«ПОХИЩЕНИЕ» АМЕРИКАНСКОГО ПОСЛА В МОСКВЕ
Понедельник 24 апреля 1972 года был последним днём тайного визита советника президента Никсона по вопросам национальной безопасности Генри Киссинджера в Москву. Его поездка для переговоров с советским руководством во главе с Д.И. Брежневым была настолько засекречена обеими сторонами, что у американцев о ней знали только сам президент и вылетевшая с Киссинджером группа его советников, а в СССР об этом было известно лишь членам Политбюро и узкой группе непосредственных участников переговоров. Даже государственный секретарь США У. Роджерс не был поставлен в курс дела, а само сопровождение Киссинджера узнало о том, что они прибыли в Москву, только после выхода из самолета на одном из закрытых подмосковных аэродромов.
Длительные и напряжённые переговоры между двумя сторонами, продолжавшиеся вот уже пятый день, завершились, к их взаимному удовлетворению, счастливым компромиссом. Вечером того же дня посланник президента США готовился возвращаться в Вашингтон.
Тексты «Основных принципов советско-американских отношений» — итогового документа переговоров, а также короткого последующего объявления для СМИ о визите Киссинджера в Москву были согласованы всего лишь за несколько часов до его вылета. Успех встречи было решено отметить скромным приёмом а-ля фуршет, который начался вскоре после выхода её участников из зала заседаний в той же самой правительственной вилле уединённого уголка на Ленинских горах, известного тогда среди населения под названием «Заветы Ильича».
После нескольких официальных тостов гости и хозяева стали объединяться в небольшие группы, где в более расслабленной обстановке продолжались обсуждения и разговоры. Я находился у одной из этих групп, когда заметил, что к нам направляется наш министр иностранных дел А.А. Громыко. Следя за ним, я вдруг заметил, что он делает мне знак подойти к нему. Увидев, что я понял его знак, министр сделал несколько шагов в другую сторону и остановился около стены зала, где поблизости никого не было. Когда я подошел к нему, он, видимо, находясь в прекрасном расположении духа на волне успешного завершения переговоров, взглянул на меня и с редкой для него улыбкой на лице спросил:
— Скажите, пожалуйста, а вы американского посла знаете?
Поскольку мне довелось встречаться с послом Джакобом Бимом уже много раз во время его официальных посещений МИД СССР и на ряде приёмов, я мог с уверенностью утвердительно ответить на вопрос нашего министра: «Да, Андрей Андреевич, я его знаю».
— А он вас знает? — продолжал А.А. Громыко, акцептируя и растягивая «О», как будто пытаясь определить степень нашего знакомства с послом США.
— Да, он меня знает, — ответил я, испытывая возрастающее любопытство в связи с вопросами министра.
— Это хорошо, — подытожил он и, как бы спохватившись, тут же продолжил для уточнения — А вот если вы встретитесь с ним один на один, он узнает вас и примет за сотрудника МИД?
— Думаю, что узнает. Я неоднократно сам встречал посла Бима у входа в наше министерство и потом сопровождал его на переговоры или беседы, — заверил я Андрея Андреевича.
— А, знаете, это очень хорошо и даже важно в этой ситуации. У меня для вас будет деликатное поручение, — сказал министр, поднося к губам бокал с красным грузинским вином. — Пожалуйста, следуйте точно моим указаниям.
Такое введение к пока ещё остававшемуся для меня загадочным заданию не могло не обострить моего любопытства. Я с нетерпением ждал, что скажет А.А. Громыко дальше.
— Так вот, — продолжал он, глядя мне в глаза, — следует сделать вот что. Как только мы закончим этот разговор, послу Биму позвонят в его посольство. Мы знаем, что он сейчас там у себя. Ему сообщат, что я бы хотел с ним срочно встретиться по одному очень важному делу у нас в министерстве. Однако я там находиться не буду.
На этом министр сделал короткую паузу, как бы давая мне время вникнуть в развертываемый им сценарий, который начинал приобретать очертания детективного сюжета.
— Ну, это, видимо, понятно, — сказал он с некоторой вопросительной интонацией в голосе.
— Да, да, конечно, Андрей Андреевич, — быстро подтвердил я, желая поскорее услышать продолжение.
— Когда мне сообщат, что с послом связались, и что он собирается выезжать на встречу со мной к нам в министерство, я вам дам знать подойти ко мне и тогда скажу, что надо делать дальше. Так что оставайтесь неподалёку и поглядывайте на меня.
На этом министр прервал своё изложение предназначавшегося для меня загадочного сценария с американским послом и направился в другую часть зала, присоединившись к группе Л.И. Брежнева, А.Ф. Добрынина, А.М. Александрова-Агентова и Генри Киссинджера, которые довольно весело и громко общались друг с другом. Проводив А. А. Громыко глазами через зал, я тоже решил подойти к одной из групп гостей и хозяев, время от времени поглядывая на министра. Всего лишь несколько минут спустя к нему подошел заведующий Отделом США и Канады МИД Г.М. Корниенко. Отойдя на несколько шагов в сторону, они коротко переговорили между собой, после чего А.А. Громыко вернулся к своей группе, а Г.М. Корниенко направился к выходу и вышел из зала.
Примерно минут через пять-семь Г.М. Корниенко вновь появился в зале и сразу же направился к той группе, где находился А.А. Громыко. Когда он подошёл к министру, они оба отошли немного в сторону для короткого частного разговора. Г.М. Корниенко продолжал ещё что-то говорить своему руководителю, когда тот, по-прежнему слушая его, начал обводить глазами зал. Мне подумалось, что он, видимо, пытается найти меня, и я отошёл от своей группы, чтобы он мог меня заметить. Почти сразу же наши взгляды встретились, и министр кивнул мне головой, давая знак подойти к нему. Я пошёл в его сторону, увидев, что Г.М. Корниенко снова направился к двери выхода, а министр отошёл к стене, где в этот момент никого не было. Как только я поравнялся с ним, Андрей Андреевич возобновил наш прерванный ранее разговор.
— Ну что же, сейчас я вам могу сообщить, что всё, кажется, хорошо, — продолжил он. — Послу уже позвонили, и он скоро будет выезжать к нам в министерство. Он, конечно же, был очень удивлён таким неожиданным приглашением встретиться со мной, да ещё так срочно. По телефону он всё хотел узнать для своей ориентации о причине встречи и о возможном предмете беседы.
Министр выдержал короткую паузу, то ли размышляя над тем впечатлением, которое произвело на Бима его приглашение, то ли обдумывая, как меня лучше подготовить к предстоящему заданию.
— Видимо, вам нет необходимости говорить о том, что это процедура для нас необычная. То есть я хочу сказать, что вызываем срочно, о причинах и предмете встречи ничего не сообщаем, — всё это может разволновать посла без надобности. Он ещё может подумать, что произошло действительно что-то очень нехорошее, и будет себе над этим ломать голову. Так что вы, как только с ним встретитесь, сразу же постарайтесь его успокоить и заверить, что всё обстоит у нас нормально. Если он будет задавать вопросы, что в его положении вполне естественно, скажите ему поделикатнее, что он скоро всё узнает от меня во время нашей встречи. Самое главное — постарайтесь его отвлечь от таких вопросов, как-то развлечь, поговорить о чём-то для него интересном или весёлом.
На этом министр снова остановился. Возможно, он подыскивал какую-нибудь подходящую тему для моего разговора с послом Соединенных Штатов в этой крайне необычной ситуации или просто размышлял над дальнейшим развитием своего сценария.
— Да, так вот, как я и говорил, постарайтесь с ним держаться по возможности поделикатнее, ну а во всём остальном ведите себя так, как будто это самая обычная встреча. Помните об этом всё время, пока вы будете с ним общаться… Ну а сейчас вы сразу же можете отправляться. Моя машина уже ждёт вас у подъезда этого особняка. Скажите водителю, чтобы он вёз вас прямо в министерство к моему личному подъезду. Пусть он вас ждет в машине, никуда не отлучаясь, и держит заднюю дверцу открытой, чтобы вы с послом, когда придёте, могли быстро сесть и выехать.
Надо сказать, что чем больше министр вдавался в детали моего задания, тем больше у меня складывалось впечатление, что я находился на пороге захватывающего дипломатического приключения, очень походившего на сценарий детектива, который мне предстояло разыгрывать в реальной жизни с участием американского посла в самом центре столицы СССР. Я с нетерпением ждал дальнейших инструкций А.А. Громыко.
— Когда вы войдёте в здание через этот подъезд, — продолжал оп, — посмотрите, правильно ли там положена красная дорожка: сегодня для нашего дела она должна идти от центрального входа не прямо, как обычно делается для встречи гостей, а направо, то есть к моему личному лифту. Думаю, что там всё сделали правильно, но на всякий случай проверить не помешает. Потом вы пройдёте через центральный подъезд на улицу к дорожке, по которой к нам обычно приезжают наши приглашённые. Вот там-то и поджидайте приезда посла.
Сценарий моего ожидаемого приключения продолжал расти поминутно прямо у меня на глазах, по мере того как его автор — сам министр иностранных дел Советского Союза — добавлял к нему новые страницы. Сейчас этот сценарий подвёл меня почти лицом к лицу к встрече с достопочтенным Джакобом Бимом. «Что я буду с ним делать в этой совершенно необычной ситуации?» — думал я, вслушиваясь в неторопливые инструкции Андрея Андреевича.
— Когда он выйдет из машины, вы приветствуете его и сопровождаете так же, как вы это делали обычно при его посещениях министерства в прошлом.
Министр действительно останавливался на таких подробностях, что у меня складывалось впечатление, будто он сам получает удовольствие от подготовленного им ранее сценария, который он сейчас разворачивал передо мной для правильного проигрывания.
— Однако на этот раз, — напомнил мне А. А. Громыко, — вы проведёте Бима по ковровой дорожке к моему лифту и потом через дверь во двор прямо к моей машине. Сразу садитесь в неё с ним и приезжайте сюда. Ну а здесь мы уж займемся с ним сами.
Казалось, что на этом министр подошёл к последней строке предназначавшегося для меня сценария моего задания.
— Всё ли вам ясно? — спросил он и добавил: — У вас есть вопросы?
Услышав, что вопросов у меня нет и что задание было для меня понятно, Андрей Андреевич пожал мне руку и, пожелав успеха, отпустил меня навстречу моему приключению, которое должно было начаться уже по другую сторону двери выхода из зала, где гости и хозяева приёма продолжали теперь ещё более непринуждённо и шумно отмечать успешные итоги состоявшихся переговоров.
Выйдя из зала в вестибюль особняка, я сразу же направился к выходу на улицу. Подходя к двери, я неожиданно повстречался с генералом КГБ Сергеем Антоновым, который отвечал за безопасность советского руководства и высоких зарубежных гостей.
— Желаю удачи, — сказал он мне на ходу, — могу заверить, что проблем с проездом по улицам у вас не будет.
Должен сказать, что до этого момента у меня даже мысли не возникало относительно возможных проблем с передвижением по дороге в МИД и обратно в особняк из-за светофоров и пробок, которые в это время для были особенно плотными на Бородинском мосту и самой площади министерства, то есть в самом месте нашей встречи с послом США и, как я надеялся, нашего быстрого оттуда выезда. Нежелательные задержки в проезде могли помешать быстрому проведению операции и поставить на грань истощения мои способности отвлекать-развлекать мою предположительно встревоженную жертву, не говоря уже о дополнительных испытаниях её терпения. Услышав обещание генерала на этот счёт, я почувствовал признательность к тем людям, которые, очевидно, несколько облегчили выполнение вверенного мне задания, устранив транспортные проблемы на моем пути.
Машина министра с водителем уже ждали меня у главного входа в особняк недалеко от четырёх-пяти иномарок, принадлежавших Л.И. Брежневу. Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза страшно любил автомобили. Он обожал сам сидеть за рулём и разгонять их на полной скорости, невзирая на плохое состояние наших дорог и правила движения. Эта страсть Л.И. Брежнева неоднократно кончалась дорожными происшествиями, по крайней мере одно из которых оказалось для него серьёзным. Зная об этой слабости советского руководителя к машинам, некоторые главы правительств и государств стран Запада, желая особо расположить к себе нашего вождя, дарили ему лучшие модели своей промышленности, которые постепенно выросли в небольшую коллекцию.
Садясь в лимузин министра, я заметил стоявшую впереди около высоких, но пока ещё закрытых ворот, наглухо отделявших нас от внешнего мира, милицейскую машину с сигнальными огнями: нам было дано сопровождение.
— Ну что, поехали? — спросил меня водитель, когда я стал садиться, и повернул ключ зажигания.
— Да, конечно, — сказал я, и мы мягко покатились по дорожке к открывавшимся воротам. Милицейская машина включила сигнальные огни и, резко рванувшись в зияющую пасть ворот, повернула в сторону Киевского вокзала.
Мы последовали за ней и довольно быстро поехали в направлении к набережной Москвы-реки по пути в министерство и на мою встречу с Джакобом Бимом. Когда мы подъезжали к первому перекрёстку в этом обыкновенно совсем не загруженном транспортом районе, я ещё издали заметил, что для нас уже горел зеленый свет. Он оставался зеленым ещё какое-то время после того, как мы его проехали, создав большое скопление легковых и грузовых автомобилей на выходившей на него боковой улице.
Генерал Антонов оправдывал своё обещание, обеспечив нам открытый проезд хотя бы на этом легком отрезке нашего маршрута. Вскоре мы уже беспрепятственно приближались по набережной к Бородинскому мосту. Но и здесь мы сразу смогли убедиться в правоте слов генерала: поскольку всё движение было остановлено и для нас была зарезервирована примыкающая к осевой полоса, мы повернули на мост, идя как бы против движения, и затем буквально пронеслись по прямой мимо длинных рядов стоящего транспорта.
Оказавшись на Смоленской площади, наша машина нырнула в узкую дорожку, которая небольшой лентой обнимала периметр боковой части высотного строения МИД. Доехав до въезда в закрытый двор министерства, водитель лихо проскочил чугунную решетку распахнувшихся перед нами ворот и уверенно остановил машину у единственной двери в этом унылом каменном мешке. Это и был личный подъезд министра. Мы с водителем ещё раз уточнили его действия на остававшуюся часть операции, и я вошел в дверь подъезда, которая открылась передо мной словно по щучьему велению благодаря стоявшему внутри здания дежурному милиционеру.
Первое, что мне бросилось в глаза при переходе через порог, была длинная красная дорожка, которая веселой праздничной полосой бежала от находившегося прямо у двери личного лифта министра через коридор и затем огромный вестибюль к главному входу, где она гостеприимно расстилалась перед ногами входивших гостей. Такой парадный ковёр, развёрнутый от центральных дверей, обычно означал приезд или присутствие в здании важного иностранного посетителя. Скорее всего, в этот день вряд ли кто обратил внимание на то, что парадная дорожка была положена не прямо ко второму посту проверки документов, как обычно, а уходила резко вправо в глубину помещений первого этажа.
В вестибюле царила атмосфера обыкновенного рабочего дня с её суетой входивших, кого-то ожидавших или выходивших сотрудников и посетителей. Убедившись, что здесь всё было приготовлено в соответствии с инструкциями, я вышел из здания через центральные двери к дугообразной дорожке подъезда гостей перед его фасадом.
Время моего появления на месте свидания с американским послом оказалось очень удачным. Весь путь от особняка до министерства занял всего 12–14 минут. Бим ещё не приехал, и это было важно. Я почувствовал облегчение, увидев, что пока всё шло по предусмотренному сценарию. Потом я стал всматриваться в ту сторону, откуда должна была появиться машина посла. Отметив, что её там пока не было, я перевёл взгляд на саму площадь, где машина должна была делать разворот для подъезда к МИД. Всё движение через площадь и на выходящих на неё улицах было остановлено. Здесь и там были видны милицейские машины с включенными сигнальными огнями. Насколько я помнил, для проезда машин послов движение никогда раньше не останавливали.
В этой связи надо сказать, что посольство США в Москве находится на расстоянии всего около одного километра от высотного строения МИД. При выезде из ворот посольства на своей машине Джакоб Бим не мог не обратить внимания на необычную картину стоящего без движения транспорта при одной оставленной свободной полосе, по которой его черный «линкольн» в одиночку следовал к Смоленской площади для быстрого проезда на встречу с советским министром иностранных дел. Осознание Бимом ещё большей неординарности складывавшейся ситуации могло лишь усилить его худшие предположения относительно срочности и причин вызова на беседу с А. А. Громыко. При таком умонастроении посла моя задача отвлекать и развлекать его мне представлялась ещё более сложной, особенно в свете тех новых сюрпризов, которые ожидали его согласно подготовленному сценарию. Эти мысли проносились у меня в голове, пока я продолжал напряженно вглядываться в стоявшие неподвижно ряды городского транспорта, пытаясь обнаружить среди них длинный черный лимузин со звездно-полосатым флагом на правой стороне его капота.
Не более чем через пару минут посольский «линкольн», мягко покачиваясь на неровностях московского асфальта, торжественно, словно большой пароход, выплыл из-за серой массы стоявших грузовиков, автобусов, троллейбусов и автомобилей, направляясь по арке гостевой дорожки к центральному входу министерства. Машина Бима ещё находилась в нескольких метрах от обычной остановки, где я её поджидал, когда стала открываться её задняя дверца: посол уже свидетельствовал своё нетерпение поскорее узнать, что же, в конце концов, привело его в таком срочном порядке на встречу с советским министром в столь загадочных обстоятельствах. Его и здесь ожидало разочарование, поскольку от меня он практически ничего не мог получить, кроме ещё нескольких сюрпризов.
Джакоб Бим, должно быть, заметил меня до того, как остановился его автомобиль, поскольку как только это произошло, он буквально выскочил из уже ранее открытой им дверцы с протянутой ко мне для пожатия рукой.
— Добрый день! Как ваши дела? — выпалил он ещё до того, как мы приблизились на расстояние рукопожатия. Русского языка Бим не знал, и всё наше общение с ним проходило по-английски.
— Добрый день, господин посол, — начал я своё приветствие. — Благодарю вас, у меня всё хорошо. Как вы сами? Представляется, что всё обстоит благополучно, — быстро добавил я в надежде сразу направить разговор в оптимистическое русло. — Вы посещаете нас в такой прекрасный день, — продолжал я, рассчитывая на отвлекающий маневр в сторону всегда спасительного предмета погоды независимо от её состояния.
— Скажите, пожалуйста, а вы не знаете в связи с чем хочет видеть меня ваш министр и так срочно? — спросил меня Бим вместо того, чтобы ответить на мой комментарий.
Посол совершенно определенно не был расположен поддаваться на мою погодную удочку, даже рискуя показаться несколько невежливым. Господин Джакоб Бим был уважаемым карьерным дипломатом, который прекрасно владел искусством обхождения. Его мягкие, гладкие манеры и высокий профессионализм в сочетании с располагающим, обаятельным стилем общения относили его к старой классической школе дипломатии. Это был очень рослый человек, который ко времени его назначения на работу в Москву уже не мог держаться прямо и сильно сгибался в плечевом поясе. При такой почти постоянной сутулости с коротким седым ёжиком волос и толстыми очками американский посол выглядел на семьдесят с лишним лет.
В момент нашей встречи перед зданием МИД его голова была слишком серьёзно озабочена гораздо более важными и срочными мыслями, нежели ведением пустого разговора о погоде, отнимавшего то небольшое ценное время, которое у него оставалось до важной, но всё ещё не ясной встречи с министром иностранных дел СССР. Нет, Джакоб Бим не проявлял невежливость. Будучи всецело озабочен состоянием очень сложных отношений двух сверхдержав, он стремился узнать хотя бы косвенно и отдаленно из каких-то слов с моей стороны о предмете его нежданной беседы с А.А. Громыко.
Сейчас Бим торопился. Он очень хотел хотя бы немного подготовиться к встрече с советским министром, которая, как он полагал, должна была теперь состояться всего через несколько минут в его кабинете на седьмом этаже здания МИД. Нетерпение посла уже проявлялось в его жестах и телодвижениях. Ему становилось трудно сдерживать высокое внутреннее напряжение, и он просто не мог больше спокойно ждать. Я всё ещё пытался найти какой-то убедительно-успокоительный ответ на его вопрос, когда он, с ожиданием и надеждой глядя мне в глаза, начал быстро подниматься по коротким ступенькам к центральному входу в министерство.
— Мне очень жаль, господин посол, но я не в состоянии ответить на ваш вопрос, поскольку я не был осведомлён на этот счёт. Но я уверен, что у вас нет оснований проявлять беспокойство. Как представляется, всё обстоит нормально. По-видимому, министр желает просто проконсультироваться или побеседовать с вами по какому-то вопросу. Очень скоро вы сможете убедиться в этом сами.
Мне хотелось, чтобы эти слова немного успокоили Бима. К данному моменту мы подходили к первому пропускному пуншу около центральных дверей и в течение примерно двух минут не могли продолжать разговор, пока дежурные милиционеры проверяли наши пропуска. Сделав ещё шаг, мы оказались в огромном вестибюле с парадной дорожкой. Посол вновь проявил свое нетерпение поскорее встретиться с министром: опередив меня, он быстро направился к знакомому ему второму пропускному пункту, совершенно не обратив внимания на то, что расстеленная в его честь красная дорожка сегодня шла не прямо, как обычно, а резко уходила вправо от входа.
— Господин посол, — окликнул я его. — Пожалуйста, следуйте за мной сюда, — сказал я, ступая на парадный ковёр и приглашая его жестом руки присоединиться ко мне.
Джакоб Бим остановился, посмотрел на меня и затем снова повернулся в сторону второго и последнего пропускного пункта, ведущего в министерство. Он явно испытывал растерянность. Ему было совершенно твердо известно по собственному опыту, и он в этом не ошибался, что все иностранные посетители всегда поднимались на встречи со своими советскими хозяевами после прохождения именно того пропускного пункта. Конечно, он подумал, что что-то здесь не так или по крайней мере необычно в этом изменении маршрута. Такое новое расположение гостевой дорожки, уводившей его в совершенно незнакомую для него часть здания, вряд ли могло способствовать успокоению взбудораженного состояния американского посла. Совсем напротив. Эта обеспокоенность сейчас для него не только подтверждалась этим новым элементом в целой цепочке неожиданностей, но и ещё больше возросла, переходя в необъяснимую тревогу относительно цели, причин и обстоятельств столь необычного вызова на встречу с советским министром.
— Вы уверены, что нам нужно идти именно туда? — озадаченно спросил посол, показывая рукой в сторону убегавшей от нас дорожки. — Я никогда здесь раньше не поднимался наверх к министру, — продолжал он, с колебаниями и неуверенностью переходя вслед за мной на красный ковер. — Нет, здесь, в самом деле, что-то не так, — вновь заговорил Бим, когда мы вместе снова направились вперед. Сначала было это туманное приглашение срочно приехать на встречу с министром без упоминания причин или темы беседы. Затем этот организованный свободный проезд сюда в министерство. А сейчас вы ведете меня на встречу с ним в другой части здания по новому коридору. Всё это представляется мне и необычным и озадачивающим. Что вы думаете по этому поводу? — обратился он снова ко мне.
Посол задал этот вопрос в надежде получить от меня подтверждение его предварительным наблюдениям в отношении всей складывавшейся ситуации, когда мы быстро приближались к месту приватного лифта А. А. Громыко прямо около двери, выходившей во внутренний двор к ожидавшей нас машине министра. Эта дверь с дежурным милиционером, наблюдавшим за нашим приближением, была ещё закрыта. Человеку, оказавшемуся здесь впервые и смотревшему на эту часть слабо освещённого и упиравшегося в высокие двери коридора с места, где мы находились, могло вполне показаться, что он попал в глухой тупик. Такая мизансцена не моща содействовать улучшению неспокойного состояния сопровождаемого мной американского дипломата.
— Да нет, это не совсем так, — неторопливо ответил я, размышляя над тем, стоит ли мне развивать моё туманное высказывание и если делать это, то как. При этом я также надеялся, что, оставшись неудовлетворенным моим невразумительным ответом, Бим начнет задавать уточняющие вопросы для разъяснения и тем самым предоставит мне дополнительное время на подготовку следующего уклончиво-туманного ответа.
— Что вы хотите этим сказать? — поспешил посол с новым неуютным для меня вопросом. Этот вопрос прозвучал как раз в тот момент, когда мы уже были буквально в двух шагах от закрытой двери, и прежде чем я успел что-то произнести в ответ, дежурный милиционер резко распахнул перед нами дверь, чтобы мы могли выйти на улицу. На какой-то момент мы оба были просто ослеплены мощным потоком обрушившегося на нас яркого апрельского солнца, неожиданно прорвавшегося через высокий проём открывшейся двери. Сейчас мы оказались на верхней ступеньке короткой лестницы, спускавшейся в стиснутый громадой здания каменный двор, прямо перед ожидавшей нас заведённой машиной министра с открытой задней дверцей и сидящим за рулём водителем в готовности ринуться в путь.
— Нет, это невозможно! Я абсолютно не понимаю, что всё-таки происходит! — взмолился Бим, обводя растерянным взглядом унылый пустой двор с одиноким чёрным автомобилем. — Разве мы не идём на встречу с министром? Зачем здесь эта машина? Неужели мы ещё должны куда-то ехать? Ведь мне сказали, что министр будет встречаться со мной здесь, в министерстве? — засыпал меня вопросами посол. По его виду можно было судить, насколько он был поражен этой последней переменой в ситуации. Он всё ещё продолжал оставаться около двери, недоумённо-вопросительно глядя на меня с верхней ступеньки лестницы, когда дежурный милиционер громко захлопнул за ним вход в здание.
Сейчас мне требовалось что-то сказать для успокоения ещё больше разволновавшегося и обеспокоенного посла. Джакоб Бим нравился мне как человек, а как к дипломату я относился к нему с уважением. Мне казалось, что несколько завышение детективный характер всей происходившей с ним истории неоправданно и несправедливо беспокоил и тревожил его.
— Господин посол, — сказал я, стоя между ним и ожидавшим нас автомобилем. — Я считаю, что у вас действительно нет никаких причин для волнений, — продолжал я, улыбаясь и стараясь звучать как можно более уверенно и оптимистично. — Основная разница между вашими встречами с министром в прошлом и сегодня — это только место встречи. Сегодня он пожелал принять вас в другой обстановке. Это его машина. Он хотел, чтобы сегодня вы приехали к нему на его автомобиле. Это совсем рядом. Вы увидите министра всего через несколько минут. Так что, пожалуйста, садитесь в машину, и мы поедем. Министр уже должен ждать вас.
Это, видимо, было всё, что я мог сказать Биму, чтобы успокоить его и побудить сесть в машину при сложившихся обстоятельствах.
— Всё в порядке и всё будет хорошо, — добавил я, снова приглашая посла к отъезду.
— Знаете, мой дорогой друг, — ответил Бим, по-прежнему сохраняя довольно серьёзный тон и медленно спускаясь к машине, около которой я стоял в нетерпеливом ожидании завершения этого важного элемента операции. — Это выглядит как похищение. Да, как хорошо спланированное похищение, — резюмировал он своё беспомощное положение. Но при этом на его лице впервые после наших приветствий около его автомобиля промелькнула улыбка, которая, правда, возможно, появилась, чтобы лучше скрыть его взволнованное состояние.
— Господин посол, — ответил я, стараясь тоном голоса выразить моё бодрое удивление по поводу сделанного им вывода. В этот момент Бим уже стоял рядом со мной у открытой дверцы машины, заинтриговано ожидая, что я ему преподнесу на этот раз. — Неужели кто-либо может себе представить похищение какого бы то ни было посла в столице Советского Союза, не говоря уже о похищении посла Соединённых Штатов в СССР? — продолжал я с легким юмором, ухватившись за идею Бима в качестве предлога перевести разговор в более легкую тональность. — О похищении, спланированным и организованном советским Министерством иностранных дел при прямом участии самого министра?
Сейчас очередь отвечать по затронутой им теме была за самим послом.
— Ну что здесь можно сказать… — начал он. — Кто его знает… Иногда обстоятельства неожиданно меняются…
На этот раз по его голосу можно было заметить, что с идеей похищения он явно преувеличил оценку своего положения и сейчас искал отступления к более спокойной позиции.
— Итак, теперь мы можем ехать? — спросил я посла, приглашая его жестом в машину.
Джакоб Бим ещё раз обвёл недоверчивым взглядом неприветливый каменный двор, посмотрел на единственную закрытую дверь входа в здание МИД, где он собирался встречаться с Л.Л. Громыко, и решительно нырнул на обитое толстой кожей заднее сиденье машины. Почувствовав огромное облегчение после длительных минут испытанного напряжения, я быстро последовал за Бимом и захлопнул дверь. Заждавшийся нас водитель твёрдо нажал на педаль газа, направляясь в переплёт московских улиц. Теперь мы были на пути в правительственный особняк. Мне подумалось, что наступил подходящий момент начать разговор на более приятную и отвлекающую посла тему.
— Как поживает в последнее время ваша семья? — спросил я Бима. Из наших предшествующих с ним разговоров мне было известно, что он очень любил своего сына и его семью, которые жили на ферме в штате Коннектикут. — Как идут фермерские дела у вашего сына? — уточнил я свой вопрос, рассчитывая на слабое место посла.
— Вы куда меня сейчас везёте? Где теперь я буду встречаться с вашим министром? — спросил меня Бим, как будто не услышав моего вопроса. Мы уже энергично преодолевали площадь министерства со стоящими на ней длинными рядами транспорта. Милицейская «Волга» сопровождения шла в 50–60 метрах впереди нас, обеспечивая нам быстрый проезд. По моим подсчётам, мы находились примерно в 12–14 минутах пути до места назначения и нашего с послом избавления от томительного напряжения нашей дипломатической авантюры. Эта мысль приободрила меня и несколько расслабила.
— До вашей встречи с министром остаётся всего лишь несколько минут. Мы едем быстро и уже подъезжаем. Довольно трудно себе представить, что по Москве можно ехать так легко и с такой скоростью.
Пока я комментировал наше продвижение в расчёте отвлечь посла от его тревожных мыслей, он беспрестанно перемещался на своём сиденье. Казалось, что он хотел тщательно запомнить те улицы и площади, через которые мы проезжали, со всех сторон: слева, справа, сзади и впереди быстро ехавшего автомобиля. Возможно, он искал какие-то выделяющиеся приметы городского пейзажа, чтобы определить направление нашего движения или запомнить его маршрут. В течение нескольких минут Бим беспрерывно двигал головой и телом, пытаясь лучше разглядеть мелькавшие улицы и площади, одновременно расспрашивая меня об их названиях. Когда машина уже несколько минут шла по набережной и река предстала перед нами во всю ширь, он сам определил наше местонахождение.
— Это, должно быть, Москва-река, — сказал Бим. — Мы, по-моему, едем в сторону Ленинских гор и университета, не так ли? — спросил он с более расслабленным видом.
— Да, вы совершенно правы. Это Москва-река. И мы едем к Ленинским горам, — подтвердил я. — Скажите, как идут дела у вашего сына там, в Коннектикуте? — продолжил я, желая вернуть посла к моему ранее заданному вопросу и поговорить хотя бы немного о его семье, находившейся в Штатах.
На сей раз Бим, видимо, был достаточно спокоен, чтобы отойти от волновавших его вопросов и коротко поговорить о своих родных, что, однако, не мешало ему продолжать внимательно следить за дорогой.
— Мы здесь собираемся поворачивать? — спросил он, прерывая наше обсуждение и показывая рукой вперёд, где машина сопровождения начала делать левый поворот. Вокруг не было видно ни одного другого автомобиля или пешехода.
— Да. Мы сейчас будем поворачивать, — ответил я, заметив, что мы уже проехали наш особняк, находившийся на противоположной стороне этой густо засаженной деревьями пустынной улице, и нам нужно было развернуться, чтобы к нему подъехать.
— Мы собираемся возвращаться назад? — с удивлением спросил Бим.
В этот момент мы оба увидели, что милицейская машина прижалась к безлюдному тротуару и остановилась около огромных ворот.
— Нет, нет. Мы уже приехали, — ответил я, испытывая одновременно чувство облегчения и удовлетворения от того, что мы наконец-то прибыли к месту назначения. Когда наша машина повернула к въезду в ворота, их железная масса тяжело ушла в стену, и мы мягко вкатились во двор, миновав нескольких дежурных офицеров безопасности.
— Но почему здесь? И почему в этом безлюдном месте за этими плотными стенами? — снова начал спрашивать Бим, увидев, что мы останавливаемся у главного подъезда особняка.
Сейчас я мог дать ему вполне убедительное объяснение.
— Господин посол, — ответил я, — вам, наверное, известно, что в этой тихой части города расположено несколько правительственных особняков, где руководители партии и правительства иногда принимают зарубежных гостей. Это — как раз один из таких особняков, а вы — один из тех гостей, который сегодня был приглашён сюда.
— Большое спасибо за ваше разъяснение. Я действительно что-то слышал на этот счёт, но никогда не думал, что мне когда-либо будет оказана честь получить сюда приглашение.
Бим ещё не успел закончить эту фразу, когда поджидавший нас у подъезда офицер безопасности открыл заднюю дверцу машины с моей стороны.
Я вышел на улицу и протянул руку Биму, чтобы помочь ему выйти из машины.
— Добрый день, господин посол! — громко раздался за моей спиной чей-то голос, бодро приветствовавший Бима по-английски с сильным русским акцентом, когда тот ещё выходил из машины. Обернувшись, я увидел генерала Антонова, подошедшего лично поприветствовать американского посла. Я никогда не слышал, как он говорит по-английски, и не узнал его голоса.
До того как Бим ещё успел выпрямиться, генерал протянул ему навстречу руку и по-военному чётко представился: «Генерал Антонов, КГБ».
Это совершенно невинное по намерению представление прозвучало как раскат грома. Принимая во внимание взбудораженное состояние американского посла и пока ещё непонятные для него обстоятельства его появления в этом странном изолированном месте за высокой каменной оградой, военное звание и пресловуто устрашающее название всемирно известного учреждения прозвучали над головой посла как удар грома.
На какие-то секунды посол, казалось, был под воздействием шока. Сначала он от неожиданности замер. Затем в удивлении тряхнул головой, странно взглянул на выросшего перед ним генерала и, придя в себя, запоздало протянул ему свою руку.
— О! Да-да. Конечно… Я — Джакоб Бим. Очень рад с вами познакомиться, — выжал из себя посол и затем повернулся ко мне, как бы ища в моём лице защиты.
— Генерал Антонов отвечает за безопасность советского руководства и высоких зарубежных гостей, — добавил я в пояснение лапидарного представления одного из высших работников КГБ, желая несколько сгладить произведенное им впечатление на посла США.
— О да, конечно… Об этом полезно знать… Несомненно, генерал, ваша работа связана с очень высокой ответственностью, — произнёс Бим и снова повернулся ко мне, но в этот раз с вопросом-предложением. — Министр, должно быть, уже меня ждёт… Я думаю, что мне не следует его больше задерживать… Меня вызвали довольно срочно…Как нам к нему здесь пройти? — спросил он.
Мне показалось, что Биму не только хотелось поскорее подойти к развязке всей затянувшейся истории встречи с министром, но и оказаться подальше от компании бравого генерала. Однако вопреки этим ожиданиям именно Антонов взял на себя долг проводить посла в помещения, которые он охранял.
— Мне доставит большое удовольствие проводить вас в особняк, — быстро ответил генерал на своём ходульном английском языке, использовав хорошо заученную, но полезную фразу.
Вслед за этим он повернулся в сторону дверей особняка, подал условный сигнал одному из своих подчинённых, стоявших у входа, и прошёл вперёд, ведя нас за собой. У самого прохода во внутренний вестибюль генерал Антонов остановился, вежливо пропуская Бима. Когда я поравнялся с ним в проёме дверей, он быстро шепнул мне, что всё получилось очень хорошо.
Мы вошли в очень просторное фойе особняка. Бим, не останавливаясь, дошёл до самого его центра и только там оглянулся на нас, не зная, куда идти дальше. Пока мы с Антоновым подходили, он с любопытством разглядывал незнакомое помещение.
Генерал на ходу отдал несколько коротких распоряжений своим подчинённым и, поравнявшись с послом, сказал:
— Эта комната очень хорошая, о’кей?
Он при этом довольно потёр руки, как будто показывал редкий музейный экземпляр.
— Да, она очень приятная, — с готовностью согласился Бим, плохо скрывая чувство некоторого дискомфорта в присутствии советского генерала КГБ.
И как бы в подтверждение нашего общего согласия с этим мнением, мы все стали более подробно рассматривать холодный и унылый интерьер этого странного помещения. Прямо перед нами несколько за центром зала находилась невысокая паркетная платформа, на которую вели две-три ступеньки из того же материала. На этом небольшом возвышении был поставлен кофейный столик с двумя стульями. Глядя на них, я вспомнил, что их там раньше не было, и понял, что их поставили впопыхах, пока я ездил за Бимом. По правую и левую стороны от платформы симметрично поднимались несколько ступенек, каждая из которых вела соответственно к одинаковой серой стене, раскрываемой и закрываемой как большая гармонь. Эти стены были наглухо закрыты. Весь этот необычный интерьер создавал неуютное впечатление помещения театра с двумя смотревшими под углом друг на друга сценами и зрительным залом для двух человек, сажаемых между ними так, что каждый из них мог видеть только своего визави и расположенную за ним сцепу. При довольно слабом освещении и при отсутствии окон это просторное фойе выглядело как сюрреалистически оформленное помещение, в котором должна была начаться пьеса театра абсурда, разыгрываемая сразу на двух сценах.
— Да, это довольно приятный зал, — вновь подтвердил Бим подсказанную ему оценку неприветливого помещения. — Куда нам теперь идти? — обратился он ко мне с вопросом.
Услышав это, очень довольный и улыбающийся генерал Антонов сделал шаг в сторону платформы со столом и двумя стульями и, взмахнув руками, как бы приглашая, предложил Биму на своём английском:
— Пожалуйста, сядьте здесь несколько минут, о’кей? Сейчас вы ждёте уже недолго, о’кей?
Осознав, что его снова приглашают ждать, посол вопросительно и недоумённо посмотрел на меня, выражая своим взглядом одновременно удивление, разочарование и истощённое терпение. Я в свою очередь тоже не был подготовлен к такой неожиданной задержке и внутренне разделял удивление утомлённого посла.
После всего того, что с ним произошло вслед за телефонным звонком от имени А. А. Громыко, Джакоб Бим, по-видимому, уже чувствовал себя на пределе напряжения. А сейчас вновь от него требовалось ещё одно усилие: сдерживать себя перед лицом нараставшей неопределённое™ в связи со звонком от имени министра и всей этой почти детективной историей с её переменой места встречи, сменой автомобиля, скоростным проездом по улицам мимо остановленного транспорта, изолированным особняком в глухой части города, сюрреалистическим залом в виде странного театра, где хозяином выступал генерал КГБ, и теперь ещё новым ожиданием. Выдержкой и терпением американского посла можно было лишь восхищаться.
— Ну что же… Я надеюсь, что на этот раз ждать действительно придётся недолго, — сказал посол, поднимаясь за Антоновым к платформе и садясь за стол на один из стульев. Как его голос, так и его внешний вид говорили об эмоциональной усталости.
— Просто очень замечательно, — прокомментировал наш гостеприимный хозяин, когда его гость, наконец, нашёл удобную позицию для своих длинных ног на узкой площадке платформы. — Извините меня, пожалуйста, один момент, о’кей? — сказал он Биму и спустился ко мне вниз.
— Скажите, а что он пьёт? — спросил генерал, оказавшись рядом со мной. — Водку, коньяк, виски, вино? — конкретизировал он имеющееся меню.
— Насколько я помню, он пьёт очень мало, да к тому же для этого, наверное, несколько рано, — ответил я. — Однако, видимо, лучше спросить у него самого. Мне кажется, что он после всего этого немного устал.
— Хорошо. В таком случае спросите у него лучше вы. Он с вами чувствует себя более свободно. Вы ведь больше друг с другом знакомы, — сказал генерал и добавил — Вам туг будет нужно побыть с ним в компании ещё немного. — Взглянув на одиноко сидящего на платформе посла, он кивнул головой в сторону сцены и заговорщицки сообщил: — Они ещё для него не готовы.
Я поднялся к послу на платформу, чтобы разделить с ним время ожидания. Я передал ему предложение генерала о напитках и спросил о его предпочтении.
— Знаете, мой друг, сейчас мне бы больше всего хотелось выпить стакан шотландского виски, но я же надеюсь вскоре всё-таки увидеться с министром. Так что пока я удовлетворюсь чашкой чая. Пожалуйста, поблагодарите от меня генерала за проявленное внимание и гостеприимство.
Выслушав пожелание Бима, я спустился вниз передать его просьбу Антонову. Генерал был явно разочарован выбором посла, но принял его.
— Чуть позже он, наверняка, изменит своё мнение, — с лукавой улыбкой добавил он, направляясь к дверям отдать распоряжение.
Я вернулся на платформу и сел напротив Бима лицом к сцене, которая была за его спиной. Теперь, когда мы остались с ним наедине в этом большом неуютном зале, мой подопечный расслабился, тяжело и низко склонившись своим высоким корпусом над нашим маленьким столом. На несколько мгновений посол, казалось, оставался со своими размышлениями над сложившимся положением. Затем, заметив, что я вернулся, он поднял на меня свой утомлённый взгляд и с трудно дававшейся улыбкой сказал:
— Вы знаете, надо признаться, что сегодняшний день кажется очень длинным, но он ещё далеко не закончен. Я до сих пор никак не могу понять, что же всё-таки происходит, и почему это происходит вот таким образом. Этому должно быть рациональное объяснение. Жду не дождусь разъяснения всей этой истории, — подытожил посол свои размышления.
— Через несколько минут всё должно разъясниться, господин посол, — сказал я, стараясь поддержать Бима.
— Очень надеюсь, что так оно и будет, — продолжил он. — А вот и наш хозяин с чаем. Надо сказать, что здесь быстро обслуживают.
Повернув голову в сторону дверей, я увидел подходившего к нам генерала Антонова в сопровождении миловидной горничной, которая несла поднос с чашками, блюдцами, чайником и печеньями.
— Надеюсь, что вам понравится. Это наш лучший грузинский чай, — заметил генерал, когда горничная стала накрывать стол. — Может, вы хотите ещё что-то?
— Нет, спасибо. Это нас вполне устроит, не так ли? — ответил Бим, ища моего согласия.
Выслушав нашу благодарность, генерал удалился вместе с горничной, предоставив нас самих себе. Грузинский чай положил начало нашему разговору на темы, не связанные с событиями сегодняшнего дня. Бим признался, что он никогда не знал о том, что в Советском Союзе выращивали чай, полагая, что его импортировали из Индии, поскольку советско-китайские отношения тогда переживали трудный период. Отсюда разговор перешёл на некоторые международные вопросы.
В этой относительно расслабленной беседе мы провели с послом минут 15–20, когда до нас стали доходить отдалённые голоса, раздававшиеся за той складывающейся стеной-занавесом, которая находилась напротив американского посла. Сначала эти голоса звучали очень приглушённо. Заметив их, мы, продолжая беседу, начали в них вслушиваться, пытаясь понять, что происходит за тонкой стенкой, и как-то связать происходящее с долго ожидаемой развязкой положения Бима.
Постепенно голоса стали звучать громче, что говорило об их приближении в нашу сторону, но что-либо разобрать пока было невозможно. Затем мы могли установить, что за занавесом находилась группа людей, которые довольно весело разговаривали между собой и иногда даже смеялись. Мы с послом перестали разговаривать, стараясь лучше расслышать происходящее за занавесом.
— Как вы думаете, что там происходит? — заинтриговано спросил Бим, готовясь, по-видимому, к ещё одному сюрпризу.
— Похоже, что там находится группа людей, которые оживлённо и приятно общаются друг с другом, — ответил я, начиная узнавать некоторые голоса.
Совершенно неожиданно мне пришла в голову мысль, что приём, с которого я уехал за Бимом, ещё продолжается и что его участники стали ещё веселее со времени моего ухода. Хотя, как я начал догадываться, тот приём начался в другом зале, сейчас по какой-то причине он переместился в помещение, находившееся за стенкой-занавесом, перед которой сидел американский посол.
Теперь я совершенно не мог себе представить, что будет происходить дальше.
Бим начал с нарастающей напряженностью нервничать на своём стуле и смотреть по сторонам в поисках более ясных признаков того, что могло произойти. Затем он замер и всем корпусом вытянулся вперёд в сторону сцены, пытаясь сосредоточиться на неровном потоке голосов, доносившихся из-за стенки-занавеса. Я повернулся вместе со стулом, готовясь лучше увидеть то, что могло перед нами произойти. Мы были единственными зрителями в этом обширном полуосвещённом зале, которые сейчас застыли в напряжённом ожидании следующего действия в затянувшейся драме сегодняшних событий. Прошло несколько долгих минут, прежде чем голоса за стенкой начали постепенно замирать и затем внезапно исчезли. Заинтригованные таким поворотом дела, мы с послом недоумённо переглянулись. Мы чувствовали себя как два зрителя, покинутые в огромном пустом театре, которые на основании голосов и шумов, доходивших до нас из-за занавеса, должны были гадать о том, какой спектакль готовил для нас невидимый и загадочный режиссёр. На несколько секунд вдруг наступило полное безмолвие.
Посол и я снова, испытывая удивление и недоумение, посмотрели друг на друга, когда совершенно неожиданно стена-занавес резко распахнулась, обнажив перед нами ярко освещённую, словно в огнях рампы, фигуру человека, стоявшего на середине края сцены с засунутыми в карманы брюк руками. На несколько секунд эта фигура слегка наклонилась в нашу сторону, с напряжением вглядываясь в относительную темноту возникшего перед ней зрительного зала. Разглядев наконец две одинокие изумлённые тени людей, человек на сцене разразился громким гомерическим смехом. В нескольких метрах позади него с бокалами в руках и улыбками на лицах стояли основные участники приёма во главе с Л.И. Брежневым и А.А. Громыко.
Этот сюрприз-явление Генри Киссинджера на сцене в окружении высшего советского руководства даже для меня, знавшего об их нахождении в здании особняка, оказался полнейшей неожиданностью. Что касается потрясенного этим видением Джакоба Бима, то у него эта картина вызвала состояние оцепенения. В первые секунды он даже никак не мог распознать Киссинджера в фигуре на сцене. Затем он на несколько секунд замер, испытывая тотальное неверие в то, что он видел собственными глазами. В этот момент Киссинджер опустил одну ногу на следующую ступеньку короткой лестницы, спускавшейся к нам в зал, как бы демонстрируя всё ещё не верящему своим глазам послу, что он не призрак, а сам советник по вопросам национальной безопасности президента Никсона во плоти и крови. Следя за движением человека на сцене, Бим даже приподнялся со своего стула и, опираясь руками на стол, весь вытянулся вперёд, в стремлении лучше разглядеть находившуюся перед ним фигуру. Затем он почти рухнул на своё сиденье, не сводя глаз с человека на сцене, но тут же резко поднялся и решительными широкими шагами направился ему навстречу.
Киссинджер продолжал стоять и смеяться в занятой им позе, следя за приближавшимся к нему послом. Джакоб Бим быстро подошёл к первой нижней ступени и, протянув свою руку Киссинджеру, увидел, что тот уже протянул ему навстречу свою, так что рукопожатие могло состояться только на расстоянии вытянутых рук, придавая визитёру из Белого дома вид короля, снисходительно подающего руку своему верноподданному с высоты своего превосходящего положения. Трудно сказать, хотел ли Киссинджер преднамеренно унизить своего посла таким жестом, как это показалось свидетелям разыгравшейся сцены, или оказалось случайным совпадением их телодвижений. После короткого обмена приветствиями Киссинджер пригласил всё ещё приходившего в себя Бима подняться на сцену и встретиться с участниками торжества, начиная с Брежнева и Громыко.
Сейчас посол Соединённых Штатов Америки в Советском Союзе получил ответ, хотя пока ещё в очень общем виде, на вопросы, мучившие его со времени телефонного звонка от имени министра иностранных дел СССР. Киссинджеру, несомненно, удалось добиться потрясающего театрального эффекта от впечатления, которое произвела вся эта история на представителя его страны в Москве. Вот как описывает это событие сам Киссинджер в своих мемуарах:
«До отъезда из Москвы мне предстояло выполнить ещё одно дело: дать брифинг нашему послу Джакоб Бим был настоящим профессионалом, который заслужил признательность Никсона за то, что он сохранял к нему уважение, когда Никсон был не у дел. Во время своего пребывания на посту в Москве Бим выполнял свои обязанности с присущими ему умением, скромностью и тактом. Он вполне заслуживал гораздо лучшего к нему отношения, чем то очевидное недоверие, которое наша странная система правления навязала ему. Он держал себя с достоинством… После того случая я всегда, приезжая в Москву, приглашал его участвовать в переговорах.
На этом мой тайный визит в Москву был закончен».
Несмотря на хорошо известную страсть Киссинджера к драме и театральности, в некоторых случаях он мог позволить себе и определённую долю скромности.
