встретили на одном из островов у побережья Венесуэлы своих соотечественников.

Среди отряда Орельяны был монах Карвахаль, потерявший в этой авантюре один глаз от стрелы индейца. Карвахаль оставил довольно подробное описание плавания по самой многоводной реке мира, где он рассказал и о женщинах-амазонках, с которыми им пришлось столкнуться во время путешествия. О них же упоминал в своём письме королю об открытии огромной реки и сам Орельяна, который в этой связи просил своего суверена дать ему разрешение на исследование и завоевание огромных земель в сё бассейне. Однако, оказавшись в Мадриде со своим ходатайством, Орельяна предстал перед судом в связи с обвинениями П. Писарро в бегстве, которое привело к гибели многих его людей по экспедиции в поисках Эльдорадо. Герой путешествия в итоге судебного процесса был оправдан и получил разрешение короля на новую экспедицию в район Амазонки, которая закончилась полным провалом и в ходе которой умер и сам Орельяна. Некоторое время после открытия им этой новой реки она носила название Мараньон по имени её истока, но после смерти сё первопроходца её стали называть Орельяна. Однако со временем более романтическое и мистическое имя «Амазонка» заменило его на картах и в описаниях…

Мне оказалось возможным видеть воды и берега Амазонки лишь из недалеко находившегося от неё аэропорта и с борта самолёта при посадке и взлёте.