Глава 12
Бугров
Вид на слияние Оки и Волги от кремлевской стены.
Таубе прибежал из гостиницы без шинели, прямо в мундирном сюртуке, и успел увидеть, как Благово грузят в сани, чтобы везти в Мартыновскую больницу. Доктор Милотворжский сидел около раненого и сосредоточенно считал пульс. Благово был без сознания, на бледном лице проступали плохо замытые пятна крови. Лыков, сам не свой, тоже без шапки и шубы, бегал вокруг саней и всем мешал. Каргер пытался успокоить его, но Алексей, кажется, плохо понимал, что ему говорят.
– Тихо все! – неожиданно гаркнул Милотворжский, и вокруг наступила мертвая тишина. Прошла минута, и доктор снял пальцы с запястья статского советника.
– Странный удар, – покачал он головой. – Очень сильный – пробил соболью шапку. И в то же время рана не опасна я, череп цел; возможно сотрясение мозга… Как будто не хотели очень вредить… Но дней десять в постели Павел Афанасьевич пролежит. А то и месяц…
Лыков сразу обмяк и сел на передок саней. Потом до него все же дошло, что полицмейстер стоит, и он вскочил как ужаленный.
– Действительно, странный удар, – задумчиво сказал из-за его плеча барон Таубе. – Немцы называют его «линкс-рауш». Сотрясение мозга средней степени тяжести, без пролома черепа. На четыре-шесть дней вырубается левое полушарие, отвечающее за память. Не думал, что хитрованские босяки владеют техникой временного обездвижения…
Лыков посмотрел на него, потом обошел, как столб, и поплелся к манежу. Таубе хотел было идти следом, но Каргер удержал его: пусть придет в себя, не мешай ему.
Алексей спустился от манежа к кремлевской стене, в маленькую калитку вышел наружу, к подошве Ильинской башни. Тут было его любимое место в городе. Внизу, в конце крутого обрыва, примостилась Казанская церковь, напротив, на соседнем холме, горели купола Ильи-Пророка. Вдали сливались Ока с Волгой; две белых реки окаймляли Стрелку с уснувшей на зиму великой ярмаркой. Красная глыба Александро-Невского собора даже отсюда поражала своим величием.
Постояв и посмотрев на свой город, Алексей немного успокоился. Так, что мы имеем, спросил он сам себя. Государь прибудет через шесть дней. Павел Афанасьевич выздоровеет только через десять. Ему придется найти цареубийц в одиночку. А это невозможно.
Стоп. Еще раз. Невозможно. Он, Лыков, здоровый, плечистый парень. Подковы ломает, как баранки. За год работы под руководством Благово ничему не научился. Все думал, успеется… Дурак. Сволочь. Через шесть дней из-за его бездарности и лени убьют государя.
Алексей обтер лицо снегом. Ему ведь всего двадцать три года… Он временно исправляет должность начальника сыскной полиции, не будучи даже его помощником, а лишь исправляющим должность этого самого помощника. Дважды исправляющий! Никто и не ждет от него, что он сделает то, что не могут сделать все охранительные силы империи. И потом, за безопасность императора отвечает полицмейстер Каргер; с него и спросят! Сопливый титулярный советник не будет даже замечен – кого он интересует…
Тут же после этих мыслей Лыкову стало стыдно. Нашел, за кого спрятаться! Каргер, при всей своей опытности, не мог поймать Сашку-Цирюльника. Тут нужны не городовые и квартальные надзиратели, тут нужны осведомители. Нужен кто-то, знающий тайную жизнь Нижнего Новгорода. Ощущающий незримые связи, видящий насквозь эти серые дома с их людишками… Кто это может быть? Влиятельный местный бандит. Но с Блохой никто из уголовных связываться не станет. Архиепископ Макарий? Он многое знает из того, что неведомо официальной власти; у него своя сеть осведомителей. Но он не успеет – церковная система неповоротлива, пока его команда дойдет до паствы, может случиться непоправимое.
Взгляд Лыкова рассеянно скользил по Нижнему базару. В полугоре над церковью Иоана Предтечи на Торгу каменщики выкладывали стены обширного строения. Какой-то щуплый старичок махал руками, видимо, давал указания. Лыков узнал старичка и вспомнил, что там строят. Александр Петрович Бугров приехал посмотреть, как идет строительство ночлежного дома, подаренного им городу. И тут его осенило. Бугровы! Вот кто знает все, что делается в Нижнем! Особенно сын этого старичка, Николай Александрович. Он тайный руководитель губернской общины беглопоповцев – разновидности староверов так называемого австрийского согласия. Все керженские скиты под ним. Николай Бугров известен своим влиянием, крутым нравом и – богобоязненностью. Если кто сейчас и в состоянии помочь Лыкову, так это он.
Алексей, рискуя сломать себе шею, спустился вниз по убогой тропинке и представился Бугрову-старшему. Они встречались дважды у губернатора. На всякий случай Лыков протянул старику свое запаянное в стекло удостоверение, но миллионер отвел его желтой болезненной рукой.
– Не надо, я помню вас, господин Лыков. Что у вас за нужда?
– Только что ранен статский советник Благово, начальник сыскной полиции…
Бугров перекрестился, сотворил молитву за спасение души христианской и внимательно поглядел на Алексея из-под выцветших бровей.
– Я остался за него. Есть важнейший вопрос, дающий мне смелость обременять вас. К нам в Нижний приезжает государь. В общем… мне нужна ваша помощь в получении сведений о людях, которые замышляют злодейство.
Александр Петрович задумался, рассеянно глядя вокруг себя. Потом сказал:
– Этот вопрос не ко мне. Я лесом занимаюсь. Вот ежели что по лесной части – пожалуйста. А то, что надобно вам – это к Николаю. У меня внизу возок, давайте спустимся и проедем к нам. Сын сейчас дома и вас примет, я ему велю.
Через пять минут, волнуясь (прав ли он, вынося сор из избы?), Лыков входил в родовой особняк Бугровых в Троицком переулке. Александр Петрович оставил его в скромно обставленной гостиной, а сам ушел переговорить с сыном.
Алексей осмотрелся. Странно! Бугровы – самые богатые люди в Нижнем и одни из богатейших в России, а дом у них не роскошен, даже тесноват. Половики на полу, фикус, на стене в рамке – портрет сурового старика. Видимо, это Петр Егорович, основатель знаменитого рода. Крестьянин-старовер из Семеновского уезда, бурлак и продавец валенок создал мощную мукомольную империю. Прославился своей честностью и редкой способностью входить в нужды простого люда. Сын с внуком уже не такие, но благотворительность у них настоящая, не показная; тут они пошли в деда.
Из угловой двери вышла очень красивая девушка, в строгом сером платке до бровей и таком же строгом платье, поклонилась, глядя в пол:
– Пожалуйте, вас ждут.
Лыков пошел за ней через анфиладу из четырех безвкусно обставленных комнат и в пятой увидел, наконец, Николая Александровича Бугрова. Высокий, широкоплечий – не чета отцу. Седая борода, коротко обстриженные волосы расчесаны на пробор. Властные, холодные и умные глаза ярко-зеленого цвета. Нижняя губа выпячена, как у негра. На вид – лет сорок. И морелевские уши – если верить судебной медицине, признак вырождения.
Бугров-младший жестом пригласил Лыкова сесть и сам устроился напротив. На столе стояли две чашки с чаем, горкой лежал на блюдце постный разноцветный сахар.
– Извольте чаю со мной отпить, господин Лыков, а за чаем и поговорим.
Алексей с наслаждением отхлебнул, после мороза, душистого чая – тоже ханькоусский! – вежливо помолчал минуту, посмаковал, затем отставил чашку и пытливо взглянул на богатейшего человека Нижнего Новгорода. Интересный типаж Николай Александрович Бугров! Много о нем легенд по городу ходит. Схоронил к тридцати пяти годам трех жен, больше староверу жениться не положено. Детей Бог не дал… И пошел тогда вдовец в загул. Сахар-то он постный ест, а вот на Сейме, где у него мельницы, выстроил уже целый порядок на деревне. Домики все похожи один на другой: в три окна, с разноцветными ставнями. Живут в домиках бывшие бугровские полюбовницы, наскучившие хозяину и выданные затем замуж за бугровских же мастеровых, причем с хорошим приданым. Все тихо, народ доволен, бывшие девушки тоже. Та удивительно красивая девица, что вела давеча Лыкова в эту комнату, тоже, поди, скоро на Сейму поедет, к мужу-мукомолу…
Бугров тоже отставил чашку, сказал, обнаружив мелкие желтые зубы:
– Слышал я о вашей легендарной силе, господин Лыков. Очень мне, как нижегородцу, сие лестно. Опять же, Арсений Морозов о вас хорошо отзывался. Потому, собственно, и принял. Что за нужда?
– К нам едет государь…
– Знаю. Одиннадцатого числа будет.
– У него могут возникнуть… нежелательные обстоятельства.
– Могут. Ежели вы Сашку-Цирюльника, Гришку Отребьева и этого… как его? Фроленку к тому времени не отыщете.
Лыков был ошарашен осведомленностью миллионера, но это лишь подтверждало, что он пришел по адресу. Поэтому Алексей, сделав над собой усилие, высказал самое главное:
– Мы не можем найти этих людей. Хотя они здесь, в Нижнем. Через шесть дней приедет государь, и может случиться непоправимое. Мой начальник только что подвергся нападению, он тяжело ранен. Один я не настолько еще опытен, чтобы найти цареубийц. Я вас прошу – помогите! Вы знаете все, что делается в городе, от вас тут нет тайн. Вам ответят на любой вопрос, в отличие, например, от нас. Помогите мне, пожалуйста.
Бугров слушал рассеянно, ковырял пальцем угол стола и посматривал в окно. Алексей поглядел на него и вдруг с ужасом понял, что его собеседнику этот разговор не интересен. Просто – не интересен. Вопрос жизни или смерти государя оставлял Бугрова безучастным!
– Ну, что вам сказать, господин Лыков, – буднично ответил миллионер. – Мое дело – муку молоть. Кому жить, а кому помирать, решать не нам с вами, а Господу Богу.
– Николай Александрович! Но ведь мы говорим с вами о жизни российского самодержца!
– Так что ж! Может, и ему пришла пора держать ответ перед вышним престолом? За женитьбу свою безбожную. За то, что алтари наши на Рогожском кладбище запечатал. До этого даже папаша его не додумался, уж на что тиранил нашего брата-старовера… За реформы свои недоделанные – ведь землю мужику так и не дал! А? Что молчите?
Лыков сначала растерялся. Ему казалось, что спасать жизнь своего государя – обязанность каждого верноподданного, а тут… Но человек, отказывавший ему, был единственным, кто мог помочь. Других не было! Как его убедить? Как заставить его сделать то, что он делать не хочет? Хлопать крыльями, говорить о долге, совести – бесполезно. Чем его сдвинуть, когда он боится только Бога?
– Николай Александрович, – Лыков пытался казаться спокойным, – вы помните, сколько людей погибло при взрыве в Зимнем дворце год назад?
– Нет, – сразу насторожился Бугров. – А сколько?
– Восемь погибло и сорок пять покалечено. А ведь целились как бы вовсе и не в них. А при взрыве царского поезда под Москвой в ноябре семьдесят девятого? Тоже не помните? Более десятка раненых. А теперь представьте себе покушение здесь. Которое исполнять будут такие патентованные душегубы, как Сашка-Цирюльник и Гришка Отребьев… Им чем больше народу, тем лучше. Думаете, они только в царя попадут? Там будут конвойные казаки, чины свиты, наши городовые и сыскные агенты. Богомазы должны в соборе государю представляться… А если это на улице случится, то простые прохожие под пулю попасть могут. Как вы тогда на свой отказ посмотрите? Не тяжеленько будет грех на душе носить? Могли ведь отвратить людские смерти, а не захотели…
Бугров вскочил, подошел к окну и стал нервно барабанить по раме. Лицо свое он от Лыкова прятал. Прошло тягостных тридцать секунд. Когда миллионер обернулся, глаза его, только что равнодушные и насмешливые, горели страшными зелеными огнями и, казалось, прожигали сыщика насквозь.
– А вот теперь ты, Лыков, дело сказал! Это я, дурак, возгордился, за судию высшего себя принял. А сам будто безгрешен! Э-эх… Правда твоя, нельзя людишек под пули совать. Они себе тем пропитание добывают, а иные и долгом почитают за государя свою грудь подставить. Нельзя. Этим-то отребьевым все едино, кого валить. Опять же, и то сказать: царь наш многогрешный – тоже человек… Прости меня, Лыков, за гордыню мою неуемную.
– Значит, поможете?
– Помогу, ежели успею. Времени, правда, мало, да ничего. Всех на макушку поставлю! Ты иди. И сам тама будь того… поосторожней. Я тебя найду, как новости б уду т.
И Лыков ушел. Пора было возвращаться в сыскное, оставшееся без начальства. Но сначала он зашел во Вторую почтово-телеграфную контору, что в Блиновском пассаже, и отбил телеграмму Буффало в Москву:
«НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙ (С) ИНСТРУМЕНТАМИ ТЧК ЛЫКОВ ».
Выходя из конторы, Лыков неожиданно прыгнул в сторону и ухватил за вороты двух мужчин в теплых бекешах, стоявших у тумбы.
– А ну, кто такие? Документы есть?
Он заметил их еще в кремле, когда спускался к ночлежке, а потом видел возле дома Бугровых. А вот теперь они следят за ним в пассаже.
Мужчины были одинаково рослые и плечистые, подтянутые, как офицеры, и с породистыми лицами. Но Лыкову стало все равно – хоть великие князья! Ему требовалось разобраться в той паутине, что облепила его со всех сторон и не давала дотянуться до цареубийц.
– Полегче, Лыков! – властно прикрикнул тот, что постарше, и попытался вырваться. – Вы за это поплатитесь!
Мгновенно оба в бекешах оказались на весу. Алексей поднял незнакомцев на пол-аршина, держа их за горло, и прижал к стене. Тот, что вырывался, почувствовал стальные пальцы у себя на сонной артерии и тут же притих.
– Я сейчас вас поставлю, и вы очень вежливо предъявите мне все, что потребую. При малейшей попытке заартачиться – сразу в лоб. Бью я сильно.
– Мы знаем, Алексей Николаевич, – примирительно прохрипел второй господин. – Поставьте нас, пожалуйста, мы вам все объясним.
Лыков отпустил их, и мужчины облегченно вздохнули, потирая шеи. Оба вытащили удостоверения агентов дворцовой полиции.
– Мы действительно следили за вами, по поручению нашего начальника. Это обычная практика, тут нечего обижаться. Вопрос безопасности государя настолько важен, что каждое ответственное лицо перепроверяется. Так положено. Ваши рапорты, рапорты Таубе, Каргера, наши донесения – все подлежит перекрестной проверке. Начальнику дворцовой полиции отчитываются даже министры.
– Ладно, – остыл Лыков. – Идите. Я проверю ваши личности по команде.
И уехал, взяв извозчика на бирже около пассажа. А мужчины в бекешах осмотрелись и юркнули в переулок. Там стояла карета на зимнем ходу, с плотными шторами. Мужчины забрались в карету, смущенно смотрели в пол. Внутри их ожидал полковник Енгалычев в неизменных бобрах.
– Как же так, господа! – зло отчитал он своих подчиненных. – Я же вас предупреждал, что он опасен. Когда научитесь работать, а?
– Виноваты, господин полковник, – сказал старший. – Он лучше, чем кажется со стороны. И чудовищно силен. Я тоже, видите ли, ружейные шомполы узлом завязываю, но тут ничего не мог поделать.
– Черт! Идите на почту, изымите телеграмму. Отдадите мне и немедленно уезжайте из города. Он обязательно вас проверит, а память у него феноменальная.
Мужчины козырнули по-военному и вылезли из кареты. Енгалычев озабоченно потер лоб.
– Что же ему нужно от Бугрова? Содействия? Этого только не хватало… Лыков, Лыков, а ты еще опаснее, чем я думал.