9
Сыщик Архипов

Мы спустились по узкой лестнице и коридором сначала побежали к выходу на арену, но там нам сказали, что Гамбрини унесли в гримерную. Лина спросила шпрехшталмейстера – послали ли за доктором, и тот доложил, что лично позвонил из конторы по телефону. Тогда мы поспешили к Гамбрини.

Его гримуборная была полна народу. Саламонский сидел в кресле, сгорбившись. У его плеча привалилась к стене Лиза – все еще в своем соблазнительном зеленом трико с блестками. Два униформиста – из тех, вероятно, что принесли фокусника, толкались у дверей. Именно из-за их фигур я и увидел самого иллюзиониста, которого положили на кушетку. Я вспомнил, что еще недавно оставил его лежащим именно на ней. Но если тогда тело и лицо его были расслабленны, то сейчас он был скручен страшной судорогой, которую не смогла ослабить и смерть. А в том, что Гамбрини мертв, не было никакого сомнения.

– Полицию вызвали? – спросил я.

– Полицию? – переспросил Саламонский. – А-а-а-а… Лина, вызови полицию.

Супруга директора метнула холодный взгляд в сторону мужа и, круто повернувшись, вышла.

– И вы, ребята, идите, – обратился я к служителям арены, – вас потом как свидетелей вызовут.

Так в помещении стало посвободней. Но меня беспокоило, что Лиза видит эту страшную картину.

– Мадемуазель, – обратился я к ней.

Саламонский вскинул на меня глаза, но потом, поняв мои намерения, махнул гимнастке рукой.

– Иди, иди и ты. Нечего тут смотреть.

Лиза слегка дотронулась до его плеча – в сочувственном жесте, как бы спрашивая – не стоит ли поддержать его в эту минуту, но Саламонский только печально покачал своей большой гривастой головой. Тогда она повернулась (и я снова не смог удержаться и не посмотреть на талию артистки) и ушла.

Зато в дверь заглянул вдруг Ванька. Карлик покосился на Саламонского и исчез – на его месте возник Дуров. Он был одет к представлению – в белую длинную рубаху из шелка с яркими помпонами вместо пуговиц. На голове его была белая же шапочка. Но грим на лицо он еще не клал. Очень странно было видеть его в таком костюме, но без грима.

– Альберт Иванович, – позвал он.

– Что? – обернулся Саламонский.

– Полицию вызвали?

– Да.

Дуров медленно подошел к телу Гамбрини и посмотрел в лицо покойника. Потом снял свою шапочку и перекрестился.

– Бедный Артур…

– Идите, готовьтесь к выходу, – грубо сказал Саламонский, не глядя на Дурова.

Тот взглянул на меня и развел руками. Потом, ни слова не говоря, вышел из двери. Но тут же в дверь протиснулся высокий мужчина в сером костюме и с кожаным саквояжем в руках.

– Добрый вечер, Альберт Иванович, что с Гарибяном?

– Здравствуйте, доктор, – ответил Саламонский, не вставая. – Вот. Умер.

– Как это произошло?

Пока Саламонский рассказывал об обстоятельствах смерти Гамбрини, а доктор приступал к осмотру покойного, я, как можно, огляделся и увидел стакан, из которого иллюзионист пил свое лекарство при нашем прощании.

– Доктор, – сказал я, – посмотрите остатки жидкости в этом стакане. Гамбрини недавно пил из него какой-то препарат от астмы. Может быть, он просто не рассчитал дозу?

Доктор взял у меня стакан и понюхал.

– Вы видели, как он пил лекарство?

– Да.

– Откуда он его наливал? Из бутылки? Из пузырька?

Я припомнил:

– Из какого-то пузырька.

– Думаю, – сказал доктор, – нет, почти уверен, что это экстракт эфедры хвощевой. У Артура была астма, и я лично прописал ему этот препарат. Я помню.

– Не мог он выпить слишком большую дозу?

Доктор пожал плечами.

– Безусловно, это не отравило бы его. Экстракт вовсе не так силен. Увы, я не полицейский врач, моя специализация – это живые, пусть и заболевшие люди. Переломы, ушибы – да. Но тут, – он указал на Гамбрини, – тут не моя специализация. Альберт Иванович, вы полицию вызвали?

– Да вызвал, вызвал, – пробурчал Саламонский, – сейчас уже приедут.

– Тогда я пойду, – сказал доктор, – мне надо конюху Масличкину перевязку сделать. Счетец я пришлю вам, Альберт Иванович? Вы уж не забудьте распорядиться.

– Хорошо, – мрачно кивнул директор.

Как только доктор ушел, Саламонский живо повернулся ко мне и спросил:

– Значит, вы были перед представлением у Гамбрини? О чем вы говорили?

– О «смертельных номерах».

– И что он сказал?

– Что это – не он.

– Да уж… – Саламонский откинулся на спинку кресла. – Бедный Артур… Он что-то чувствовал?

– Что вы имеете в виду?

– Он чувствовал, что… что с ним случится вот это?

– Да. Он чувствовал.

Саламонский вздохнул. В этот момент послышались шаги, и в комнату вошел человек небольшого роста в пальто. За ним ввалились еще двое верзил.

– Здрасьте, – сказал человек, – Ну что тут у вас?

– Вы кто? – спросил Альберт Иванович.

– Я из сыскной полиции. Моя фамилия Архипов. Захар Борисович. С кем имею честь?

– Саламонский Альберт Иванович, директор.

– Очень приятно. А вы? – сыщик повернулся ко мне. – Впрочем, вас я знаю, господин Гиляровский. Можете не представляться.

– Откуда?

– Служба-с, – усмехнулся Архипов, – вы, как всегда, раньше полиции прибыли?

– Я пишу статью о подготовке новогоднего представления, – сказал я, поглядев на Саламонского. Тот кивнул.

– Удачно попали. Петров, – сыщик повернулся к одному из своих сопровождающих, – сбегай, посмотри, там Зиновьев не приехал?

– Есть!

– Это наш врач, – пояснил Саламонскому Архипов. – Вы, господа, пока скажите мне, где я смогу вас найти после осмотра, чтобы снять показания. И разрешите нам тут пока осмотреться.

Саламонский сказал, что следователь может нас найти в директорском кабинете. После чего мы вышли.

Уже в кабинете Саламонский, ничего не говоря, налил из давешней бутылки «Курвуазье» себе и мне почти по полному бокалу и закурил новую сигару.

– Пока мы ждем, – сказал он, – хочу вас попросить.

– О чем же?

– Пять лет назад вся эта история со «смертельными номерами» сильно ударила по цирку. Конечно, публика валом валила – ей это все щекотало нервы. Понятно! Но вот несколько хороших артистов разорвали свои контракты. А уж от полиции я натерпелся… – Он выпил чуть не половину своего бокала. – И вот этот кошмар возвращается. Полиция! Сыщики! В прошлый раз они так ничего и не нашли. И в этот – я уверен – не найдут ничего. А вот вы, Владимир Алексеевич… Вы можете.

– Почему вы так уверены?

– Я чувствую. Полиция скована правилами и своим положением. А вы, как журналист, нет.

– Позвольте не согласиться, – сказал я сурово, – хорошего же вы мнения о нас! Мы вовсе не такие уж проныры и щелкоперы, как нас теперь принято называть. Есть те, кто позорит нашу профессию, выдумывая кровавые и скабрезные подробности. Но не надо по ним судить всех журналистов! В конце концов, даже Толстой писал для газет! А уж он-то не прощелыга, не правда ли?

– Я не про это, – прервал меня Саламонский, – наши не станут откровенничать с фараонами. А вот с вами они говорить будут. Вы – свой. Только вы и сможете все это… распутать.

– Ага, – сказал я, – вы, Альберт Иванович, хотите, чтобы я расследовал все это дело?

– Не просто расследовал, но – и это главное – предупредил новые убийства!

– Ну и ответственность вы на меня взваливаете!

– Согласны?

Я подумал – откажусь, значит, позволю мерзавцам и дальше устраивать «смертельные номера». Совесть моя будет совсем не чиста. Но если соглашусь, а не смогу предотвратить – тогда что? Буду вдвойне виноват – не только перед своей совестью, но и перед теми артистами, чьи жизни не сберег…

– Может быть, вам назначить награду? – спросил как бы невзначай Саламонский, пристально глядя на меня из сигарного дыма. – Какой гонорар вы хотите получить?

Я выдохнул и опрокинул весь коньяк в глотку. К черту!

– Мне ваших денег не надо, – сказал я твердо, глядя ему в глаза. – Но дело трудное. Если не справлюсь – не обессудьте.

– Какое! – ответил директор. – Ни единого слова обидного от меня не услышите. Я понимаю ваше сомнение. Так что? По рукам?

Он протянул мне свою огромную лапищу. И я пожал ее.

Тут дверь открылась, и на пороге появился сыщик Архипов.

– Ну-с, – бодро сказал он, – господа, дела принимают все более неожиданный оборот!