67

Ночь была тиха и доверчива. Она прильнула к городу, уснув в его объятьях. Сон ее не тревожили. Фонари шуршали газовыми язычками, ворота поскрипывали, впуская позднего постояльца, чтобы укрыть его шаги в глубинах двора. Вода в реках и каналах стояла недвижно, отражая дома черным зеркалом. В редких окнах горел свет. Редкий дворник сиживал на каменной тумбе, поглядывая в звездное небо и что-то бормоча. Редкий городовой шаркал по мостовой, мечтая об утренней смене. Самые опытные постовые убрались в ближайшие дворницкие, где сиживали за неспешным чаем или тревожно дремали, пристроившись на стуле. В такую ночь нельзя и думать, что случится неприятность. Кажется, весь мир предается покою, и ничто его не потревожит. Каждый звук в ночной час разносился далеко по улице и казался невозможной грубостью.

Афанасий Курочкин посмотрел на часы и не смог совладать с беспокойством. И было от чего занервничать. Филеры его скрывались так ловко, что самый опытный глаз не сумел бы различить в темных углах подворотен незаметные фигуры. Они слились с уличными тенями, став нераздельным целым. Ни вздохом, ни движением, ни огоньком папиросы не выдали себя. Дом держался под наблюдением со всех подходов. Если кому-то вздумалось изобразить случайного прохожего, прогулявшись туда и обратно, его бы сразу взяли под наблюдение. Филеры четко знали, что и когда должны делать. Афанасий лично проверил с каждым его задание. Хотя в отряд подобрал самых проворных. Дело предстояло уж больно трудное и необычное. Допустить оплошность – нельзя и подумать. Цена ошибки была столь велика, что последствия могли оказаться трагическими. Ванзаров шел на огромный риск, который мог стоить ему служебной карьеры. Хотя вслух он этого не сказал, Афанасий прекрасно понял, какую ставку сделал чиновник для особых поручений. В случае провала не помогут ему ни объяснения, ни высокие покровители. Турнут из Департамента полиции и пенсию не назначат.

Да и самому Курочкину последствия грозили не меньшим. В лучшем случае переведут в младшие филеры. Да и то, если сильно повезет. Только безграничная вера Афанасия в правоту Ванзарова сподвигла его на эту авантюру. Никто другой, даже под угрозой увольнения, не заставил бы старшего филера брать на себя такую ответственность. И ведь из-за чего было рисковать головой? Благодарность не объявят, премию не выпишут, орден не повесят. Так для чего собственную шею подставлять? Никто бы не смог этого объяснить, включая самого Афанасия. Быть может, странное чувство, что иначе нельзя ему поступить. А еще глубокая вера, что Ванзаров не спрячется за его спину, не свалит вину на него, а примет, в случае чего, на себя удар целиком. Курочкин знал, что должен помочь Ванзарову любой ценой. Другого такого человека во всей полиции не найти. Не то чтобы добрый или щедрый, но вот умел поставить себя с людьми так, что за него готовы были идти в огонь и воду. Все, кому Афанасий предложил, согласились беспрекословно, узнав, что будут с Ванзаровым. Даже о надбавке за ночную смену не заикнулись. Опытные, сообразили, на какое дело идут. Афанасию не требовалось правду говорить, что будет, если не выгорит. Его и так прекрасно поняли. Филер филера по глазам понимает, да и нечего лишнее болтать, везде уши имеются.

Все, что зависело от него, Афанасий сделал. Привел все аргументы, вспомнил самые крупные поражения отряда филеров, когда хотели как лучше, все силы собирали в один кулак, в результате чего утирали кровавые слезы. Да и вообще намекнул, что такого риска ни одно дело не стоит. Ванзаров не возражал. Риск огромный, результат непредсказуем. Шанс на победу минимальный. Вот только иного выхода нет. Искренно и без коварства Афанасию предложил отказаться. После чего отказаться стало никак невозможно. Он только постарался предусмотреть любую мелочь, какую в таком деле предусмотреть невозможно. Перекрестившись, Афанасий начал игру.

Четверо наружных филеров заняли позиции, когда еще было светло. Внутри особняка, в каморке швейцара, засел «племянник», контролируя вход. Через крышу на чердак пробралось еще двое, держа под наблюдением верхний этаж, чтобы по первому сигналу оказаться на месте раньше всех. Весь эффект был рассчитан на то, чтобы никто не узнал или случайно не обнаружил, какие силы затаились поблизости. Это Ванзаров подчеркнул особо. Захват начинался с той секунды, когда в особняке должно было появиться определенное лицо. Или любое другое, невзирая на пол и возраст. Филерам следовало пропустить объект наблюдения в дом и сразу со всех сторон взять в клещи так, чтобы, доведя до последней черты, когда все будет висеть на тончайшей ниточке, захлопнуть ловушку. Важно было подпустить так близко, когда уже деваться будет некуда. И тогда взять с поличным. Никакого общего сигнала не требовалось. Все начинали действовать одновременно, как только открывалась дверь особняка. Филеры могли рассчитывать только на свою сноровку, нюх и, честно говоря, удачу. Если в дом случайно забредет лицо глубоко невинное, а его скрутят, операция будет провалена. Нельзя исключить, что случайного гостя пошлют, как пробный шар. Определить настоящий объект филерам предстояло самостоятельно. И Ванзарова рядом не будет. Мастерством маскировки на улице он не обладал, а попасться на глаза ему было категорически нельзя. Честь задержать убийцу он целиком предоставил Афанасию. Сам же, набравшись безграничного терпения, ожидал на соседней улице в ресторане «Вена».

Примерное время визита было определено между десятью и полночью, когда будет уже достаточно темно, что человека опознать трудно, но не так поздно, чтобы не успеть обеспечить себе алиби на всю ночь вдалеке от места преступления. На часах было без пяти час. Афанасий не столько верил в расчеты Ванзарова, сколько выучил на собственном опыте: если операция затягивается, она проваливается. Люди, изнуренные ожиданием, теряют бдительность и быстроту. С каждым часом, даже с каждой минутой у преступника становилось все больше шансов на успех. А шансы Афанасия таяли на глазах. Не надо было проверять посты, чтобы знать: и так все в порядке. Его люди пока еще полны сил и желания. Но пройдет час, а того хуже – два, они будут уже не те. Бесцельное ожидание выматывает даже обученного филера. Хорошо, что лето, тепло, нет дождя и ветра. Но время сейчас хуже холода и слякоти. Афанасий стал нервничать, что совершил какую-то ошибку. Из возможных вариантов на ум ему приходили только самые простые: или преступник был столь хитер, что заранее, когда еще мелькали прохожие, каким-то чудом обнаружил филеров, или попросту не пришел.

Второй вариант был куда хуже. Означал, что Ванзаров в чем-то просчитался и совершил ошибку. Он всего лишь человек и может ошибиться. Но только не в этот раз. В этот раз такого права у него нет. Если логика его дала осечку, значит, в ней была ошибка. А при таких ставках крохотная ошибка равносильна оглушительному поражению. Ошибка могла быть в том, что убийца вовсе не собирался приходить в рассчитанный час. Он мог прийти под утро или завтра. Вот только силы филерского отряда на это не рассчитаны. Люди не могут быть на посту круглосуточно. И заменить их невозможно. Хуже всего, если убийца, перехитрив логику, явится, когда филеры уйдут на отдых. Афанасий о себе не думал, он готов был дежурить сутками, но один филер в таком деле без поддержки не стоил ничего. Даже если рядом будет Ванзаров.

Но ведь Ванзаров точно объяснил, почему все должно случиться именно в эти часы. И вот, пожалуйста, ничего не происходит. Остается выбирать между терпением или изменением плана. Привередничать было некогда. Афанасий свернул на Гороховую и, когда его точно не могли видеть, побежал к «Вене».

Из окон ресторана доносились звуки догорающего веселья. Ванзаров вышел на улицу. Он был спокоен, только усы дергались секундными стрелками, что выдавало наивысший градус нетерпения. Афанасий не знал, что тут сказать: и так все было ясно. Он только развел руками. Пробило час.

– Ждать больше нельзя, – сказал он и быстро направился по Гороховой.

Филеры тоже понимали, что происходит какая-то смута. Заметив у дверей Курочкина и Ванзарова, они стали действовать единственным образом, как будто операция началась.

Курочкин только открыл дверь, как Ванзаров вошел первым. Недолго думая, он запустил стулом в мраморную лестницу, отчего случился страшный грохот. Когда обломки мебели скатились к его ногам, он во все горло прокричал имя. Ответа не было.

– Обыскать весь дом! – приказал он и сам побежал наверх.

Филеры разделились. Они осмотрели все комнаты, проверили все окна, заглянули во все шкафы и даже под кровати. В доме, кроме них, никого не было. Афанасий боялся взглянуть на Ванзарова. В таком состоянии плохо скрытого бешенства он его не видал. А между тем Ванзаров всего лишь раскачивался на каблуках. Все, кто был в доме, собрались в прихожей. Филеры старались прятать глаза друг от друга и от Ванзарова. Тишина была нехорошей.

Ванзаров вдруг резко метнулся в швейцарскую.

– Черный ход куда ведет?

Василий Лукич, разморенный чайком, сонно улыбнулся.

– Так ведь во дворы и далее на Гороховую.

Афанасий вдруг ясно увидел ту самую мелкую ошибку, что могла сгубить, и, кажется, уже погубила все: он забыл про черный ход. Совершенно не учел, что в особняке, как и в доходном доме, есть проход для кухарок и прислуги. И там засады не было. Человек, ничего не зная о филерах и не думая скрытничать, мог пройти и выйти. Только ключ надо иметь…

– Где ключ от черного хода? – спросил Ванзаров, словно услышав его мысли.

– Так ведь хозяин изволил его забрать, – блаженно улыбаясь, ответил швейцар.

– Когда забрал? Сегодня?

– Кто же его знает, может, и сегодня…

Ванзаров отошел к филерам. Люди собрались вокруг него кружком. Все молчали. Афанасий даже пикнуть не смел.

– Вы видели, как Каренин вошел в дом, – будто самому себе сказал Ванзаров. – Из дома не выходил. В дом к нему никто не приходил. Во всяком случае, через парадный ход. Следов борьбы, сопротивления или крови нет. Тела нет, и выстрелов никто не слышал. Все так?

Ему закивали.

– Ошибки придется исправлять любой ценой. Бегом, господа…