66

Дверь открыла Надежда Васильевна.

– Вот как! – воскликнул Ванзаров. – Какая приятная неожиданность. А где новоиспеченная графиня Вронская?

– Поехала выбирать платья.

– Ну, конечно! – Ванзаров щелкнул пальцами. – Чем же еще заняться девушке, превратившись в графиню. В таком случае я к вам. Вы позволите?

Надежда Васильевна отступила в комнату. В номере появился накрытый столик, на котором возвышалась фарфоровая триоль с фруктами, ваза с конфетами, холодные закуски, розетки с черной и красной икрой и ведерко с шампанским, – новоиспеченная графиня желала наверстать все, чего так долго была лишена.

– Надо прощать маленькие слабости, – словно извиняясь, сказала Надежда Васильевна.

Ванзаров выразил полное согласие.

– Как раз о прощении хотел бы с вами поговорить, – сказал он.

– Кого же мне прощать?

– Вашего мужа. Сергей Алексеевич находится в том состоянии, когда нуждается в вашей помощи.

– Неужели? – спросила Надежда Васильевна. – Тогда я расскажу вам кое-что. Сегодня утром меня вызвали в охранное отделение. Меня спрашивали, что я думаю о смертях, что случаются вокруг моего мужа. Я защищала его. Потом мне показали его записку к какой-то певичке. Он назначал ей встречу в нашем доме. Потом Ани рассказала мне, что в этой гостинице, чуть ли не на этом этаже, проживает некая особа из императорского театра, которая является официальной содержанкой и любовницей моего мужа. И об этом, оказывается, знают все мои родственники. Полагаете, все это можно простить? Ради чего?

– Хотя бы ради вашего сына, – ответил Ванзаров. – Ради вашей семьи.

– Нет никакой семьи. Давно уже нет ничего. Каренина интересует только прибыль его предприятия и, как оказалось, балерины. Он копия своего отца: безжалостный и бессердечный.

– Сегодня Каренин совершил попытку самоубийства. Его чудом спасли. Вернее, я спас. Зашел к вам на Большую Морскую… В общем, все закончилось благополучно. Ваш швейцар Василий Лукич и ухом не повел. Нашли бы холодный труп, висящий в кабинете.

Надежда Васильевна задумалась, словно не вполне веря в то, что услышала.

– Этого не может быть, – наконец сказала она. – Он вас разыграл. Серж всегда осуждал мать за то, что она решила свести счеты с жизнью. Это невозможно…

Ванзаров протянул ей записку.

– Вот это он оставил на столе. Прочитайте.

Она взяла листок, недоверчиво присмотрелась и прочла, кажется, несколько раз.

– Прошу вернуть, мне в дело подшить надо, – попросил Ванзаров. – Такими вещами не шутят.

– Что вы хотите от меня? – тихо спросила Надежда Васильевна.

– Чтобы вы простили и вернулись к нему. И, может быть, спасли его. Если человек с таким характером, как у Каренина, надумает покончить с собой, он это сделает. Рано или поздно. Скорее рано. Быть может, уже завтра. Я не могу упрятать его в камеру и не могу быть все время рядом. А вы – можете. Простите и спасите его.

Надежда Васильевна встала. Пальцы ее были сцеплены замком.

– Благодарю, господин Ванзаров, за вашу помощь, я для себя все решила, – сказала она ровным голосом. – Я слишком много пережила, вытерпела и передумала за эти дни. Завтра утром я забираю Сережу и уезжаю. Меня больше не интересует жизнь и судьба этого человека.

Ванзаров казался глубоко опечаленным.

– Это ваше право, – сказал он. – Перстень можете забрать у нас на Офицерской, когда вам будет угодно. Он будет вас дожидаться.

– Мне он больше не нужен, – ответила Надежда Васильевна. – Не хочу даже прикасаться к вещи, принадлежавшей этому человеку.