Дом на Малой Конюшенной улице выдавал владельцев квартир лучше любого сплетника. Новенький, пятиэтажный, с высокими окнами, выкрашенный белой и красной краской, весь блестящий и праздничный, как бы говорил: здесь проживают те, кто не считает мелочь денег. Не дворец, но уже и не доходный многоэтажник, дом подчеркивал успех и принадлежность его жителей к высшей лиге среднего класса. Из которой в аристократы не допрыгнуть никогда.

Парадный облик здания не смущал дворника Игната Карповича основательно страдать от жары. Архангельский мужик, крепкий как ледяной утес, прибыв в Петербург на заработки и, получив от свояков теплое местечко, никак не ожидал, что в Северной столице бывает такое лето. Зной растопил несгибаемого дворника до кашеобразного состояния, от которого было одно спасение: сесть в тенечке, накрыть голову платком и поливаться водицей.

В который раз, опрокинув на темечко струю из чайника, Игнат приметил сквозь уголки платка процессию во главе с дамой, красивой как куколка. Ради такого дела дворник не стал бы шевелиться. Но за ней следовал невысокий молодой господин, который отдавал короткие приказания двум городовым. А непосредственную власть Игнат уважал. Скинув мокрую тряпицу и разгладив волосы, дворник кинулся быть полезным. Все, что от него потребовалось – разыскать местного столяра. Распоряжение отдавал юнец в штатском, но дворник выполнил не рассуждая.

Разыскав столяра Степку, спасавшегося у самовара от солнечного дня, Игнат чуть не пинками погнал земляка на второй этаж, где располагалась квартира адвоката. У двери находилась вся компания. Юнец, сняв шляпу, приложил ухо к створке. Игнат понял, что творится что-то неладное, и малость струхнул: если спросят, что делал, да кто приходил в дом – ничего не знает, не до того было.

Молодое благородие, как решил для себя Игнат, так ничего и не услышал, и приказал ломать замок. Степка лениво поддел стамеской язычок и нажал – патентованный французский замок покорно отвалился. Игнату стало любопытно, что там творится, но городовой грубо отпихнул его, приказав оставаться на лестничной площадке.

В квартире было тихо. Только смутный шорох занавесок доносился из комнат. Екатерина стояла в прихожей, не решаясь идти дальше.

– Аврора! – позвала она жалобно. – Зина!

Никто не ответил.

– Ну, что же вы медлите? Или мне самой?

От пережитого страдания красота госпожи Делье несколько спала с лица, и гонор явно поуменьшился.

Ванзаров отдал приказ городовому никого не пускать, хотя никто и не пытался проникнуть, собрался с духом и двинулся на разведку. Результат нашелся на кухне. На кафельном полу лежала девушка в крахмальном фартуке и сером платьице, неудобно скрючившись, словно от боли в желудке. Голова покоилась в обширном пятне розоватой рвоты. Рядом разбросаны осколки хрустального кувшина, перевернутый поднос и огромная лужа разлитой воды. Видимо, боролась с внезапным приступом, как могла. Стараясь не следить, не вляпаться, Родион приблизился к телу и коснулся шейной вены. Кожа была холодна, пульса не слышно: горничная мертва не менее часа.

Из кухни нашелся другой выход в гостиную. В огромном холле, обставленном по последней моде, было чисто, и тихо. На столе теснились букеты цветов и раскрытые коробочки подарков. В дальнем конце гостиной виднелась полуоткрытая дверь супружеской спальни.

На застланную постель приник белокурый ангел. С Родионом опять случился приступ внезапной влюбленности. И было от чего. Барышня не старше двадцати пяти лет была чудо как хороша. Блондинка с вьющимися волосами способна разбить и не такое прочное сердце. К тому же разодета, как из журнала. Невозможно пройти мимо ее туалета: юбка-клош из плиссированного голубого муслина отделана широкими атласными розовыми лентами, свободно спадавшими от кушака до конца юбки. Корсаж-блуз пошит из такого же голубого муслина и отделан как спереди, так и сзади тремя лентами, ниспадающими от воротника до пояса, где перехвачен таким же кушаком. Причем ленты, ниспадающие на юбку, как бы составляют их продолжение. Полукороткие пышные рукава-ballon из розовой тафты, а высокий воротник из муслина. Изящный букет из живых цветов, был приколот к корсажу. Туалет украшала лишь одна изящная деталь: крохотное зеркальце на золотой цепочке. Большая шляпа из золотистой соломы, отделанная белыми кружевами, розовыми атласными лентами и черными перьями, сброшена на пол.

Как истинный мужчина, Ванзаров понятия не имел, как называется наряд в целом и по деталям, но четко воспринял образ свежей прелести. В очаровании смущало неживое спокойствие барышни и видимое отсутствие дыхания. На всякий случай Родион потрогал пульс.

Екатерина Павловна тихо ждала в прихожей, и по глазам юного чиновника постаралась угадать, что случилось. Это было несложно.

– Вам лучше пойти домой, – отчего-то смутившись, сказал Ванзаров.

– Она мертва?

Не было нужды придумывать утешения.

– А Зина?

Родион готовился к слезам, крикам, упрекам и всяческому отчаянию. Но случилось совсем иное. Госпожа Делье осталась спокойна, даже слишком спокойна. Ни единой слезинки или вздоха. Ни единого проявления женской слабости.

– Я знала, – чуть слышно сказала она, и добавила: – Началось.

– Что началось, Екатерина Павловна?

– Что?.. Ах, нет... Умоляю, займитесь обязанностями сыщика, наконец, а не дурацкими расспросами... Надеюсь, теперь мне поверили?

– Вы сказали, что вам угрожает опасность.

– Да, конечно... Только прошу, поговорим после...

– В таком случае, вынужден просить вас задержаться для снятия допроса.

Делье покорно села на обувной комод платяной вешалки, занимавшей чуть не полстены прихожей.

Раздавая срочные приказы городовым, Ванзаров не испытывал сожаления или растерянности. Вовсе нет. В душе у него грохотал оркестр: такая удача! Целых два загадочных дела за один день. Действительно, что может быть лучше для будущего великого сыщика, чем обнаружить два трупа в закрытой квартире.

Чудо, как хорошо!