Глава 7
Дело Лемтюжникова
В восемь часов поутру, когда Таубе и Лыков пили в буфете гостиницы чай с хинкали, за ними приехала коляска. Молчаливый солдат-татарин быстро загрузил вещи, и уже через полчаса петербуржцы заселились в офицерском флигеле форштадта. Маленькая опрятная комната выходила единственным окном на двор казармы. В Темир-Хан-Шуре квартировали два батальона знаменитого 81-го пехотного Апшеронского полка. Дисциплина в батальонах была поставлена: двор и строения чистые, стрелки ловкие и молодцеватые. Бросались в глаза красные отвороты на голенищах солдатских сапог. Это было отличие, пожалованное полку в память знаменитого Кунерсдорфского сражения 1759 года, а котором апшеронцы особенно отличились. Среди нижних чинов попались несколько с крестами и медалями. Никто не шлялся без дела, всё крутилось, как часы, тихо и споро. Барон смотрел вокруг и радовался, как всякий порядочный строевик при виде правильно организованной службы.
Разложив багаж, Лыков с Таубе отправились на поиски старшего начальника. Им оказался моложавый полковник Пистолькорс, обнаруженный в канцелярии за бумагами. Увидев на сабле барона Георгиевский темляк, полковник вынул из-под висевшей шинели свою, отмеченную таким же знаком. Офицера молча крепко пожали друг другу руки… Все вопросы размещения были немедленно решены, и гости отправились на квартиру Пистолькорса завтракать. Сытно и вкусно закусили в обществе жены и матушки полковника. Вокруг стола, производя неимоверный и нескончаемый шум, носились три погодка-карапуза. Папаша снисходительно на них покрикивал, видимо гордясь столь бойким потомством. Алексей и умилился, и загрустил одновременно. Как там его двойняшки?
Ровно в одиннадцать Лыков с Таубе вошли в обширный кабинет капитана Ильина. Зарешёченное окно, обитая железом дверь, несгораемый шкап, карта Дагестана на стене. Всё, что полагается в секретном отделении… Ильин опёрся о конторку и что-то торопливо писал. Даур-Гирей, свежий и подтянутый, словно и не скакал всю ночь по горам, стоял около и диктовал ему вполголоса. В углу, с сигарой в зубах, развалился незнакомец в казачьей форме. Завидев вошедших, он медленно, с достоинством поднялся, отложил сигару и сделал шаг вперёд:
– Позвольте представиться: Первого Сунженско-Владикавказского полка войсковой старшина Артилевский Эспер Кириллович. Помощник начальника Гунибского округа.
Рослый, несколько обрюзгший, с явно чернёными усами и шевелюрой, Артилевский был старше всех по возрасту. Уже за сорок, хотя войсковой старшина старался молодиться. Глаза навыкате, взгляд неприятный, холодный и как-будто обиженный. Под коричневой черкеской со щегольскими серебряными газырями красовался светло-голубой бешмет неуставного гвардейского сукна. Настоящие «гурда» и «базалай», висевшие на поясе, тоже обильно были обложены серебром. На эфесе шашки алел аннинский темляк, шею украшала Анна второй степени с мечами. Вид у штаб-офицера получался задорный и немного развязный.
– Шайка Малдая, по имеющимся сведениям, укрывается где-то здесь, на западном склоне Богосского хребта, – пояснил Ильин, тыкая указкой в карту. – Административно это относится к Гунибскому округу. Его превосходительство приказал усилить отряд опытным офицером из окружного управления.
– Очень мудрое решение, – согласился барон. – Столь бывалый человек, знакомый с местностью, весьма нас подкрепит. Надеюсь, ваше высокоблагородие с пониманием отнесётся к тому, что командовать отрядом поручено младшему по старшинству.
– Ерунда. Для меня всегда на первом месте дело, а не… – важно ответил Артилевский. – Хотя с моим опытом могли бы…
– Господин войсковой старшина, поди, всю жизнь на Кавказе? – подыграл Лыков.
– Уж двадцать лет, начиная с юнкеров.
– Очень сложный округ, Эспер Кириллович?
– Эх, барон! Сложнее его нет во всём Дагестане! Населения всего сорок тысяч, но зато каков винегрет! Основные аварцы, шамилевы земляки. Эти всегда будут нас ненавидеть! Хунзахцы тоже хороши… А на юге авахцы и капучинцы практически не имеют над собой русской власти. Это край ледников. Зима чуть не круглый год, сообщение почти невозможно. Наиболее труднодоступное место, почитай, на всём Кавказе.
– Рельеф тяжёлый?
– Рельеф, барон, во всём округе хуже некуда, а в Дидо и Капуче просто нет слов… Аварская возвышенность постепенно подымается к югу, пока не переходит в Главный Кавказский хребет. За аулом Кидеро – вот он на карте – всякая цивилизация заканчивается. Высота гор здесь – свыше двенадцати тысяч футов! Трудно дышать, невозможно смотреть без синих очков. Станете собираться, господа – не забудьте их прихватить, иначе останетесь без зрения! Горцы налепляют себе на веки порох, как кокетки тушь, чтобы хоть так уберечься от слепящего снега. Богосский хребет занимает огромную территорию. Жизнь там настолько скудная, а попасть в эти места настолько трудно, что даже Шамиль не стал связываться с богосцами. Там никогда не было никакой власти, кроме ихнего самоуправления!
– Понятно. Благодарю за разъяснения, Эспер Кириллович; будьте и впредь, пожалуйста, нашим проводником.
Артилевский снисходительно кивнул и вытащил новую сигару. Дорогая забава, подумал про себя Лыков; откуда у простого казачьего штаб-офицера такие привычки? И такие деньги?
– Господа, – продолжил Таубе, – заслушайте сообщение. Я расскажу вам о тех людях, на которых мы будем охотиться. Дичь редкостная. Большая часть оглашённых сведений является служебной тайной, поэтому записи вести запрещается.
Офицеры и Лыков расселись и навостили уши.
– Начнём с Малдая. Впервые он отметился в русских сводках ещё в 1861 году. Тогда он возглавил, совместно с известным Каракуль-Магомой, восстание в союзе сельских общин Ункратль. Бунтовщики перебили старшин, назначенных русской властью, в селениях Ботлих и Тинди. Восстание не без труда было подавлено. Сто сорок три зачинщика, в том числе и Малдай, были высланы с Кавказа во внутренние губернии. Наш герой угодил в Тулу. Через четыре года он вернулся, и власти забыли о нём.
Вторично Малдай из Бахикли возник в мае 1877 года. Восстали разом все горные селения Гумбета. Мы быстро подавили эту первую вспышку, но зараза успела перекинуться сначала в соседнюю Салаватию, а затем в Дидо, только что упомянутое господином Артилевским. Центром восстания стал аул Кеметль, расположенный на горном кряже. Войска осадили аул и штурмовали его два дня. Такой упорной обороны армия не помнила со времён Шамиля: мужчинам помогали женщины и дети… Когда всё было кончено, среди пленных оказался и Малдай, раненый в руку. На этот раз местом его ссылки была выбрана Оренбургская губерния. В мае 1883, по случаю коронации, участникам того восстания была объявлена амнистия. Малдай из Бахикли вернулся в Аварию. И уже через несколько месяцев сделался предводителем самой крупной в Дагестане шайки абреков. Андрей Анатольевич, сколько он уже хищничает в горах? И чем особенным отличился?
– Имя Малдая как абрека впервые нашумело полтора года назад. Тогда в Согратле был задушен и обобран отставной штабс-капитан Хорьков. С тех пор каждый месяц что-нибудь случается. В марте ограбили почтовую карету, перевозившую содержание Куринского пехотного полка. Убиты четыре человека, похищено 22 000 рублей. В апреле зарезаны ботлихский исправник и вестовой.
– Попытки уловить были?
– Были, но не дали успеха. Позволю напомнить, что весь Дагестан принял участие в восстании 1877-78 годов. У них круговая порука. Малдай, согласно понятиям населения, герой: воевал за свободу, получил ранение, был в ссылках. И убивает гяуров. В условиях, когда вся округа помогает злодеям, их очень трудно поймать.
– А агентура?
– Вы знаете: мне удалось внедрить своего человека в горное общество Анкратль. Это было очень трудно! Агент успел прислать два сообщения, в которых описал Малдая и старика в жёлтой чалме. Он даже сумел поговорить с самим Малдаем. Но, видимо, чем-то себя выдал.
– Мне прислали его голову в мешке, – процедил сквозь зубы Артилевский. – Неаппетитное зрелище…
– То есть, местоположение шайки нам не известно?
– Не известно, – вздохнул капитан. – Карт местности не существует. Лагерь может располагаться где угодно. Между верховий Аварского и Андийского Койсу тьма укромных мест, куда не попасть посторонним.
– Понятно, – подытожил Таубе. – Будем искать иголку в стоге сена. Что ж, мне не впервой; вы все тоже люди опытные. Переходим ко второму персонажу нашей пьесы. Старику в жёлтой чалме. До нас давно уже доходили отрывочные сведения, что в горах скрывается турецкий резидент. Точное его местоположение оставалось тайной. Ваш источник, Андрей Анатольевич, эту тайну вскрыл: старик обнаружился в лагере абрека. Представляете, господа, что это должна быть за личность, ежели ему подчиняется сам Малдай из Бахикли? Тёртый, битый, да ещё аварец! И принимает команды от русского… Но это такой старец, что дальше некуда. Слушайте его историю.
Настоящее имя старика – Зиновий Калинович Лемтюжников. Происхождением из гребенских казаков. Старого хорошего рода, с заслугами, с уважаемыми рубаками… Но природа дала сбой. Волком родился – овцой не бывать! В январе 1839 года, чуть не полвека назад, Зиновий в чине хорунжего попал в отряд генерала Галафеева. Время было для нас тяжёлое. Шамиль укрепился в горах, наладил производство оружия и пороха, создал регулярную армию. Знаменитый крымский мастер Хаджи-Мустафа, специально приехавший к имаму, изготавливал для него так называемые «крымские» винтовки. Джабраил Унцукульский, обучившийся в Аравии производству пушек, начал успешно отливать их в горных аулах. Единственное, что ещё отсутствовало у Шамиля – это конгриевы ракеты. Войска Кавказского корпуса применяли их очень успешно. Мюриды не выдерживали залпа ракет – они бросали позицию и в панике разбегались. Зажигательные снаряды выкуривали противника из лесов лучше любой картечи. Шамиль объявил большую награду тем, кто доставит ему станок. Это сделал – хорунжий Лемтюжников. Он был в отряде Галафеева командиром ракетной полубатареи, и сдал её горцам. Намеренно отстал на марше, отпустив предварительно пехотное прикрытие. Шамиль не только получил два станка конструкции Засядко с запасом шестифунтовых ракет – он получил изменника-ракетчика. Зиновий наладил имаму производство и станков, и зарядов, а главное – избавил мирюдов от ракетной боязни.
Весной того же года генерал Граббе ценой больших усилий осадил столицу Шамиля аул Ахульго. Селение находилось на двух соседствующих утёсах, разделённых узким ущельем. По дну его, на глубине пятидесяти саженей, протекала речка Ашильта. Войскам предстояло сначала взять первый утёс с Новым Ахульго, затем перейти по узким мосткам в Старый; оба утёса были сильно укреплены. 16 июля Граббе скомандовал штурм. Пока две колонны атаковали утёсы, третья выдвинулась по дну ущелья с задачей обойти аул с тыла. Шесть рот Апшеронского полка вошли в узкую расщелину и были тут же остановлены градом камней, сбрасываемых сверху защитниками обоих утёсов. Кроме того, поперёк Ашильты обнаружился не замеченный ранее завал, обороняемый мюридами. Даже храбрые апшеронцы не смогли в таких условиях выполнить приказ… В течение двух часов они стояли под навесами скал, не смея двинуться с места. Каждый, кто выходил на середину ущелья, немедленно погибал под камнями. Ни барабаны, ни команды офицеров не помогали – солдаты отказывались идти вперёд. Вдруг через два часа такого невыносимого положения впереди раздался крик: «Берегись! Горцы бросаются в шашки!». Одного этого крика оказалось достаточно: уцелевшие апшеронцы выскочили из-под скал и устремились назад, к выходу из ущелья. Тут-то и понесли они наибольшую потерю от нового града камней и выстрелов от завала в спину… Так вот, пленные потом показали: провокационный крик сделал Лемтюжников, прокравшийся в офицерской форме в голову колонны.
В конце концов, ценой огромных потерь, войска Граббе захватили Ахульго. Шамиль сумел бежать сквозь оцепление с дюжиной верных людей, вынеся на спине раненого сына. Два дня армия выкуривала остатки мюридов из горных пещер. Лемтюжников скрывался в одной из них. Улучшив момент, он, снова в форме офицера, вышел за кордоны и исчез.
В 1843 году Шамиль нанёс нашим войскам самые сильные свои удары. За несколько недель он захватил всю Аварию, истребив полностью стоящие в ней гарнизоны. Имаму досталось множество пленных и орудия. Лемтюжников сделался правой рукой знаменитого Ягья-Хаджи, любимца Шамиля и его главного военного инженера. Ягья ведал русскими беглыми, артиллерией, всеми мастерскими, а так же казной имама. Хорунжий поселился в новой ставке Шамиля, ауле Дарго, и занялся созданием ракетных и артиллерийских батарей. Служили в них исключительно русские и поляки. Лемтюжников вербовал самые отбросы: уголовных, дезертиров, отчаянных без роду-племени.
В 1845 году наместник Кавказа князь Воронцов решил разорить горскую столицу. Состоялся печально знаменитый Даргинский поход. В это время Лемтюжников совершил наиболее гнусный из своих поступков. В Дарго тогда содержались русские пленные – 16 офицеров и 21 нижний чин, всего 37 человек. Шамиль вёл переговоры об их обмене, поэтому русским дозволяли переписку. В апреле генерал-лейтенант Гурко передал пленным письмо через лазутчиков. В нём он зачем-то сообщил узникам, что Воронцов собирается в поход и скоро их всех освободят… Пленные от таких вестей повеселели и стали вести себя более развязно. Это не укрылось от внимания мюридов, и те учинили расследование. Сначала они обыскали самих пленных и их помещение, но ничего не нашли. Тогда несчастных стали пытать… Делал это лично Лемтюжников. Пленные вытерпели страшные истязания, но не выдали тайну письма. Наконец, после более тщательного обыска, бумага была обнаружена и тайна раскрыта.
7 мая пленные, все 37 человек, были приведены на Белгатойские высоты вблизи аула Дарго и привязаны к огромному ореховому дереву. Туда же доставили две пушки. Лемтюжников сам зарядил их картечью и навёл первое орудие. Артиллерийская прислуга была составлена исключительно из русских дезертиров. Ни один из команды Зиновия не отказался… После залпа оставшихся в живых добили шашками.
Через несколько дней пришли войска Воронцова и похоронили несчастных. Дарго был оставлен Шамилем без боя и предан огню. В Солдатской слободе наши разведчики обнаружили дом, в котором проживал Лемтюжников. На двери карандашом было написано: «Швальня Короля Саксонского». И орудия пытки внутри… Тогда-то на бывшего хорунжего и завели в нашем ведомстве персональное дело. Уж сорок лет прошло с тех пор, а дело ещё не закрыто…
– В Даргинском походе Воронцову пришлось туго, – продолжил Таубе через минуту. – Лемтюжников неоднократно «отличился» в той компании. Так, ещё в начале движения русские потеряли командира 5-го сапёрного батальона полковника Завельевского. Сапёры в горах очень важный род войск, поскольку делают дороги и переправы. Именно Зиновий похитил батальонера прямо средь бела дня; тело так и не нашли.
Когда аул Дарго сожгли и Воронцову пора было уходить, началось самое трудное. Войска попали в полное окружение, провиант и боевые припасы заканчивались, накопилось много раненых. Из Грозной прибыл транспорт с сухарями и встал на той стороне леса. Требовалось пробиться к нему сквозь завалы, взять груз и вернуться обратно. «Сухарная экспедиция» – самый злосчастный и кровавый для нас эпизод Кавказской войны… Отряд генерала Клюгенау пробивался по лесной дороге, расстреливаемый и атакуемый со всех сторон. Когда начальник арьергарда генерал Викторов упал, раненый, и все вокруг побежали, он, лёжа, обещал награду тому, кто его спасёт. Никто не остановился… Ночью Клюгенау послал к основным силам семь охотников с просьбой помочь пробиться обратно. Дошёл только один, юнкер Кабардинского полка Длотовский. И лишь потому, что двигался лесом в обход всех постов, прямо к ставке Воронцова. Остальных перехватил Лемтюжников. Для этого он снова надел русский мундир и составил ложный пикет, на который и попадали остальные гонцы. Но даже помощь основных сил, предупреждённых Длотовским, не спасла тех, кто ходил за сухарями. Возвращение через лес оказалось ещё более кровавым, чем рейд к транспорту. Отряд Клюгенау был практически уничтожен. Те немногие, кто выжил, принесли сухарную порцию войскам на полтора дня… Погибли два генерала, более пятиста нижних чинов, свыше семи сотен получили раны. Весь состав русских войск оказался на грани полного истребления. Кое-как отряд пробился к Шаухал-берды, и тут остановился в ожидании подмоги. Вокруг были полчища мюридов. На том берегу Аксая Шамиль разместил батарею под командованием Лемтюжникова, и она четыре дня безнаказанно расстреливала наш лагерь. Особенно старались попасть в палатку наместника. Воронцову пришлось слиться с толпой и ночевать на земле. Только храбрые действия генерала Фрейтага, пришедшего на выручку со свежими силами, спасли остатки войска князя от гибели. Ни до, ни после Кавказский корпус не нёс таких ужасных потерь с такими ничтожными результатами.
После этого несчастного похода Лемтюжников резко пошёл вверх. Шамиль сделал его наибом, а затем и мудиром, то есть начальником над несколькими наибами. Отсюда жёлтая чалма, которую до сих пор носит старик; ведь наибы имама в горах люди легендарные. Кроме того, Шамиль учредил особую службу, которая следила за тем, как ведут себя горские чиновники. Мухтасибы – так звались эти люди – инкогнито разъезжали по стране и собирали сведения о злоупотреблениях шамилевых губернаторов. А те творили немало воровства, беззаконий, чеканили фальшивую монету, спекулировали солью, похищали людей для выкупа. По доносам мухтасибов был, например, лишён наибства прославленный графом Толстым Хаджи-Мурат. Помимо ревизий, мухтасибы занимались разведкой и контрразведкой. Они засылали к нам шпионов, допрашивали пленных, вербовали агентуру среди «мирных» горцев, ловили наших лазутчиков. Зиновий Лемтюжников возглавил секретную службу мухтасибов и поставил её на очень высокий уровень. Хитрый, коварный, жестокий – хлеще любого азиатца! Не случайно он получил от них характерную кличку – Урус Иблис.
– Иблис – это главный шайтан, демон зла, – пояснил Даур-Гирей.
– Именно тогда Лемтюжников завёл тесные отношения с турецкой разведкой и трижды в сороковых-пятидесятых годах тайно посещал Константинополь. Видимо, он стал их платным агентом ещё до ликвидации Имамата.
Противоборство Иблиса с русской разведкой длилось до самого падения Гуниба. В 1859 году войска князя Барятинского осадили последний притон Шамиля. На утёсе вместе с ним укрылось всего четыреста самых верных людей. Из них двести – русские! Тем некуда было деваться. В горах объявили, что государь прощает всех беглых, на ком нет крови. Русские, многие из которых женились и имели уже дома, семьи, начали продавать имущество и выходить к нашим. Но Лемтюжников и его прихвостни перехватили и убили больше ста возвращенцев. Те были опасны – они несли сведения о кровавых подвигах Иблиса. Когда отряды Барятинского начали обхватывать Гуниб со всех сторон, то нашли много тел убитых беглых, которых зарезали люди Лемтюжникова. Злодей был возле Шамиля до последней минуты. Там бы его и взять! со всей сворой. Но Барятинский решил иначе. Ему очень хотелось подарить государю Шамиля ко дню его тезоименитства – 30 августа. Поэтому, чтобы избежать долгой осады, наместник пошёл на единственное условие, которое выставил ему имам: свободный выпуск его людей. Хотя мог, в той ситуации, брать всю эту сволочь голыми руками… Нам достались только восемь дезертиров, самых глупых, у которых не хватило ума изменить наружность. Их казнили на месте. Остальные, и Лемтюжников в их числе, под видом туземцев торжественно спустились на равнину. С оружием и знамёнами. Эта картина изображена очевидцем события, придворным баталистом князя Барятинского Горшельтом. Она так и называется: «Спуск мюридов с Гуниба». Один из головорезов, изображённых на холсте – наш Иблис. Шамиль уехал под конвоем в Петербург, а Лемтюжников, с прочими палачами и убийцами, спокойно удалился в горы…
В горах он и исчез. Надолго. У него были при себе значительные суммы денег, несколько паспортов, офицерский мундир и горский костюм, явки по всему Дагестану. Пропали и другие бывшие: прапорщик Залётов, сотник Атарщиков, многочисленные поляки. Но эти ушли и угомонились. А Лемтюжников продолжил бороться с Россией. Он – последний мюрид Шамиля!
– Когда и где Иблис всплыл наново? – поинтересовался Лыков.
– В 1864 году на Западном Кавказе заканчивалась пятидесятилетняя война с горцами. Отряд полковника Геймана вторгся в местность между истоками Аше и Псезуапе. Это самое труднодоступная область на южном склоне Водораздельного хребта. Там жили хакучи. Такое особенное общество, составленное из исключительных негодяев. Попадали в него только отбросы, изгои всех национальностей: беглые арестанты, дезертиры, гаджереты (это абреки по-черкесски), канлы, общественники. Хакучей боялись и ненавидели все соседи, поскольку изгои промышляли одним лишь грабежом. Даже храбрые шапсуги и убыхи предпочитали не ссориться с этими зверями. Но Гейман раскатал весь сброд, как Бог черепаху; кто не был убит – бежал. Среди трофеев обнаружился вьюк с перепиской Лемтюжникова, как выяснилось, главаря хакучей. Переписка была с разведочным отделом турецкого Военного министерства – более двухсот донесений! Среди окружающих племён бывший шамилевский мудир заслужил новую кличку – Урус-бзаге, то есть, Злой Русский по-абадзехски. И опять негодяй сумел скрыться от наказания.
На этот раз Иблис пропал из нашего виду на целых двенадцать лет. Объявился он в 1876 году, когда турки начали подготовку к войне с Россией. К нам полезли эмиссары. За одним из них установили наблюдение, как только он, под видом купца, сошёл с корабля в Редут-Кале. Купец приехал в Тифлис и наведался там к известному торговцу коврами Ибрагимову. Лавку негоциант имел на Головинским проспекте, в лучшем месте, и в числе его покупателей значился сам наместник. Когда к нему пришли за разрешением на обыск и арест, великий князь Михаил Николаевич сначала отказал! Заявил, что Ибрагимов – самый честный торговец в городе. Когда же сей «честный торговец» был схвачен, обнаружилось, что это и есть давно разыскиваемый Лемтюжников. В подвале его дома нашли несколько пудов гремучей ртути и уже снаряжённые метательные снаряды. Предназначались они как раз для наместника, ежедневно проезжавшего в открытой коляске мимо лавки Ибрагимова.
– И что, он снова сбежал? – подал голос из угла Артилевский.
– Очень ловкий человек наш Иблис. Сбежал! Воспользовался невнимательностью жандармской команды, ранил офицера и скрылся.
– В Турцию драпанул?
– Нет, в Дагестан.
– На восстание уехал? – догадался Лыков. – К последнему имаму?
– Совершенно верно. «Последних имамов», как вы помните, оказалось двое. Сначала в Чечне выбрали некоего Алибек-Хаджи, турецкого шпиона, который специально для борьбы вернулся из Османской империи в родное Ведено. Но там быстро всё исправили, и новоиспечённого имама вздёрнули в Грозной. Более серьёзные события происходили в Дагестане. Вся Авария объявила джихад. Избрали и собственного имама. Им стал Мухаммад-Хаджи, сын знаменитого накшбандийского шейха Абдурахмана. В помощь ему учредили диван из семи улемов, в точности, как было у Шамиля. Лемтюжников вошёл в этот совет; он отвечал в нём за оружие и за связь с турками. Восстание приняло значительные масштабы. Центром его стала резиденция шейха Абдурахмана селение Согратль. Авацы осадили русскую крепость Гуниб, созданную на месте шамилевского притона. Другая крепость – Кумух – была захвачена, а её гарнизон вырезан. Бунтовщики даже осадили Дербент. Напомню, что в это время шла война, и армия была занята на других театрах. Но начальство всё-таки извернулось и собрало требуемые силы. В сентябре началось подавление мятежа. Дербент был разблокирован. Дольше всех держался Согратль. Он был взят штурмом 3 ноября 1877 года, сожжён, а жители переселены на другие места. Имам Мухаммед-Хаджи Согратльский был повешен вместе со всем своим диваном. Кроме Лемтюжникова. Тому, в который уж раз, удалось скрыться. Лишь теперь мы снова знаем, где он находится. И знаем, что он по-прежнему вредит России.
Таубе встал, прокашлялся.
– Господа офицеры! Господин коллежский асессор! Согласно воинского устава, начальник отряда, совершивший сдачу без боя, несмотря на возможность защищаться, подлежит смертной казни. Заслушайте приказ военного министра, генерал-адъютанта Ванновского.
Все дружно поднялись.
– Его высокопревосходительство приказал: вышеназванного изменника, бывшего хорунжего Зиновия Лемтюжникова схватить и доставить в Петербург. Для поступления с ним по закону. Буде это окажется невозможным – казнить на месте.
Барон обвёл всех жёстким взглядом и добавил:
– Приказ кассирован его императорским величеством.
