Часть пятая
НЕОБЫЧНЫЕ ПОЕЗДКИ ПО СССР: ОРЕНБУРЖЬЕ — ЖИТОМИР — ЗАБАЙКАЛЬЕ

В начале 1980-х годов, когда я работал в Министерстве иностранных дел СССР, мне довелось совершить три очень интересных и необычных поездки в разные концы нашей огромной страны. Их необычный характер проистекал из того, что я ездил в них в качестве официального представителя МИДа и одновременно как лектор ЦК КПСС. Такой статус обеспечивал полную свободу от всяких хлопот по организации билетов, гостиниц, питания и целого ряда других технических вопросов, которые в советских условиях для рядового путешественника представляли собой немалые трудности. В данном случае всё делалось на самом высшем имевшемся у нас уровне через соответствующие отделы ЦК и по их указанию через партийную сеть на местах. Но самое интересное и необычное в этих поездках заключалось в возможности близко познакомиться с партийной и государственной элитой наших далёких провинций, увидеть их в работе и быту, встретиться с хозяйственниками в городах и деревнях, побывать на наших военных, в том числе закрытых, базах, выступать перед активом и рядовыми работниками различных предприятий и беседовать с простыми людьми. Другими словами, такие поездки с лекциями открывали передо мной неожиданно привилегированные возможности лучше узнать свою страну на самых разных уровнях её жизни и деятельности.

Читать лекции мне нравилось всегда, и с ними я начал выступать ещё в школе, когда с удовольствием делился со своими сверстниками или младшими учениками рассказами об увлекательных путешествиях и географических открытиях, об интересных, но несколько забытых или не очень известных у нас тогда писателях и поэтах и по другим привлекавшим меня предметам. Эту работу я вёл и после поступления в институт, когда нередко выступал на предприятиях Москвы и в деревнях или городах Подмосковья, и продолжал ею заниматься и потом, находясь за границей, читая лекции в университетах и научно-исследовательских центрах США, Канады, Франции, Голландии и других стран, выступал с докладами на многочисленных международных научных конференциях.

Работая в МИДе, я состоял в его лекторской группе для чтения лекций на предприятиях города, в министерствах, НИИ, перед аудиториями офицеров и т. д., а однажды мне довелось даже выступить перед составом центрального аппарата КГБ в их большом актовом зале на площади Дзержинского (Лубянке). Кроме того, я по совместительству читал также лекции в Дипломатической академии и в Университете Лумумбы. Словом, ко времени моего привлечения для чтения лекций по линии ЦК у меня уже был накоплен в этом деле немалый практический опыт, который, видимо, и был учтён руководством лекторской группы моего министерства, когда, отвечая на очередной запрос ЦК, оно решило рекомендовать для этой работы и меня.

Тематика моих лекций по линии ЦК затрагивала общие актуальные вопросы международного положения на соответствующий момент, очень острые в тот период проблемы разоружения и советско-американских отношений, деятельность ООН, ближневосточный конфликт, бушевавшую тогда ирано-иракскую войну и другие проблемы. Как правило, конкретные темы лекций оговаривались заблаговременно, хотя в разных местах одного и того же города или области они могли быть разными. Иногда даже оговоренная до приезда тема по желанию местного руководства или слушателей менялась на другую, но, конечно же, в рамках общей компетенции лектора. Подобный незначительный разброс конкретных предметов выступлений трудностей не вызывал, так как, работая в МИД, мы каждодневно пропускали через себя массу информации и были хорошо осведомлены о международных делах в целом, не говоря уже о наших специализированных направлениях.

По давно выработанной привычке при выступлениях с лекциями у меня не было никаких написанных текстов, и в этом смысле я лекции не читал, а рассказывал. Естественно, я обдумывал материал рассказа для конкретной аудитории на отведённое время, заглядывал в справочники, уточнял цифры и другие необходимые данные, но, выходя на трибуну, никаких бумаг не брал. Кстати, именно таким же, в отличие от нашей традиции, был подход к лекциям на Западе, что облегчало для меня дело, когда я выступал там. Чтение или выступление по бумаге во многих странах аудитории ассоциируют с некомпетентностью говорящего, хотя в большинстве случаев подобное расхожее мнение вряд ли было справедливо применительно к нашим лекторам. Наши организаторы и слушатели настолько привыкли к тому, что им лекции, как правило, читались, что у них поначалу возникало некоторое недоверие к лектору, выступавшему без бумаги.

С таким отношением мне приходилось у нас сталкиваться и до того, как я впервые явился в ЦК к референту, который помимо обсуждения необходимых организационно-административных вопросов проводил своего рода дружеский инструктаж относительно того, как надо держать себя в качестве лектора Центрального комитета. В этой связи он упомянул среди прочего о необходимости не терять или не забывать где-то тексты своих лекций, чтобы избежать неудобных ситуаций, когда оказавшийся в таком положении лектор, как иногда случалось, отказывался от дальнейших выступлений. Он очень удивился, когда я ему сказал, что со мной такое случиться не может, поскольку написанных текстов лекций у меня пет, и читаю я их без бумаг. Мой ответ побудил референта призвать меня готовиться к лекциям тщательнее, чтобы чего-то пе забыть, не перепутать и не подвести ЦК. Я обещал следовать его совету.

Моя первая серия лекций по линии ЦК вне Москвы должна была пройти в Оренбургской области, в том числе в самом Оренбурге, в Ново-Горске, а также в ряде районных центров и даже в одном совхозе. Кстати, эта моя первая поездка возникла через 2–3 недели после смерти Л.И. Брежнева, произошедшей в начале ноября 1982 года. Она была частью целой широкой серии выездов специалистов из Центра под флагом ЦК в разные концы страны, имея, видимо, целью показать людям на местах сохранение твёрдости руководства системой и проявляемое к ним внимание из Москвы, что должно было внести в них чувство уверенности относительно незыблемости власти в условиях прихода нового вождя.

Выезд в Оренбуржье намечался на конец ноября, когда в тех краях уже наступила снежная зима. Чтобы избежать длительных задержек с самолётами из-за возможных снежных буранов, которые мощи там продолжаться по нескольку дней, организаторы рекомендовали ехать поездом, что было дольше, но в зимних условиях более надёжно. Так что в назначенный день я отправился с Казанского вокзала Москвы в Оренбург в очень приятном и уютном купе СВ. Этот довольно долгий путь был по-своему интересен, так как он пересекал широкие просторы России по её средней полосе, переходил через Волгу в Горьком (Нижнем Новгороде), опускался к югу на Казань и Куйбышев (Самару), а затем по приволжским степям через башкирское Южное Приуралье выходил к реке Урал и стоящему на его берегах Оренбургу. Такое путешествие позволяло вновь ощутить огромную протяжённость нашей страны, увидеть хотя бы из окна вагона её пейзажи и жизнь наших людей в этих краях.

Для меня было особенно любопытно, пусть и совсем коротко, взглянуть на места около станций Хованщина и Рузаевка, где я в детстве однажды провёл два месяца летних школьных каникул у родственников отца, который был оттуда родом, и там, в старой Пензенской губернии, частично были и мои корни. Там же в тот голодный 1949 год я в первый и последний раз в жизни почти восемь недель ел совершенно чёрный и жёсткий хлеб, испечённый из смеси ржаной муки и травы лебеды: другого хлеба там в те годы просто не было, а с другими продуктами дело обстояло тоже из рук вон плохо.

То, что я увидел во время коротких остановок на тех, да и других, станциях говорило об убогости, неустроенности, заброшенности и в целом бедности жизни. Порой даже казалось, что в стране война закончилась совсем недавно и что к восстановлению хозяйства только собираются приступать. Конечно, хлеба повсюду было достаточно, и он был настолько дешёвым, что люди даже кормили им скот, — это, по невероятному парадоксу советского хозяйствования, было выгоднее, чем заготавливать, или закупать корма. Но, кроме хлеба и водки, в продовольственных магазинах купить что-либо достойное для стола было нелегко. Да, было очень обидно за такую богатую страну и за такой талантливый народ, страдавшие почти постоянно от неурядиц нашей экономики… Зимний пейзаж без солнца, сопровождавший нас до самого Оренбурга, не способствовал облегчению возникшего в этой связи чувства щемящей грусти.

Оренбург, заложенный как крепость ещё при Екатерине Великой, видевший повстанческие отряды Емельяна Пугачёва и побывавшего здесь по его следам нашего великого Пушкина, лежал окутанный высокими сугробами. Проезжая часть большинства его улиц лежала неочищенной, а в некоторых местах замёрзший подтаявший снег превратил их в настоящие ледяные поля, по которым не могли нормально перемещаться ни транспорт, ни люди. Встретивший меня на вокзале референт местного обкома по дороге в гостиницу сообщил, что из-за неурядицы на улицах ему и многим другим жителям города в такие дни приходится добираться до работы, а потом и до дома пешком. Наша обкомовская «Волга» тоже была вынуждена несколько раз скользить и буксовать на почти пустых улицах. Так, по словам референта, бывало каждую зиму, а к концу лета и ранней осенью при сборе урожая зерновых проезжая часть асфальтированных периферийных улиц засыпалась зерном под открытым небом для его просушки и хранения в ожидании свободных железнодорожных вагонов для последующего вывоза, так как ёмкости местных элеваторов и транспортные возможности были очень ограничены.

Обкомовская гостиница, где меня разместили, была совершенно простой, но хорошо отапливалась, и в снежном окружении улиц выглядела уютно. В скромном по размерам и меблировке номере был умывальник и туалет, но душевая, одна на небольшой этаж, находилась в коридоре и была почти всегда свободна. После размещения и душа я направился на завтрак в столовую, где меня ждал прикреплённый ко мне референт. Он воспользовался возможностью получить приличный завтрак в гостинице обкома, так как дома, боясь опоздать на работу из-за проблемы с транспортом, позавтракать не успел. Столовая гостиницы была небольшая, с покрытыми пластиковыми накидками столами и стульями из железных прутьев с пластиковыми спинками и сиденьями. Своим оформлением она почти не отличалась от наших довольно затрапезных столовых общепита, но меню в ней было более разнообразное и немного более дешёвое.

Во время завтрака опекавший меня молодой референт Серёжа сообщил мне о моём расписании лекций в Оренбургской области. Первая из них должна была состояться в то же утро, примерно через час после завтрака, в здании обкома, где в ходе той недели проходил партийный актив области. После обеда была запланирована встреча с преподавателями и студентами местного института. На следующий день были предусмотрены две лекции в районных центрах на расстоянии полутора-двух часов от города. Затем следовало выезжать ночным поездом в Ново-Горек и по дороге остановиться на один день в городе Орске, степном колхозе и другом районном центре. Две лекции в течение одного дня ждали меня в самом Ново-Горске, откуда мне предстояло в течение ещё одного дня съездить в крупный заводской посёлок и уже в последний районный центр. Из Ново-Горска ночным поездом я должен был вернуться в Оренбург на прощальную утреннюю беседу с секретарём обкома и к вечеру выезжать в Москву. С учётом переездов по обширной территории области (свыше 600 км), а также встреч и бесед с руководителями организаций и предприятий, не говоря уже о различных ознакомительных экскурсиях, моя программа там оказалась довольно насыщенной, а с познавательной точки зрения очень интересной.

Сразу же после завтрака я поехал в обком, где перед выступлением с лекцией мне предстояла короткая встреча с его секретарём. Им оказался, как часто почему-то случалось с нашими партийными и хозяйственными руководителями, довольно корпулентный пожилой человек, который встретил меня очень любезно. Сначала он поинтересовался тем, как я доехал и как устроился, а также моими возможными пожеланиями. Затем он более подробно остановился на моей программе пребывания у них в области, после чего мы с ним договорились, что само моё выступление с обзорной лекцией об основных международных проблемах дня перед областным активом продлится около 25–30 минут, и примерно 30–40 минут отводилось на вопросы и ответы. На основе опыта, особенно при выступлениях перед иностранными аудиториями, я считал, что вопросы и ответы были для слушателей наиболее интересной частью встреч с лекторами и докладчиками.

В ожидании времени моего выступления, на котором руководитель обкома собирался меня представить и присутствовать, он коротко расспросил меня о моей работе, о странах, в которых мне довелось побывать, а затем рассказал немного о своей области, её некоторых успехах и в основном её проблемах и трудностях. Надо сказать, что вообще во время бесед с нашими партийными и хозяйственными руководителями в ходе этой и последующих поездок они больше всего говорили о сложностях и трудностях, переживаемых вверенными им организациями, предприятиями и хозяйствами. Почти все выражали свою неудовлетворённость фактически постоянным отсутствием необходимого ассортимента товаров широкого потребления, плохим качеством того, что время от времени «выбрасывали на продажу», и особенно практически кризисным состоянием снабжения продовольственными продуктами.

Со всеми этими трудностями каждодневно сталкивались мы все, хотя в Москве они не были настолько острыми, как на периферии. Удивительно было то, что со мной, незнакомым человеком, приехавшим к тому же по линии ЦК и по совершенно другим делам, они считали для себя возможным и необходимым так откровенно делиться своими заботами и недовольством. По-видимому, даже они, элита страны, дошли до предела в замалчивании каждодневных существенных неурядиц жизни. Поскольку моя поездка в Оренбург происходила в дни смены высшего руководства страны, мои собеседники связывали свои надежды на улучшение экономического положения с переменой в Кремле. Однако, как мы вскоре все увидели, положение в стране скорее продолжало ухудшаться…

Лекции в городе и в его двух окрестных районных центрах прошли активно и вызвали интерес слушателей, проявившийся в их многочисленных вопросах в связи с моим выступлением. Это было отрадно отметить, хотя одновременно в глаза бросался несколько низкий уровень информированности людей, что свидетельствовало об отсутствии регулярного интереса к международным событиям. Удивляла также некоторая примитивность рассуждений и неумение выразить собственные мысли, в том числе, а это было особенно досадно среди студентов и молодёжи. Мои последующие встречи со слушателями и в других местах, к сожалению, подтверждали эти наблюдения.

Несколько необычно сложилось моё посещение крупного совхоза по пути в Ново-Горек. На маленькой степной станции', где мы вышли из вагона с референтом Серёжей, нас ждал перемазанный грязью и снегом довольно потрёпанный УАЗик. У него была брезентовая крыша, смягчавшая удары об неё на подскоках, а неплотно закрывавшиеся двери на бесконечных ухабах грунтовой дороги постоянно и рискованно открывались, грозя пассажирам выпадением за борт. Из машины нам навстречу вышел молодой, рослый, крепкого сложения человек, который, подойдя к нам с приветливой улыбкой, протянул крепкую руку и представился: «Вольфганг Брандт, секретарь райкома». Мы познакомились. Хотя мне было известно о том, что на территории Поволжья, Сибири, Казахстана и других мест проживало около двух миллионов немцев, встретиться с одним из них почти в открытой степи, да ещё в должности секретаря райкома КПСС, было любопытной неожиданностью.

До районного центра нужно было ехать около 25 километров по обычной полевой дороге с большими и мелкими впадинами и колдобинами по перемешанной с мокрым снегом грязи. Коротая тряскую дорогу, мы с обаятельным немцем оживлённо разговорились. В ответ на мои вопросы он рассказал, что в их районе, который находился на границе с Казахстаном, население было очень смешанное. Здесь жили и работали вместе немцы, украинцы, казахи, русские, яицкие казаки и корейцы, занимаясь главным образом выращиванием зерновых.

Проезжая по пути через несколько деревень и посёлков, можно было видеть по качеству домов и количеству стоявших перед ними автомашин, что здесь у людей были деньги. Вольфганг подтвердил, что народ зарабатывал хорошо, но на деньги купить можно было немного. Ближайшие крупные магазины не только находились за сотню километров, но и приобрести в них было практически нечего. Все собирали деньги на машины, но очередь на них была очень долгая, а с запчастями было совсем плохо. Оп при этом обратил моё внимание на то, что почти все попадавшиеся нам автомобили были с подбитыми или помятыми корпусами, что было довольно странно видеть вне большого города и в таком числе.

Вольфганг объяснил, что у них очень популярна охота на зайцев, которые в этих степях водились в больших количествах. Однако охота на них велась не с ружьями или капканами, а на машинах. Охотники выезжали в степь на своих автомобилях с наступлением темноты и с зажжёнными фарами начинали ездить в поисках зайцев. Обнаружив этих несчастных животных, охотники начинали за ними гоняться на машинах до тех пор, пока их не загоняли или не заставляли замирать под светом фар. Возникавший при этом азарт между соперниками в сочетании с встречавшимися в гонках буграми, ямами и другими неровностями степного пространства приводил к вмятинам и пробоинам на корпусах машин, а при столкновениях охотников возникали и более серьёзные ситуации. Но заячьего мяса в их краях было всегда достаточно.

Мой хозяин в свою очередь немало расспрашивал и меня о моей работе в МИДе, о странах, где я побывал, о жизни за границей. Среди прочего он поинтересовался, доводилось ли мне бывать на сельскохозяйственных фермах за рубежом. Услышав, что я коротко работал на молочной ферме в Мичигане, он попросил поделиться моими впечатлениями по этому поводу. Я ещё только успел рассказать совсем немного, когда мы приехали в райцентр и остановились у небольшого двухэтажного здания из белого кирпича. Это и был райком, в котором нам с референтом после размещения в гостиничных помещениях предстояло сначала пообедать вместе с Вольфгангом в столовой, а потом идти в актовый зал на лекцию.

За обедом, который меня удивил выбором меню, вкусным приготовлением (среди прочего была и жареная зайчатина), а также наличием свежих и солёных овощей (по словам секретаря райкома, всё было «своим»), хозяин спросил, согласился бы я выступить у них не по международной проблематике, как было намечено и объявлено, а с рассказом о той американской ферме, на которой мне довелось немного поработать. По мнению Вольфганга Брандта, для них, работников сельского хозяйства, было бы намного интереснее и ближе узнать о том, что представляет собой американская ферма, и, может быть, даже что-то почерпнуть практически полезного из такого рассказа для себя. Я с готовностью согласился на его предложение.

Вскоре после обеда мы пошли в актовый зал, где собрались не только представители районного актива, который проходил здесь в те дни, но и рядовые работники совхоза разных профессий. Я был удивлён большими размерами зала и массовым стечением слушателей. Свободных мест совершенно не было, некоторым запоздавшим пришлось стоять вдоль стен. Люди были одеты празднично. На женщинах были нарядные платья и костюмы, а немало мужчин сидели в галстуках. Открывая нашу встречу, секретарь райкома сначала представил меня аудитории, сказав несколько слов о моей карьере и работе, а затем объявил, что по его предложению, и если не будет возражений, вместо лекции о международных вопросах я выступлю с рассказом о том, как я работал на молочной американской ферме в штате Мичиган и о том, что она собой представляет. Зал встретил предложение своего руководителя взрывом аплодисментов, и я, отвечая на жест приглашения председателя, вышел из-за стола президиума на край сцены, так как трибуны там не было.

В течение примерно 30 минут, оговоренных на выступление, я свободно ходил и останавливался перед этой удивительно внимательной и чуткой аудиторией, рассказывая им без всяких пропагандистских оговорок, совершенно правдиво, о той богатой молочной ферме, на которой я работал. Я описывал перед ними по возможности всю известную мне картину устройства, организации, оборудования и работы фермы, а также очень большого труда и высокообеспеченной жизни её хозяев, то есть приблизительно то же, но более подробно, о чём я рассказал в этой связи выше.

Когда, взглянув в очерёдной раз на часы, я увидел, что мне нужно готовиться к завершению выступления, секретарь райкома, разгадав мои намерения, извинившись, прервал меня и спросил у аудитории, желает ли она, чтобы я продолжил свой рассказ или вскоре перешёл к вопросам и ответам. Зал прореагировал бурными аплодисментами и криками «продолжать», что я и сделал ещё в течение 15 минут, после чего я, считая своё выступление законченным, предложил слушателям задавать мне вопросы. Снова раздались под аплодисменты выкрики «расскажите ещё», и с согласия председателя я продолжил рассказ ещё минут 10. Когда я остановился и предложил задавать вопросы, аудитория громко и дружно захлопала в знак благодарности за выступление. Секретарь райкома вышел ко мне на авансцену и пожал под продолжающиеся аплодисменты мою руку со словами признательности.

Теперь уже он, как ведущий, обратился к собранию с предложением задавать вопросы или высказать своё мнение относительно того, что слушатели думают о том, как живёт и работает американский фермер. Аудитория, которая с таким большим вниманием и интересом слушала, видимо, увлёкший её откровенный и правдивый рассказ о жизни и работе её американских коллег, вдруг замерла в полном молчании. Можно было видеть, что некоторые люди перешёптываются, обсуждают что-то между собой, но основная масса сидела и как-то озадаченно смотрела на сцену. По-видимому, слушатели переваривали то, что им было рассказано об Америке, как нечто новое, или по-новому, без привычной тупой пропаганды. Услышав неожиданную правду о главном оппоненте страны, если не сказать нечто большее, они не знали, как в ней сориентироваться и как на неё реагировать.

Вдруг, прервав загадочное молчание зала, с центрального сиденья в самом первом ряду поднялся молодой мужчина лет сорока пяти. Увидев его, Вольфганг сказал перед залом для меня, показывая на вставшего, что Николай Орехов — один из их лучших трактористов-комбайнёров, заочно учится в сельскохозяйственном институте и пользуется авторитетом и уважением товарищей. Услышав столь лестное представление со стороны руководителя райкома, Николай Орехов поправил свой галстук, одёрнул пиджак костюма и, почему-то вытянувшись, как при военном рапорте, с руками по швам, начал говорить. Сначала он поблагодарил меня за выступление, отметив, что оно всем очень понравилось, а потом довольно бойко, со ссылкой на ряд фактов моего рассказа, сказал: «Видно, там фермеры имеют деньги, разные личные тракторы и машины. Но что же они так без выходных вкалывают годами, отпуск берут редко, детей своих с малых лет работать заставляют, а взрослым детям зарплату платят. Что это за жизнь у них такая, хоть и денег много? Зачем всё деньги, деньги да деньги? А жить-то когда? Н-е-е-т, нам такая жизнь не нужна! Мы тоже работаем, но и отдыхаем, и в отпуск на море ездим. Да и денег у нас тоже хватает, вот только товаров бы побольше было. Пусть они себе так и живут, если нравится. Спасибо, что хоть правду про них рассказали. Мы теперь больше понимаем, что у нас лучше. И так всё ясно без вопросов».

Когда он закончил, зал разразился неудержимым звонким смехом, топтанием ногами об пол и громкими аплодисментами в знак полного одобрения высказывания своего товарища. Из зашумевших рядов раздавались возгласы в поддержку Николая Орехова, который, по всей вероятности, очень ёмко и доходчиво выразил мнение присутствующих. Мы с секретарём райкома присоединились к общему смеху. Вольфганг на всякий случай ещё раз поинтересовался возможными вопросами, но поскольку таковых не оказалось, он вновь поблагодарил меня от имени всех собравшихся под их аплодисменты и объявил нашу встречу закрытой.

В оставшуюся часть дня мы вместе с Вольфгангом поехали в крупный колхоз километров за 20 от райцентра. Там я выступал с лекцией по международным проблемам перед очень активной аудиторией, которая меня настолько долго задерживала своими вопросами, что мой хозяин был вынужден остановить встречу, так как нам нужно было возвращаться на ужин в райцентр, а оттуда затем выезжать на станцию, чтобы успеть на ночной поезд в Ново-Горек. Несмотря на то что этот поезд приходил около часа ночи, секретарь райкома поехал меня провожать. Расстались мы с ним как друзья, он приглашал приезжать к нему на отдых в любое время, а я оставил ему свои координаты на случай, если он приедет в Москву. Уже в поезде референт Серёжа показал мне большой пакет, переданный ему Вольфгангом для нас, в котором оказался запас еды, приготовленной в райкомовской кухне.

На следующее утро в неожиданно грянувший сильный мороз на вокзале Ново-Горска меня встречал секретарь его горкома. Это был приятный человек средних лет с очень живым умом. Бывший рабочий местного металлургического комбината, он окончил институт, работал инженером, а уже затем перешёл на новое поприще. Поскольку у референта Серёжи в этом городе оказались родственники, он решил остановиться у них, где мы его и высадили по дороге в мою гостиницу. Эта гостиница, принадлежавшая горкому, была построена лишь несколько месяцев тому назад, и мой новый хозяин считал её очень приятной и удобной.

Мы подъехали к небольшому дому из белого кирпича и сразу прошли в приёмную получить ключи. Войдя в помещение, мы с удивлением обнаружили, что в нём стоял ужасный холод. Вышедшая откуда-то из внутренних помещений женщина-администратор, одетая в плотные верхние зимние одежды, ожидала нашего приезда и, увидев нас, стала громко извиняться за произошедшую в гостинице ночью аварию: в здании лопнули трубы системы отопления, но слесарь уже был вызван, и авария скоро будет ликвидирована. Секретарь горкома был очень сконфужен, стал приносить свои извинения, но я успокоил его, сказав, что я пока оставлю в отведённом мне номере вещи, быстро побреюсь, умоюсь и переоденусь, а затем мы должны были всё равно ехать в горком для моего выступления перед активом, а к вечеру авария будет исправлена. Беспокоиться здесь было не о чем. Мы так и сделали.

На этот раз моё выступление проходило перед несколько инертной аудиторией актива, у которой оказалось немного вопросов. Как мне потом объяснили, люди нетерпеливо ожидали возможности поскорее попасть в горкомовский буфет, где в тот день они могли приобрести некоторые редкие продукты, а затем — в столовую горкома на обед с непривычно расширенным меню.

Здесь, в степном городе металлургов, с продуктами питания дело обстояло так же плохо, как почти во всей стране, за исключением, может быть, Москвы и Ленинграда. Несколько позже я смог убедиться в этом сам, посетив несколько продуктовых магазинов, где полки были почти пустыми. Секретарь горкома был прекрасно знаком с этой общей проблемой и в беседах со мной на данную тему говорил, что у них люди решали её с помощью загородных участков, которые были у всех, кто хотел их иметь, а также с помощью охоты на зверей, включая крупных животных.

По его словам, городские власти помогали населению в этом, предоставляя желающим грузовой транспорт для организации коллективной транспортировки убитых животных в город. Мясо заготавливали перед самым наступлением холодов, чтобы из-за отсутствия холодильников и их малой ёмкости его можно было хранить на балконах или в сетках, которые вывешивались на улицу под окнами. Потом, когда мы проезжали по городу, мой хозяин обратил моё внимание на крупные тюки на балконах или под окнами домов — это и было заготовленное жителями мясо диких животных.

Я был удивлён невероятным обилием в этих местах продаваемых яблок. Их продавали вёдрами и невероятно дёшево. Секретарь горкома рассказывал, что яблок в их крае так много, что они не знают, куда их девать и даже как от них избавиться. В его собственном саду ему почти каждую осень приходилось самому переворачивать всю землю, закапывая огромный избыток яблок, чтобы очистить от них территорию, по которой иначе нельзя было бы просто ходить. Когда я спросил, почему бы не отправлять им свои яблочные излишки в те города и места, где их не было, и на этом зарабатывать, мой хозяин отвечал очень просто: нет хранилищ и нет транспорта, а средств на их строительство или приобретение у самих не было и сверху получить было невозможно. Секретарь горкома сам усматривал в этой глупейшей ситуации какой-то печальный замкнутый круг, из которого никому никак не удается выбраться.

После обеда была короткая экскурсия по городу в сопровождении моего обходительного хозяина, который даже показал мне развешанные по улицам афиши с объявлением моей лекции. Затем у нас была беседа в горкоме с его ответственными сотрудниками, где в узком составе я отвечал на их вопросы, касающиеся международных дел. Вечером, немного передохнув за чаем, мы приехали в огромный Дом металлурга, где я должен был выступить, как оказалось, перед очень большой аудиторией. Это здание по своим размерам было настолько большим, что помимо большого партера зрительного зала оно вмещало ещё несколько ярусов зрительных мест, делая его скорее большим театром, а не домом культуры в нашем обычном понимании этого слова. Что меня ещё больше удивило, так это тот факт, что вся эта масса мест была заполнена людьми.

Когда после короткого представления меня слушателям я вышел на трибуну, размещённую в правом углу просторной сцены, меня буквально ослепил яркий свет мощных прожекторов. Раздались аплодисменты, но ни людей, ни зала я видеть не мог. К сожалению, эта ситуация продолжалась в ходе всего моего выступления вплоть до части вопросов и ответов, заставляя меня всё время опускать голову вниз, чтобы избежать яркого и утомительного света, бившего в глаза. Ввиду обширности зала секретарь горкома как ведущий предложил посылать вопросы записками на сцену, где он их собирал, а затем передавал мне. Собравшаяся на лекцию в основном рабочая аудитория оказалась поразительно интересующейся и активно присылала свои самые разнообразные вопросы, порой даже не по международной проблематике темы лекции, на сцену. Я с удовольствием отвечал на всё, что их волновало и интересовало, и, несмотря на долгий и сильно загруженный день, увлечённо общался с такой благодатной аудиторией. Мы разошлись гораздо позже первоначально предусмотренного времени, но, полный удовлетворения прошедшим вечером, я даже не чувствовал усталости.

Очень вкусный и обильный ужин в столовой горкома мы с моим хозяином провели в тёплой расслабленной беседе с шестью ответственными работниками городского управления. Было много интересных рассказов, взаимных вопросов, комментариев, обсуждений нелёгкой экономической ситуации в городе и стране. Несмотря на то, что всех, кроме самого хозяина, я видел в первый раз, наша встреча за столом прошла удивительно уютно и интересно. На пути в гостиницу мне удалось уговорить секретаря горкома не провожать меня, а сойти у своего дома, мимо которого мы проезжали.

Встретившая меня в приёмной дежурная сообщила, что авария оказалась более серьёзной, чем думали сначала, и восстановить отопление пока не смогли. С наступавшей ночью на улице и в доме становилось ещё холоднее, но время было позднее, деваться мне было всё равно некуда, и я решил как-то переночевать в своём просторном и ледяном номере. Дежурная выделила мне ещё два ватных одеяла, и я поднялся к себе. Быстро умывшись и почистив зубы, я сменил костюмную рубашку на шерстяную, которая оказалась в моём чемодане благодаря заботам моей замечательной Наташи, надел на себя свой лёгкий халат, напялил на голову пыжиковую шапку, предварительно раскрыв её тёплые уши, и нырнул в ледяную постель под тремя одеялами. Понемногу согревшись, я крепко заснул и проснулся около 8 часов утра под металлические шумы приступивших к ремонту слесарей.

Для того чтобы умыться и побриться, пришлось разоблачаться и быстро провести утренний туалет. В 9 часов за мной пришла машина и отвезла меня на завтрак в горком, после которого меня должны были отвезти километров за 120 в другой город с крупным заводом для выступления перед его коллективом. Оттуда вечерним поездом мне предстояло к следующему утру вернуться в Оренбург. В горкоме мы воссоединились с референтом Серёжей, который всё это время занимался своими делами, и после завтрака тепло попрощались с секретарём парторганизации Ново-Горска.

Путь в новое место проходил по приличному асфальтированному, но узкому и плохо очищенному шоссе. Пейзаж был очень однообразный и скучный. Кругом до горизонта простирались бескрайние голые равнинные поля. Совершенно не было видно никаких деревьев. Где-то на подступах к цели нашей поездки далеко в небе возник широкий с ядовитыми оттенками желтовато-зелёный шлейф дыма. Затем появился ещё один, таких же неприятных тонов, а потом мы увидели и источники их происхождения. Это были две невероятно высокие трубы, выше которых мне не приходилось видеть заводские трубы нище в мире пи до, ни после этой поездки. Они стояли, как два одиноких непрерывно дымящих гиганта, в ровной степи и были видны за десятки километров от самих предприятий, к которым относились. Как сообщили местные люди, разносившийся на сотни километров дым этих труб был довольно ядовит, что было видно даже по его цвету, но специалисты, построившие их, будто утверждали, что на такой высоте вред от них якобы был незначительный.

Лекция в этом совсем унылом и непривлекательном городе состоялась после обеда в местном обширном Доме культуры при большом скоплении народа. Здесь тоже обильные вопросы поступали ко мне на сцену в записках, из которых было видно, что люди читают газеты, следят за новостями и слушают, видимо, не только советское радио. Здешняя опять-таки главным образом рабочая аудитория произвела на меня благоприятное впечатление своей заинтересованностью, стремлением понять и разобраться в волновавших её вопросах. Наш скорый ужин с секретарём горкома и его двумя замами прошёл в их столовой, откуда мы сразу поехали на вокзал к вечернему поезду на Оренбург.

В столице области, где была небольшая оттепель, мы были ранним утром. После завтрака в той же гостинице, где я ночевал раньше, у меня была прощальная встреча с секретарём обкома. Он встретил меня как старого знакомого, сказал, что получил очень хорошие отзывы с мест о моих лекциях, поблагодарил за успешную работу и заверил, что непременно в тот же день сообщит об этом в Москву. Перед прощанием он спросил, не мог ли бы я, учитывая, что мой поезд на Москву уходил около полуночи, 343 съездить в важную воинскую часть километрах в шестидесяти и прочитать им лекцию по разоруженческой тематике. Они звонили оттуда и выразили эту просьбу. Я принял это неожиданное предложение с интересом, так как в то время участвовал в женевских раундах переговоров по разоружению, и военная аудитория мне представлялась для этой проблематики особенно подходящей. До самой же поездки секретарь обкома обещал мне экскурсию по историческим местам города с работником краеведческого музея. Мы дружески распрощались.

Вернувшись в гостиницу, я окончательно собрал чемодан, с которым надо было ехать в воинскую часть, откуда предстояло вернуться прямо к моему московскому поезду. Вскоре появился обещанный экскурсовод, и мы направились осматривать город. Погода для хождения пешком была совершенно неподходящая, и мы из машины выходили только коротко. Мой гид, прекрасно знавший историю своего края, интересно рассказывал о заложении крепости Оренбург при Екатерине Великой, о переселении по её указу сюда, на берега реки Яик (Урал), части донских казаков, поднимавших восстания против её правления, где им предписывалось защищать новые границы империи в качестве платы за помилование от казни, о восстании Пугачева, о приезде сюда Пушкина для сбора материалов для «Капитанской дочки» и о событиях Гражданской войны.

С точки зрения городских достопримечательностей было интересно посмотреть на сохранившиеся там в немалом числе старые дореволюционные дома. Большинство из них представляли собой просторные двухэтажные сооружения, у которых первый этаж был сделан из красного кирпича, а верх был деревянным. У каждого был отдельный въезд для лошадей с санями или телегами в большой двор, где размещались сараи, каретная, сеновал, конюшня и другие подсобные помещения. Как правило, эти дома принадлежали зажиточным местным купцам. К сожалению, выглядели все эти постройки очень бедно, поддержанием их внешнего вида и внутренних помещений, по всей вероятности, давно не занимались, и люди жили в них без всяких современных удобств. Они в целом оставляли унылое впечатление. Перед возвращением в гостиницу за чемоданом мы заехали в один из магазинов, где мне удалось купить в подарок жене две столь известные оренбургские шали. Они действительно, как о них издавна говорили, протягивались через обручальное кольцо.

В крупную воинскую часть мы приехали на джипе, который по-военному содержался в великолепном виде. Вся огромная территория этой базы являла собой образец чистоты и порядка. Все помещения были хорошо покрашены и прибраны, дорожки расчищены, загородки стояли ровно, словом, там за всем регулярно следили. Так же безупречно чисто и аккуратно было внутри помещений. Невольно возникала мысль, что мы тоже способны поддерживать чистоту и порядок, но для этого, видимо, помимо должного воспитания требовалось ещё и внедрение дисциплины. На этой базе было просто приятно находиться.

В сопровождении гостеприимного командира части и нескольких офицеров мне сначала показали саму базу и её служебные помещения, знакомство с которыми побудило меня высказать комплименты в адрес моих хозяев. После короткой передышки за чаем в прекрасной офицерской столовой меня провели в большой клуб, где собрались почти все свободные от несения обязанностей офицеры, сержанты и солдаты. Генерал, командующий частью, довольно щедро представил меня собравшимся. Я вышел на невысокую сцену без трибуны или стола президиума перед большой военной аудиторией. В своём выступлении я рассказал им о том, как в то время обстояло дело с гонкой вооружений и её огромной стоимостью, с предотвращением такой гонки в космосе и на других направлениях, с сокращением вооружений и вооружённых сил, с разоружением и как эти проблемы решались на различных международных форумах и переговорах. Некоторые аспекты затрагиваемой в моём выступлении тематики прямо или косвенно касались людей, сидевших в зале, особенно офицерский состав, что, на мой взгляд, объясняло то удивительное внимание, с которым они меня слушали, и массу поступивших на сцену записок с вопросами. В некоторых вопросах и комментариях звучала тревога за возможное сокращение вооружённых сил и потерю в этой связи военной карьеры для тех, кто мог попасть под сокращение, как случилось при Хрущёве. Встреча прошла активно и интересно.

В определённой мере эти вопросы снова поднимались в беседах за состоявшимся после выступления ужином с офицерами части. Надо сказать, что офицерский стол был настолько богат поданными вкусными закусками и блюдами, что я решился спросить у генерала, откуда у них были все эти замечательные продукты, большинство из которых даже в магазинах Москвы появлялись весьма редко. Под весёлый смех своих сослуживцев генерал объяснил мне, что почти все эти продукты выращивались прямо на базе усилиями военнослужащих. Частично питание части пополнялось за счёт налаженной регулярной рыбной ловли в водоёмах и степной охоты. После многих лет плохого снабжения армейским частям было разрешено содержать собственное хозяйство для улучшения рациона питания военнослужащих и облегчения этой заботы для государства. В той далёкой оренбургской части проблему питания решили просто великолепно.

Было уже темно, когда мы с референтом Серёжей в сопровождении двух офицеров отбыли на вокзал Оренбурга. Там я вскоре попрощался с моими местными хозяевами и отправился в обратный путь. Начинался сильный снегопад. Устроившись в своём купе, я заснул, а когда проснулся утром, узнал от проводника, что мы стояли уже часа два в ожидании расчистки заваленных снегом путей. Ждали мы ещё немного, хотя снег продолжал идти, но уже не так сильно. Передо мной снова поплыли грустные зимние пейзажи средней полосы России… В Москву мы прибыли с запозданием на несколько часов. За время несколько напряжённой поездки по Оренбуржью накопилась физическая усталость, от которой я неплохо отошёл благодаря отдыху в поезде. Домой я вернулся с обогащённым багажом знаний о ещё одном уголке нашей огромной страны и с массой новых впечатлений.