Николя оправдывал себя тем, что он не спал и все видел. Только среагировать не успел. Не у всех же такая нечеловеческая реакция, как у Ванзарова. И ведь все шло так мирно и спокойно, и догадаться невозможно, как обернулось.

Немуров проводил барышню до купе номер «3», постоял у открытой двери, наверняка желая войти, но его оставили в коридоре. Бормоча что-то, он зашел в соседнее купе. После явилась барышня в изумительном платье, иных слов у Николя не было. Он еще заметил, что от уха у нее кровь сочится. Госпожа Звягинцева зашла в свое купе и хлопнула дверью. Чичеров, который за ней следовал, убедился, что она удалилась, и остался в тамбуре, наверно, остудиться. В вагоне было тихо, господа разошлись по купе.

А дальше все случилось быстро и просто. Липа, закутанная в шаль, без лишних слов распахнула купе Женечки и выволокла ту за волосы. Сопротивляться барышня не могла, весь пыл ее был растрачен. Липа вела себя чрезвычайно спокойно, рассудительно, не торопясь. Она толкнула Женечку к окну, и приставила к горлу небольшой ножик с перламутровой рукояткой, которым так удобно чистить яблоки. Лезвие ножика было коротким, широким и бритвенно-острым. От нежного прикосновения на коже выступила бурая капелька.

— Не шевелись, — сказал она так просто, словно просила передать сахар, после чего предложила проводнику отправиться куда подальше. Николя только немного отступил к тамбуру, про него и забыли.

— Все сюда! — крикнула Липа, вставая так, чтобы смотреть в лицо Женечки. Та покорно жалась к ледяному ободу окна. — Ко мне! Сейчас!

Немуров выглянул из купе и сразу скрылся. Лидваль с костылем немного замешкался. Урусов и Дюпре вышли из соседних купе и остались стоять рядышком. Граве присоединился к ним.

Липа сочла собрание полным.

— Господа! Сейчас все решится! На ваших глазах эта мерзавка признается в том, что сделала. Будьте свидетелями ее признания, чтобы она не смогла отвертеться. Говори! При всех говори! Ну!

Лезвие осторожно, чтобы не поспешить, тронуло шею и отступило. Тонкая полоска красным росчерком осталась на коже.

— Долго терпеть не буду, ты меня знаешь, — сказала Липа, сжимая рукоятку и чувствуя, как скользит в ладони полировка. — Мне уже все равно. Одно движение, и тебе конец. Ты же любишь свою дурацкую жизнь? Вот и спаси ее, ты можешь. Себя ты любишь, а его не любила. Совсем не любила. Пусть тебя утешает, что и он не любил тебя. Это чувство было взаимно. Говори, терпение мое кончается… Да и спать хочется…

Женечка упрямо не закрывала глаза.

— Что вы хотите от меня? — спросила она.

— Только признайся в том, что натворила. Расскажи, как убила Григория Ивановича своими чистенькими ручками.

— Я не убивала его, — сказал Женечка внешне невозмутимо.

— Врешь! — закричала Липа. — Не смей врать! Перед смертью врать нельзя! Я твоя смерть, и я — твоя жизнь. Выбирай. Правду говори! Пусть все слышат.

— Делайте, что хотите, мне все рано, — и Женечка закрыла глаза, готовясь к концу.

Липа растерялась, но тут же перевернула так, чтобы кончик лезвия расчетливо уперся в шейную яму. Было очень больно. Женечка застонала. Но не шелохнулась.

— Правду! Будет еще больнее! Ну!

— Посмотри на меня…

Голос был слишком близко. Липа перевела взгляд. Немуров стоял на расстоянии шага. Ружье целилось прямо ей в переносицу. Она увидела два черных отверстия, холодных и пустых, как глаза кобры. Глаза смотрели на нее не мигая, от Немурова пахло ружейным маслом. Отражения дневного света блестели на стволах с инкрустацией. Но Липа видела только две дырки дула.

— Отведи нож, — сказал Немуров.

Теперь она заметила другую пару немигающих глаз. Они целились в нее и готовы были спустить кобру. Липе почему-то стало казаться, что это настоящая змея, только на ошейнике.

— Что? — спросила Липа, выдавая свою слабость и растерянность.

— Медленно отведи нож… Если хоть пальцем шевельнешь, снесу тебе голову. С такого расстояния от твоей красивой головки не останется даже ошметков. Обещаю тебе. А мозги твои, что Женечку могут забрызгать, мы смоем… Делай, что велю. Без шуток.

Она почувствовала, как рука не вовремя стала мягкой и легкой, такое с ней порой бывало и раньше. Тогда она переставала ощущать тело, расплываясь в радости. Но это так не вовремя. Липе нужна была помощь. Она обернулась, ища ее от безнадежности. Лишь бы не смотреть в глаза кобре.

— Господин Немуров… — Ванзаров медленно сделал шаг.

— Не подходи! Спущу курок!

Ванзаров остановился так, что ствол теперь оказался рядом с его плечом.

— Я не причиню зла Женечке, — медленно проговорил он. — Я не позволю волоску упасть с ее головы… Она в полной безопасности. Верьте мне, я ваш друг…

Немуров оторвался от мушки.

— Друг? — еще спросил он.

Липа только успела заметить, что кобра на нее не смотрит, а смотрит уже в потолок. После чего ружье проделало кульбит, а за ним и Немуров, словно они были одним целым. Стрелок упал к ее ногам, звонко стукнувшись лбом и отчаянно охнув. Липа больше не могла держать нож, ставший чугунным. Рука сама опустилась.

Легонько придавив корчившегося на полу Немурова, Ванзаров вырвал у него оружие.

— Рад, что вам хватило ума не забивать патроны, — сказал он, осматривая дуло. — Для полной убедительности могли бы курки взвести. Будьте добры, ножик… — Лезвие само выскользнуло из ослабевших пальцев.

— Подлые у вас приемчики… — Немуров тяжело поднимался, растирая ушибленное предплечье.

— Каков прием, выбирает противник, — ответил Ванзаров. — У нас выбора нет.

— Верните ружье, это спортивная амуниция…

— Верну в обмен на патроны.

— Еще чего. Не дождетесь…

— Тогда получите свою амуницию в Афинах.

— Нет! Я не согласен.

Спорить Ванзаров не собирался. Ружье он закинул на плечо дулом вниз.

Барышни так и стояли рядом друг с другом. За этим интересным мужским спором о них, кажется, забыли. Женечка решила о себе напомнить. Шурша платьем по обивке вагона, она медленно съехала на пол и лишилась чувств. Началась суета, какая бывает при женском обмороке. Немуров забыл про себя, подхватил ее на руки. К нему тут же бросился Чичеров, пытаясь оказать услугу. Генерал причитал за спинами, взывая к высшей справедливости. От всего, что сделали с его любимой племянницей, ему хотелось выть белугой или выхватить шашку и порубить обидчиков в капусту. Только где ее взять, эту шашку. Он давал советы, срываясь на крик, и только мешал занести Женечку в купе. Николя наконец очнулся от летаргического сна, в который впал, и кричал, что сейчас принесет кипятку, который никто не просил.

Про Липу забыли. Пользуясь моментом, Ванзаров завел ее в купе и затворил дверь. Наконец и Женечку положили на диван. А после того, как на нее в суматохе плеснули горячим чаем, она ожила так шустро, словно лучшего лекарства не придумать. Купе ее было набито под завязку заботливыми мужчинами. И это хоть немного утешало.

— Расходитесь, господа, представление окончено, — сказал Ванзаров.

Лидваль тяжко оперся на костыль и мирно скрылся. Но Урусов был иного мнения. Он заявил, что требует окончательных объяснений: что значат Липины обвинения? В ресторане господин Ванзаров выкрутился, но после случившегося простой болтовней не отделаться.

— Что вы хотите знать, князь?

— Что случилось с Рибером на самом деле!

— Как вам будет угодно. Его убили в собственном доме.

— Кто?! Кто это сделал! — возмутился Урусов так, словно потерял лучшего друга.

— Возможно, кто-то, кто едет вместе с нами… А теперь, господа, прошу вас занять ваши купе…

Двери захлопали. Граве чуть задержался. Ему опять показалось, что мелькнула забытая тень. Хуже всего, что он не мог понять: когда именно она мелькнула. И какому полу она принадлежала. Что-то было так близко от него, дразнило, но в руки не давалось.

Граве заметил, что за ним пристально наблюдает этот строгий господин, словно ожидает признаний. Делать их решительно не хотелось. И Граве спрятался в купе.

Ванзаров легонько ткнул Николя в плечо.

— Отличный опыт заработали, дорогой проводник, — сказал он.

На этот счет Николя был другого мнения, но высказывать его не спешил.

— Бегите за нашим секретным доктором, пусть осмотрит Женечку на предмет нервного срыва.

— А вы куда? — ляпнул Гривцов.

— Займусь осмотром другой валькирии… — Он снял ружье с плеча и протянул Николя. — Неудобно идти в гости с оружием. Пристройте этот спортивный снаряд где-нибудь поглубже. А лучше спите на нем.

Николя принял ружье с нежностью мальчишки, которому впервые доверили настоящее оружие. Даже стволы погладил. Но тут же дал честное и благородное слово глаз с него не спускать. Или не слезать с него другой частью тела.