Глава 8
Находка

Алексей прибыл в Бад Вильдунген в четыре часа пополудни. Снял номер в той же гостинице «Фридрихштайн» и заторопился к Благово.

Отец-командир порадовал цветом лица и настроением. Он уже сидел в кресле, рядом стояли костыли. Раненый читал какой-то юмористический германский журнальчик и при этом морщился со знакомой Лыкову брезгливостью. Так всегда бывало, когда Благово обнаруживал глупость или пошлость. На тумбочке теснились заварной чайник, стакан в бисерном подстаканнике и жестянка «хокусина». Увидав гостя, действительный статский советник отбросил журнал и пробурчал:

— Куда катится мир? Скоро нам в журналах голую жопу нарисуют!

Алексей молча прошел в комнату, по-хозяйски налил себе в начальственную посуду чаю, со вкусом выпил и сообщил:

— Тоска в этой Варшаве. Они там чаю не пьют! Русскому человеку нелегко. Ох нелегко…

— Садись, русский человек, — благосклонно кивнул вице-директор. — Поди, извелся весь без моего мудрого руководства?

— Есть маленько…

— Но хоть справляешься?

— Вчера пятно крови отыскал, которое тамошние Лекоки не заметили, — похвалился Лыков. — Очень они на меня за это осерчали.

— Ну, это потом обсудим. Ты с Рачковским говорил, я знаю. Значит, опять этот Ример.

— Он, собака.

— Что делать будем?

Благово посмотрел на ученика усталым тревожным взглядом.

— А что тут сделаешь? — пожал тот плечами. — Улик никаких. Опять же, тайный советник! Вхож во все двери. Ну и черт с ним! Надо возвращаться домой. Я приехал за вами. Завтра перебираемся в Кассель, оттуда до Берлина по русским меркам рукой подать. Через сорок восемь часов будете Василия Котофеевича Кусако-Царапкина по избе гонять. А то он без вас совсем обленился. Жрет — больше собаки сделался! Его уже люди пугаются. Таких котов, говорят, не бывает…

Павел Афанасьевич зажмурился от удовольствия.

— Да, славное животное… Он ляжет мне на рану, заурчит, и все пройдет. — Но тут же очнулся: — Ты не ответил на мой вопрос. Что делать? Нельзя же от этой твари всю жизнь прятаться!

Лыков обернулся — дверь в палату была прикрыта — и сказал:

— Прятаться от Римера больше не нужно. Я его убил.

Благово молчал несколько секунд, потом спросил шепотом:

— Когда?

— Сразу, как приехал в Петербург. Решил не откладывать.

— Подробности!

— Все получилось с ходу и как нельзя лучше. Переоделся курьером, взял справку в адресном столе и к ночи принес срочную депешу. Швейцар пропустил. Видать, там это обычное дело… Ну, вошел в квартиру. По справке в ней значилось три человека мужской прислуги. Так оно и оказалось.

— Ты их перебил?

— Что я, изверг, что ли? Помял чуток, чтобы под ногами не путались. Одного Римера кончил. Кукольник хренов! Чуть со страху не обделался, денег предлагал, идиот. Забрал я свою записку…

— Какую записку?

— Я вам не рассказывал. После того случая на Симеоновском мосту я послал Римеру предупреждение: в случае рецидивы убью.

— Ты что, совсем сдурел?! Он наверняка показал твою угро зу кому следует!

— Кому, интересно?

— Я их департамента не знаю. Но лавочка международная и влиятельная. Эх, что ты наделал! И со мною не посоветовался… Теперь Лыков для них подозреваемый номер один.

— А и черт с той лавочкой, — спокойно ответил Алексей. — Я за вас любому башку свинчу. Пусть знают!

Он говорил без рисовки, не бравируя, и Благово сразу успокоился. За себя: от его ученика исходила какая-то архинадежная, непробиваемая уверенность. Вице-директор словно укрылся за каменной стеной. И за Лыкова. Понятно, что можно подкараулить и убить любого человека, даже Алексея. Но Ример мертв. Есть ли у него в России такие отчаянные подручные, чтобы сразиться с Лыковым? А из-за границы истребительный отряд не пошлешь. Видимо, покушение было личной местью тайного советника. В особые секреты вице-директор не посвящен. Скорее всего, со смертью Римера до него никому не будет дела…

— Ну, попробуем жить спокойно. Если получится. А что наше сыскное? Виноградовские люди, поди, ночей не спят. Пришибли особу третьего класса! Прислуга ведь дала твои приметы. Ты подготовился?

— Еще бы! Такую бородавку присобачил! Пусть ищут до второго пришествия… Но на всякий случай я взял командировку в Варшаву на полгода. Только что оттуда приехал.

— Это хороший ход, — одобрил Благово. — То-то ты на чай налег, я и не понял сперва. Ну, и во что ты вляпался в этой Варшаве? Я же вижу, что вляпался.

— Позже расскажу. Сейчас надо вещи собрать, билеты купить — а у нас две пересадки. Потом известить Департамент. Я сойду в Варшаве, и кто-то из наших должен сменить меня подле вас. Вы, Павел Афанасьич, тоже времени не теряйте. Возьмите удокторишек последние рекомендации. Пусть и лекарства какие выпишут. Дилижанс до Касселя в час пополуночи. Ехать сорок пять верст. Сдюжите?

— Конечно. Надоело мне здесь, домой хочу. Подай-ка костыли.

И они расстались, занявшись каждый своей частью сборов.

В дилижансе поговорить не удалось. Лыков выкупил четыре места, чтобы раненый мог лежать. Но соседи тем не менее сидели поблизости, и он не решился рассказывать о своих делах. Вдруг кто-то знает русский? Когда же в четыре часа утра они сели в поезд, сил на разговоры у Благово уже не было. Лишь днем, на берлинском вокзале, Алексей изложил Павлу Афанасьевичу ход розыска. Тот слушал, задавал уточняющие вопросы и все больше мрачнел. Коллежский асессор завершил свой рассказ и спросил требовательно:

— Ну?

— Не запряг, — вяло отмахнулся Благово.

— Так кто убийца-то?

— Перестань паясничать. Я не Господь Бог и даже не Путилин. В этой истории тебе придется разбираться самому.

— Это отчего же?

— Привыкай. Меня скоро не будет. Ты должен теперь полагаться только на себя.

Алексей молча смотрел на учителя, не решаясь спросить. Тот заговорил сам:

— Я скажу один раз, и больше к этому возвращаться не будем. Но скажу честно.

— Хорошо, — ответил Лыков, и у него заломило в затылке.

— Мой век, Алексей, кончается. Сил мало. Почти уже не осталось… Я ухожу. Вы с Варенькой — мои дети и, как дети, меня радуете. Держитесь друг за дружку, и все у вас будет в семье хорошо. А вот служба… Служба — другое дело, тут все может случиться. Ты закончил экстернат и не имеешь теперь препятствий в чинопроизводстве. Препятствия есть в твоем характере. Ты независимый человек, на Руси таких не любят. Тут уже ничего не поделаешь, себя не изменишь, да и не дай бог тебе себя менять. Цельный, честный, решительный человек. Таким и оставайся.

Пока что в Департаменте у тебя положение крепкое. Цур-Гозен — славный немец, не двуличный. Дурново — умница, ты ему нужен. Плеве тоже тебя помнит. С нашего ведомства больше спрашивают политику, уголовный сыск всегда будет на задах. Вот и хорошо. Тут тебе замены нет. Со временем ты должен занять мое место — стать вице-директором по криминальным делам. В политику не суйся!

Алексей слушал, а голова болела все сильнее.

— Еще запомни такую вещь. В Департаменте надо создать новое делопроизводство, ответственное за уголовный сыск во всей России. С подчинением ему отделений на местах.

— Их же раз-два и обчелся!

— Это сейчас. Наша власть близорука, увы. Деревня трещит по швам. Худшие элементы из крестьянства хлынули в город. Последствия ты знаешь: за двадцать лет количество умышленных убийств удвоилось. А скоро удесятерится! Вот тогда мои предложения окажутся к месту. Поручаю их тебе. Сам не успею. В домашнем кабинете, в левой тумбе стола лежит папка из синего сафьяна. Там все: записка, обоснование, денежные расчеты, примерные штаты по разрядам городов, проект инструкции… Читай, думай, правь, если я где ошибся. Ты уже опытный человек, сыскную службу изучил. Лет через десять начинай двигать мой проект. Наш проект. Лыков только вздохнул.

— Заканчивай скорее свои варшавские дела и возвращайся в Петербург. Я проведу тебя, пока ноги ходят, по некоторым своим знакомым. Черевин, Победоносцев, Ламздорф, Абаза, еще кое-кто. Надо, чтобы они тебя запомнили. Отдельный разговор — Плеве. Вячеслав Константинович — будущий министр внутренних дел. Сильный будет министр! Не теряйся с его горизонта.

Теперь о Римере. Теоретически его зарубежные друзья могут быть опасны. Пока тебя выручает маленький чин. Ты не сановник, не вхож к государю — и хорошо. К тому времени, когда выслужишь белые штаны, они о тебе забудут. И вообще, не рвись на высокие должности. Там одни интриги, а ты к ним не приучен.

— А для вас есть опасность?

— Добить меня? Зачем? Покушение было личной местью Римера. Маленький человек с большим самолюбием. Сейчас он дает показания чертям… Никто от кукольников ко мне не явится. Подумаешь — вице-директор департамента, который шесть месяцев в году в отпуску по болезни.

— Я у этого чувырла выгреб из секретной шкатулки все, что там лежало, — сознался Лыков. — Зря?

В глазах Благово впервые за всю беседу вспыхнул интерес.

— А вот это любопытно! Что в бумагах?

— Я посмотрел, но мало что понял. Большая часть на немецком языке, остальные на английском и французском. Последние я чуток разобрал. В них о Танжере и Абиссинии.

— Какое дело было Римеру до Абиссинии? — усмехнулся Павел Афанасьевич. — Но это хорошо, что ты стащил бумаги. Займусь ими на досуге. Вдруг отыщу парочку секретов? Будет чем обороняться. Где ты их спрятал?

— В папке синего сафьяна, в левой тумбе стола.

И Лыков захихикал.

— Вот стервец! Ты и в Нижнем Новгороде в мой стол лазил. Помнишь? Когда разыскивал убийц провизора Бомбеля.

Сыщики довольно рассмеялись — вспомнили старые добрые времена. Потом Благово вперил в Лыкова строгий взгляд.

— Значит, ты прочел мою записку о преобразовании сыскной полиции в империи?

— Да.

— И… что скажешь?

— Кое-что я бы дополнил, но по сути все верно. Очень верно, в самую точку. А то действуют кто во что горазд, без всякого общего руководства! Ни картотеки нет единой, ни учебных пособий. Стоит мазурику сменить место жительства — и гуляй смело! Никто тебя не ищет… Сейчас Государственный совет реформу не пропустит. Хотя уже назрело, да и действовать надо упреждающе, но вельможи этого не понимают. Вот лет через десять, когда петух в задницу клюнет, — тогда можно предлагать.

И Павел Афанасьевич сразу успокоился. Мнение ученика, оказывается, было для него важно.

Между тем уже подали международный экспресс. Торопясь закончить беседу, Благово сказал:

— Я тоже считаю, что Яшина убили. Труп или закопали, или бросили в Вислу. Проверь полицейские донесения о неопознанных телах от Варшавы и до германской границы. Висла зимой замерзает?

— Не знаю.

— Узнай. Можно и пруссакам запрос послать. Там полиция ответственная, ничего не пропускает.

— Сделаю.

— Дальше. Ты заметил, что объединяет всех трех покойников?

— Конечно. Они изводили поляков и вызывали у них чувство ненависти.

Благово погрозил ученику пальцем:

— А не зря ты девятый год возле меня ошиваешься! Кое-чему я тебя научил. Не ошибся тогда, в Нижнем.

— Так кто они?

— Ты уже догадался о самом главном. Ищи в этом направлении.

— Новые польские повстанцы, как предположил Егорка? Но ведь нет никаких прокламаций, воззваний к народу, заявлений о наказании сатрапов! Все поляки будто бы заняты созидательным трудом. Терроризм вышел из моды!

— В Петербурге тоже было тихо. И вдруг государя пытались взорвать.

Лыков задумался.

— Беспокойный одиночка? Хочет выбить искру, из которой потом разгорится пламя?

— Да. Всегда найдется политический авантюрист, которому не хочется заниматься созидательным трудом. Некогда ему, понимаешь! Ему надо быстро и с кровью.

— Но почему нет заявлений?

— Что-то этим людям пока мешает. Или там отсутствует единство, или «конструктивные силы» не дают разгореться пламени. Сходи к жандармам, поговори с ними. Есть ли бывшие боевики, что вернулись, отбыв наказание, но не успокоились. И еще учти: такие ветераны-фанатики очень нравятся молодежи. Ну, бери вещички!

В девять часов пополудни Лыков стоял на дебаркадере и махал своему учителю шляпой. Тот уезжал в Петербург под конвоем Скибы. Максим Вячеславович успел рассказать, что версия Алексея насчет обиженного слуги не подтвердилась. Все окружение Римера не менялось при нем много лет. Сыскные приуныли и уже откровенно тянут время. Общеизвестно: если сразу после преступления след не найден, то дальше может помочь лишь случайная удача. Тут ее не предвиделось.

Лицо Благово поехало вместе с вагоном и скоро исчезло из виду. Коллежский асессор повернул к бирже извозчиков, как вдруг его окликнул мелодичный женский голос с приятным польским акцентом:

— Пан Лыков, если я правильно запомнила?

Алексей торопливо сдернул шляпу. Перед ним стояла дама, из-за которой в тот раз он сцепился со штабс-капитаном пограничной стражи.

— Пани Малгожата! Какая встреча! — Оглядевшись по сторонам, сыщик спросил: — А где же ваш седовласый спутник? Внушительный мужчина…

— Ха-ха! Вы тоже его испугались? Это правильно, его надо бояться. Хотя, судя по тому, что я видела у Владека, вы не из пугливых.

— Этот пан ваш муж?

— Ну, сразу и открыли свой интерес! Но хорошо, я отвечу… чтобы не мучить приятного пана. Нет, мой муж проживает в Париже. Он уехал. Насовсем. Богатый бездельник. Ая… как это у русских? — соломенная вдова.

— Но страшный человек скрашивает ваше одиночество?

— Да. И не он один! Католическая церковь разводы не дает. Супруг высылает мне достаточное содержание, и я ни в чем не нуждаюсь… кроме развлечений, конечно! Так и быть, я выдам вам все свои секреты. Седовласый пан Олех только что уехал по делам в Петербург. Это его я провожала. И теперь некому меня развлекать.

У Лыкова голова пошла кругом. Вот оно! Польки славились в империи своей красотой — и свободными нравами. Ах, эти паненки… Сыщик уже десять дней как в Варшаве и только облизывался на их изящные профили и гибкие станы. Как там сказал мудрый Гейне? «Польки — ангелы земли; ангелы — польки неба». Неужели сейчас эта красивая женщина его интригует? Но пора уже было что-то сделать, а ничего приличного не приходило на ум.

Пани Малгожата, так и не дождавшись, сама взяла русского увальня под руку. Они пошли к выходу вместе. По дороге сыщик опомнился и купил у торговки букет фиалок. Пани приняла его, поблагодарив легким кивком головы. Тут подъехал осанистый извозчик, почему-то в черкеске с газырями.

— Это ваш? — удивился Лыков. — Что за джигит?

— Его зовут Марек, и он возит меня, когда нужен экипаж. Марек воевал на Кавказе. С тех пор любит щеголять своей горской одеждой.

— Для полноты костюма не хватает кинжала, — тоном знатока заявил коллежский асессор. Фурман презрительно скривился, а красавица рассмеялась:

— У него есть кинжал, конечно! Где-то в ящике. Полиция не разрешает полякам ходить по городу с оружием. Это только вам позволено. Но… куда мы едем? Я могу подвезти вас до дома.

Алексей стоял как завороженный и любовался прекрасной полькой. Она обладала какой-то особенной красотой, не холодной и недоступной, а теплой и живой. Хотелось взять лицо Малгожаты в ладони, коснуться ее щеки, потрепать русые волосы…

— Ну, что же вы молчите? — Малгожата снова рассмеялась. Какой дивный смех. Словно серебряный колокольчик. Баналь но, наверное, но больше не с чем сравнить… Наконец Лыков опомнился:

— Да, спасибо, я буду рад проехаться с вами куда угодно!

Он усадил даму, забрался в пролетку и сказал Мареку:

— Пожалуйста, Гусья улица, дом двадцать четыре.

Экипаж весело покатил по пражским мостовым, затем по асфальтированной Александровской. Опять открылся вид на Варшаву, от которого захватывает дух… Ах, какой город! Любуясь им, Алексей незаметно поглядывал и на свою спутницу. Та не отрывала взгляда от панорамы. Щеки ее порозовели, губы что-то шептали. Экзальтированная патриотка? Но эта раскованность, смелость в знакомстве с мужчинами… Столичные приятели сыщика любили чесать языки о темпераменте полек, их изящной легкомысленности. В глубине души Алексей мечтал стать героем любовного приключения и проверить эти слухи. Но как? И когда? И вот теперь он едет с молодой прекрасной пани. Вечер. Дел никаких нет. Она свободна, а у него пустая квартира. Черт! Дураком надо быть, чтобы не попытаться заманить Малгожату к себе! Когда еще случится такая возможность? И этот Олех сейчас в поезде — один к одному! А Варенька? Она ведь тоже слышала о польках. И спросит его по приезде, и будет смотреть прямо в глаза… Как тут соврешь? Но Лыков понимал, что сейчас сделает все, чтобы Малгожата поднялась в его жилище.

Они ехали молча, и какое-то напряжение, подобно электрическому, возникло между ними. Полька перестала интересоваться пейзажами и глядела только на своего спутника. Глядела внимательно, серьезно и при этом не уловимо порочно. И эта порочность не отталкивала Лыкова, а приманивала. Он чувствовал, как его затягивает в дикий водоворот, а он пропадает в нем с удовольствием… Но что сделать в квартире? Как подойти, начать расстегивать крючки на платье? Дома нет ни конфет, ни хорошего вина, одна водка. Польки ведь такие балованные. Он же опозорится! Но лавочки и магазины давно закрыты. Заказать в ресторане навынос? Но как тут это делается?

— Нет, — сказала вдруг Малгожата. — Мы едем прямо к вам. Хочу посмотреть, как вы живете.

— Но…

— Я знаю, что у вас дома нет шампанского и фруктов. Но мы найдем, чем занять время.

— Вы читаете мои мысли? — простодушно спросил Лыков, пораженный ее словами.

— Это несложно, — усмехнулась полька. И сделалась похожа на прекрасную ведьму, которой хотелось подчиняться и подчиняться…

А как она держала букет! Русские женщины не умеют так управляться с цветами. И какие изящные маленькие руки, холеные, как полированный мрамор…

Когда они подъехали к дому, Лыкова уже била мелкая дрожь. Никогда еще такого с ним не было! Сыщик спрыгнул с подножки, толкнул дверь и впустил Малгожату в подъезд. Там их поджидал величественный керовник.

— Добрый вечер, пан Влодзимеж! — не своим, сиплым голосом поздоровался Алексей.

— Добжий вечер, пан Лыков! — услужливо поклонился поляк.

— Какая чудная лестница! — непринужденно восхитилась Малгожата. — Нам наверх?

— Да, на третий этаж, — сообщил Лыков и почувствовал, что краснеет.

В квартире все совершилось мгновенно и очень бурно. Полька не стала тянуть время. Когда она расстегнула лиф, Алексей еще стыдился перед Варенькой. Но когда сбросила десу, позабыл все на свете…

Через полчаса Лыков направился в ванную комнату, как вдруг в дверь громко заколотили. Раздосадованный любовник на цыпочках прокрался в шинельную. С площадки раздался встревоженный голос Егора:

— Алексей Николаевич! Я знаю, что вы там! Откройте! Очень важные новости!

Лыков прошипел в щелку:

— Уйди и вернись через час.

Но помощник не унимался:

— Очень-очень срочно! Откройте, Алексей Николаевич!

Коллежский асессор накинул халат на голое тело и вышел, прикрыв за собой дверь.

— Что случилось? Чудо ты эдакое…

— Вот! — Егор протянул ему клочок бумаги. — Ян Касъер передал на волю, для своего зятя Малиняка.

— Тут по-польски. Переведи.

— Всего одна фраза: «Срочно переставь поленницу за прачечную».

Лыков подумал секунду и сказал:

— Ух ты! Попался, дядя Янек!

— Что это значит, Алексей Николаевич? На что ему поленница сдалась?

— Это значит, что мы скоро найдем труп подпоручика Яшина.

Иванов захлопал недоумевающе глазами, но потом до него дошло:

— Неужели?..

— Да. Спускайся и жди меня у подъезда, я выйду через пять минут.

— А куда мы?

— К Бурундукову, куда же еще!

Алексей вернулся в квартиру. Малгожата стояла под лампой во всей своей невыносимо прекрасной наготе.

— Куда ты ходил? — удивилась она. — Умойся, мой Геркулес, и мы продолжим. Ах, какое у тебя сложение!

— Оденься, пожалуйста. Ты должна немедленно уйти.

— Почему?

— Срочное дело. Меня вызывают на службу, прислали курьера. Он ждет внизу, начальство велит торопиться.

— Какой курьер, какое начальство?! Алексис, ты меня считаешь за здзиру, которой можно попользоваться и выгнать?

— Малгожата, ты не права! Я сам в расстройстве, я мечтал провести с тобой всю ночь! Но служба…

— Дупек, какая служба вечером воскресенья?

Вдруг она переменилась в лице.

— А-а! Я все поняла! Ты женат и вспомнил о ней, и к тебе пришел стыд? Поздно, шановны, поздно стыдиться. И потом, она далеко, а я — вот я, здесь. Посмотри: разве я не красива? Хуже твоей жоны? Приди, обними меня, и полезем обратно в постель! Ну? Что я делаю не так? Скажи, мой Ахилл, и я сделаю, как ты хочешь!

— Малгожата, я не шучу. Это действительно курьер со службы, и я должен немедленно идти с ним. Оденься, пожалуйста, побыстрее.

Полька рассердилась.

— Шьведне! На улице пулноц, и ты выгоняешь меня, як дзивку. Естэж глова не ешть в пожонтку! Жэгнай! Ижд до диабла!

Она живо оделась и выскочила на лестницу, красная и некра сивая от злости. Лыков едва поспевал следом.

— Как я смогу тебя найти? — умоляющим голосом спросил он. Малгожата остановилась, подумала и ответила уже спокойно:

— Оставь для меня записку у пана Владека. В том ресторане. Я подумаю, как тебя наказать. Но потом, возможно, прощу…

Чинной парой они спустились вниз. На площадке первого этажа четыре рослых парня, по виду мастеровые, обступили конторщика. Кажется, разговор шел серьезный — лицо у пана Влодзимежа было напуганное. Обсчитал парней при расчете? Лыков под руку с дамой продрался через мастеровых. Те, замявшись, расступились и озадаченно покосились на жильца. Сыщик по привычке отметил это про себя, но думать о таких мелочах было некогда — следовало быстрее нагрянуть к приставу.

Под изумленные взоры Егора его шеф усадил даму в пролетку и откланялся. Малгожата, хмурая и недовольная, уехала. Лыков повернулся к помощнику и сказал:

— Ни слова о ней! А теперь побежали.

Быстрым шагом сыщики отправились в участок. Бурундуков жил над ним, в казенной квартире. Уже через несколько минут Алексей барабанил в его дверь. Амвросий Акимович вышел тут же, словно ждал гостей. Он был в полной форме, даже при сабле и револьвере.

— Алексей Николаевич? Егор? Что случилось?

— Вы и по квартире так ходите? — удивился Лыков.

— До полуночи — всегда. Служба беспокойная. Но вы давай те о деле.

— Вот, — Алексей вынул записку. — Ян Касъер, он же Новец, передает из тюрьмы приказ зятю. Срочно потребовалось перенести поленницу на другой конец двора. Понимаете?

— Нет. Что ж тут такого? Обычное дело. Сейчас как раз подворная уборка идет. Я хожу, гоняю домовладельцев. До Новца, правда, еще не добрался…

Лыков вздохнул и пояснил:

— Полагаю, они хотят спрятать место погребения подпоручика Яшина.

— Да вы что! — ахнул Бурундуков.

— Увы. Возьмите нужное число городовых, пожарные факе лы, лопаты и щупы. Длинные щупы.

Пристав — на нем лица не было — кинулся вниз, в служебное помещение. Через десять минут полицейский отряд со снаряжением выдвинулся на Дикую. Заарендовали двух припозднившихся фурманов и поехали на Бураковскую, где недавно громили игорный дом.

В двенадцатом часу ночи во дворе особняка Яна Новца собралась целая толпа народа. Зять и две дочки хозяина, в домашней одежде, стояли у каретного сарая. Вид у них был очень встревоженный… Городовые воткнули в землю факелы и принялись щупами проверять почву позади бани-прачечной. Бурундуков, Лыков и Иванов застыли вблизи. Что-то зловещее было в этой картине ночных поисков. Что-то страшное вот-вот должно было открыться…

Городовые тыкали старательно, через каждые десять вершков. Они пыхтели от спешки и напряжения — волнение передалось и им. Вдруг в одном месте железный прут во что-то уперся. Немедленно служивые схватили лопаты и принялись там копать.

Несколько минут работы — и в яме что-то показалось.

— Полицейский кафтан! — воскликнул один из городовых.

— И мерлушковая шапка тут! — добавил второй.

Наконец тело откопали и подняли наверх. Смотреть на него был неприятно. Егор отбежал в сторону, его стало рвать. Привычный ко всему Лыков нагнулся над трупом.

— А почерк-то знакомый. Выпустили внутренности, как и Сергееву-третьему.

Бурундуков крестился и шепотом творил молитву.

— Присмотритесь как следует, — попросил его коллежский асессор. — Точно ли это Яшин? Мундир подходит, но мало ли?

Лица у трупа уже не было, лишь запачканные землей волосы обрамляли череп.

— Русые… — пробормотал капитан. — Он это, Сашка.

— Обыщи карманы! — приказал Алексей городовому. Тот истово перекрестился, потом выполнил команду и передал начальству два предмета. Один был полицейский билет на имя младшего помощника Вольского пристава Александра Михайловича Яшина. Сомнений больше не осталось.

Лыков стал разворачивать вторую вещь. Маленький бумажный сверток был в запекшейся крови и раскрываться не хотел. Сыщик порвал бумагу и обнаружил внутри банковские билеты. Он тут же передал их приставу со словами:

— Вот и ваши деньги нашлись, Амвросий Акимович. Три четвертных.

Капитан крякнул и попытался засунуть сверток в карман, но никак не мог попасть.

— В церковь снесу… — пробормотал он, глядя в сторону. — Эх, Сашка, Сашка! А я тебя бранил…

Наконец пристав выяснил, что мешало ему воспользоваться карманом: там лежала какая-то бумага. Он извлек ее, повертел в руках, туго соображая. Потом протянул Лыкову.

— То, что вы просили.

Алексей развернул казенный бланк и с трудом прочитал в свете факелов:

«По наведенным справкам, отставной поручик князь Яшвиль проживал в городе Варшаве с 10 по 23 декабря 1886 года на улице Ставки в доме Журовского. О чем имеется полицейская явка 5/6 Повонзковского участка. В доме Новца по улице Бураковской указанный Яшвиль не проживал.

Помощник пристава 5/6 Повонзковского участка, причисленный к армейской кавалерии корнет Буйный».