У Фомана было не протолкнуться. Вечер чудесного дня многим захотелось окончить не менее чудесным ужином. Свободных столиков не осталось. Опоздавшие толклись у входа в надежде на чудо, с завистью поглядывая на счастливчиков. Официанты носились с подносами, не имея минутки, чтоб вздохнуть или посудачить. Всхлипывал расстроенный рояль, но это не могло испортить настроения. Вечер был так хорош и тих, что фальшивые ноты были той капелькой дегтя, без которой и бочка меда не мед.

Ванзаров выбрал такое место, чтобы просматривалось как можно больше столиков и в основном зале, и на веранде. У них на столе было тесно от тарелок и пузатых графинчиков. Ливендаль то и дело поднимал рюмку и картинно ее опрокидывал. Он смачно закусывал и хрустел солениями, но при всем этом был напряжен. Привычной легкости и веселости в репортере заметно поубавилось. Сначала Аркаша обрадовался и горячо поддержал идею Ванзарова, но с приближением ответственного момента ему становилось все больше не по себе.

Не то чтобы знаменитый репортер трусил. За всю карьеру ему ни разу не доводилось стать участником происшествия. Он всегда был свидетелем со стороны, с безопасного расстояния, приходил после того, как все случилось. Аркаша давно мечтал поучаствовать в какой-нибудь истории лично. Но вот когда такой шанс выпал, оказалось, что нервишки подводят. Он никак не мог справиться с легким ознобом, что пробирал по спине. Пил рюмку за рюмкой, но не пьянел даже на волосок. Чем ближе становилось неизбежное, тем сильнее Аркаше хотелось все бросить. Он даже подумывал, не исполнить ли такой трюк – извинившись, выйти в мужскую комнату и оттуда сбежать. И пусть сам разбирается. В конце концов, они не приятели, и он в полиции не служит. Мысли эти не давали покоя. Легкий на разговор Аркаша был молчалив и на вопросы отвечал односложно. Честно говоря, кусок ему в горло не шел, жевал, но вкуса не чувствовал.

Ванзаров, кажется, ничего не замечал, легкомысленно поглядывая по сторонам. Аркаша сказал себе: не пора ли закончить эту комедию, и даже вытер губы, собираясь с духом.

– Не волнуйтесь, все последствия я беру на себя.

Аркаша смущенно хмыкнул и пробормотал, что он и так ни о чем не волнуется.

– Если вам страшно или передумали, я вас не задерживаю. Такие вещи нельзя делать через силу.

Слышал он о волшебных способностях Ванзарова. Но вот так испытать на себе в самую трудную минуту… Нет, это не то удовольствие. Когда тебя будто изнутри всего видят. Аркаша запутался, смутился окончательно, схватил рюмку и заявил, что от слова своего никогда не отступает.

– Сердечно рад, – тихо сказал Ванзаров, опустив подбородок, чтобы официанты не заметили. – Все, кто меня интересуют, уже на месте. Сосчитайте до десяти, выпейте рюмку и вперед. Главное начать. Там легче будет. Я вам обещаю…

Сердце репортера предательски вздрогнуло. Он почувствовал давно забытый детский страх: вот сейчас войдет мать и отшлепает за хулиганство. Но теперь уж отступать некуда. Будь что будет… Аркаша вытер вспотевший лоб, сосчитал про себя от десяти до пяти, сбился, начал сначала, и когда он сказал: «ноль», его прожгло, как иглой. Вот оно, пора.

Аркаша проглотил рюмку и с размаху саданул об пол. Все головы повернулись к нему, разговоры затихли. Только фортепиано тренькало. Даже официанты замерли в предвкушении. Он тяжело поднялся и отшвырнул стул.

– Да как вы смеете! – гаркнул. – Как смеете такое говорить про наш город! Кто вы такой, чтоб такое заявлять!

Аркашу пробирал мороз по коже, но ему вдруг стало море по колено. Вот оно!

Из-за стола, покачиваясь, поднялся Ванзаров. Он был мертвецки пьян. Взгляд мутный, усы – в разные стороны, волосы растрепаны, его вело из стороны в сторону так, что стоять прямо он не мог.

– Смею! – крикнул он пьяным фальцетом. – Еще как смею! Ишь, развели тут гадюшник! Мы его вычистим до дна!

Палец его угрожающе замахал.

Фёкл Антонович, оказавшись в дальнем конце веранды, так низко нагнулся над тарелкой, что за спинами его и не видать совсем.

Николя находился спиной к основным событиям, занимаясь Катериной Ивановной. Когда же оглянулся на шум, не поверил глазам. Такого Ванзарова видеть ему не приходилось. Это было настолько дико, что Николя не смог поверить в реальность происходящего.

– Столичный господин себя показывает во всей красе, – сказала Катерина Ивановна. – Что вы, Николя, отвернулись?

– Противно смотреть на пьяные рожи, – ответил он искренне. – Совсем человеческий облик теряют.

– Как хорошо, что вы не такой. Это так приятно. Вы, случайно, не знакомы с этим безобразным субъектом? Кто он?

– К счастью, нет, – сказал Николя и принялся жевать огурец. Ему было трудно совладать с чувствами. И все-таки он смог. Только безграничная вера в Ванзарова выручила. Николя убедил себя, что это все неспроста. Наверное, это то самое «что бы ни случилось». Так надо. Для чего? Понять он не мог. Но обещание не встревать помнил.

Гривцов совсем потерял интерес к скандалу. Прочие же смотрели с жадным вниманием, кроме одного господина в дорогом костюме. Его интересовала Катерина Ивановна. Танин рассматривал ее откровенно, и ее, и в особенности ее спутника, как будто не веря, что такое возможно. Хотя чего может быть проще: дама приглашена на ужин новым кавалером. Сама же Катерина Ивановна, наблюдая за Таниным краем глаза, не сочла нужным даже голову повернуть.

– Вы лжете! – прокричал Аркаша. – Наш город – образец порядка!

– Ха-ха! – ответил Ванзаров. – Да тут убийцы ходят по улицам, а взять их не хотят! Ну, ничего, пришел конец вашей шайке! Вот вы где у меня завтра будете!

Кулак чиновника полиции описал в воздухе замысловатую фигуру.

– Что вы такое несете! Какие убийцы! – у Аркаши праведное негодование выходило все лучше. Он даже получал удовольствие, острое, пряное, но удовольствие. – Что за чистый бред, господин столичный!

– Ах бред?! Ну так вот тебе… Не хотел говорить, но раз такое, так уж до конца пойду… А знаешь ты, голубчик, что завтра сюда приезжает сам Лебедев! Что, выкусил?! Величайший криминалист России! Краса и гордость криминальной науки! Вот как! Съел? Вот уж он вам покажет! Всех выведем на чистую воду! Всех! Еще за Аньку-модистку ответите! Он и это дело разберет! Никого не пощадим! О, как вам Лебедев покажет! Он не я, он микроскопом вооружен! Знаешь, что такое микроскоп Лебедева? Так ты еще узнаешь! У него такая штука имеется, что даже невидимые следы определить может! Вот как! Да вы о таком и не слыхали! Все, готовьтесь! Завтра я вас всех в кандалы! Всех!

И Ванзаров от души хряпнул кулаком по столу. Графины подпрыгнули.

– Это все пьяный бред, милостивый государь! – не сдавался Аркаша, чувствуя себя настоящим защитником чести родного города и вообще молодцом.

– Это я пьян? Да, я пьян! Но тебе, голубчик, в лицо скажу: все, конец пришел вашей шайке! Думали, модистку убили, дело сшили, и все? Нет! Возмездие пришло! Здесь сыскная полиция Петербурга вам головы посечет! Инженера Оружейного завода убили и думали – с рук сойдет? Нет уж, конец! Я и так знаю убийцу, но завтра Лебедев мне веские факты предоставит. Уж не сомневайтесь! На каторгу пойдут! За все ответят! Готовьте сухари, каторжане!

– Вы оскорбляете весь город! – взревел Аркаша. Он жаждал аплодисментов, но публика, захваченная невиданным скандалом, забыла его наградить. – Это чудовищно! У нас живут честные, законопослушные граждане!

– В кандалы! – закричал в ответ Ванзаров и схватился за скатерть. – Вот ты где у меня, убийца! Попался! А пойдем-ка со мной под суд…

И тут случилось то, что Аркаша даже в самых бурных фантазиях ожидать не мог. Ванзаров медленно, как ему показалось, стал вытягивать на себя скатерть со всей посудой и едой. И тянул, пока хрустальный звон не разнесся по всему ресторану. Все, что было на скатерти, полетело на пол. А Ванзаров, широким жестом отбросив скатерть, пошатнулся и упал на спину.

Не выдержав, Николя оглянулся. Ванзарова уже не было. И стол был пуст. Он хотел броситься на помощь, но, взвесив шансы, выбрал Катерину Ивановну и свое задание. Он верил, что Ванзаров справится. Расплатившись, Николя увел Катерину Ивановну от скандала, как и полагается настоящему джентльмену.

Дальнейшее Аркаша помнил смутно. Бегали официанты, кричали барышни, кто-то смеялся, кто-то требовал полицию. Среди суматохи Аркаша поднял тело чиновника полиции, которое незаметно ему помогало, и на плечах донес до извозчика. Впопыхах он сунул несколько четвертных купюр официантам за бой посуды и ужин.

Затолкав пьяницу в пролетку, Аркаша устроился рядом.

– Блестяще сыграли, – прошептал Ванзаров. – Показали класс…

– Мне до вас далеко, – ответил Аркаша, все еще не оправившись от бурного финала. – Никогда не забуду.

– Только писать об этом не надо. Пусть останется тайной сыска.

– И не просите… Даже хмель весь прошел. Незабываемое зрелище.

– Остался последний штрих, надо бы какую-то песню прогорланить, а мне, как назло, на ум ничего не идет.

– Не знаю, чем вам помочь, хотите про хризантемы в саду?

– Нет, я лучше родное…

И над затихшим Сестрорецком во всю молодую глотку понеслось: «Gaudeamus igitur…». Ванзаров пел громко, даже лошадь с интересом косилась на седока. А извозчик только посмеивался. Чудит барин, да и только.

До участка доехали скоро. Разморенное тело сняли с пролетки. Ванзаров громко требовал, чтобы его оставили прямо на улице, он желает спать под звездами. Что и было исполнено. Аркаша при помощи извозчика отволок тело на лавку, что стояла в саду участка. На лавку и уложил. Ванзаров лежал на спине и громко храпел. Аркаше показалось, что он подмигнул. В белесой тьме трудно понять наверняка. Когда он садился на извозчика, из сада раздавался мощный храп.

Лежать на деревяшке было неудобно. Затылок быстро заныл. Хуже было другое: храп заглушал прочие звуки. Так можно и пропустить нужный момент. Ванзаров изобразил мощный сап, словно поперхнулся, и затих. Он повернулся на бок, чтобы держать в поле зрения калитку, и размял мышцы, постепенно напрягая и ослабляя их.

Стало тихо.

Каждый шорох с улицы отчетливо слышен. Ночной воздух спокоен.

Ванзаров ждал. В такой темноте глаза можно не закрывать. Он старался дышать как можно реже, чтобы не пропустить малейший звук. Появление противника он ожидал со стороны сада. Но пока было тихо.

Белая ночь создана для романтики. Все, что днем кажется обыденным, а черной ночью – невидимым, в сумерках обретает непередаваемое очарование. И деревья, и дома, и даже городовой, торчащий на перекрестке. Но особенно волшебны залив и дубовая роща. Катерина Ивановна так и приказала: в дубовую рощу.

Извозчик, взятый до утра будущим наследником, остался ждать среди деревьев. Николя хотел было захватить бутылку шампанского с бокалами, но ему не позволили. Катерина Ивановна взяла его под руку, слегка наклонившись, чтобы не быть выше своего кавалера. Они шли по песку вдоль залива, над ними было белое небо с отдаленными сполохами заката над горизонтом. Во всяком случае, так утверждал Николя. После всего, что он видел у Фомана, язык его совершенно развязался. Он знал, что вот-вот сболтнет лишнего, но не мог остановиться. Как будто прорвало. Наверное, нервная реакция организма.

Катерина Ивановна слушала и шла молча.

– Николя, вы чего-то боитесь? – вдруг спросила она.

Это было спасение. Как ледяной водой окатило. Гривцов глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Как будто раздумывал с ответом.

– Иногда мне кажется, что вы совсем не та, какой представляетесь в моих мечтах, – сказал он.

– Что же во мне нехорошего?

– Нет, в вас все прекрасно, и душа, и сердце, и лицо…

– Тогда что вас беспокоит?

– Слышал, у вас вышла серьезная стычка с какой-то дамой, – ответил Николя. – Грозились какими-то страшными карами. Это так не вяжется с вашим образом.

– Чего не бывает в женских спорах, – сказала Катерина Ивановна. – Не думайте об этом.

– Не могу. Как представлю вас в гневе, так и не знаю… Чем же вы ей угрожали? Какими бедами?

Катерина Ивановна остановилась и посмотрела прямо, как умела.

– Вы еще маленький, чтобы знать о таких вещах, – сказал она и обняла его. – Нос у тебя не дорос, дорогой. Но это скоро пройдет.

Николя ощутил сильный и мокрый поцелуй.

Странное дело: он не только не потерял разум, а, напротив, отчетливо понимал, что происходит и что должен делать в этот момент. Он играл роль страстного влюбленного, но при этом четко следил за тем, что происходит вокруг. После пережитого сегодня вечером поцелуй с врагом оказался легкой забавой.

Николя услышал, как поблизости треснула ветка, хотя ветра не было, кто-то застонал, как от боли. Волкам тут делать нечего. Тут бродит зверь пострашнее волка: влюбленный человек. Краем глаза Николя заметил тень, что метнулась от ближайшего куста. Из-за таких пустяков он не стал отрываться от вкусных губ. В конце концов, в любой опасной работе есть свои маленькие удовольствия.

Теперь Николя был совершенно спокоен. Он целовался ровно столько, сколько хотела Катерина Ивановна, вздыхал и выражал полный восторг, после чего преспокойно продолжил романтическую прогулку белой ночью, перейдя с дамой на «ты». Ощущение власти над своим организмом, и в некотором роде страстями, было новым и приятным. Воля крепчала с каждым мгновением. Сознание его было ясным и холодным.

Он вдруг поверил, что из него еще выйдет великий сыщик. Размера не меньшего, чем Ванзаров. Ну, если и меньше, то на вершок.