9

Стива перебрался со всем семейством из Москвы в Петербург лет десять назад. И ни разу не пожалел об этом. Столица всегда освежала его после московской затхлости, здесь в нем просыпались энергия и жажда деятельности. Москва, несмотря на свои cafes chantants и омнибусы, была все-таки стоячее болото, а Петербург физически приятно действовал на Степана Аркадьевича. Он молодил его. В Москве он поглядывал иногда на седину, засыпал после обеда, потягивался, шагом, тяжело дыша, входил на лестницу, скучал с молодыми женщинами, не танцевал на балах. В Петербурге же он всегда чувствовал десять лет с костей. Светское общество приняло его благосклонно, перед ним открылись двери всех лучших домов.

Но важнее всего, что Стива получил место в Министерстве путей сообщения. Должность его была достаточно высока, чтобы не быть обременительной. Кроме солидного жалованья, она приносила такой легкий и значительный доход, что Стива мог наконец ни в чем себе не отказывать, щедрой пригоршней черпая удовольствия столицы.

Сойдя с поезда на Царскосельском вокзале, он подумал, что неплохо было бы прогуляться до службы. Погода стояла чудесная, он чувствовал себя молодым и полным сил, мир казался таким ярким и солнечным, что для скуки в нем не осталось места, а вот для развлечений и счастья – сколько угодно. Он не заметил, как ноги сами повели его по набережной реки Фонтанки не в правую сторону, где возвышалось здание министерства, а налево, к Вознесенскому. На проспекте, в одном из доходных домов, Стива содержал квартирку, в которой поселил юную балерину, очаровательную, свежую, отзывчивую и аппетитную, как московский калач. Балерина была столь благодарна за опеку своему благодетелю, что он имел право навещать ее в любой час. Даже не захватив вина и конфет.

Стива перешел мост и тайком улыбнулся. Он уже воображал маленькие шалости, до которых с годами стал большой любитель. Что же до службы, то Стива резонно предположил, что его зять и помощник, Миша Вертенев, все сделает, везде успеет, а ему останется после обеда подписать только бумаги. В самом деле, раньше обеда, а вернее, уж после него, и появляться незачем. И так все устроится. Что удивительно, относясь к службе как к досадной помехе жизни, полной развлечений, Стива умудрялся быть у высшего начальства на лучшем счету. К тому же со всеми начальниками пребывал на дружеской ноге и чуть ли не на «ты». Так что мог себе позволить приходить, когда ему вздумается.

Он уже видел дом, который манил куда больше, чем строительство железных дорог. Стива прибавил шаг. Он посматривал по сторонам, отмечая симпатичных барышень и прилично одетых господ, чтобы не пропустить какую-нибудь новую моду. Остановившись у перекрестка, чтобы перейти проспект, Стива оглянулся, сам не зная для чего, как это бывает порой на шумной улице. Что-то случилось с его зрением. Ему показалось, что ясный день почернел, звуки стихли и он оказался под стеклянным куполом, отделившим его от прочего мира. Увиденное было столь невероятно и невозможно, при том совершенно реально, что его пробрал озноб. Сердце бешено заколотилось, и в глазах у него потемнело.

Стива схватился за горло, боясь, что ему не хватает воздуха. Наваждение длилось только миг. Окружающий мир обрел привычные очертания. Только Стива не мог понять: действительно видел то, что так напугало его, или это подсознание выкинуло с ним фокус, и все ему только пригрезилось. Он старался разглядеть в толпе то лицо, но оно исчезло. Мелькали лица прохожих, ехали пролетки. И не было никакого повода верить своим глазам. Но Стива был уверен, что видел натуральный призрак средь бела дня.

Происшедшее столь сильно подействовало на него, что он забыл, куда шел, и повернул в другую сторону. Все еще находясь под воздействием страха, ощущая, как колотится сердце, Стива пытался договориться с собой, найдя хоть какое-то объяснение. Вот только все доводы, разумные и верные, бледнели, как только память возвращала ему увиденное. Нет, положительно это был призрак.

Вместо того чтобы успокоиться, Стива убедил себя в этом настолько, что не мог и подумать о возвращении на службу. Ему требовалось оказаться в каком-нибудь шумном, людном месте, где подают ранние, но обильные обеды. Сейчас ему особенно захотелось супа Мари-Луз с крошечными пирожками, что сами таяли во рту, каких в Петербурге отродясь не делали. Не было здесь московского заведения Дюссо, и этим столица сильно проигрывала Первопрестольной, по мнению Стивы. Но сейчас он готов был и на толстобокие финские пирожки с наваристым бульоном. Лишь бы забыть этот озноб.