11
Кабинет пристава походил на провинциальный музей, в котором развесили по стенам все, что только смогли приколотить, не забыв самую бесполезную дрянь. Фотографии и картины в больших, средних, маленьких и даже крошечных рамочках, жадно теснились до потолка, откуда свешивалась огромная люстра с плафоном, которая обещала свалиться на голову посетителя. Пахло в кабинете, как и полагается всякому местопребыванию местной власти: смесью пыли бессчетных поколений бумаг.
Сам Савелий Игнатьевич был мужчиной удобным, то есть умевший вовремя нагнуться, приложиться или выслужиться. Он знал, что дальше участка не прыгнет и был исключительно доволен тихим и безбедным существованием. Но все же, за особую гладкость характера и умение крепко устроиться, где нужно, получил несмываемое прозвище «Желудь». Несносного и крайне обременительного подчиненного он принял в расстегнутом мундире, показывая свойское расположение к провинившемуся и отходчивый характер. Хотя себя уже выругал за мягкотелость и за то, что поддался уговорам начальника сыска принять «юную звезду» из департамента.
Перед лицом пристава Ванзаров решил держаться исключительно официально, не поддаваясь на знаки добросердечности. А потому вытянулся почти в струну.
– Что же это вы, батенька, усочинили? – ласковым голосом принялся распекать пристав. – Разве можно такие фокусы в участке? Понимаю ваше рвение, но все же границы нужны. Откуда крыса взялась?
– Была доставлена вместе с жертвой убийства с Невского проспекта.
У пристава вытянулось лицо: еще не хватало убийства на участок, нет уж, не надо такого счастья.
– Какого убийства, голубчик? Мне доложили, что у господина был сердечный приступ. Всего-то.
– Вас ввели в заблуждение, – отчеканил Ванзаров и раскрыл папку. – В протоколе ясно указаны причины, по которым труп надо квалифицировать как убийство.
– Вы что, и дело уже завели? – упавшим голосом спросил Желудь. – Да зачем же? Да, куда же так спешить? Ну, к чему нам труп? Полежал бы как-нибудь, а вы сразу дело. Разве так можно... Эх, юность. Ну, что теперь делать?
– Расследовать убийство.
– О, господи! – плаксиво всхлипнул пристав. – Ну, за что это мне все на старости лет. И кто будет заниматься, позвольте спросить?
– Если прикажите, я готов.
– Да, уж, конечно, прикажу, вы же у нас для особых поручений. А такой случай – куда особее.
– Слушаюсь. Разрешите выполнять?
– Вот и выполняйте теперь... А может, обойдемся без дела? Так, потихоньку?
– Никак не возможно. Убийца не только совершил дерзкое убийство, но также оставил специальный знак. Это отражено в протоколе осмотра. Изволите взглянуть?
– Революционеры? – с ужасом спросил Желудь.
– Никак нет. Предполагаю убийство по страсти. Семейная неверность или что-то в этом роде.
– И на том спасибо... И в такую жару подарочек... Вы уж, голубчик, в следующий раз имейте терпение, незачем вот так сразу дело открывать. Подумайте, взвесьте, со мной посоветуйтесь.
– Слушаюсь.
– И прошу вас, потише, без лишнего шума. Договорились?
Ванзаров согласился в следующий раз обаятельно закрыть глаза на нарушение закона. Но Савелий Игнатьевич не поверил. Насквозь видел этого юнца: так и норовит на его плечах сделать карьеру. Попрыгает у них в участке, взбаламутит все, а потом преспокойно убежит в министерство за славой и орденами. А пристав останется с кучей дел и нахлобучкой от начальства. Нет, надо поскорее избавляться от вертихвоста. Или помочь ему аккуратно сломать шею.
– И вот еще, голубчик, – тяжко вздохнул Желудь. – Тут у нас супруга известного адвоката. С этой публикой отношение портить нет резона. И так ее каплям отпаивали после вашей крысы. Так, уж будьте добры, загладьте провинность.
– Каким образом?
– Ну, сходите с ней на квартиру к этой супруге дипломата, что ли. К несчастью, дом на нашем участке, пусть барышня успокоиться. Да и прихватите парочку городовых. Наверняка женские страхи, но уважить надо. Только без шума...
Коллежский секретарь не стал разоблачать путаницу в женах юристов и дипломатов в голове пристава, но обязался исполнить поручение исключительно деликатно.