Симпозиум окончился, иностранные врачи уезжали. Петрусенко встретился с ними напоследок, сказал, что никаких подозрений на членов делегации не падает, убийца следствию уже известен, а преступление связано с некоторыми моментами прошлого доктора Аржена. Если кто–то из врачей пожелает, то позже, когда следствие завершится, он им сообщит результат… Мадам Аржен дала согласие на то, чтоб, по окончании следствия, её мужа похоронили на городском кладбище.

Уезжали все одним вечерним западным экспрессом. Дальше их дороги разойдутся. Кто — в Париж, кто — к переправе на Ла–Манш и дальше, в Англию, Америку. Австралийцы повернут к испанским портам. Эрикссон, как понял Викентий Павлович, сопровождает Клоди Аржен в Париж, уладить кое–какие её дела.

Обе машины и несколько экипажей заполнялись вещами иностранцев. Петрусенко стоял чуть в стороне, на крыльце Гранд Отеля, наблюдал за предотъездной суетой. Потом, раскуривая трубку, медленно подошёл к Коринцеву.

— Александр Игнатьевич, — сказал просительно, — ваш рабочий день кончается, знаю. Но прошу вас, когда освободитесь на вокзале, заедьте ко мне, в управление полиции. Знаете, на Николаевской площади? Это нужно для следствия, кое–что уточнить.

Коринцев спокойно выслушал его, после небольшой паузы кивнул головой.

— Заеду. Где вас там найду?

— А дежурный вас проводит. Жду.

Сумерки только–только начинали густеть, но Екатеринославская, одна из центральных улиц города, уже ярко освещалась фонарями. Викентий Павлович шёл пешком — ему было недалеко, — и любовался широкой зелёной улицей, обновлёнными фасадами домов, прекрасно выложенной мостовой. Городские власти не жалели денег, да и меценаты из промышленников и торговцев щедро жертвовали — готовились, готовились к большому празднику… Настроение у следователя было отличным. Такое, казалось бы, запутанное дело уже закончено. Остались второстепенные нюансы, но к суду он и их прояснит.

Сегодня утром Петрусенко свозил в морг Софрона Кисляка, показал ему тело Аржена. Бандит аж руками всплеснул:

— Он, убей меня Бог, он! Тот самый барин, что девушку подговорил убить! — И тут же запричитал. — Да если бы я знал, что он умрёт, разве ж я пошёл бы на такой грех? Боялся его, ирода…

— Да и денежки хотел остальные получить, — подсказал Петрусенко.

И Кисляк, с поразительной беспринципной наивностью тут же подхватил:

— Да кто же теперь мне заплатит? Знал бы, что барин умер и не заплатит — ни за что бы!

— Ещё бы! Ведь мёртвому и аванс отдавать не надо, и за работу отчитываться не приходится… Да, Софрон, просчитался ты. И ведь как раз в тот момент, как ты девушку душил, твоего заказчика тоже кто–то придушил… Но ты погляди внимательнее — точно ли тот самый «барин»?

— Не сомневайтесь, господин следователь, точно он! Заметный… Ох, горе мне, пропал ни за что!

Это было утром. Теперь же, вечером, Петрусенко ждал Коринцева. Не сомневался — приедет. Если даже и догадывается, что следователю кое–что уже известно, скрываться не станет. На то несколько причин: характер Коринцева, всё его прошлое, личность убитого. И ещё — Варя. Может быть, это самый главный сдерживающий момент.

И всё же Викентий Павлович стоял у распахнутого окна, глядя на улицу, курил трубку. Когда из–за угла вынырнул жёлто–чёрный лимузин, неожиданно облегчённо вздохнул, отошёл к столу.

Коринцев, попросив разрешение, закурил из своей пачки папиросу. Сидел, молча затягиваясь дымом. Петрусенко хотел для начала спросить, благополучно ли отбыли врачи, но решил не ходить вокруг да около.

— Александр Игнатьевич, — сказал без обиняков. — Удивлю ли я вас, если сообщу, что знаю настоящее имя убитого? Это Владислав Андреевич Загрельский, никакой, конечно же, не француз, из наших дворян, недоучившийся медик, отставной офицер, а, по сути своей — мерзавец. Якобы покойный. А теперь уж — точно, да.

У Коринцева чуть дрогнули губы да брови сошлись ближе к переносице. Но он всё так же молчал. Петрусенко продолжил:

— Совершенно уверен, что ваша встреча с Загрельским в Гранд Отеле — случайна. Правда, я сам такие случайности называю закономерными: словно судьба сама, сделав круг, возвращается на исходную точку… Но это — так, отступление. Я о другом: о не случайности вашей встречи в номере люкс. И смерти Аржена–Загрельского.

Пауза затянулась. Коринцев, похоже, не собирался её прерывать. Его взгляд был спокоен и как–то туманно–рассредоточен. Словно ему было всё равно — сознаваться или не сознаваться. Нужен, возможно, всего один толчок. Варя? Но, как раз из–за этой девушки, её трагически–счастливого появления в жизни Коринцева, тот станет всё отрицать. Ну, а если ему рассказать — именно о Варе? И Загрельском?

Петрусенко решился.

— Помните, Александр Игнатьевич, вы когда–то сказали, что постараетесь узнать: нет ли в прошлом Загрельского преступления? А–а–а, наконец–то я удивил вас!.. Так вот, по крайней мере, один эпизод в его биографии был. Десять лет назад он изнасиловал маленькую семилетнюю девочку и бросил её, истёрзанную, истекающую кровью. Только случайно она осталась жива. Организм ребёнка, защищая её жизнь, совершил чудо: стёр из памяти это происшествие. Девочка забыла обо всём, но подсознание сохранило какие–то детали. Изуродованные два пальца на левой руке насильника! И когда, через десять лет, девушка увидела эти пальцы, она испытала страх, сама не понимая почему…

— Варя! — Коринцев тяжело дышал. — Это она?

— Она, — кивнул Викентий Павлович. — Думаю, Загрельский увидел её взгляд на свои пальцы, ощутил её страх. И узнал в ней ту самую девочку. Он, наверное, догадался, что она его ещё не вспомнила, но вот–вот узнает. А ведь у него уже налаженная жизнь, он известный и уважаемый хирург, француз Жорж Аржен…

— Вы что же хотите сказать?..

— Вот–вот, Александр Игнатьевич! Бандит, напавший на Варю, получил заказ её убить, взял аванс, и немалый. Сегодня утром он узнал своего заказчика — в морге.

Коринцев вжимался кулаками в стол, костяшки его пальцев побелели. Но он всё ещё молчал.

— Зачем вы оставили в номере у Аржена перстень? — спросил Петрусенко мягко, ненавязчиво, словно приоткрывая перед человеком дверь. И Коринцев, тяжело переведя дыхание, шагнул в неё.

— Просто забыл. Собирался забрать, но когда этот… Аржен… упал, наверное накрыл его. А мне не до того было. Забыл, ушёл. Вспомнил позже, да уж поздно.

Коринцев ответил так, словно отмахнулся. Мысли его занимало другое.

— Значит, не только я, но и Варенька от этого вурдалака пострадала? А ему мало — убить хотел!

— Да. О том, что вы рядом и уже знаете о нём — не догадывался. А вот если бы девушка вспомнила, да сказала… Как бы он объяснил свою мнимую смерть? Кого похоронили под его именем?

Коринцев пожал плечами.

— Это был его брат.

— Тот, который якобы сгорел при пожаре имения?

— Вы и это знаете? Преклоняюсь… Думаю, он какое–то время, недели две–три где–то прятал брата, снимал для него квартиру в каком–то захолустье Севастополя. И держал того в полубессознательном состоянии. Он–то знал, как это делать, какие лекарства давать или колоть. К тому же Загрельский курил анашу и не скрывал этого, мог и брата обкуривать. Скорее всего, уже тогда задумав подмену, прооперировал брату пальцы.

— Наши догадки совпадают… — Петрусенко щёлкнул пальцами. — Кстати, отчего у него искривлены пальцы, не знаете, случайно?

— Знаю, — хмуро сказал Коринцев. — Он сам когда–то мне рассказал. Переусердствовал, натаскивая охотничьих собак, слишком сильно хлыстом орудовал. Вот одна и вцепилась. Разжали зверю зубы, только застрелив… Жаль, что не в глотку — от скольких бы бед людей избавила!

Выдержав паузу, Петрусенко спросил, словно о само собой разумеющемся:

— Итак, я записываю ваше признание, Александр Игнатьевич?

— Записывайте, — кивнул тот, гася окурок и тут же доставая другую папиросу. — Я всё делал для того, чтобы остаться вне подозрений. Но для себя решил: если станут подозревать невиновного — признаюсь! Потом, правда, заколебался, когда…

Он оборвал фразу, но Петрусенко понял: когда появилась в его жизни Варя. А Коринцев продолжал:

— Вообщем, подумал: буду всё отрицать. Но главное, я надеялся, для всех Загрельский останется Арженом. Кто свяжет давно похороненного человека с врачом–французом? А значит — и со мной? Ошибся. Вы связали. И всё же, наверное, я бы поборолся за свою свободу. Но когда вы мне рассказали о Варе… Нет! Пусть все знают, и она, какого мерзавца я убрал с этого света!

Коринцев поднял глаза на следователя и вдруг улыбнулся — впервые за весь разговор:

— А помните ли вы, Викентий Павлович, что я уже был осуждён, и отбывал каторгу, и был амнистирован — и всё именно за это преступление: убийство Владислава Андреевича Загрельского?

— Уже не раз подумал об этом, Александр Игнатьевич. За сколько лет моей практики это первый подобный казус. Поразительный, надо признаться!

— И что же по этому поводу скажет закон — суровый, но справедливый? Можно ли наказывать человека два раза за одно и то же преступление?

— Это верно вы сказали: dura lex, sed lex. Закон суров, но таков закон. Он разберётся.

Для себя же, в уме, Викентий Павлович уже прокрутил разные варианты окончания этого необычного дела. И всё мерзкое прошлое погибшего: насилие над ребёнком, убийство родного брата, жизнь под чужим именем. И то, что вот, уже сейчас, он покушался на жизнь девушки… Покровительство отца и сына Суходолиных… Государь уже однажды дал помилование, а уж теперь, в честь великого праздника императорской семьи грядёт большая амнистия… Спасение девушки… Всего этого уже предостаточно. Но, самое главное, с чем ни самому Петрусенко, ни его коллегам в обозримом прошлом не приходилось сталкиваться: нельзя быть осуждённым за одно преступление дважды! Так получилось, что Коринцев сначала отбыл наказание, а лишь потом совершил преступление! Выходит, он получил полное право на убийство Загрельского. По закону! Sed lex!

Нет, Викентий Павлович был убеждён: заключение Коринцеву не грозит. Похоже, тот и сам это понимал.

— Что же вы будете делать со мной, Викентий Павлович? — спросил, пожимая плечами. — Арестуете?

— Зачем? Ведь вы никуда не сбежите?

— Не сбегу, — согласился Коринцев.

— Вот и идите домой. Я отчёта о следствии ещё не писал, хочу кое–какие детали выяснить. Понадобитесь — пришлю за вами…И вот ещё что…

Следователь выдвинул ящик стола, достал коробочку, а оттуда — перстень. Положил на стол перед Коринцевым.

— Как видите, мадам Аржен я перстень не вернул, хотя и показывал ей. Но пока — это вещественное доказательство. А потом? Вы будете на него претендовать?

Коринцев долго смотрел на перстень, однако не притронулся к нему. Поднял взгляд на Петрусенко, медленно покачал головой:

— Нет. Я не хочу его больше видеть. Отошлите, когда всё окончится, мадам. В конце концов, ей он достался совершенно законно.

Петрусенко кивнул, он так и предполагал.

— Ну что ж, — сказал, — прощайте. Пока. И передавайте мой привет Варе. Как она там?

— Благодарю. Уже дома. — Коринцев, выходя, легко кивнул. — Обязательно передам, прямо сейчас.