Усадив госпожу Делье и на прощание помахав удалявшейся пролетке, Родион Ванзаров бежал от участка. Ему казалось, что каждый взгляд, каждая усмешка служит немым укором. Даже задержанные голодранцы, словно подсмеивались и хотели сказать: «Да ты, милок, обмишурился!». Родин не мог прямо смотреть на братьев-чиновников, деловито шуршавших в своих делах, на городового Семенова, кинувшего в юношу взгляд, каким волк не награждал ягненка, да и на прочих обитателей полицейского дома. Душу его настигло страшное сомнение: а вдруг, на самом деле, он не великий сыщик, а самый заурядный чиновник, в меру умный, но не более? Как тогда жить? Быть серый служакой Родион ни за что бы не согласился. Лучше вернуться в университет, гнить за книгами, чем оказаться рядовой посредственностью.

Он бездумно брел по Садовой. А над улицей поднималось облако чернее ночи, и юному сыщику казалось, что с гарью развеялись его мечты.

Виновником столь мрачной картины в солнечный день было Министерство финансов, что располагалось поблизости. Его мудрые чиновники регулярно сжигали старые и ветхие купюры в печи прямо во дворе министерства. От рукотворных пожаров и черных облаков, прежде всего, страдали купцы Апраксина двора. Они жаловались в думу и даже градоначальнику, писали в газеты, но все было без толку: деньги жгли посреди бела дня, когда вздумается. Как раз на такое рядовое происшествие и попал удрученный Ванзаров. А много ли надо впечатлительному юноше, чтобы вообразить Бог весть что.

– Ага, попался! – раздался голос с небес.

Не надеясь на вмешательство провидения, Родион поднял глубоко опечаленное лицо.

– Да что с вами, Ванзаров! – закричал Лебедев, прыгая с пролетки. – То кипит весельем, то мрачнее тучи. Влюбился, что ли?

Надо заметить, что в этот час криминалист выглядел превосходно. Новая сорочка, отутюженные брюки и даже свежая бутоньерка, на этот раз – из васильков, как глаза той, что... Ну, об это сейчас не время.

– Все пропало, Аполлон Григорьевич, – павшим голосом сказал Родион.

– Прямо так и все? Не распускайте нюни, вы же чиновник сыскной полиции, а не беременная девица. Рассказывайте, что случилось.

– Моя версия лопнула...

– Ах, ты... – и тут криминалист ввернул такое крепкое словцо, что и извозчики бы смутились. – Да, мало ли всяких версий может лопнуть. Нашли, о чем переживать. Наплевать и забыть.

– Это не просто версия, логическая цепочка оказалась неверна...

– Вот как? Ну, что ж, тогда дело плохо. Советую застрелиться, револьвер вам пристав с удовольствием одолжит. А ежели лень, так идите и утопитесь, вон, Екатерининский канал недалече. Ну а передумаете – у меня для вас сюрприз. Я узнал, как зовут наш безвестный труп.

– Павел Николаевич Хомяков, чиновник городской Думы, член клуба «Велосипедист», – равнодушно сказал Ванзаров.

От удивления Лебедев даже присвистнул.

– И такой талант слезы распускает?

– Рассудите, где я ошибся, – сказал Родион, становясь в позу. – Известно, что Хомяков вчера был с визитом у Грановской. Затем он бежит куда-то, наверняка не домой, для чего-то устраивает маскарад, берет где-то коробку с крысой, идет куда-то, но получает шило в сердце. Снимок с его физиономией не узнает госпожа Делье, хотя знает его несколько лет. У него в пиджаке и в отравленных конфетах обнаружены одинаковые «метки». Этой же бумажкой Делье пытается убедить меня, что ей угрожают убийством. Какой можно сделать вывод?

– Не знаю, – честно признался криминалист.

– Она и есть убийца.

– Я бы так не рискнул, – сказал Лебедев, вынимая сигарку. Заметив это, стая пташек с диким карканьем перелетела от греха подальше.

– Почему? – спросил Ванзаров.

– Убить даже одного человека – далеко не просто психологически, нервишки будут пошаливать. Помните, как Раскольникова трясло? Господин Достоевский, конечно, плохо сочинил, то есть ничего не придумал. Как бы мы ни смеялись над моралью, но ее цепи держат крепко. Для убийства надо готовиться душевно. Особенно первого. Недаром опытные душегубы предпочитают действовать однообразно. Поэтому два типа убийства в один день – что ни говорите, а это сверх возможностей. В моей практике такого героя не встречал. А теперь скажите: подходите госпожа Делье на тип лихого душегуба, что и шило воткнет, и конфеты отравит, да еще и в полиции спектакль невинности разыграет?

Солнце стояло высоко, но Родиона озарило, словно звезданули колотушкой по затылку, о чем он немедленно доложил вслух:

– У нее был сообщник!

– Это самый просто вывод, – подтвердил Аполлон Григорьевич. – Но доказать его будет куда труднее. И позвольте один совет: логика – вещь замечательная, но жизнь куда мудрее.

Кровь быстрее побежал по венам, взгляд стал осмысленный, а барометр настроения уверенно показал «ясно». Ванзаров ожил: логика была верна, просто ей не хватило важного звена. Никуда госпожа Делье не денется. В другой раз подготовится основательно.

– Может, заглянем к приятелю Хомякова? – скромно предложил Лебедев. Уж больно не хотелось ему, чтобы труды дня пропали напрасно.

Юный сыщик с благодарностью принял дар.

Над сараем, размером с ангар для скромного парохода, красовалась гордая вывеска «М. Нечайкин, велосипеды, запчасти, ремонт, чистка и смазка». Для особо неграмотных с обеих концов фанеры подрисовали сооружения на двух колесах, в которых богатая фантазия могла угадать велосипеды. Амбарную дверь гостеприимно распахнули настежь. Из недр мастерской пахнуло чем-то керосинным. Ноздри чиновника полиции невольно ожили.

– Учуяли что-то? – спросил Лебедев, подтвердив смутное подозрение, что лишен обоняния начисто.

– Машинным маслом, вроде, – сказал Родион.

– Олеонафт! – криминалист расплылся в улыбке так, словно его ожидал нетронутый гарем.

На пороге объявился человек в расстегнутой рубахе и штанах, настолько грязных и заляпанных, что не родилось еще прачки, которая бы решилась взяться их отстирать. Руки, не переставая, терли кусок ветоши, не более чистый, чем костюм. Мастер и повелитель велосипедов отличался располагающим лицом, удивительно чистой улыбкой и белобрысыми ресницами. Ванзаров уже собрался выяснить обстоятельства, но Лебедев незаметно одернул его, шепнув, что тут подход нужен особый. Шагнув вперед, он сказал:

– Мы тут с другом поспорили у кого калоша лучше: у «Вангуарда» или «Элсвика»?

Отшвырнув несчастную ветошь, механик подступил и начал с жаром доказывать, что обе эти марки хороши, но вот «Рудж» или «Реллей» – это вещь.

Дальнейшая беседа прошла для Родиона, как в тумане. Двое взрослых мужчин принялись спорить о том, какая рама лучше – классическая Гумберта, иначе называемая «Даймонд», или «Квадрант», затем разгорячились о прочности труб, какие прочнее: тянутых холодным способом или по немецкой системе Манесмана. Затем обсудили, какие велосипеды лучше для русских дорог. Американские были отвернуты сразу по причине непрочности их деревянных ободов, австрийские – обсмеяны, немецкие презрительно названы «рухлядью», отечественные – смешаны с грязью, а вот английские признаны безупречными. Далее спорщики сошлись, что лучше седла Брукса ничего не изобретено, а также, что захват для ботинка на педали лучше делать крючком. Но камнем преткновения стали шины, механик считал, что двухтрубные нескользящие «Денлоп-Велш» – предел совершенства, а криминалист бился за пневматические однотрубные. Что-то еще говорили про обод Виствуда, но Родион отключился, слова превратились в однообразный гул.

Он снова уловил смысл, когда беседа коснулась абстрактных тем. Лебедев восхищался сеансом кинематографа, проведенном в Париже в мае, уверяя, что синематограф Люмьеров убьет мютоскоп Германа Каслера и даже кинетограф самого Эдисона. В ответ механик стал восторгаться международной выставкой автомобилей, на которой было представлено уже девять производителей, только подумать! Затем вспомнили недавний полет шара «Самоед» команды воздухоплавательного парка под командой поручика Семковского от Павловска до Шлиссельбурга и решили, что за полетами – будущее. После чего пришла очередь обсудить испытание спасательного пояса Розенблана, и саму идею выделять химическим способом газ в резиновую емкость при кораблекрушении. И даже побеседовали про освещение электричеством общественных мест города, каких набралось уже без малого пять тысяч. А под конец, когда от скуки Ванзаров не знал куда деться, Лебедев решил продемонстрировать трость. Но, как назло, вышла осечка. Механизм щелкал, выплевывая дым, и только. Пламя появилось с третьего раза.

Механик отер грязную ладонь об очень грязную штанину, протянул, и с нескрываемой симпатией сказал:

– Михаил!

– Аполлон! – не побрезговал рукопожатием Лебедев. – Паша Хомяков давно не появлялся?

– Да, ну его, такой чудак, – усмехнулся Нечайкина. – То живет неделями, ему даже койку поставил, а то пропадает где-то. И о чем только думает? В воскресенье гонки на циклодроме в Стрельне, Паша участвует в заезде на три версты, а тренироваться ленится, думает талантом взять. Как победить без тренировок? Или вот, вздумал крыс всякими ядами травить. А потом принес одну и начал ее воспитывать.

– Неужели? – успел опередить Лебедева юного сыщика, так и рвавшегося в бой. – Сам поймал?

– Говорит, купил у цыган. А цыганская крыса – это вещь! – сказал Нечайкин с таким уважением, будто речь шла об амурском тигре. – Ничего не боялся, мышьяк, как сало жрал. Паша кличку ей придумал забавную: Нос. И правда, похоже: Нос – как есть нос.

– Для чего купил?

– Дрессировать стал, представляете? Посадит в клетку, поит-кормит до отвала, а потом прицепит к прутьям электроды и ток дает. Но сначала какие-то духи подсунет.

– «Черная маска»? – встрял Ванзаров.

– Да кто их разберет, – удивился механик, – духи – не машинное масло, чтобы по запаху различать.

– Зачем же над животным измывался? – аккуратно спросил Лебедев.

– Это он розыгрыш готовил. Говорит, любовница хочет подшутить, вот и старался.

– Как зовут любовницу? – опять не удержался Родион.

– В такие дела, молодой человек, не влезаю. И вам не советую...

– А вчера что Паша делал? – спросил Лебедев.

– Такой чудной! – Нечайкин даже хлопнул себя по ляжке от избытка чувств. – Утром, как встали, оделся во фрак, сказал: «Еду с официальным поздравлением». А после одиннадцати вернулся, вбежал сломя голову, фрак стянул, колечко обручальное содрал, схватил узел, который давно припас, и давай переодеваться. Я во двор вышел, а как вернулся даже не узнал Пашку: парик нацепил рыжий дурацкий, да еще и бороду, и сюртук с рубахой, как у приказчика. Но мало того, вытаскивает коробку шляпную, сажает туда Носа, и говорит: «Ну, началось веселье, жди, к вечеру буду». Ускакал, как угорелый. До сих пор не появился... Аполлон, хотите, покажу подставку «Колумбия» для сбора и разбора колеса? Выменял недавно...

Сославшись, что в следующий раз обязательно изучит подставку и, просив кланяться Паше, если тот объявится, Лебедев стал прощаться. Механик горячо потряс его руку и холодно кивнул Ванзарову. Не понравился ему упитанный юноша: заносчив и в технике не понимает.