Августа 8 дня, около полуночи, +16° С
Бюро судебной экспертизы Врачебного комитета
министерства внутренних дел,
Набережная реки Фонтанки, 16

Рассвет не спешил к спящей столице с востока. Над площадями и проспектами, реками и каналами, дворами и помойками, лавками и рынками полновластно царила ночь, потревоженная редким прохожим, одинокой повозкой да стуком каблуков бессонных городовых. Город дремал, укрывшись темными окнами.

Аполлон Григорьевич отдернул шторы, век нестираные, распахнул створки и настежь открыл дверь в лабораторию:

– Сквозняков бояться – в полиции не служить! – громогласно заявил он.

Дальнейшие приготовления выглядели грандиозно. Вся лабораторная посуда: колбы, склянки, реторты, горелки Бунзена, змеевики и прочее наследство алхимии – была убрана на пол и даже вынесены в коридор. Шкафы с уликами, скопленными в бесчисленных делах, завесили плотными одеялами, а невообразимую коллекцию всяческих предметов – от финского ножа до горшка с засохшим тропическим растением рассовали по углам. В результате трудов трех сотрудников сыскной полиции уютное гнездышко криминалистки, к которому не рискнула бы прикоснуться даже самая смелая горничная, приобрело уныло-пустой вид. Лабораторная столешница бесстыдно открыла следы химических опытов.

– Миленько, но и бедненько, в вашем духе, Ванзаров! – выразился хозяин, печально оглядев осиротевшее помещение.

Разгоряченный Родион Георгиевич позволил не надеть сюртук и лишь отряхнул брюки:

– Взрывная волна уйдет в окна, и осколков поменьфе… В худфем случае.

– Учтите, на место все сами вернете.

– Непременно.

– И зачем я только поддался!

– Затем, что умный человек и понимаете, с кем имеем дело.

– Там видно будет. – Лебедев облачился в кожаный фартук, сунул в зубы сигарку и величественно махнул рукой: – Ротмистр, вносите.

Мечислав Николаевич вернулся из коридора с расписной коробочкой, неся ее на вытянутых руках, как полную чашку. Ювелирное украшение перешло в руки криминалиста и поместилось в центре стола. Взлетели расписные жар-птицы, открыв серебряную пичугу на шарообразном постаменте.

– А ну-ка, господа, отошли в угол и присели на пол. – скомандовал Аполлон Григорьевич.

Джуранский безропотно последовал за начальником, хотя счел подобную осторожность безобразно неприличной для кавалерийского офицера и даже граничащей с трусостью.

Между тем Лебедев вооружился сильной лупой и скрупулезно осмотрел ювелирное произведение. Следов постороннего вмешательства не обнаружил. Затем, перевернув феникса, пристроил к бархатной наклейке тончайший скальпель и осторожно ее отделил. Открылось дно со следами приставшей ткани.

– Здесь затычка припаяна, – сообщил он, осторожно ведя острием по бороздке. – Открыть невозможно. То есть, возможно, если распилить. Приступаем?

Предложение было отвергнуто.

– Как определить, есть что-то внутри или нет? – спросил Родион Георгиевич, поднимаясь с корточек.

Лебедев самодовольно скрестил руки:

– Эх, коллега, в гимназии надо было физику учить, а не греческую философию, да! Что бы вы без меня делали!

Аполлон Григорьевич кое-как разыскал в ужасающем беспорядке аквариум, приказал Джуранскому наполнить его водой и повторил с фигуркой опыт Архимеда. После чего взвесил птичку на лабораторных весах и уселся за расчеты в благоговейной тишине.

Коллежский советник и его помощник не смели шевельнуться, следя за рождением математического чуда при помощи счета столбиком.

– Итак, двоечники… – Криминалист торжественно поднял листок с цифрами. – Учитывая плотность серебра и чистый вес, а также вычтя караты бриллиантов, каковых имеется ровно тридцать три, однозначно можно сделать вывод: бюстик должен быть пустотелым. Однако сложнейший эксперимент в виде постукивания показывает нам обратное. Из чего делаем строго научный вывод: нутро птички набито веществом, отличным от металла. Если наугад взять пироксилин, посчитать примерный вес, который может поместиться, сложить с чистым весом серебра – получатся схожие цифры. Пересчитать желаете?

Внезапно Джуранский шагнул к птичке и сжал ее в кулаке.

– Господа, я проверю. Прошу вас последовать в укрытие, – сказал он, отступая к стене.

С внезапной прытью Лебедев поймал руку ротмистра, сжал стальным захватом и рявкнул:

– Смирна!

Условный рефлекс сработал – бывший кавалерист замер. Этой секунды хватило, чтобы вырвать птичку.

– Геройствовать вздумал? – заорал Лебедев, прижимая фигурку к фартуку. – А потом кишки соскребай со стен?

Ротмистр побледнел, скулы заходили, а кончики усиков задрожали. Он спрятал руки за спину и еле сдерживал удила.

Схватив криминалиста под локоть, Ванзаров отволок его в коридор и лишь там прорычал:

– Не понимаете разве, он же вину загладить надумал! Эх, вы…

Аполлон Григорьевич поупирался, но остыл быстро. А дипломатические усилия коллежского советника привели к полному примирению. Горячие натуры пожали друг другу руки. Как раз под бой настенных часов.

– Что будем делать? – тревожно спросил Лебедев. – Осталось пять часов…

– Может, не возвращать Кортману? – предложил Джуранский. – Скажем, что изъяли в интересах розыска.

Родион Георгиевич прикрыл источник раздоров:

– Не вернуть – значит, упустить убийцу.

– Ну, тогда я не знаю… – И криминалист пораженчески поднял руки. – Тут чудо требуется.

Ванзаров решительно затянул галстук, надел сюртук и шляпу:

– Чудо – это не фокус. А вот где извозчика сыскать в этот час?