Генерал-майор Иван Антонович Думбадзе одновременно совмещал две должности: командующего 2-й бригадой 13-й пехотной дивизии и ялтинского градоначальника.

Назначение на гражданский пост тогдашний полковник получил осенью 1906 года, когда Таврическая губерния, как, впрочем, и вся Россия, была охвачена революционными настроениями. К тому времени на его мундире уже красовались два ордена Святой Анны II и III степени (с мечами и бантом). Командир 16-го стрелкового Императора Александра III полка не раз лично бросался в рукопашные атаки против горцев, грабивших Закавказье. Результатом этого были два серьезных ранения.

С тех пор прошло уже шесть лет. На смену одному губернатору пришел другой, а генерал все так и оставался ялтинским градоначальником. За этот период он фактически превратился в уездного диктатора. Ничто не происходило в городе без его согласия. Он высылал неблагонадежных лиц, запрещал выход «вредных» газетных статей, обязывал редакторов печатать только те материалы, которые считал полезными, сам принимал к разбору гражданские иски и выносил по ним решения по собственному разумению; лично мирил мужей и жен, решившихся на развод, и даже разработал циркуляр «О соблюдении благочиния в купальных местах». В том наставлении «хозяин» указывал, в каком именно виде разрешается появляться на пляже и как надобно себя вести во время купания. Естественно, вся эта унтер-пришибеевщина не могла понравиться либеральной части общества, и «свободолюбивые газеты», находящиеся за пределами Ялтинского уезда, стали кричать о злоупотреблениях «крымского феодала». А обнаглевшие от безнаказанности революционеры напечатали ультиматум: либо полковник подаст в отставку, либо он будет приговорен к смерти. Узнав об этом, градоначальник тотчас же дал интервью «Ялтинскому вестнику», в котором заявил, что он вообще-то и сам собирался уйти на покой и даже заготовил по этому случаю рапорт, но теперь, после прозвучавших в его адрес угроз, он изменил свое решение и остаток дней посвятит службе на благо Царя и Отечества. Такой смелости «боевики-эсеры» ему простить не могли.

И 26 февраля 1907 года с балкона дачи, принадлежащей киевскому антрепренеру Новикову, которая располагалась близ Ялты, в коляску градоначальника революционер-фанатик бросил бомбу. Прогремел взрыв. В предсмертных муках на земле корчился кучер, хрипели раненые лошади, а Думбадзе отделался легкой контузией, лишившись… козырька фуражки. Не раздумывая, полковник выхватил наган и бросился задерживать преступника. Понимая, что от преследования не уйти, террорист выстрелил себе в рот.

Тут же генерал приказал выгнать на улицу обитателей дачи и поджечь ее. Деревянное строение сгорело дотла всего за несколько минут. Так он показал, что ожидает тех, кто дает пристанище бунтовщикам. После этого в Ялте надолго установился мир и порядок, а градоначальник к уже имевшимся должностям получил еще одну — Высочайшим Соизволением он был назначен управляющим летней резиденцией Государя в Ливадии. Столыпин, узнав об этом происшествии, приказал выплатить незадачливым хозяевам сгоревшей недвижимости компенсацию из средств Министерства внутренних дел, но ругать Думбадзе он не стал. Да куда там! Сам Император благоволил генералу и не раз заявлял приближенным, что если бы в 1907 году у него было бы несколько таких людей, как ялтинский градоначальник, то, возможно, события развивались бы совсем иным образом.

Утро нового дня генерал встречал в своем кабинете с неизменным стаканом чая в серебряном подстаканнике. Еще с вечера ему готовились сводки происшествий, списки подозрительных лиц, заехавших в город, а также подавались газетные статьи сомнительного содержания. Но сегодня Ивана Антоновича волновало только одно сообщение: «Вчера, 19 марта, в два часа пополудни в гостинице «Гранд-отель» под фамилией Никонов поселился «святой старец» Григорий Ефимович Распутин. Вместе с ним прибыл его секретарь — Арон Симанович. Указанные постояльцы проживают в разных номерах. Комнаты оплачены на неделю вперед».

«Волочится за Государем точно облезлый хвост, — раздраженно подумал генерал. — Мало ему скандалов в столице, так он еще и сюда пожаловал. А ведь понимал, куда ехал! Знал, что я терпеть его не стану, потому чужим именем и назвался. — Градоначальник отхлебнул горячий, как уголь, чай и задумался: — А может, нет худа без добра? А что, если, пользуясь случаем, поставить в этой затянувшейся истории точку? Большую и жирную. Вся Россия спасибо скажет!»

От внезапно пришедших мыслей его даже в жар бросило. Генерал резко поднялся и зашагал по комнате, чувствуя, как застучало в висках. В таком возбужденном состоянии последний раз он находился во время преследования террориста, пустившего себе пулю на даче Новикова. «Допустим, приглашу эту скотину осмотреть новое творение Шервуда — замок Ласточкино гнездо. И во время экскурсии подойду вместе с ним к самому краю. Мол, посмотрите, Григорий Ефимович, какая пропасть под ногами. А там… оступится «старец» ненароком, с кем не бывает? Ни один судебный следователь моей вины не докажет. В таком деле главное, чтобы не было поблизости посторонних, потому как эти самые свидетели и есть первая опасность».

Думбадзе подошел к окну и задумался: «Свита сопровождения все равно будет рядом. И наверняка найдется какой-нибудь очкастый гаденыш с толстыми линзами, который разглядит то, что ему не следовало… Другой вариант — предложить этой сибирской бестии прогулку на катере. Выйдем в открытое море, да и выбросим самозванца за борт! Опять же — «выйдем», «выбросим» — это значит придется иметь несколько помощников? А если во время следствия они сдрейфят? К тому же знаю я этих столичных судебных следователей по особо важным делам: в глаза улыбаются, чай с конфетами предлагают, папиросками угощают и вопросы задают совсем на первый взгляд безобидные. Но замечаешь случайно, что этот опрятный чиновничек сверлит тебя исподтишка глазами, будто зубной техник буравчиком. Вот тут ты и понимаешь, что уже давно, оказывается, висишь у него на крючке, точно проглотивший наживку карась… Опытный рыбак знает: все рыбьи разговоры начинаются с пузырей, а заканчиваются добрым форшмаком, — горько усмехнулся офицер. — Ладно. А что, если использовать этого поручика, прибывшего недавно из дальнего гарнизона? По-моему, он искренне восхищается мной. Да и к тому же тайно посещает местное отделение Союза русского народа. Спасибо, единомышленники донесли. Вот уж ирония судьбы! Он — грек, я — грузин, и оба — истые радетели русской нации! Надо сегодня же издать приказ о переводе его в штаб. Кстати, это неплохой повод для беседы. Поговорю, прощупаю его. А там уж и решу — сгодится или нет. Будем считать, что один помощник у меня уже имеется. Но какова будет реакция Царя на известие о смерти Распутина? Александра Федоровна, понятное дело, впадет в истерику — как же! — душегубы ее ангела-хранителя порешили!..»

Думбадзе вынул из кармана миниатюрный черепаховый гребень и, расчесав пышные усы, плавно переходящие в бакенбарды, улыбнулся — вспомнил шутку своей молодой жены о чудодейственной силе гребня, который наталкивает на верные мысли — стоит только провести им по усам. «Торопиться не следует. По крайней мере, неделя у меня точно есть. В воскресенье, на Великую Пасху, я приглашен к Государю на обед. Вот и попытаюсь прощупать его отношение к этому мужику. Вдруг удастся убедить Николая Александровича, что нахождение при дворе Распутина вредно сказывается на авторитете великодержавной власти? Хорошо бы. Тогда и грех на душу не придется брать».

Иван Антонович всей душой любил Царя. Он помнил, как три года назад Его Величество — командир батальона в чине полковника — изволил потребовать походное обмундирование и снаряжение рядового пехотинца из подчиненного градоначальнику 16-го стрелкового полка. А потом, в полной амуниции и с солдатской винтовкой за плечами, имея с собой 120 патронов и баклагу, наполненную водой, Государь один совершил двухчасовой марш-бросок в окрестностях Ливадии, пройдя более десяти верст. По пути ему встретился ехавший навстречу поручик. Николай Александрович, облаченный в мундир рядового, установленным порядком отдал ему честь, но последний, в нарушение устава, даже не удостоил «солдата» легкого кивка. Свою ошибку офицер понял уже через несколько саженей, когда его двуколка была остановлена казачьим разъездом из дворцовой охраны. Позже Государь выразил свое неудовольствие командиру полка тем, что его офицер не следовал уставу, однако попросил его не наказывать.

Думбадзе снова сел за стол и принялся просматривать свежую прессу. Взгляд выхватил из газетного текста сообщение «Венского телеграфного агентства»: «Итальянский военный флот в составе 27 кораблей вошел в Дарданеллы и начал обстреливать турецкие береговые укрепления. Ответным орудийным огнем с крепости потоплен итальянский крейсер. Потери турецкой армии: один раненый солдат, одна убитая лошадь и сгоревшая пустая казарма».

Как старый солдат, получивший за храбрость в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов звание поручика, генерал очень остро переживал разгоравшийся на Балканах конфликт между Константинополем и Римом. Он ясно понимал, что братья по вере — болгары, сербы, черногорцы и греки, видя слабость Турции, уже были готовы уступить соблазну и добить раненого «османского зверя». И тогда до мирового пожара оставался всего один шаг. А кто его сделает первым — Австро-Венгрия или Россия, — уже не имело никакого значения. О том, что именно Григорий Распутин предостерег Государя от опасной военной авантюры, ялтинский градоначальник не знал.