Августа 9 дня, два часа пополудни, +18° С.
В парке дачного поселка Озерки
Ездить за город летом – манера сугубо вредная. Нет там ничего хорошего. Деревьев и в городе достаточно, а воздуха и так полные крыши. Если уж отправляться на природу, то по крайней нужде. Скажем, спасти семейство от тюрьмы, а себя – от неминуемого заточения. Смешно сказать, осталось меньше восьми из отведенных часов.
Между тем пролетка катилась размеренной рысью. Родион Георгиевич посматривал по сторонам, отмечая, как быстро каменные дома уступают улицы деревянным.
Доехали раньше срока. Полученную фору Ванзаров использовал, чтобы тщательно осмотреть место встречи. Кленовая аллея находилась поодаль дачных домиков. Еще не глушь, но место тихое, крутом кусты, небольшой лесок со всех сторон прижимает хоженую тропинку. Шагах в тридцати дорожка резко сворачивает, идущего оттуда не увидеть – зелень заслоняет. Можно появиться внезапно. За деревьями просматривалась гладь озерка. Где-то слева остались железная дорога и дача, которую семейство Ванзаровых так счастливо сняло в мае.
Надо сыскать местечко, чтобы не быть застигнутым врасплох. Но надежного уголка не нашлось. Как не вставай к дереву, все равно окажешься уязвим. Лучшее укрытие – движение. Причем по траве, чтобы шорох битого кирпича, обильно покрывавшего аллею, выдал идущего.
Коллежский советник сошел с тропинки и, старясь не цеплять ветки кустов, мягко двинулся по зеленому пологу, не забывая оглядываться.
За поворотом раздался хруст быстрых шагов. Кто-то изрядно торопился и не думал скрываться.
Родион Георгиевич замер, прикрытый веткой смородины.
На излучину дорожки легла тень. Солнце, ушедшее с зенита, светило неизвестному путнику в спину. Серое пятно выдало невысокий рост. Наконец явился и он сам.
Ванзаров отбросил ветвь и шагнул на тропу войны:
– Что вы здесь делаете?
Путник шарахнулся и в ужасе заслонился тертым портфельчиком. Но уяснил, что повстречал не лесного разбойника, а чиновника полиции, и выдохнул облегченно:
– Фу, напугали…
– Могу ли знать, для чего оказались тут? – строжайше повторил Родион Георгиевич.
– Прибыл, как приказали, – доложил Николай Карлович и поправил сбитый галстук. – Прямо со службы прилетел.
– Каким образом я вас вызвал?
Господин Берс торопливо расстегнул портфель и вынул лист:
– Доставил курьер, прямо на Фонтанку.
– Позвольте…
Под грифом сыскной полиции разместился машинописный текст:
Господин Берс! Прошу вас прибыть к 2-м часам на кленовую аллею, что невдалеке наших дач, сразу за озером. Дело срочное и касается судьбы вашей племянницы. Мне удалось установить, откуда исходит угроза. Требуется ваше присутствие.
Та же рука грубо сфальсифицировала подпись и.о. начальника сыскной полиции. И буковку «а» напечатали как надо – с известной царапиной.
Берс принялся торопливо оправдываться:
– Вчера же сказали, что понадоблюсь… У меня и мысли не закралось… Бросил все и примчался… Меня отпускать не хотели, начало дня… Извозчик десятку содрал…
– Уезжайте немедленно. Здесь может быть опасно: – Ванзаров скомкал письмо и сунул в брючный карман. – Чтоб духу вафего не было! Отправляйтесь домой, заприте дверь и ждите моего визита. Вам ясно? Не задерживаю…
Николай Карлович уставился в землю и заявил:
– Никуда не поеду…
– Что там бубните?
– Остаюсь до конца! – теперь уже гаркнул коллежский асессор, и добавил тише: – С вами… Что бы ни случилось… И гоните сколько угодно… С места не тронусь.
В маленьком чиновнике вдруг открылась удивительная сила воли. Такое, знаете ли, преображение: был никем, а стал всем. Просто другой человек. Родион Георгиевич шагнул к нему:
– Уверены?
– Никаких сомнений! – доложил Берс.
– Силенок хватит?
– Разумеется. Плохо меня знаете!
– В таком случае… Позвольте пожать вафу храбрую руку!
Николай Карлович расцвел, как барышня, и скрестил ладонь в мужественном рукопожатии. Ванзарову даже пришлось мягко вытаскивать кисть.
Берс немедленно приосанился, ухватил портфель и осмотрел растительность. А Родион Георгиевич тихонько потер подушечки пальцев, словно купюры пересчитывал.
– Кого ждем-с? – деловым тоном осведомился Николай Карлович.
– Наверное, уже никого. – Ванзаров улыбнулся одной из самых приятных улыбок, когда пышные усы встают кошачьим хвостом. – По правде говоря, надеялся увидеть убийцу.
– Только предполагаете, кто он? Вчера, кажется, уже знали…
– Знаю его под псевдонимом «Антон Чижъ».
– Автор уголовного романчика? – изумился Берс. – Не путаете?
– Ничуть. У меня есть его портрет.
– Не может быть! Покажите!
Из глубин явилась помятая фотография и была предъявлена любопытствующему чиновнику.
– Но позвольте, здесь только князь да Петр Александрович… – с сомненьем проговорил Берс.
– Гляньте вот сюда… – Палец коллежского советника уткнулся в нижний уголок снимка.
– Где?
– Да вот тут, отражение в крохотном зеркальце…
Берс приблизил карточку, покрутил так и эдак и признался, что ничего не находит.
– По-моему, там вообще нет никакого зеркала, – закончил он.
– А вот я вижу то, чего нет на самом деле.
В лице Николая Карловича случилась перемена: исчезло мягкое и чуть глуповатое выражение, даже милые морщинки у глаз как будто разгладились.
Среди кленовой аллеи стоял все тот же мелкий чиновник в потертом сюртуке и с нелепым портфельчиком, но стал он другим. Налетел легкий, уже осенний ветерок.
– О чем это вы? – спросил Берс незнакомым, ломаным голосом.
– Разве не ясно? Такой умница, а простых вещей не понимаете… – Ванзаров укрыл от греха подальше драгоценный снимок. – Так здравствуйте, Антон Чижъ…
Коллежский асессор быстро отступил.
– Не бойтесь, у меня ни оружия, ни ручных цепочек, – совершенно спокойно признался Ванзаров. – И поединков устраивать не намерен.
– Как узнали? – Берс цепко следил за каждым движением спутника.
– Ну, начать с бани… – Родион Георгиевич сорвал листик и понюхал: уж небо осенью дышало. – Не верю в приведения, стало быть, соверфить нападение на господина Берса мог только один человек: господин Берс. Окунулись в лохань с кипятком, упали на пол и давай играть сценку. Только ведь не учли, что лежать надо на спине, так бы дуфила опытная рука, а вы на животе кувыркались, потому что кожа саднила после кипятка…
– Дальше…
– Любовь к пифущим мафинкам. Ладно, отправили письмецо мне, так ведь сколько еще! И барону Фредериксу, и статейки в «Новое время», и приказы передать труп в академию, и записку от покойного Выгодского, да и нынефнее приглафение…
– Не вижу, при чем здесь я.
– Логика простая, – Ванзаров отпустил листок по ветру. – Во-первых, когда я попросил напечатать слово «аякс», так резво бросились исполнять, что сомнения отпали – умеет. Откуда навык? В присутствии у вас мафинки нет, вам полагается документы расписывать пером. И все же умеете. Я в этом окончательно убедился только что, как руку пожал: подуфечки-то вафи с мозольками. Такие зарабатывают, когда сутками стучат по клавифам старенькой мафинки, у которой и буквы потерты. Например, на «а» – трефинка.
– Да, это промах. – вдруг согласился Берс. – Чему еще поучите?
– Логике… В бане не признали Петра, потом оправдались очками, дескать, не вижу дальфе своего носа. А в тенистом лесу так внимательно разглядывали фото, что про очки и забыли. Отсюда вывод: врал господин чиновник, что не знает Петра, врал, что слаб глазами, а значит, скрывает, что знает куда больфе. Например, о содалах.
– Занервничал в Соболевских, сам не знаю что нашло… И нападение глупо разыграл… Но, прошу вас, продолжайте… Доставляете истинное удовольствие.
Ванзаров слегка поклонился.
– Не меньфее, чем вы… – светски парировал он. – Ефе логика. Я как выфел из особняка князя, так и ляпнул: «знаю, кто убийца». Вам о трех трупах известно, так ведь? Но вот незадача: не интересуетесь вовсе, о чьем убийце фла речь. Что бы спросил непричастный? Он бы спросил: «Убийца кого?» Что из этого следует? Только два вывода: или, знаете каждого из убийц, или все сделал один человек, который вам хорофо знаком.
– А ведь верно, – усмехнулся Берс – Подлая деталь. Но четыре промаха еще не улика?
– Опять вступает Сократова логика. Николай Карлович находит у себя на столе роман, написанный «Антоном Чижом» и неизвестно как изданный. Он дает прочесть племяннице, барыфня горит желанием познакомиться со мной и служить сыфиком. Я, натурально, отказываю. Что в остатке? Господин Берс познакомился со мной. А почему же он не хочет знакомиться на даче, ведь это так просто? А потому, чтобы моя супруга не обмолвилась, про Петра Александровича Ленского или случайным смущением не выдала его. Что для этого надо? Чтобы я не разговаривал с супругой, а лучфе всего не появлялся на даче. Как этого добиться? Уверить меня, что я рогат. Дальфе ссора и разрыв. Пусть временный. Кому это выгодно? Только господину Берсу. А зачем господину Берсу это надо? Чтобы лично помогать в розыске убиенного князя. На правах недавнего знакомого.
– Поразительно, как просто! – с легкой досадой сказал Николай Карлович.
– Но это ефе не все! – Родион Георгиевич опять нанес урон природе, оборвав ягодку ежевики. – Господин Берс прилагает героические усилия, мы за день ловим преступника, и тут Менфиков гибнет так, что и не придумаефь – словно на него морок навели. Как такое возможно? Пока нет ответа. Но идем дальфе. Извозчики, которые возят несчастного «чурку», дают фантастические показания: якобы сначала труп сопровождает моя супруга, а потом – Одоленский. Как такое возможно? Оказывается, очень просто. Стоит овладеть гипнозом и показать фотографию нужного лица, как «ванька» с заплетаюфимся языком отбарабанит словесный портрет лучфе филера! Далее…
– Достаточно, – резко оборвал Берс. – Будем заканчивать.
Ванзаров раздавил ягоду, под пальцами брызнул кровавый сок.
– Я только коснулся захватываюфей истории, – укоризненно сказал он. – Впереди столько поразительных открытий. Неужели не интересно?
– Как жаль, что такой ум не с нами, – торжественно и печально произнес коллежский асессор. – Сколько бы вы могли совершить.
– Никак, хороните меня?
Николай Карлович выронил портфель, вытянул руки, как привидение и монотонным голосом стал бубнить:
– Слушай мой голос… слушай только мой голос… Ты слышишь только мой голос… Подчиняйся ему… Тебе тепло… тебе хорошо… Я твой голос… Спать… Спать… Тепло в руках… Ты снова маленький мальчик… Рождество… Елка… Тебе уютно и тепло… Ты будешь жить, но ничего не вспомнишь…
Ванзаров, стоявший до сих пор совершенно прямо, покачнулся, зашатался, подломил колени, шлепнулся задом на траву и свалился ничком в куст.
Берс осторожно приблизился, склонился и, водя над телом руками, монотонно повторял заклинание.
Разразился хруст ломаемых веток, и на аллее показался низенький господин с перетянутой талией. Он вскинул револьвер и почти не целясь, выстрелил. Маленький чиновник рухнул в траву.
А из куста вскочил живой и здоровый Ванзаров и отчаянно закричал:
– Что наделали! Я же приказал ждать! Я почти раскусил его! Николай Карлович захлебывался в собственной крови.
Коллежский советник упал пред ним на колени и бережно повернул лицо к небу.
– Вы признаетесь? – вскричал он.
– Да, я убийца – еле слышно прошептал умирающий. – Прошу вас, позаботьтесь о племяннице, она ничего не знает, бедная Антонина! Это я… Это все я… Я хотел стать Наполеоном, Ницше, великим человеком, а умираю в пыли! Все, что вам нужно, находится в моем портфеле…
Николай Берс вздрогнул всем телом и испустил дух. «Из кустов вышел смиренный Лебедев, печально склонился над телом, даже не пощупав пульса и не проверив дыхание:
– Великий преступник! Но людскому суду более не доступен!
Виноватый Джуранский был недвижим, а Ванзаров в отчаянии рвал на лице усы. И лишь великий и коварный злоумышленник стеклянным взором смотрел в небеса».
