Книга: Смерть мужьям!
Назад: 2
Дальше: 4

3

Николаевский вокзал столицы тонул в дымке бедой ночи и мутном свете газовых фонарей. На платформу подали поздний состав. Молодой господин, чуть полноватый, но подтянутый, совсем без багажа, что-то сказал на ухо другому господину в нелепом, будто с чужого плеча летнем пальто, и неторопливо отправился вдоль перрона.
Посадка началась. Сновали носильщик, груженные чемоданами и баулами, как верблюды, за которыми налегке шествовали господа путешественники. Поезд дальнего следования блестел начищенными вагонами только первого и второго классов, стекла сверкали, проводники в идеально чистых мундирах Министерства путей сообщения, кланялись пассажирам, подсаживали дам, гладили детей по головкам и были крайне любезны. Сразу видно: в Париж люди едут, не в куда-нибудь в Сибирь.
Около вагона первого класса произошла заминка. Дама везла с собой столь необъятный багаж, что два носильщика не справлялись. Впрочем, крупный саквояж, плотно набитый, она не выпускала из рук. Нельзя пройти мимо ее очаровательного дорожного туалета из альпага цвета гелиотроп. Очень широкая юбка-клош, пристроченная внизу три раза, и шемизетка из полосатого фуляра, белого с розовым, как перед так и спина которой образуют три довольно широкие складки, причем каждая отделена белым кружевом гипюр. Высокий воротник из материи, от которого ниспадает кружево в виде отложного воротника, пышные, длинные рукава-ballon и кушачок, сделанный из фуляра. Шляпа из пестрой соломы отделана лентами цвета гелиотроп и перьями. На плечи накинута пелеринка-колет очень широкая, из альпага, сделанная на кокетке, которая скрыта под большим капюшоном, подбитым фуляром одного цвета с шемизеткой. Пелеринка скрепляется спереди изящным аграфом из серебра. Высокий воротник отделан четырьмя изящными серебряными пуговицами, по две с каждой стороны и светлые шведские перчатки до локтя. И хоть в костюме не найти моднейшей клетчатой «шотландки», согласитесь – глаз не оторвать.
Несмотря на хрупкий вид, дама руководила грузчиками с решимостью полкового ротмистра, гоняющего тупых новобранцев на плацу. Командовала, как правильно поднимать чемодан, как заносить его в вагон, как соблюдать строгий порядок вещей, при этом трудиться быстро, без заминок и чесания затылков. По правде говоря, грузчикам так надоели пискливые распоряжения, что они готовы были швырнуть багаж на перрон, потеряв деньги, лишь бы отвязалась эта холера.
Спасение труженикам баулов пришло внезапно. Плотный молодой господин, подойдя незаметно, приветствовал даму. Она резко обернулась и позабыла о грузчиках.
– Зачем пришли, мы же попрощались, – сказала довольно резко, не успев отложить командный тон.
– Я прощался с госпожой Ухтомской. Но счел нужным пожелать доброго пути госпоже Карсавиной, – сказал Родион, приподнимая край шляпы, как требовали приличия. – Мой визит исключительно личный.
Дама мило улыбнулась:
– Ах, эта глупая привычка представляться девичьей фамилией матери... Все из-за нее?
– Отчасти. Мы, чиновники полиции, находим удовольствие в работе с документами и справками. Порой они нужны, куда больше логических заключений. Вот например, справки говорят, что мадмуазель Ухтомская никогда не получала заграничный паспорт и даже не знает, как выглядят парижские бульвары. А вот госпожа Карсавина недавно получила его по разрешению отца. Именно госпожа Карсавина училась на одном выдающемся курсе в Смольном институте благородных девиц, а также имела приглашение, и побывала на благотворительном бал-маскараде, как горячая поклонница велосипедов. И что самое необъяснимое: у госпожи Грановской на нашлось поздравительного букета с именинами от подруги юности госпожи Карсавиной. Отметим, что на фамилию Карсавиной был продан билет на парижский поезд, и, по странному совпадению, со счетов господина Карсавина были сняты все наличные средства, при этом никаких покупок недвижимости он не совершал.
Софья Петровна обладала удивительным характером, так странно сочетавшимся с ее обаянием. Выслушав, не смутилась, не отвела васильковых глаз, а с вызовом спросила:
– Чего же хотите?
– Ничего, – ответил Родион. – Я дал слово вашему отцу оставить вас в покое.
– И собираетесь держать его?
– Само собой. Какой смысл арестовывать ни в чем не повинную барышню, против которой завалящей улики не найти. Убийца сознался в совершенных злодеяниях и вынес себе приговор. Дела победоносно закрыты. Что остается скромному чиновнику полиции? Разве только немного благодарности...
– Я поняла вас, – сказала Софья Петровна, краем глаза посматривая, как объемный чемодан благополучно упал на ступеньку вагона и далее на перрон. – Назовите цену...
– Всего лишь скромный подарок.
– Сколько?
– Мне будет приятно оставить на память золоченую булавку с цифрой «один», которая предназначалась мне.
Дама великолепно владела собой, нет, в самом деле, редкое достоинство. Она лишь оправила и так идеальную пелеринку, переложила саквояж, тянувший руку, и мягко спросила:
– Раз мы больше никогда не увидимся, скажите честно, Ванзаров: вы меня не любили? Это был тончайшая игра? Сразу начали подозревать?
– Не умею говорить о чувствах, – просто ответил Родион. – Да и какая теперь разница... Я старался быть слепым, сколько возможно. Два раза не попасть в рестораны, где как раз и требовалось быть, можно посчитать случайностью.
– А что же тогда?
– Только логика. Первые три убийства были сделаны так чисто, что при обычных обстоятельствах раскрыть их было трудно. Зато все остальные прямо указывали на виновника. Каждый раз нового. Такое возможно, когда кто-то очень близко знает, как идет следствие, и ему приятно дергать за ниточки. Чтобы чиновник полиции бегал, как белка в колесе за своим хвостом. Пристава и Лебедева пришлось исключить. Что у меня оставалось? Вот именно... Но выдала вас маленькая деталь. Такая крохотная, что я заставил закрыть на нее глаза.
– Ой, как любопытно. Ну, не томите, поезд уйдет.
– С умением наблюдать мелочи, которое отмечает и запыленные ботинки, вы почему-то не обратили внимания на дамское зеркальце, что я вынул по ошибке. Стоило сразу бы задать простой вопрос: как такое возможно? Но я слишком опоздал... Да и выбор пьески был тонким намеком: посмешище и дурак, который пытается копировать великого сыщика. Чего уж больше...
– Какой вы все-таки умница, – сказал Софья Петровна, наградив невозможной улыбкой. С искренним облегчением Родион узнал, что колдовство васильковых глазок утратило всякую власть над ним. Это очень важно в такой непростой момент.
– Так как мой подарок? – напомнил он.
– С огромной радостью, но... Поверьте, у меня ее нет.
– Именно поэтому прошу.
Софья Петровна, кажется, не нашлась, что сказать.
– Золотая булавка теперь нацелена на вас. Забудьте про багаж и бегите от этого поезда. Спасите себя.
– Вы просите, чтобы я осталась? – в изумлении спросила Софья Петровна. – Ах, Родион, какой вы романтик. Славный, милый, чудесный, любая женщина нашла бы с вами счастье всей жизни... Мне очень не хочется делать вам больно. Но поймите же, я совсем другая. Семья, дети, тихая любовь – это уже не мое. Даже вашей любовницей не могла бы стать потому... Потому что вы слишком хороший мальчик. Грех мучить такого доброго человека.
– Прошу не остаться, а спасаться, – уточнил Родион. – После того как станет известно, что знаменитый доктор Карсавин оказался кровавым мясником, вы не сможете жить в столице. Но в России много городов. А в Европе – еще больше. Бегите и прячьтесь. Вашего саквояжа хватит надолго.
Пробил второй удар перронного колокола. Пассажиров просили соизволить занять свои места в вагонах.
– Вы самый удивительный человек, каких я встречала, – рука в шведской перчатки легла на плечо чиновника полиции. – Мне пора. Чемоданы изваляли в грязи и погрузили.
– Зачем? Зачем вам это понадобилось? – спросил Родион.
Васильковые глазки смежились, словно барышня погрузилась в невинные мечтания:
– Знаете, что такое глубина удовольствия? Это волна жара, это стихия, которая уносит к таким высотам ощущения, что и близко несравнимо с кокаином, это так прекрасно и необъяснимо, что хочется снова и снова наслаждаться божественным нектаром. Ни один мужчина не мог доставить подобного восторга. И ничто другое, а я много чего попробовала...
– Смотреть в глаза умирающему, чтобы испытать удовлетворение? Подругам, их мужьям и глупому сыщику?
Софья Петровна сладко улыбнулась:
– Какой был соблазн... Какое наслаждение заглянуть в лицо умирающего девственника... О! Только представить... Это был бы пик... Но я не смогла... Сама не знаю, почему...
Третий удар колокола прокатился по перрону. Проводники взошли на ступеньки вагонов. Даму попросили не задерживаться. Шум дальнего паровоза крепчал.
– Оставлю-ка вам память...
И в губы чиновника полиции вонзились другие. Поцелуй был крепости, от которой зубы заломило. Больше Ванзаров ничего-ничего не почувствовал. Но как только прохладная мякоть оторвалась, сказал:
– Последний раз прошу: останьтесь.
– Усы вам очень пойдут...
Отвергнув услуги проводника, барышня с саквояжем взбежала в глубину вагона.
Ванзаров быстро пошел в начало перрона.
Неуверенно вздрогнув, поезд лязгнул колесами, выпустил облака пара, словно седые бакенбарды, и, пронзив победным гудком вокзал, оторвался от рельсов. Состав неторопливо двинулся, поплыли борта с имперскими гербами, светлые окна в аккуратных занавесках, за которыми махали остававшимся, или прощались с убегавшей из-под колес родиной.
Лебедев так спешил, что даже запыхался. Подбегая к Родиону, преспокойно заложившему руки в карманы, криминалист закричал:
– Ах, ты, холера! Опоздали! Что ж так поздно сообщили... Я и подмогу собрал!
Действительно, рядом с Аполлоном Григорьевичем не могли отдышаться два господина. Один странно напоминал журавль колодца, таким нескладно высоким ростом наградили его родители. Зато другой, будто в насмешку доходил ему до плеча – невысокий, с решительным взглядом и в военной форме.
Выругавшись по обычаю затейливо и сочно, Лебедев представил добровольца. Худой дылдой оказался филер Афанасий Курочкин, которого криминалист подцепил в Департаменте полиции. Филер вернулся с долгой смены, но без возражений согласился помочь. Военный юноша выпрямился, щелкнул каблуками и доложил: корнет Мечислав Джуранский, выпускник Виленского пехотного юнкерского училища, прибыл в столицу в отпуск перед зачислением в 6-й уланский Волынский полк. Что делать пехотинцу в кавалерии, Родион не стал выяснять, а искренно поблагодарил господ за помощь, оказанную полиции, особо отметив юнкера, который на пустом вокзале решительно бросился в погоню за двумя бегущими мужчинами.
Последний вагон минул дальний край перрона, ныряя в дорожную тьму, как вдруг лязгнули тормоза, заскрежетали по рельсам колеса, и состав встал. Вдалеке обозначилось белое облако пара, сквозь которое чуть виднелись пятна семафоров.
Курочкин и Джуранский были отпущены, но Родион чего-то ждал. Мимо пробежали путейцы с вокзальными жандармами разбираться с внезапной остановкой. Лебедев вооружился сигаркой и принялся щелкать вечной зажигалкой трости. Кремний скрипел, сыпал искрами, но и только. Судьба трости решилась. Под отборные проклятия тому, кто ее придумал, деревяшка треснула об колено, обломки полетели на рельсы. Ужасный конец полезного изобретения.
У дальнего края перрона появилась фигурка в дорожном костюме. Лица не разобрать – капюшон пелеринки накинут. Шла налегке: даже сумочки нет, только саквояж. Проходя мимо мужчин, и не взглянула, как полагается прилично воспитанной барышне, но Родион приподнял шляпу и пожелал доброго вечера. Принюхавшись, как добрая легавая, Лебедев заметил:
– О, модный аромат... Как же называется?
– «Черная маска», – подсказал Родион, втайне поразившись, что проклятые сигарки не отбили обоняние криминалиста. Как же он курит с таким чутким носом? Вот где загадка.
– Не желаете со мной к актрискам мадам Квашневской? Обещала свеженьких...
– А пойдемте, Аполлон Григорьевич в вокзальный буфет, выпьем чего-нибудь.
– Что празднуем?
– Скорее с горя.
– Не пойму вас, Ванзаров, – сказал Лебедев, отправляя холодную сигарку вслед погибшей трости. – Пристав о вас отзывается сегодня так, будто завтра повесит ваш портрет рядом с физиономией градоначальника. Оказывается, одним махом раскрыли пять своих дела, и три – с других участков, не считая самоубийства Карсавина. Подполковник уже готовит на груди место для ордена. А потом получаю от вас записку: «Если хотите узнать истину, поспешите...». Странное поведение для чиновника полиции...
Развернув мощное тело криминалиста, как шлагбаум, Родион потащил его прочь.
Назад: 2
Дальше: 4