Этот день принес хорошую новость: тайный агент МИДа объявился в Бендер-Бушире. Бывшему драгоману, выполняющему приказ центра по сбору разведочных сведений на турецкой территории, пришлось испытать немало трудностей.

А все началось с того, что от британцев, контролирующих южную часть Персии по соглашению с Россией 1907 года, в последнее время поступали весьма противоречивые сведения о концентрации турецких частей на границе. Проверить их не было никакой возможности, и потому российскому МИДу (да и Генеральному штабу тоже) требовался свой надежный источник информации в Басре – городе со станцией Багдадской железной дороги. Именно здесь и шло формирование сил для последующего наступления на позиции английских войск.

К тому же, ударив с юга на север, турки могли соединиться с повстанцами, поднимавшими время от времени антирусские восстания в Исфагани, Султан-Абаде и Куме. Но добраться до Басры было непросто. И тайный посланник под видом торговца кожей отплыл на пароходе в Масшур, чтобы на следующий день по побережью достичь приграничного с Турцией Мохаммера. Отсюда до Басры – рукой подать. Границы как таковой в тех местах никогда не было. Заручившись поддержкой местных жителей и наняв проводника, можно было беспрепятственно, минуя турецкие посты, попасть в город. Русский лазутчик так и поступил. Очутившись на османской территории, он лично убедился в том, что турки готовятся к наступлению на южном направлении. Каждый день подходили эшелоны с солдатами, пушками и вооружением. Там же ему удалось завербовать одного лавочника, араба, торговавшего у самого вокзала. За вознаграждение он согласился собирать сведения о количестве прибывающих турецких частей.

Обратная дорога была бы уже не такой трудной, но ночью в море разыгралась буря, и поднялся шторм – редкое в этих краях явление, которое случается в Персидском заливе только зимой. Утлое суденышко перевернулось. Спасся лишь русский агент. Обессиленный, он едва выбрался на берег и потерял сознание. На рассвете его подобрали местные жители. Но даже через сутки он так и не смог подняться – заболел воспалением легких. Провалявшись в рыбацкой хижине почти две недели, «вояжер» наконец поправился и пустился в путь. В Бендер-Бушир агент попал через пять дней и сразу же дал о себе знать, отправив телеграмму на условленный адрес в Лиссабоне. После получения следующей подробной шифровки стало ясно, что в цепочке Бендер-Бушир – Мохаммера – Басра должен появиться еще один человек. И его надо было готовить.

Агентурная сеть тайного отдела МИДа, сплетенная Ардашевым на Ближнем Востоке еще в начале века, постепенно опутывала и новые страны, и новых людей.

К концу дня, когда часы в кабинете статского советника простучали девять раз, задребезжал телефонный аппарат. Он поднял трубку. Звонила супруга. Взволнованным голосом она выговорила:

– Клим, медиума до сих пор нет. Здесь только его жена. Она волнуется. Мы не знаем, что делать.

– Странно. Должен был давно появиться.

– В Министерстве сказали, что он ушел еще около пяти. Вроде бы по какому-то срочному делу. Автомобилем не воспользовался. Виринея Ниловна разговаривала с его сослуживцем. Тот ничего толком не знает. Что делать?

– Послушай, а ты предложи кому-нибудь его заменить. Посмотрим, что получится.

– Хорошо, я так и сделаю.

– Остальные гости пришли?

– Почти. Графиня Брунн куда-то запропастилась, хотя ее муж давно здесь. Он уже целый час обещает, что она придет с минуты на минуту.

– Хорошо. Только будь осторожна. На улицу не выходи.

– Не волнуйся. Целую.

– И я тебя тоже…

«Ну вот, – подумал Клим Пантелеевич, – день начался хорошо, а вот как закончится?»

Статский советник положил трубку на рычаг. Невольно он вспомнил позавчерашний разговор с Чертоноговым, вернее, его окончание. Он куда-то хотел зайти, сделать какое-то распоряжение… И причем это место, по его словам, было неподалеку от «Голландии». Ардашев начал перебирать в уме все здания, которые находились на Николаевской площади: «Министерство земледелия, доходные дома, дворец, дом Метлевых, германское посольство… А где, вообще, там можно давать указания? И, главное, кому?.. Нет, надо ехать и смотреть. Так не разобраться».

Он оделся и вышел на улицу. Таксомотора не было, пришлось довольствоваться извозчичьей коляской. Клим Пантелеевич перебирал в уме разного рода вывески на Николаевской площади, где любой человек мог о чем-то распорядиться, и не находил подходящего заведения. Понятное дело, что всевозможные присутственные места были не в счет, потому что к столь позднему времени чиновники уже стащили с локтей штафирки и торопились к семьям.

Мелькали зеркальные витрины роскошных магазинов, бежали, пугая звонками зевак, трамваи, торопились запоздавшие прохожие, извозчики с опаской озирались на проносящиеся мимо урчащие автомобили. Лошадка отбивала подковами мерный неторопливый ритм и покорно тянула за собой коляску. И вдруг, уже на Николаевской площади, перед глазами статского советника выросла вывеска «Hotel D’Angleterre». Ардашев все понял: «Гостиница – единственное место, где можно распорядиться, то есть заказать номер. Он сделал это второго дня, в среду, чтобы провести там время в пятницу. Боже! Как все просто! В этом мире все предсказуемо, избито и тривиально. Подозреваю, что здесь не обошлось без банального адюльтера».

Городовой у входа, полицейская пролетка и карета «Скорой помощи» у парадного подъезда говорили о том, что в отеле случилось нечто чрезвычайное.

Отпустив извозчика, Клим Пантелеевич попытался пройти внутрь, но был вежливо остановлен стражем порядка. Разговорчивый городовой пояснил, что в одном из номеров найден труп статского генерала. По слухам, он еще и камергер Двора Его Императорского Величества. Потому и все столичное полицейское начальство сюда съехалось. «Приказано никого, кроме постояльцев, не впускать», – заключил полицейский.

К счастью, словно голубь на церковном кресте, появился Игнатьев. За ним выкатился круглый и важный, как персидский шах, коротышка. Начальственный вид ему придавали пышные усы и бакенбарды.

Увидев Ардашева, губернский секретарь опешил, и незажженная папироса так и осталась у него во рту.

– Вы… как здесь оказались? – глупо выдавил он из себя.

– Случайно. Проезжал в коляске. Смотрю – полицейская пролетка. Дай, думаю, сойду – узнаю, что стряслось. А тут вы с папиросой… – монотонно проговорил статский советник и прибавил: – Ну, полноте, Петр Михайлович, делать удивленный вид. Скажите еще, что филера за мной ходят не ваши и вы вообще не ведаете, о чем идет речь, да?.. Предупреждаю, – голос Ардашева приобрел металлические нотки, – еще раз увижу за собой хвост – устрою вам и вашему начальству грандиозные неприятности.

– Зачем же, сударь, ссориться? – вымолвил толстый коротышка и, сверкнув хитрыми глазами, уточнил: – Вы, как я понимаю, статский советник Ардашев? Бывший присяжный поверенный Ставропольского Окружного суда, верно?

– Допустим.

– Очень рад встрече. Позвольте отрекомендоваться: начальник сыскного отделения столицы Владимир Гаврилович Филиппов, действительный статский советник (он сделал ударение на слове «действительный»). Мне известно, что вы, вольно или невольно, оказались вовлечены как в расследование нападения на модистку Анну Извозову, так и в поиски убийцы госпожи Вяземской. Причем вы делаете это частным образом, а частный сыск, как вам хорошо известно, в России запрещен. Называя вещи своими именами, вы нарушаете закон. Узнав это, я и распорядился установить за вами негласное наблюдение. Оно, к слову, полностью подтвердило все мои предположения. В частности, во вторник, десятого, вы находились в редакции журнала «Нива» с неким господином Померанцевым и пытались отыскать среди присланной корреспонденции письма предполагаемого преступника, присвоившего себе псевдоним Супостат. А второго дня в кофейне «Голландия» вы встречались с господином Чертоноговым, который, насколько мы знаем, являлся так называемым медиумом во время спиритических сеансов на квартире убиенной госпожи Вяземской. И ваша супруга – Вероника Альбертовна – также принимала в них участие.

Ардашев усмехнулся:

– Сударь, вы меня удивляете. Доказать, что я веду частное расследование, можно лишь при двух условиях: во-первых, надобно, чтобы имелось третье лицо, адресовавшееся ко мне с просьбой о его проведении, а во-вторых, этот же субъект должен оплатить мне мои труды, то есть обращение должно быть возмездным. И только при наличии этих двух моментов вы имеете право рассуждать о нарушении мной закона. А ваши домыслы – не есть основание для слежки. И потом: при чем здесь Чертоногов? Да мало ли с кем я виделся второго дня?

– Он найден мертвым, – провещал Филиппов.

– Убит?

– Этого мы пока не можем сказать.

– Почему? – не успокаивался Клим Пантелеевич.

– Не ясна причина смерти. Доктор говорит, что, вероятно, паралич сердца. Но вскрытие покажет. Собственно, ваши вопросы должны относиться не столько ко мне, сколько к следователю. Жаль, что вы его не застали. Он только что уехал. – Действительный статский советник помолчал немного и сказал: – Предлагаю оставить взаимные упреки. Давайте начистоту. Вы пытаетесь отыскать маниака самостоятельно. Что ж, в этом нет ничего плохого. В конце концов, какая разница, кто первый его остановит? А слежки за вами больше не будет. В этом, Клим Пантелеевич, можете не сомневаться. – Ардашев в ответ лишь учтиво кивнул головой. – Если хотите, я введу вас в детали происшедшего, – предложил полицейский.

– Что ж, буду признателен.

– Чертоногов забронировал комнату № 5 на пятницу еще в среду, сразу после того, как расстался с вами. А сегодня, примерно в пять пополудни, в этом номере у него состоялось любовное рандеву с одной замужней особой. Это подруга погибшей Вяземской по Смольному институту – графиня Анна Павловна Брунн. Как вы наверняка знаете, именно ей Вяземская за несколько дней до смерти завещала половину своего ателье. Так вот, по ее словам, примерно без четверти шесть кто-то постучал в дверь, и Чертоногов пошел открывать. Потом она услышала, как он вскрикнул и повалился в передней. Дама бросилась к нему и увидела, что любовник не дышит. Она тотчас же оделась, отомкнула дверь и позвала коридорного, который оповестил полицию и вызвал «Скорую помощь».

– Простите, вы сказали, что госпожа Брунн сама отворила дверь, стало быть, Чертоногов не успел ее открыть?

– Так, по крайней мере, утверждает графиня.

– Разве на теле нет никаких следов?

– Почти ничего нет. Есть, правда, на одной ладони непонятное потемнение, напоминавшее ожог. Но откуда он мог взяться? Скорее всего, это связано с омертвением тканей.

– Труп еще здесь?

– Да. Доктор заканчивает осмотр.

– Позволите взглянуть?

– Хорошо, – кивнул Филиппов, – пойдемте.

Полицейские и Ардашев вошли в холл гостиницы. На гостей скалилось чучело медведя. Диваны и кресла были заняты постояльцами. По мягкому, точно набитому ватой ковру неслышно ступала прислуга. На взволнованных лицах коридорных читалось волнение. И только портье оставался спокоен и надменен, будто не портье он был вовсе, а член английского парламента.

Проследовав по коридору, процессия остановилась у двери с цифрой «5». Труп недавно осматривал полицейский врач, и он не был накрыт простыней. Чертоногов лежал на кушетке в исподнем, босой. На мертвом лице застыла холодная маска смерти. Его глаза еще оставались открытыми. Их бессмысленный взор уперся в потолок. На правой длани виднелась черная полоска. На левой – ничего не было заметно.

Ардашев оглядел комнату – все как обычно в гостиницах такого класса. Зеркальный английский шкаф из орехового дерева, письменный стол с пятью ящиками, мягкая кушетка, оббитая кретоном, бронзовый канделябр с шестью рожками, стол, кресло, широкая кровать… Но больше всего статского советника заинтересовала медная дверная ручка. Она открывалась вниз и проходила сквозь деревянное полотно двери на другую сторону. Не обращая ни на кого внимания, Клим Пантелеевич вернулся в коридор и принялся осматривать стену. Он достал коробочку монпансье, выбрал конфетку и положил ее под язык. Постояв немного, дипломат довольно хмыкнул и направился к портье. Перекинувшись с ним несколькими словами, он вернулся. Игнатьев и Филиппов все это время оставались в номере и о чем-то вполголоса беседовали с доктором. Но стоило возникнуть на пороге Ардашеву, как они тотчас же замолчали.

– Сдается мне, господа, я знаю, как убили Чертоногова.

– Вы все-таки думаете, что здесь произошло смертоубийство? – с сомнением выговорил Филиппов.

– Безусловно. И сделали это весьма остроумно.

– А позвольте узнать, милостивый государь, на чем основано ваше предположение? – скептически вопросил доктор. Это был сутулый, точно вопросительный знак, сухопарый господин в пенсне, с ядовито-хитрым выражением глубоко посаженных глаз, облаченный в темно-синюю костюмную пару. Явный фрондер. Портрет довершали кошачьи усы и привычка время от времени потирать руки.

Сыскной агент Игнатьев облокотился на дверной косяк и поддержал эскулапа:

– Да-да, Клим Пантелеевич, хотелось бы знать. Графиня утверждает, что Чертоногов не успел даже отворить дверь. Он просто упал, и все. В него никто не стрелял, и его не пытались проткнуть спицей сквозь замочную скважину. На теле нет никаких следов внешнего воздействия.

– Вероятно, господин Ардашев хочет сказать, что у нас классическое убийство в запертой изнутри комнате, – усмехнулся Филиппов и добавил: – Такие головоломки любят придумывать беллетристы с Туманного Альбиона. Но там-то все равно следы остаются: то лужица на оконной раме от растаявшего кусочка льда, подложенного под оконный шпингалет, то ядовитая змея, заброшенная через вентиляционное отверстие, то следы от выкрученных дверных петель при запертом замке. А здесь? Сюда ведь, как утверждает графиня, никто не входил.

– Ну, это если ей верить, – вновь мешался Игнатьев. – А если нет? Если здесь без третьего лица не обошлось?

– И что? – встрепенулся врач. – У покойного нет никаких внешних ран, а только пена в правом уголке рта выступила. А это – верный признак сердечного удара. Дамочка, скажу я вам, – кошка ненасытная! Так заездила кавалера, что сердце не перенесло постельной круговерти и разорвалось, как передутый шар. Если хотите знать, господа, такой конец весьма часто бывает-с… Не он первый. – Он хмыкнул и потер руки, точно они у него замерзли.

– А как же тогда Чертоногов у дверей оказался? – с улыбкой спросил Ардашев, усаживаясь на свободный стул.

– А очень просто! – парировал медикус. – Сердечко у него прихватило, он поднялся с кровати, дай, думает, водички попью из графина – авось полегчает, а удар-то его в эту секунду и настиг! Он и плюхнулся у двери, как мешок с картошкой… А про стук в дверь даме, я думаю, могло почудиться, а? – Врач вонзил в собеседника острый взгляд. – А что вы же, сударь, молчите? Почему гипотезу свою не озвучиваете?

Клим Пантелеевич широко улыбнулся:

– Жду, когда иссякнут все ваши предположения. – Он обвел присутствующих внимательным взглядом: – Позволите?

– Благоволите-благоволите, – затараторил врач, – давно пора.

Статский советник заговорил неторопливо, с расстановкой, подобно учителю, объясняющему новый урок:

– С самого начала меня смутило это черное пятно на ладони у покойника. Очень уж оно напоминало ожог. Он был такой силы, что кожа почернела, как будто бы несчастный перед смертью держался за раскаленные поручни адовой лестницы. Я задался вопросом: как такое могло произойти? Первое время ответа у меня не было, но стоило выйти в коридор и обратить внимание на электрический щит, от которого провод шел во внешнюю розетку, установленную примерно на полтора аршина от двери, – все стало ясно.

Итак, преступник прежде всего выключил рубильник. Поскольку это происходило днем, то никто отсутствия электричества не заметил. Затем он спокойно вставил два конца провода в розетку, а вторые два присоединил к бронзовой ручке двери, которая сообщается с внутренней. И постучал в номер. Когда Эразм Львович прошлепал босыми ногами к двери и взялся за ручку – злодей включил рубильник. Электрический ток ожег ладонь камергера и, пройдя по телу, ушел в пол. А он, как я уже упоминал, стоял босиком на голом полу. Очевидно, его сердце не выдержало, и бедолага скончался. Потом убийца отключил рубильник, забрал провода и, вернув его в прежнее положение, спокойно покинул гостиницу. Поверьте, все было именно так. И портье подтвердил мне, что днем в четырех номерах, где забыли выключить свет, одновременно перегорели все лампочки. Произошло так называемое короткое замыкание электрической цепи. Стало быть, неизвестный преступник убил Чертоногова током. А вскрытие – я и не сомневаюсь в вашем прогнозе – покажет, что смерть наступила от паралича сердца.

Присутствующие молчали. Игнатьев вышел в коридор, осмотрел стену и переговорил с портье. Вернувшись, глядя в глаза начальнику, он грустно кивнул.

– Хорошо, допустим, вы правы, – нарушил молчание Филиппов. – А мотив? Какой у него мотив?

– Ревность! – нервно выпалил доктор, потер руки и заходил по комнате. – Другого и быть не может! Необходимо срочно арестовать мужа. И чем быстрее, тем лучше! – Было видно, как этому человеку нравится участвовать в расследовании. Очевидно, он либо зачитывался криминальными романами, либо мнил себя несостоявшимся великим сыщиком.

– Не исключено, – предположил Клим Пантелеевич. – Во всяком случае, с восьми часов он находится у меня дома. Моя супруга любезно предоставила квартиру для спиритического сеанса. Все ждали медиума Чертоногова. Но ни он, ни графиня Брунн так и не появились. Проверяйте, господа. Может, и ревность, я не знаю. – Щелкнув крышкой карманных часов, он поднялся и сказал: – Ох, и поздно уже! И мне, с вашего позволения, пора домой. Надеюсь, гости уже разошлись.

– Между тем я вижу, что у вас, Клим Пантелеевич, наличествует совсем иное мнение на этот счет, разве нет? – Филиппов смотрел выжидающе и явно ждал ответа.

Статский советник нехотя согласился:

– Вы правы. Я уверен, что все три преступления – нападение на модистку, убийство Вяземской и Чертоногов – звенья единой цепи; они совершены одним лицом.

– В отношении первых двух злодейств – у меня нет сомнений. Но отчего вы считаете, что и эта смерть – дело рук маниака?

– Хорошо, я объясню. Но прежде хочу предупредить вас, что мы вторгаемся в область необъяснимого с точки зрения науки явления – спиритического сеанса. Каким образом медиуму удалось вызвать душу Саввы Тимофеевича Морозова – непонятно. Однако это случилось на глазах многих. В процессе «общения» с духом почившего фабриканта вскрылись такие факты, которые могли быть известны только ему одному. Очевидно, присутствующие сумели в этом позже убедиться. А маниак, который либо сам находился там, либо являлся одним из знакомых кого-то из гостей, узнал о том, что во время следующего журфикса медиум вызовет дух матери Анны Извозовой. И тогда он назовет человека, ослепившего белошвейку. Естественно, преступник не мог этого допустить и потому напал на госпожу Вяземскую – ассистентку Чертоногова.

– Позвольте, – не согласился Филиппов, – в вашем рассуждении есть одна нестыковочка: дабы сорвать спиритический сеанс, логичнее было бы сразу покончить с Чертоноговым, а не возиться с Вяземской.

– Не совсем так. Во-первых, расправиться с женщиной намного проще, чем с мужчиной средних лет. Я подозреваю, что злодей не обладает выдающимися физическими данными. Во-вторых, найти новую ассистентку, которая бы подходила медиуму, не так-то легко, как может показаться. Это тоже – особый дар, и далеко не все люди им обладают. В-третьих, после ее убийства гостям просто негде было бы собираться. Да и не каждый захочет устраивать у себя дома свидания с духами, которые иногда заканчиваются смертью хозяйки. В-четвертых, господа, не забывайте, что это маниак. Ему нравится причинять страдания слабому полу. На первом месте у него не логика, а чувства, эмоции. Отсюда и стихи в «Ниве». Признаться, я предполагал, что Супостат, узнав о том, что моя супруга решила провести следующий сеанс в нашей квартире, каким-то образом постарается его сорвать. И вот теперь ему не остается ничего другого, как убить медиума и навсегда забыть о страхе разоблачения. Именно поэтому я встречался с Эразмом Львовичем в кофейне «Голландия» второго дня. Я обрисовал ему сложившуюся ситуацию, попросил быть осторожным и осмотрительным. Но, как теперь выясняется, он не до конца внял моим словам. И случилось то, что случилось. Убийца следил за ним и, узнав, что он заказал комнату в гостинице, изобрел довольно оригинальный способ лишения жизни, в котором, по правде говоря, особой надобности не было. Будь я на его месте, я бы обошелся без жертв и заставил Чертоногова надолго забыть о своем участии в спиритических сеансах.

– И каким же это способом? – скрестив руки на груди, спросил доктор.

– Раз ему было известно, что медиум собирался тут встречаться с любовницей, то достаточно было позвонить его супруге и сообщить анонимно о местонахождении «благоверного» и одной из ее лучших подруг. Несомненно, она оказалась бы здесь очень быстро. Разгорелся бы такой вселенский скандал, после которого Чертоногов надолго бы лишился душевного равновесия и ему было бы не до духов. Я уж не говорю о графине Брунн и ее муже. Да и вся компания, скорее всего, распалась бы. Не стало бы никаких сеансов. Этот звонок, как вы понимаете, был бы бомбой, которая легко разрушила бы два семейных очага.

– А вы – опасный человек, – погрозил пальцем действительный статский советник, – недаром так говорят о вас те, кто давно с вами знаком.

– Да? – удивленно поднял брови Ардашев. – И кто же, интересно?

– Господин Каширин, помощник начальника сыскного отделения Ставрополя. Не так давно он находился в Петрограде по служебной надобности.

Клим Пантелеевич покачал головой и заметил:

– Антон Филаретович даже здесь успел бросить ядовитое семя. А впрочем, тут удивляться нечему…

Санитары, ожидавшие, когда им позволят унести тело, топтались у двери с носилками.

– Забирайте, – махнул рукой Филиппов.

Дождавшись, когда вынесут покойника, начальник сыска вновь обратился к Ардашеву:

– Допустим, я поверю в эту галиматью и соглашусь, что Чертоногов сумел вызвать дух Саввы Морозова, а потом собирался беседовать с покойной матерью модистки. Я также признаю, что все три преступления – дело рук одного мерзавца. Пусть будет так. Но тогда получается, что сегодня у вас дома должны были собраться все остальные? И, возможно, среди них был подозреваемый?

– Вряд ли. Ни Морис Гюстен, ни ювелир Шмулевич, ни граф Брунн, ни барон Четихин не очень-то подходят для этой роли. Уж слишком они успешны. Хотя, – статский советник на миг задумался, – душевная болезнь может поразить кого угодно.

– А дамы? Сколько там было дам? – подскочил со стула доктор. – А что, если маниак – женщина?

– Нет, – покачал головой Игнатьев, – это маловероятно. Вяземской дважды проткнули сердце насквозь. Тут нужна звериная сила.

– А не кажется ли вам, господа, что мы забываем об одной очень важной вещи: о духовной Вяземской, – задумчиво проронил Филиппов. – Ее смерть была выгодна прежде всего племяннице, которая ни сном ни духом не ведала о наличии завещания. А что, если она как-то связана с убийцей? Или, быть может, девушка и не подозревала, что он маниак, а?

– Этого исключать нельзя, – согласился Клим Пантелеевич.

– Так и я о том же! – обрадовался полицейский начальник. – Для этого ей и в спиритических сеансах не было нужды участвовать, стоило только побеседовать с тетушкой и вызнать у нее все. Да наверняка она сама все ей и рассказывала. Говорят, они были как подружки. – Он посмотрел на Игнатьева и спросил: – А с кем, Петр Михайлович, эта… как ее…

– Пелагея, – уточнил подчиненный.

– Да. С кем она близка?

– Находится в тайной любовной связи с закройщиком Шнеерзоном. Он, кстати, живет бобылем.

– А какие отношения у портного складывались с покойной Вяземской? Не имелось ли между ними неприязни?

– Нет. Насколько я знаю, ничего такого не было. – Он посмотрел на часы. – Что ж, а мне надобно еще в одно местечко наведаться, проведать одного шопемфиллера, – устало проговорил Игнатьев. – Сейчас самое время.

– Куда деваться, Петр Михайлович, куда деваться. Такая наша служба. А вообще-то, – Филиппов повернулся к Ардашеву, – я, конечно, понимаю, что уже поздно, но не могли бы вы, Клим Пантелеевич, напоить меня чаем? Заодно бы и обсудили, как поймать Супостата, а?

– С удовольствием, только прежде мне надобно протелефонировать супруге и предупредить ее, что у нас будет гость из полиции, который интересуется подробностями сегодняшнего спиритического сеанса.

Начальник сыскного отделения воздел обе руки и, резиново улыбнувшись, воскликнул:

– Приятно иметь дело с умным человеком!

Статский советник проследовал к портье. Через минуту он вернулся. По его выражению лица было понятно, что стряслось неладное.

– Все в порядке? – спросил Филиппов.

– В то, что произошло у меня дома, трудно уверовать, но это так. И вот не воспринимай после этого всерьез медиумов, гадалок и духов! Рассказывать ничего не буду, пока еще раз не услышу все своими ушами. Едем?

– Заинтриговали! – воскликнул сыщик. – Едем!

Врач, уязвленный тем, что он не попал в число гостей, заметно расстроился. Он сухо попрощался и вместе с Игнатьевым уехал в полицейском экипаже. Почти следом тронулся таксомотор, нанятый Ардашевым.

Вероника Альбертовна велела Варваре вновь накрывать на стол. Супруга дипломата уже пришла в себя после случившегося и ждала гостей.