Глава 9
Ежи Пехур
Когда Яна Новца привели в подвал полицейского морга, он сначала ахнул и закрыл лицо руками. Потом отнял руки и сам сделался похож на мертвеца. Вся его высокомерная снисходительность исчезла. Перед Лыковым стоял старый и очень напуганный человек.
— Я не убивал этого юношу, — сказал он. — То правда. Я лишь спрятал тело. По приказу пана Нарбутта.
— Нарбутта? — поразился Алексей.
— То так.
— А кто убивал?
— Ежи Пехур.
— Расскажи все, что знаешь. Ты видел смерть подпоручика Яшина?
— Нет. Его привезли уже мертвого, ночью. Он сильно страдал перед смертью, то было видно. Велели закопать. У меня большой двор, самый большой на всей Бураковской. И нет болтливых в семье. Я закопал.
— Кто такой Ежи Пехур? Сказывай, старая тварь!
— Я скажу то при пане Нарбутте.
— Твоего Нарбутта ждет тюрьма! Говори мне, сейчас же!
— Нет, — сразу замкнулся Новец-старший. — Пожалейте мою семью и не спрашивайте о нем.
— Тебя переведут в Цитадель, и там ты все расскажешь. Лучше сообщи здесь и сейчас. Это зачтется на суде.
— Нет. Если я скажу о Пехуре хоть слово, он казнит всех нас. То страшный человек. А его боевцы — сущие звери. Они молодые, людская жизнь для них не стоит и гроша. Боев цы смотрят Пехуру в рот: что он велит, то и делают. Скажет: прыгайте в Вислу — прыгнут. Покажет пальцем — и они зарежут сто человек. И все за Великую Польшу…
Старик действительно не сказал больше ни слова. Лыков и запугивал, и уговаривал — ни в какую!
Пора было принимать меры. Когда Алексей подъехал к знакомому дому на Маршалковской, минуло два часа ночи. Он принялся энергически колотить в дверь. Через минуту, ни о чем не спрашивая, ему безбоязненно отворили. На пороге появилась рослая фигура Гриневецкого. Он был в халате, голова всклокочена, на заспанном лице — волосяные подусники.
— Алексей Николаевич? Что случилось?
— Дозвольте сначала войти.
Шлепая по полу босыми ногами, Эрнест Феликсович провел Лыкова в гостиную и зажег лампу. Алексей протянул ему лист бумаги.
— Вот, прочтите.
— Хм… Рапорт Буйного? Помню этого молодца.
Надворный советник изучил справку и вернул ее своему временному помощнику.
— И из-за этого вы меня разбудили?
— Вы, Эрнест Феликсович, видать, не поняли. Никакой Яшвиль у Новца никогда не жил. А мыльница, что я обнаружил на Бураковской, действительно принадлежала подпоручику Яшину. Как я и предполагал.
— Ну и что с того? — хлопал глазами не до конца проснувшийся Гриневецкий.
— А то, что титулярный советник Нарбутт меня обманывал. Запись в домовой книге Яна Касъера подделана — им или Степковским по его приказанию. Нарбутт покрывает убийц, а возможно, сам является одним из них. Нужно срочно его арестовать.
— Здрасьте! — тут же встрепенулся начальник отделения. — Витольда Зеноновича арестовать? Он — убийца? У вас что, Лыков, совсем голову снесло?
— Моя голова на месте. А вы следите за мыслью, господин надворный советник.
— Я слежу! Я еще как слежу! Вы давно уже роете под нас яму!
— Так вот. Как видно из справки, Яшвиль у Новца не проживал и мыльницу, стало быть, забыть там не мог. Это понятно?
— Ну, пусть и так. Дальше-то что?
— Я показал находку вам двоим и сказал, что поеду с ней в «Павяк». Нарбутт тут же попросил меня прихватить с собой Степковского. Якобы чтобы тот передал больному старику пояс из собачьей шерсти. Помните?
— Помню. Вы разве тогда не вместе уехали?
— Нет. На подъезде меня перехватил курьер от обер-полицмейстера, и я велел старшему агенту ехать без нас. Видимо, Нарбутт попросил генерала задержать меня на несколько минут.
Эрнест Феликсович иронично хмыкнул, но промолчал. Лыков продолжил:
— Разговор вышел пустой и надуманный. Ну ни о чем разговор! Я тогда еще недоумевал, для чего Толстой его затеял? Теперь ясно. Меня потребовалось задержать, чтобы Степковский успел предупредить Яна Касъера о находке. И выработать общую легенду. По совпадению букв за легенду сошла фамилия Яшвиль.
— Но я же сам помню князя! — рявкнул Гриневецкий. — Он действительно приезжал в Варшаву зимой!
— Приезжал. Об этом и в справке написано. Но в доме на Бураковской князь не останавливался.
— Подумаешь! Какая-то писарская ошибка… Вы мне поясните, почему Витольд Зенонович убийца! Ха! Нарбутт — и убийца… Больной бред!
— Ваш помощник отводил мои подозрения от дома Новца как мог. Приплел Яшвиля, успел обработать хозяина, подделал отметки в домовой книге.
— Зачем?
— Чтобы скрыть факт убийства подпоручика Яшина.
— Опять это придуманное вами убийство! Идея фикс заезжего ревизора! Чтобы говорить так, надо сначала найти труп!
— А я его нашел. Только что, во дворе дома на Бураковской.
Эрнеста Феликсовича словно огрели дрыном по голове. Он выпучил глаза, булькнул горлом и стал ошарашенно озираться вокруг. Обнаружил стул и грузно плюхнулся на него. Чуть отдышавшись, спросил:
— Это точно он?
— В кафтане, с полицейским билетом и деньгами, что взял в долг у Бурундукова. Лица не разобрать, но рост, сложение и цвет волос — Яшина. Амвросий Акимович уже опознал.
— Ну, раз Бурундуков опознал… Эхе-хе… Но как его убили?
— Распороли живот. Один в один, что и с Сергеевым-третьим.
Гриневецкий некоторое время молчал, смотрел на язычок огня в лампе. Алексей терпеливо ждал. Наконец взгляд надворного советника приобрел осмысленное выражение.
— Теперь поняли, Эрнест Феликсович?
— Кажется, да. Что вы говорили про домовую книгу?
— В ней князь Яшвиль указан как жилец. А в участковом журнале такая отметка отсутствует. Книга же с самого ареста Новца лежала в столе у Степковского.
— Так значит, это его проделка, а не Витольда Зеноновича!
— Вы лучше меня знаете, что это невозможно. Старший агент не та фигура, что может убедить обер-полицмейстера срочно вызвать Лыкова.
— Но…
— И Ян Касъер на мой вопрос, кто велел ему спрятать труп, ответил: Нарбутт.
— М-да… А что он еще сказал? Почему именно ему поручили? И кто, наконец, убийца?
— Убил подпоручика якобы некий Ежи Пехур. Слышали что-нибудь о таком?
— Нет. Никогда и ничего. «Пехур» по-польски — пехотинец. Надо посмотреть в картотеке. И не только в нашей, но и в архиве Военной тюрьмы. Может быть, он оттуда.
— А я считаю, что Ежи Пехур и Нарбутт — одно и то же лицо. И все это время ваш помощник искал сам себя.
— Но подождите чернить Витольда Зеноновича! Как вы быстры на выводы! Сами же сказали, что Касъер называет убийцей другого.
— О котором никто ничего не слышал? И который за полгода казнил в Варшаве трех офицеров, а полиция его так и не нашла? Вот это уж точно бред. Или начальник сыскного отделения занимает не свое место. Вам какое объяснение больше нравится?
Гриневецкий шумно вздохнул.
— Предупреждаю вас, — жестко сказал Лыков, — что вы тоже у меня в подозрении. Если окажется, например, что Нарбутт сбежал по вашей подсказке, переселитесь с Маршалковской на Сахалин!
— Слово дворянина, я ничего не знал!
— А это выяснит следствие. Я понимаю: Витольд Зенонович — ваш друг. Говорят, он вам даже жизнь спас. Мне тоже не хочется верить в его виновность. Но то, что он скрыл убийство подпоручика Яшина, — установленный факт.
Гриневецкий, понурив красивую голову, молчал.
— В вашем отделении измена. Нарбутт, Степковский, полагаю, что и Яроховский… Часы почти наверняка подброшены им. Гришка Худой Рот не убивал штабс-капитана. Все это был ложный след, состряпанный вашим помощником и другом. Для чего?
— Не понимаю… Не понимаю… Витольд — человек чести, он не мог…
— Собирайтесь, и едем к нему домой. Устроим очную ставку с Касъером. Тогда и выясним, мог или не мог.
Титулярный советник жил на другом конце Варшавы, на Францишканской улице. Когда полицейские подкатили к его дому, уже рассвело. Швейцар заявил, что пан Нарбутт в квартире не ночевал. Вчера в девять вечера к нему нагрянул пан Степковский, и вскоре они оба ушли пешком. Вид у панов был очень взволнованный.
Лыков выразительно посмотрел на надворного советника и велел разбудить конторщика. Взял у него ключ от квартиры Нарбутта, и сыщики поднялись туда. Лыков увидел обычное жилище холостяка, человека без больших денег, но с хорошим вкусом. Беглый обыск ничего не дал. Однако на бюро Алексей обнаружил свежевырезанный каучуковый штемпель с надписью «Помощник пристава». Рядом стояла жестянка с мастикой.
— Вот так они подделали полицейские отметки в домовой книге. Заберите для экспертизы!
Затем сыщики поехали в «Павяк». Эрнест Феликсович хотел лично допросить Яна Касъера. Тот вошел, едва волоча ноги, — за ночь он постарел лет на двадцать…
— Кто убил подпоручика Яшина? — рявкнул надворный советник.
— Я уже сказал тому пану.
— Скажите и мне!
— Убил Ежи Пехур.
— Кто он такой?
Но старик лишь отрицательно мотнул головой.
— А кто зарезал штабс-капитана?
— Не знаю.
— Гришка или нет?
— Нет. Он весь день был у меня перед глазами. Сначала на квартире у Шчуплы Петера, потом на Бураковской.
— Кто же тогда разыграл полицию?
— Сама полиция и разыграла…
— Поясните!
— Пан Нарбутт велел сделать, чтобы подумали на Гришку. Научил Эйсымонта. А мне дал какие-то годжины с ваньцухом и приказал сунуть Гришке в карман. Незаметно. И ждать полицью… Не розумею, для чего. Большого ума чело век, за его мыслями не уследишь…
— М-да… Все хуже и хуже… А кто привез к вам во двор труп Яшина?
— Пан Нарбутт с паном Степковским. Велели закопать и ни о чем не спрашивать. Я много лет знаю пана Витольда. Если он чего велит — нужно делать.
— Даже спрятать труп? — не удержался Лыков.
— Да. Значит, так надо. Еще панове сыщики привезли вещи того юноши. Пожитки с квартиры, чтобы подумали, что он уехал. Я отнес их на Толкучий рынок. Лишь мыльницу, дупек, оставил — а пан Лыков ее нашел. Что мне за это будет?
— Ежи Пехур и Нарбутт — одно лицо? — резко спросил коллежский асессор.
— Какое лицо? — смешался старик.
— Ну, один и тот же человек?
— Верните меня в камеру, я очень плохо себя чувствую…
Курьеры спешно созывали в сыскное отделение весь его состав. Гриневецкий возглавил розыск. Его люди допрашивали дочерей и зятя Яна Касъера, а также владельца квартиры, где жил Яшин. В морге полицейский врач исследовал останки подпоручика. Следователь Черенков открыл дело. Фотограф в темной комнате проявлял снимки могилы и трупа. Весь второй этаж ратуши светился огнями и жужжал, как пчелиный улей. Сыскари копались в архиве, часть агентов пошла по адресам негласных осведомителей. Вопрос задавали один: кто такой Ежи Пехур. Во всей этой суматохе не участвовали лишь Нарбутт и старший агент Степковский — курьеры не сумели их отыскать.
Лыков вспомнил догадку Гриневецкого. Вдруг убийца из дезертиров? Взяв с собой Егора, коллежский асессор поехал в Военную тюрьму. Она находилась на Дикой улице, в здании бывших артиллерийских казарм.
Два часа они рылись в постатейных списках. И не нашли ни одного упоминания о преступнике с такой приметной кличкой. Несолоно хлебавши, усталые и сонные, сыщики вернулись в отделение. Алексей уже и думать забыл, что всего пять часов назад занимался пылкой любовью с прекрасной пани… Казалось, это было с кем-то другим.
К полудню, так и не сомкнув глаз, Лыков заперся в кабинете. Он изучал бумаги, изъятые им из стола Витольда Зеноновича. Егор пристроился сбоку. Вдруг им попалась заверенная копия служебного формуляра Нарбутта. Алексей пробежал бумагу глазами и хмыкнул.
— Что? — встрепенулся сонный помощник.
— Вот, слушай. «С марта 1868 по март 1869 годов отбывал воинскую повинность в 38-м Тобольском пехотном имени Его Императорского Высочества великого князя Сергея Александровича полку. Высочайшим приказом от 16 марта 1869 года произведен в прапорщики с причислением в запас по армейской пехоте». Понимаешь? Пехоте!
— Думаете все же, что пан Витольд и есть Ежи Пехур?
— Почти уверен.
— Ян Касъер этого не подтвердил! С его слов, Нарбутт лишь приказал спрятать труп. А убил Пехур.
— Старик врет. Или недоговаривает. Например, он промолчал еще об одной фигуре в этом деле — о Велки Эугениуше.
— Я запутался, Алексей Николаевич, — признался парень. — Мы не можем разобраться, двое у нас убийц или один. А вы уже предлагаете третьего!
— Я сам путаюсь. Вторые сутки на ногах… Пойдем хлебнем кофею и порассуждаем. Здесь мне плохо думается — всех в измене подозреваю.
— Даже Гриневецкого?
— Всех.
Они спустились в общую комнату и поинтересовались, не нашли ли уже Нарбутта со Степковским. Нет, сказали им, не нашли. Гриневецкий отправился на трудный доклад к обер-полицмейстеру и застрял там. Про Ежи Пехура ничего нового.
Сыщики засели в цукерне на углу Белянской и Сенаторской. Спросили сразу целый кофейник, и Лыков начал рассуждать вслух:
— Все три офицера — жертвы одной шайки. И Гришка Худой Рот к этому непричастен. Но выписал его в Варшаву именно Велки Эугениуш. Только он мог так долго укрывать русских гайменников от здешней полиции. Согласен?
— Согласен.
— Зачем «ивану» понадобились наши доморощенные головорезы? Чтобы повесить на них убийство Емельянова. Тут мы имеем обычный конфликт крупного уголовного с полицейским начальником. Пристав стал мешать Большому Евгению и был убит. Логично?
— Да. Пан Строба вписывается логично. Но как здесь оказался Нарбутт?
— Сейчас дойдем и до него. Гибель штабс-капитана Сергеева есть продолжение первого дела. Понадобился новый покойник, чтобы привлечь внимание полиции и сдать ей Гришку. Повесив на него оба убийства. Придумал и организовал это вранье Нарбутт.
— Но зачем?
— Помнишь, что сказал Ян Касъер? «Если пан Нарбутт что велит — нужно выполнять». Титулярный советник — партнер «ивана» Велки Эугениуша и сам «иван». Только тайный. Негласный вождь уголовной Варшавы. При этом он много лет фактически руководит сыскной полицией при попустительстве безвольного Гриневецкого. И ловит сам себя. Очень сильная позиция! Кого надо — арестовывает, кого надо — отпускает. Строба — официальный вождь, но на самом деле их двое. Рука руку моет! То-то Большой Евгений и процветает. С такой поддержкой… Мотивом для Нарбутта, видимо, стала обида на власть. За несправедливое увольнение.
— Убедительно, — согласился Егор. — А Ежи Пехур?
— Нет никакого Ежи Пехура. А есть еще один ложный след. Фантом, за которым нам предлагают побегать. А главные фигуры в это время заметут след настоящий.
— Ну пусть. Однако убийство Яшина выбивается из ряда. Ротмистр Емельянов был фигура! Пристав Повонзковского участка, одного из самых криминальных. И сильный, умный, настойчивый. А подпоручик? Вздорный молокосос. Чем он мог помешать Велки Эугениушу?
— Сразу не скажу. Но он каким-то образом перешел дорогу двум вождям. Подпоручика списали. Нарбутт обставил его исчезновение как бегство. И все поверили. Измена, кругом измена… Уголовный князек и крупный полицейский чин на пару хозяйничают в Варшаве!
Егор возразил:
— Не верю!
— Во что?
— В то, что Витольд Зенонович — изменник. Не такой он чело век, он порядочный!
— А кроме «не такой», другие доводы есть? Молод еще, чтобы хитрых людей раскусить, вот тебе и весь сказ!
Егор надулся, но других аргументов не привел. Сыщики добили кофейник, пора было заниматься делом.
— А я знаю, где искать Нарбутта, — заявил вдруг парень.
— Я тоже — у Стробы, у Большого Евгения. Поехали к нему домой. Знаешь, где он живет?
— Вся Варшава знает. Угол Железной и Грибной, собственный дом. А вернее сказать, особняк!
Иванов не ошибся в эпитетах. Жилищем «ивана» оказался двухэтажный дворец в стиле итальянского палаццо. Шесть колонн по фасаду, лепнина, каменные львы на входе и почему-то мавританские окна. Сыщики вошли в вестибюль и сразу натолкнулись на рослого дядю с выдающейся мускулатурой, выпирающей из-под сюртука. Лицо у громилы было необычное: смуглое, чуть татарское. И взгляд уверенного и неглупого человека.
— Кто вы и зачем пришли? — спросил силач и, не дожидаясь ответа, потянул за сонетку. Немедленно из задней комнаты вышли еще два бугая и встали по бокам.
— Я полицейский чиновник Лыков, это письмоводитель сыскной полиции Иванов. Вообще-то мы ищем пана Нарбутта, но можем довольствоваться и паном Стробой. Он дома?
Дядя проигнорировал вопрос. Он тщательно оглядел Лыко ва, не обратив внимания на его помощника. Отметив шею и плечи гостя, смуглый смягчил тон:
— Я пан Збышняк, управляющий пана Стробы. Чем вы може те удостоверить, что из полиции?
Лыков протянул ему заверенную карточку. Збышняк изучил ее и сказал, возвращая:
— Я знаю весь состав варшавского сыскного отделения. Там никогда не было никакого Лыкова.
— Правильно. Я временно командирован. Подпись и печать обер-полицмейстера вас не устраивают?
Управляющий, более похожий на вышибалу, чуть усмехнулся:
— То для галахов. Нет настоящей бумаги?
Лыков хотел показать власть, но пока сдержался и предъявил полицейский билет.
— Вот это другой разговор! — ерничая, сказал Збышняк. — Департамент полиции… чиновник особых поручений восьмого класса… Так! Чин маловат, чтобы лично встречаться с паном Стробой. Передайте мне ваше дело. И я сообщу, когда хозяин сможет вас принять.
— Это что, неповиновение законным требованиям полиции? — угрожающе поднял бровь Лыков — научился у Благово.
— Полиция приучена заранее извещать о своем визите. Пан Строба — занятой человек. Повторяю: вы обязаны сперва изложить ваше дело мне.
— Как вы приучили Нарбутта, я уже осведомлен, — начал потихоньку закипать Алексей. — Но сейчас другое. Идет розыск убийц русских офицеров. Власть на Нарбутте не кончается. Немедленно проведите меня к вашему хозяину. Иначе всю вашу свору закатаю в «Павяк»! Ну?
— Отвал шэ, палант! — огрызнулся поляк и отступил на полшага, принимая боевую стойку.
— Что он мне ляпнул? — поинтересовался сыщик у Егора.
— «Отвали, задница!»
— Десять месяцев арестного дома уже заработал. А еще кое-что от меня сверху сейчас получит… Чего нет в «лестнице наказаний».
— Алексей Николаевич, он же вас нарочно провокирует! Тянет время, чтобы хозяин успел сбежать!
Действительно, на втором этаже слышался топот ног.
Лыкову не хотелось бузить в частном доме, без ордера на обыск. Но паутина лжи, опутавшая сыщика, раздражала его и мешала думать. Лучший способ скинуть напряжение — это набить кому-нибудь морду. Да и «ивану» нельзя дать уйти. И сыщик врезался в шеренгу, преградившую ему путь наверх. Несколько молниеносных, страшных по силе ударов — и все три поляка упали. Алексей ринулся по лестнице на звук шагов. За ним поспевал Егор. На втором этаже обнаружился еще один охранник. Его постигла та же участь… Сыщики наметом пролетели половину этажа. Казалось, они вот-вот догонят беглеца. Но тот знал дом и успел выскочить на черную лестницу. Следуя за ним, полицейские выбежали во двор. Прямо перед их носом на улицу вылетела пролетка с одним седоком. Лицо его скрывала шляпа, но это точно был не Нарбутт.
Разгоряченный погоней, Лыков вернулся в вестибюль. Все четыре пана собрались там. Вид у них был не авантажный. Сильно помятые, охранники уже не помышляли о сопротивлении. Они стояли, вжавши головы в плечи, и ждали своей участи.
Больше всех досталось Збышняку — за фиглярство. Из разбитой губы управляющего хлестала кровь, под глазом набухал синяк. Коллежский асессор подошел, взял его за пуговицу и пододвинул к себе.
— Так как там у вас принято с варшавской полицией?
Трое других охранников отвернулись… Но Лыков уже выпустил пар и не хотел лишнего насилия.
— Хорошо. Вернемся к делу. Пан Строба, видать, вспомнил о срочной встрече и драпанул. А пан Нарбутт в доме?
— Он был здесь вчера вечером, — твердо ответил Збышняк. Управляющий стоял прямо, не пытался вырваться, но сохранял достоинство.
— Где он сейчас?
— Не знаю.
— Ты зачем затеял эту свару? Почему не пустил меня к хозя ину, как я требовал?
— Я выполнял приказ.
— Ладно, — примирился Алексей, отпуская управляющего-вышибалу — Я готов забыть о вашем сопротивлении полиции, пан Збышняк. Вы лицо подчиненное, исполняли свой долг. Передайте пану Стробе, что я хочу с ним встретиться. Чем раньше он со мной поговорит, тем будет лучше для него.
Збышняк поклонился в ответ, почтительно, но не теряя лица. Он начал нравиться Лыкову. Тот уже почти жалел, что погорячился. Зато голова стала ясной и вся злость улетучилась!
Сыщики повернулись к дверям, и тут управляющий сказал им в спину:
— Попробуйте поискать пана Нарбутта в номерах Свенторжецкого на Железной Браме.
— Поедем в номера? — спросил Егор у шефа, когда они оказались на улице.
— Нет. Сначала вернемся в отделение, захватим Эрнеста Феликсовича. Я хочу увидеться с Нарбуттом в его присутствии.
Когда Лыков вошел в общую комнату, то увидел столпившихся под лампой агентов. Они стояли молча и что-то рассматривали. Раздвинув людей, коллежский асессор протиснулся в круг. На полу лицом вверх лежали Нарбутт и Степковский. На них не замечалось никаких следов крови, но оба были мертвы. Присмотревшись, Алексей понял: Степковского убили ударом в левый висок, а его начальника задушили.
В комнате стояла могильная тишина, никто не издавал ни звука. Лыков, тоже молча, прошел в кабинет Гриневецкого. Там никого не было. Он заглянул в туалетную комнату и обнаружил в ней надворного советника. Тот сидел за столом без сюртука и жилета, в одной сорочке. Могучие плечи бессильно обвисли. В огромном кулаке Эрнест Феликсович зажал бутылку старки. Она была выпита на две трети и, судя по отсутствию стакана, из горлышка, по-русски. Жмуд поднял взгляд на вошедшего. По его щекам катились крупные слезы.
Некоторое время сыщики смотрели друг на друга, потом Гриневецкий хрипло произнес:
— Ну?
Лыков отобрал у него бутылку — начальник отделения почти не сопротивлялся, — сел напротив и попросил:
— Расскажите, как он спас вам жизнь.
— Да! Хороший вопрос! — обрадовался Гриневецкий. — Я сам сейчас это вспоминаю. Дело было в восемьдесят пятом. В Праге есть такое плохое место… ну, очень плохое. Ваверская улица. Там злоджьей на злоджье… то есть вор на воре, простые обыватели не живут, только фартовые.
Эрнест Феликсович замолчал и посмотрел на свой пустой кулак. Лыков вздохнул и сунул в него бутылку. В три глотка надворный советник допил ее и убрал в комод, после чего продолжил:
— Мы приехали брать Сигизмунда Боянчека по кличке Лекаш. Он учился на доктора, оттуда и кличка. А вышел в самые жестокие рабуши Варшавы.
— Куда вышел? — не понял Алексей.
— В грабители. Что-то я стал забывать русские слова… сейчас… я соберусь! Так вот. Лекаш убил при налете хозяина экипажного заведения и скрылся. Скандал! Убийство в Варшаве — большая редкость. Зато если уж случилось, то это всегда загадка. Народ трезвый, спьяну никого не режет, кровь льют лишь закоренелые. Искать их трудно. Но Витольд свое дело знает… — Гриневецкий запнулся, но исправляться не стал. — Агентуру всю встряхнул, и скоро мы получили адрес. Явились на Ваверную. Тихо подойти не удалось. Боянчек заперся изнутри и кричит: «А ну, кто смелый, заходи!» Люди боятся. Кому охота на нож лезть? Пришлось мне…
Гриневецкий снова посмотрел на свой пустой кулак, вздохнул и продолжил:
— Выбили мы дверь, а там темно. Боянчек, гувно, загасил лампу. Ну и налетел… из коридора… Зарезал бы непременно, только Витольд догадался. И оттолкнул меня. В последний момент… Лезвие чиркнуло по боку, проскочило мимо — и угодило ему в живот. Витольд меня спас, а сам увернуться уже не успел!
Эрнест Феликсович грохнул кулачищем по столу. Это подей ствовало на него успокаивающе, и он продолжил:
— По счастью, удар был на излете. До брюшины не достал. Но крови вытекло много! Хорошо, у нас Степковский опытный человек… был. И смог остановить кровотечение. Вот такая история. А мне хоть бы что, только сюртук распороли.
— А Лекаш?
— Он в Акатуе.
— Ясно. Эрнест Феликсович, я все понимаю, но вам надо собраться. Погоревали — и будет. Нужно изловить этих тварей. Кто они?
— Вот, — Гриневецкий подтолкнул к Лыкову вскрытый конверт. — Здесь разъяснение. Клянусь, я ничего не знал! Иначе пошел бы с ними.
Алексей вынул лист бумаги, но там было по-польски.
— Что это?
— Витольд принес позавчера. Сказал: вскроешь, если со мной что-то случится. Как я ни просил объяснить, он отказался. Слово с меня взял, что не порву конверт просто так! И вот… случилось.
— Но о чем письмо?
— Ваших офицеров убивал Ежи Пехур.
— Значит, он действительно существует?
— Да. Его настоящее имя — Аркадиуш Млына. Он учился с Витольдом в одном классе гимназии. Во время восста ния Млыне было шестнадцать лет. Мальчишка еще — и ушел воевать с вашими! Он ненавидит русских и убивает их с малолетства. Патриотический психопат… В письме нет подробностей, поскольку Витольд сам многого не знал. Его одноклассник объявился в Варшаве в конце прошлого года. Где он был все это время, что делал — неизвестно. Но когда убили подпоручика Яшина, на теле была записка. Она здесь, в конверте… В ней сказано, что некий «легион смерти» казнил русского негодяя. И что полякам пора подниматься на борьбу. Хозяин дома, где подпоручик снимал квартиру, сразу кинулся к Витольду. Ну, как только боевцы ушли… Адрес Нарбутта есть в календаре, а репутация у него такая, что все в первую очередь бегут к нему. Домовладелец рассказал о преступлении и описал убийц. Он думал, что начнется розыск. Но Витольд решил скрыть как само убийство, так и его террористический характер. Будто ничего и не было. Он вывез имущество Яшина, чтобы все подумали, что тот сбежал. А Касъеру велел спрятать труп и помалкивать. Дядя Янек — его давний осведомитель. Больше чем осведомитель, — почти приятель! Мне Витольд ничего не сообщил.
— Почему?
— Неужели непонятно? Я жмуд, а не поляк.
— Чушь, полная чушь! Произошло убийство должностного лица. Зверское убийство! Помощник начальника сыскной полиции знает, кто это сделал. Знает и молчит! В итоге два новых трупа! Ваш Нарбутт сам преступник. Если бы он был жив, место ему в тюрьме!
— А я понимаю Витольда! — сверкнул глазами Гриневецкий. — Можете и меня в тюрьму! У вас, русских, это в два счета. Сами страна рабов и других взаперти держите! Так, что ли?
— А ты как хотел?! — взорвался Лыков. — Убийца чуть не полгода гуляет на свободе, а его никто не ловит! При том что главный сыщик в курсе дела. И после второго трупа не ловят, и после третьего. А если бы я не приехал? Сколько еще крови пролил бы пан Млына с ведома пана Нарбутта?
— Ты несправедлив. Витольд стал искать его сразу же. А он замечательно умеет это делать. Я ему в… куда там не гожусь?
— В подметки.
— Вот! В подметки. Но даже он не смог. Млына как дъябел! Половина отделения, возможно, знала, кроме евреев и меня с Ивановым. Мы же не поляки!
— При чем здесь поляки — не поляки?
— Ты так и не понял. Сейчас польское общество не настроено на вооруженную борьбу. Принят курс на мирное развитие производительных сил, на постепенные умеренные требования… Я же тебе рассказывал! А тут вдруг террорист. Непримиримый. Он решил встряхнуть поляков. Консервативные реформаторы испугались. Ежи Пехур отбросит все общество на двадцать лет назад! Озлобит правительство, обрушит на Польшу новые репрессии. То-то военные обрадуются! Скажут, что много воли дали панам… Нужно, мол, держать их в узде вечно. Тогда все труды напрасно. И Млыну решено было убрать по тихой.
— Не верю. Если Млына-Пехур — идейный террорист, кто смог бы заткнуть ему рот? Все курьерки давно бы напечатали его обращение к польскому народу!
— Да, — согласился Гриневецкий, — это было трудно. Вот и Витольд пишет: особенно ломались издатели курьерок. Млына слал им свои воззвания. Те, кто тайно руководит общест вом, сдерживали газетчиков из последних сил.
— И кто эти секретные руководители?
— Не знаю. Говорю же: я не поляк, мне никто не скажет. Поскольку я преклоняюсь перед Польшей и хочу приблизить ее государственность, меня… как это? — числят в приличных людях. Принимают в лучших домах, помогают по службе; я женат на польке. Дружественный элемент, союзник. Но в важные дела таких, как я, не посвящают. Я могу лишь догадываться.
— И о чем ты догадываешься?
— Ну, что сыскной полицией в Варшаве на самом деле руководит Нарбутт, знали все. Кроме русских, конечно. Что обер-полицмейстер Толстой целиком под влиянием поляков и говорит их словами, ты сам догадался. Подобное и в магистрате, и в губернском правлении. Даже у жандармов! Не удалось перевербовать лишь военных. И конечно, Гурко неприступен. Тихой сапой идет полонизация органов власти. Торговля, промышленность показывают бурный рост. Посмотри, что делается в Лодзи! Петербург радуется и потихоньку ослабляет хватку. Через десять лет производительные мощности Польши станут такими, что вся Россия попадет в зависимость от них. То длинный путь, но он реален. И он уже принят как общенациональный план возрождения. Тыся чи влиятельных людей, каждый на своем месте, согласованно работают по этому плану. И вдруг приходит человек и говорит: вы все трусы и демагоги! Свобода добывается не со счетами в руках, а оружием в борьбе! Не торговля возродит Польшу, а беспощадный террор. И это не только слова. Новый борец начинает истреблять самых одиозных из русской администрации. Вожди, конечно, переполошились. Ведь этот Млына уведет у них молодежь! Та любит простые решения. Юные головы желают подвигов. А крови им не жалко, ни своей, ни чужой. Вот в чем главная опасность Млыны. Польская молодежь как порох — хватит одной искры. И когда старые вожди это поняли, было принято решение убить неудобного человека. Как Ежи Пехура, как уголовного преступника. Руками варшавской сыскной полиции.
— И ты все это вычитал в листке? А сам и не догадывался?
— Догадывался, конечно. Но не мог понять до конца. Знаешь, если все твои подчиненные сговорятся тебя обмануть, они обязательно тебя обманут. Тем более если у них есть настоящий начальник, а не формальный.
— Тогда расскажи мне все, что знаешь. Быстро и исчерпывающе. И пойдем к людям. Пора делом заниматься…
— Следующее убийство — пристава Емельянова — скрыть было уже невозможно. На трупе опять была записка от «легиона смерти». Она тоже здесь, в конверте. В ней сказано, что русский сатрап нарочно убит в Благовещение, что это благая весть для поляков: борьба продолжается… Нарбутт спрятал и эту бумагу. Еще забрал с тела ротмистра ценности, чтобы подумали на ограбление… Именно тогда у него появились часы Емельянова. Потом он использовал их, чтобы создать ложный след. Когда погиб штабс-капитан Сергеев, Нарбутт решил увязать это с убийством пристава. И «раскрыть» оба преступления разом. У него почти получилось… Но ты не поверил и остался в Варшаве. Витольд понял, что земля под ним горит, что ты скоро найдешь труп Яшина и тогда ему конец. Одна была надежда — успеть поймать Млыну раньше. Вчера Витольд каким-то образом отыскал его убежище. Взял с собой Слепковского и отправился убивать террориста. Но вышло наоборот.
— Кто и где обнаружил трупы?
— Хозяин номеров на Железной Браме. Выстрелов не было, Ежи Пехур обошелся голыми руками. Что же он за сатана? Витольда убить непросто, да и Слепковскому опыта не занимать. А тут…
— Значит, нам известны его приметы.
— Да. Высокий, крепкого сложения. Очки в золотой оправе. Короткие черные волосы с небольшой проседью на висках, густые усы с офицерскими подусниками. Припадает на левую ногу.
— Припадает на ногу… Это можно выкинуть. Уж больно выпирающая особенность, как наклеенная на щеку бородавка. Да и очки могут быть с простыми стеклами, для маскировки.
— Думаешь?
— Допускаю. Надо срочно литографировать описание и раздать по всем участкам. На вокзалы людей послать. Поздно, конечно, но хоть для очистки совести.
Лыков начал отходить от той злости, что охватила его четверть часа назад. Да, Нарбутт изменил служебному долгу. Но пошел сам на опасный захват и поплатился жизнью. Надо примириться: с мертвого не спросишь.
— Как Нарбутт смог так быстро подставить нам Гришку? Штабс-капитана убили ночью, неожиданно. А на другой день уже все было готово: показания Эйсымонта и Папрочи-Дужи, Ян Касъер со своим притоном…
— На теле Сергеева тоже была записка про казнь… Эйсымонт нашел труп, обшарил его и забрал бумагу. Подумал-подумал и отнес ее дяде. Также вручил ему ценности, что насобирал с покойника. Старуха ни при чем, ее втянули для правдоподобия. Касъер сообразил и побежал к Нарбутту. Ты прав, надо было действовать быстро, чтобы к утру иметь легенду. И она появилась за полночи. Витольд был выдающийся человек. Все варшавские преступники считались с ним. Когда вожди решили списать Млыну, именно Нарбутта послали договариваться с «Иванами». Велки Эугениуш отнесся к просьбе с пониманием. Теперь Нарбутт опять направился прямо к нему. И угадал. Для каких-то своих целей Строба держал в городе четырех русских громил.
— Их было не жалко, — съязвил Алексей.
— Да. Этих было не жалко, и они подвернулись весьма кстати. Гришку с товарищами придумали подсунуть тебе. Дальше все пошло как по маслу. Особенно повезло, что ты застрелил главаря! О таком подарке никто и не мечтал.
— Тогда уже ты все это знал?
— Догадывался. Впервые заподозрил, когда допрашивали Эйсымонта Новца.
— Слишком легко тот согласился написать записку дяде?
— Да. Но потом было убедительно, и я успокоился. Однако когда мы с Витольдом остались один на один, я спросил его. Ну, дал понять, что подозреваю… Он резко меня оборвал, и я догадался.
— О чем?
— Что некие силы хотят, чтобы ты скорее покинул Варшаву. Например, в лаврах героя, который за два дня все распутал и научил нас, дураков, уму-разуму… Да не жалко! Поэтому я отодвинулся и не стал мешать. Но ты не уехал. А потом нашел труп Яшина. С этого момента скрывать обман было уже невозможно. Витольд отправился на Железную Браму — и его там задушили… Эхе-хе… Все! Ты прав: надо идти к людям.
Начальник отделения и его единственный теперь помощник вышли в общую комнату. Агенты уже разошлись и занимались каждый своим делом. Полицейский врач завершал осмотр тел.
— Что можете сказать, пан Мыщинский?
Доктор задумчиво протер салфеткой пенсне.
— М-да… Кем бы он ни был, но это чрезвычайно ловкий человек. Чрезвычайно! Пан Степковский однажды в одиночку задержал двух опасных уголовных. Да и пан Нарбутт никого не боялся. А этот Пехур разделался с ними за минуту. Причем висок старшему агенту проломил кулаком! Представляете, какой силы и точности был удар!
— Витольд Зенонович казался мне очень крепким, — осторожно вставил Лыков. — И опытным. Задушить такого человека крайне трудно. Нужно быть сильнее в разы.
— Не просто трудно, а почти невозможно, — подхватил доктор. — Пан Нарбутт ударил бы противника в пах или в горло. Или надавил бы на глазные яблоки. После такого душить сразу прекращают… Единственное, это если Пехур мгновенно пережал ему сонную артерию. Но тут нужна сверхъестественная ловкость!
Трехдневные, без сна и отдыха, поиски преступника результатов не принесли. Он или уехал из Варшавы, или лег на дно. Но в руки сыщиков стали приходить сведения о личности Млыны, и это давало надежду на успех розыска.
Первые данные Лыков получил из родного департамента. Он послал туда запрос, и быстро выяснились важные вещи.
Аркадиуш Млына происходил из чиншевой шляхты. Так называли мелких землевладельцев, проживавших в имениях магнатов и уплачивавших им чинш (оброк), всегда небольшой и неизменный. После аграрной реформы Николая Милютина чиншевики стали невыгодны магнатам. Начался массовый сгон людей с арендуемых чуть ли не веками участков. Это привело к разорению целых семейств. Большинство чиншевиков не сумели доказать свое дворянское происхождение и были записаны в крестьянство или мещанство. Тысячи униженных, лишенных куска хлеба людей пополнили в Январское восстание ряды мятежников.
Аркадиуш Млына попал в плен 9 января 1864 года. Тогда в Опатовском уезде Радомской губернии была разбита шайка известного Рембайло (кличка Карла Калиты). Хотя шестнадцатилетний подросток был захвачен с оружием в руках, его возраст вызвал сочувствие даже у русских офицеров. Мятеж к тому времени был уже на излете, и рядовых повстанцев часто просто отпускали по домам. Наказание вплоть до виселицы грозило лишь главарям. Мальчишку чуть было не освободили, как вдруг пленные дали на него страшные показания. За четыре дня до разгрома их шайка столкнулась на лесной дороге с отрядом русской пехоты. В коротком бою головной дозор наших был перебит, остальным пришлось отступить. Двое солдат, раненые, оказались в руках у повстанцев. И юный Аркадиуш лично убил их, причем с особенной жестокостью.
Изувера отделили от других пленных и под конвоем отправили в Варшаву. Каким-то образом ему удалось обмануть стражу и бежать. Парень исчез бесследно. Остались лишь протоколы его допросов и показания повстанцев. Тогда многие брали себе конспиративные имена. Кличка Млыны была Ежи Пехур.
В присланных бумагах оказались приметы беглеца. Рост два аршина десять вершков, волосы русые прямые, глаза карие, не по годам крепкого сложения, держится очень уверенно. Скрытный, упорный, с сильной волей. Умеет подчинять окружающих себе. Командовал пехотным взводом, причем жовнеши много старше его по возрасту боялись юнца и слушались его беспрекословно. Потом именно они в плену и свели с ним счеты…
Где был и что делал Млына с начала 1864-го и по конец 1886 года, оставалось неизвестным. Ясно только, что за это время из звереныша вырос зверь.
Алексей решил узнать, нет ли чего у жандармов. Он пошел не к губернским жандармам, а сразу в управление Варшавского жандармского округа, отвечающего за весь Привислинский край. Начальник, генерал-лейтенант Брок, не нашел времени на скромного коллежского асессора. Лыко ва принял старший адъютант ротмистр Маркграфский. Молодой, но уже непомерно важный, он строго осведомился о цели визита. Алексей стал рассказывать об идейном террористе, убившем трех офицеров, но жандарм быстро перебил его:
— По нашим сведениям, никаких террористов в Варшаве не существует. Это вымыслы.
— Чьи вымыслы? — не понял Лыков.
— Вероятно, ваши, — ответил Маркграфский, очень довольный своим сарказмом. И добавил, ухмыляясь: — Орденок за наш счет решили сорвать? Жандармы прошляпили, а вы нашли заговор? Не выйдет!
— Послушайте, ротмистр, — сдерживая раздражение, сказал коллежский асессор. — Террористы в городе уже имеются. Они существуют независимо от того, что вы пишете в отчетах. Но я не хочу сейчас об этом спорить. Варшавскую сыскную полицию интересует, есть ли у вас материалы на Аркадиуша Млыну, известного также как Ежи Пехур. Вот официальное отношение обер-полицмейстера на имя вашего начальника.
Ротмистр брезгливо отодвинул бумагу, даже не заглянув в нее, и кликнул ближайшего писаря:
— Подготовь ответ… этим, — кивок в сторону Алексея, — что ничем не располагаем. За подписью его превосходительства. Ишь чего придумали! Террористов надутых…
Лыков ушел от жандармов разочарованный и с пустыми руками. Было ясно, что здесь до последнего будут бороться за радужную картинку в отчетах.
Поразмыслив, сыщик решил навестить военных. Вдруг у них обнаружится что-то на Ежи Пехура?
Громадное здание штаба Варшавского военного округа располагалось на Саксонской площади. Два симметричных корпуса, украшенных монотонными пилястрами, соединялись крытой арочной колоннадой. Алексей прошел в отчетное отделение. Он знал, что там командует его давний знакомый капитан Сенаторов. Бывший сослуживец барона Таубе получил новый чин и ответственное назначение. Теперь он руководил окружной разведкой, имея противниками Германию и Австро-Венгрию.
Сенаторов встретил старого приятеля сдержанно — вид у него был озабоченный.
— Здравствуй, Алексей Николаевич. Зачем ты здесь?
— Здравствуй, Владимир Сергеевич. Мне нужна справка. Капитан поморщился. Хотел, видимо, предложить пойти за справкой в другое место, но передумал. Сел напротив, подпер голову руками и сказал коротко и серьезно:
— Слушаю.
— Тебе говорит о чем-то имя Аркадиуш Млына?
— Нет.
— А Ежи Пехур?
Сенаторов вскочил как ужаленный:
— Что ты о нем знаешь? Он в Варшаве?
— Извини, сначала ответь на мой вопрос.
— Мы безуспешно ловим этого негодяя уже полгода. Он австрийский шпион и очень ловкий человек. А ты с какого бока на него вышел?
— Я командирован в варшавскую сыскную полицию приказом министра. Кто-то стал убивать наших офицеров. Здешние силы не справлялись.
— Понятно. И что?
— То, что их убивает именно Ежи Пехур, он же Аркадиуш Млына.
Сенаторов тут же записал имя на бумажке и попросил:
— Расскажи, пожалуйста, все как можно подробнее.
Лыков детально изложил ему историю своих розысков.
Потом добавил:
— Теперь давай свою часть.
— Хм… Она будет короче твоей. А за сведения спасибо! Так вот. Мы, разведка, узнали об этом Пехуре в конце прошлого года. Он появился под фамилией Крыгер в качестве подрядчика. Вел землеустроительные работы в Сливицком форте.
— Сливицкий форт — это где?
— Правобережный тед-де-пон Александровской цитадели. Он защищает крепость от обхода с тыла. Важная задача. Кроме того, в нем хранился военно-окружной архив.
— Так Крыгер залез в ваш архив?
— Да.
— А зачем ему старые бумажки? Камин разжигать?
Сенаторов смутился:
— Место казалось абсолютно надежным. И мобилизационный отдел перенес туда свою канцелярию: здесь тесно.
— Ну и ну! Что ему досталось?
— Это секрет, извини.
— Вовчик! Для австрияков уже не секрет, а для своих — тайна? Вас тут что, беленой кормят?
— Ну… Крыгер утащил мобилизационное расписание номер двенадцать, план развертывания и всю исходящую переписку.
— Хорошо отоварился! А как он это сумел?
— Да никому и в голову не пришло! Почтенный пан, работы всегда сдает в срок. Крыгеру даже выделили комнату в казарме форта, чтобы хранил там свои чертежи. Та комната была по соседству с мобилизационным отделом…
— Понимаю. Вы приходите в понедельник, а стена разобрана…
— Увы, да. Бумаги похитили, а пан Крыгер исчез. Правда, мы сумели перехватить его курьера. В Галиции. Тот переходил границу и налетел на наш секрет. Тогда нашли половину похищенного, вторую половину ищут до сих пор. Письмо в австрийский штаб было подписано: Ежи Пехур.
— Это все?
— Все.
— Опиши мне наружность Крыгера.
— Крепкий статный мужчина лет сорока. Густые вьющиеся волосы, черные с проседью, и окладистая борода в немецком вкусе.
— Проседь на висках?
— Нет, равномерно по всей голове и в бороде тоже.
— И он не хромал?
— Нет. Для чего ты спрашиваешь?
— Ежи Пехур, что убил двух сыщиков в номерах на Железной Браме, имел черные волосы с проседью на висках. Носил золотые очки. И припадал на левую ногу. Притом что природные его волосы — русые.
— Грим?
— Разумеется. Наш Ежи — мастер перевоплощения. Сядет завтра напротив тебя в кавярне, и ты его не узнаешь.
— Получается, шпион никуда не сбежал, а все эти месяцы спокойно жил в Варшаве?
— Да. И не просто жил, а расширил свою преступную деятельность. Решил встряхнуть польское общество. Поднять его на антирусский террор. Ох, пора его кассировать!
Сыщик и разведчик договорились, что будут обмениваться сведениями. Немногочисленная агентура отчетного отделения работала в поте лица, но пока без толку. Теперь к ней присоединялись возможности сыскной полиции. Шансы поймать вождя боевцев повышались.
— Слушай, а как у тебя с жандармами? — уже уходя, спросил Алексей.
— Никак, — ответил Сенаторов. — По закону, именно они у нас главные контрразведчики. Но работать не хотят. Уверяют Петербург, что здесь все благополучно, Варшава — сонное царство. Пока их самих не взорвут, они будут на этом настаивать! А по моим сведениям, польские социалисты создали некий «легион смерти» с целью террора. Против нас, ра зумеется. Возможно, Ежи Пехур как раз и есть руководитель этого легиона.
— Не возможно, а так и есть. На всех трех убитых офицерах были записки от его имени.
Вечером Лыкова вызвал к себе обер-полицмейстер.
— Как вы оцениваете действия титулярного советника Нарбутта? — поинтересовался он, стоя посреди кабинета.
— Как преступные.
Толстой поморщился:
— Обоснуйте!
— В феврале в Варшаве был убит подпоручик Яшин. Вы в нашу первую встречу, помнится, отвергали этот факт… Нарбутт с самого начала знал о нем, но скрыл преступление. Он решил вести розыск самостоятельно. В тайну был посвящен ряд его подчиненных, поляков по национальности. Кто именно, выяснить невозможно — в отделении круговая порука, все отговариваются незнанием. Известно лишь, что среди них был покойный Степковский.
Самодеятельные усилия Нарбутта успехом не увенчались. Между тем убийца — теперь мы знаем, что это Аркадиуш Млына, он же Ежи Пехур, — совершил новые злодеяния. В марте он зарезал пристава Емельянова, известного строгим отношением к местному населению…
Толстой перебил:
— А ведь я многократно просил его быть человечнее! И вот результат.
— …Нарбутт и его сообщники снова промолчали, — продолжил Лыков.
— Но они же хотели как лучше! — взорвался обер-полицмейстер. — Неужели вы этого не понимаете?
— Не понимаю, ваше превосходительство. Убивают русских офицеров, а сыскная полиция знает, но молчит. Не понимаю!
— Вы же сами общались с третьей жертвой, этим несносным штабс-капитаном Сергеевым. Я ведь приезжал в ресторан, беседовал с кельнерами. Отвратительное поведение, недостойное офицера!
— Значит, за это кишки наружу? — чуть не выкрикнул Лыков. — В ресторан вы приехали. А в морг не нашли времени спуститься? Не видели, что Млына сделал со штабс-капитаном?
Лицо генерала налилось кровью, но он промолчал.
— После казни Сергеева титулярный советник Нарбутт совершил очередной служебный подлог, — продолжил Алексей. — Он навел полицию на шайку русских громил. Которых по его просьбе предоставил некий Строба, он же Велки Эугениуш. Этот человек — уголовный «король» всей левобережной Варшавы. С ним у пана Нарбутта, оказывается, были такие вот доверительные отношения… Неслучайно Велки Эугениуш счастливо избежал тюрьмы за все годы своей преступной деятельности. Можно лишь догадываться, какие еще сделки имели место между ними!
— Это бездоказательно, — возразил обер-полицмейстер почти спокойным голосом. — Но я хочу поговорить не об этом. Да, Витольд Зенонович ошибался. Хотел как лучше для русско-польских отношений… И решил лично истребить злодея и положить конец насилиям. За свои ошибки он заплатил жизнью. А теперь после вашего рапорта его пожилая мать не получит пенсии.
Коллежский асессор смешался. Вопрос пенсий всегда очень болезненный. Люди служат десятилетиями, а потом по капризу начальства их оставляют ни с чем. А тем более старухи матери… Прав генерал. Убитых офицеров уже не вернуть, да и нет среди них чистеньких…
— Я понял вас, ваше превосходительство. Постараюсь сформулировать свой рапорт так, чтобы мать титулярного советника Нарбутта не лишилась пособия.
Толстой обрадовался, долго благодарил, даже перекрестил напоследок. А у Лыкова осталось впечатление, что его снова надули. Под вывеской добрых побуждений…
На исходе следующего дня состоялась еще одна встреча. Лыков возвращался из следственной тюрьмы, как вдруг его обступили трое корпусных мужчин. Алексей сразу узнал старшего, с фигурой циркового атлета. Это был Збышняк, то ли управляющий, то ли вышибала Велки Эугениуша. Он вежливо приподнял котелок, обнаружив шишку на темени.
— Здравствуйте, пан Лыков. Вы желали встретиться с паном Стробой?
— Здравствуйте, пан Збышняк. Я вижу, глаз уже подживает? А разве я вам тогда и голову разбил?
— И не только мне, пан Лыков. Мы получили хороший урок.
— Прошу меня простить, погорячился. Так что насчет встречи?
— Если удобно, то можно прямо сейчас. Вот бавария, вас ждут в дальнем зале.
В полутемной пивной сидел в одиночестве представительный мужчина. Увидев сыщика, он поднялся.
— Благодарю, пан Лыков. Я имею до вас надобность.
«Иван» оказался высоким, крупным в кости, с обвислыми помещичьими усами. Улыбка добродушная, но взгляд хищника…
— Какое пиво изволите?
— Светлое.
Велки Эугениуш кивнул, и кельнер бегом устремился к стойке.
— Вы круты на расправу, пан Лыков! Никому в Варшаве еще не удавалось побить Збышняка. У вас сильные руки!
— А у вас быстрые ноги, пан Строба. Я так и не смог вас тогда догнать.
Собеседники весело рассмеялись, и лед первого знакомства тут же растаял.
— Я сразу быка за рога, — начал уголовный. — Не хочу, чтобы в Департаменте полиции накопились до меня счеты. Перед властями я чистый. Делаю маленькую коммерцию в Варшаве, и только. Офицеров не убиваю.
— Я извещен. Но вы пытались обмануть следствие…
— Да, — согласился «иван». — По просьбе Нарбутта. А пан Витольд, упокой Господи его душу, был такой человек. Редко чего просил, и не для себя, для Польши. Но если уж скажет, что надо, — ему не отказывали. Мы в Варшаве привыкли договариваться с выделом следячи.
— Понятно, — нахмурился Лыков.
— Пожалуй, что не до конца вам понятно. Вы подумали о пане Витольде плохое. Что мы его купили, так? Нет. Он был поржендный… порядочный. Мзды не брал и ловил нас честно. Однако иногда обе стороны — и кто ловит, и кто прячется — должны договариваться. В прошлом году мы выдали пану Витольду одного из наших, Медарда Ломжинского. Тот был звежэнт джике… дикий зверь. Убил маленького ребенка! Такому не место в Варшаве.
— Ну хорошо, — согласился коллежский асессор. — Вы общались для пользы дела. О чем еще вас просил Нарбутт?
— Вот для того я и позвал вас, — серьезно ответил уголовный. — То правильный вопрос. Пан Витольд просил меня найти Ежи Пехура. И объяснил, почему я должен ему помочь. Ежи Пехур — поляк, его плохо отдавать русским. Нужно поймать и наказать его самим, за ущерб Польше. Убийства офицеров — во вред Польше. Правительство очень обрадуется, если дело примет политический оборот! И страну запрут на большой замок, такой, что много лет не удастся отпереть. А Млына не понимает этого.
— И вы согласились помогать?
— Да. Вам я не стал бы отдавать поляка, а пану Нарбутту — другое дело. Но моя помощь оказалась не к добру. Именно мои люди нашли квартиру на Железной Браме. Я подсказал следячим адресок, а они там погибли… Теперь Млына и мой враг. Найду — убью. Знайте, мы по-прежнему его ищем. Но сейчас, после смерти пана Витольда, я отдал бы вам того скурвы сына. Hex мне дъябел порви, отдал бы! А вы пусть сделаете с ним то, что сделали с Гришкой.
— Самому хочется, — неожиданно для себя признался Лыков.
— Так и не отказывайте себе! Я что хочу пояснить? Да, мы преступники. На мне много грехов, если смотреть в законы. Но совесть у меня есть. И бывает, что нужен человек с той, с вашей стороны. У которого тоже есть совесть. Мы с паном Витольдом так и делали, мы не допускали крайностей. Нельзя убивать детей, и Медард Ломжинский за это заплатил. Но нельзя и пользоваться властью во зло. Варшава легче дышала. А теперь мне не с кем договариваться.
— Но есть Гриневецкий.
— Фуй! Он не поляк, а жмуд. Тоже, конечно, человек, но… Я говорил бы и с ним, если бы он был как пан Витольд. Но ему далеко до него. Мне кажется, я мог бы говорить с вами.
И Строба просительно заглянул сыщику в глаза, словно не был всесильным «иваном».
— Но ведь я закончу свое дело и уеду отсюда.
— Я знаю. Но сначала его надо сделать.
— Тогда помогите, дайте подсказку.
— И дам! Для того и трачу ваше время. Слушайте. Ежи Пехур стал собирать молодежь. И дурит их юные головы. То очень плохо. От его имени вербовкой занимается Рышард Студэнт. Поймайте его, и получите Ежи.
— Рышард Студент. Очень хорошо, пан Строба! А где он бывает?
— Он ходит в «Дырку» на Медовой.
— Это та «Дырка», которую любил Шопен?
Велки Эугениуш встал и протянул Алексею руку:
— Шкода! Жаль, что вы уедете.
Назад: Глава 8 Находка
Дальше: Глава 10 Еще Полска нэ сгинжла!
