Глава 44
Казалось, что кизиловые деревья расцвели за одну ночь.
— Ах, какой прекрасный вид! — воскликнула Морин, когда они шли на городской рынок. — Утренний свет, проникающий сквозь нежные лепестки, делает их почти розовыми. К полудню они станут белыми, как грудь лебедя. Это замечательно, что в городе растет такая красота. Она глубоко вздохнула.
— У нас будет пикник в парке, Скарлетт. Мы должны почувствовать запах весны в воздухе. Пойдемте быстрее, нам надо многое купить. Днем я буду готовить, а завтра после мессы мы проведем весь день в парке.
«Это уже суббота?» Ум Скарлетт заработал, подсчитывая и припоминая. Значит, она провела в Саванне почти целый месяц. Ее сердце сжалось, как в тисках. Почему же Ретт не приехал? Где он? Его дела в Бостоне не могли продолжаться так долго.
— …Бостон, — донеслось до Скарлетт, она даже приостановилась. Она схватила руку Морин и подозрительно посмотрела на нее. «Откуда Морин известно, что Ретт в Бостоне? Как она могла узнать про него что-то? Я же не сказала ей ни слова».
— Что с вами, Скарлетт, дорогая? Вы подвернули ногу?
— Что вы сказали про Бостон?
— Жалко, что Стефен не будет с нами на пикнике. Он сегодня уезжает в Бостон. А там деревья не цветут. Я разочарована, но у него будет возможность увидеть Томаса и его семью и привезти новости от него. Это доставит удовольствие старику Джеймсу.
Скарлетт тихо шла рядом с Морин. «Все это тянется слишком долго, а Ретт не приехал».
Она бормотала, неосознанно соглашаясь с предложениями Морин насчет еды для пикника. Может, она допустила ошибку, не поехав с тетками в Чарльстон. Может, она была не права, оставив первоначальное место?
«Все это сведет меня с ума! Я не могу думать обо всем этом». Но ее рассудок постоянно к этому возвращался.
Может, она должна поговорить с Морин обо всем. Она во многом разбирается. Она поймет. Может быть, Морин сможет помочь. «Нет, я поговорю с Колумом! Завтра, на пикнике, там будет много времени. Я попрошу его пройтись со мной. Колум знает, что делать. Колум чем-то похож на Ретта. Колум умеет добиваться того, чего хочет. Он совсем как Ретт. И смеется над происходящим, как Ретт».
Скарлетт засмеялась про себя, вспомнив, как Колум рассказывал об отце Полли. «А, это большой, смелый человек, могущественный строитель Мак Махон. Руки у него, как кувалды, явно разрывающие швы его дорогого сюртука, без сомнения, выбранного миссис Мак Махон, чтобы соответствовать ее домашнему платью. Благочестивый человек, с надлежащим благочестием для глупых выходок, вроде идеи построить дом Бога здесь в Саванне. Я благословил его на это моим собственным смиренным способом. „Верую! — сказал я. — Я уверен, что вы не возьмете ни пенни больше, чем сорок процентов дохода с прихода“. Его глаза засверкали, а мускулы вздулись, как у быка, и его блестящие рукава издали легкий треск вдоль зашитых шелковой ниткой швов. „Это так, господин Строитель, — сказал я, — ведь любой другой человек запросил бы пятьдесят, видя, что епископ не ирландец“.
— А почему ты улыбаешься капусте, хотела бы я знать? — спросила Морин.
Скарлетт улыбнулась своей подруге.
— Потому что наступила весна, и мы собираемся на пикник, — сказала она. И еще потому, что она получит Тару, она была уверена.
Скарлетт никогда не видела Форсайт Парк. Ходгсон-холл находился через улицу от него. Было темно, когда она пришла на церемонию открытия. Два каменных сфинкса располагались по обе стороны от входа. Дети мечтательно смотрели на чудовищ, на которых им было запрещено карабкаться, затем они побежали по центральной тропинке, на середине которой остановилась Скарлетт.
Фонтан находился на расстоянии двух кварталов от входа, но он был такой огромный, что был виден издалека. Арки и струи воды поднимались и падали, подобно сверкающим бриллиантам. Скарлетт была очарована.
— А сейчас подойди ближе, — сказал Джейми, — он еще лучше вблизи.
Яркое солнце создавало радугу в танцующей воде. Побеленные стволы деревьев, которые росли по обе стороны дорожки, вели к ослепительному великолепию фонтана. Когда она подошла к железной изгороди, окружавшей бассейн фонтана, ей нужно было закинуть голову назад, почти до головокружения, чтобы посмотреть на нимфу с высоко поднятым жезлом, из которого струи воды поднимались к небу.
— Я и сама люблю людей-змей, — сказала Морин, — они всегда выглядят так, как будто весело проводят время.
Скарлетт посмотрела туда, куда показывала Морин. Бронзовый водяной сидел в огромном бассейне на своем элегантно сложенном чешуйчатом хвосте, с горном, прижатым к губам.
Мужчины развернули коврики под дубами, которые выбрала Морин, а женщины поставили свои корзины. Мэри Кейт и Кэтлин разрешили маленькой девочке Патриции и малышу Кейти поползать по траве. Старшие дети бегали и прыгали, играя в какие-то собственные игры.
— Я дам своим ногам отдохнуть, — сказала Патриция. Билли помог ей прислониться спиной к стволу дерева.
— Иди, — сказала она раздраженно, — необязательно проводить со мной весь день.
Он поцеловал ее в щеку, снял ремни концертины с плеча и положил се рядом с ней.
— Позже я сыграю прекрасную мелодию, — пообещал он и побрел к группе играющих в бейсбол.
— Давай, иди к ним, Мэтт, — предложила она своему мужу.
— Идите все, — сказала Морин.
Джейми и его сыновья отправились бегом, за ними брели Колум и Джералд с Мэттом и Вилли.
— Они захотят есть, когда вернутся, — сказала Морин довольным голосом. — Хорошо, что мы припасли еды для целого войска.
Скарлетт с нежностью смотрела на женщин своей семьи, чувствуя такую же любовь к мужчинам, когда они вернулись, неся свои шляпы и сюртуки, с расстегнутыми воротничками и закатанными рукавами. Она отбросила свои классовые предрассудки. Скарлетт больше не задумывалась над тем, что ее родственники в Ирландии были слугами. Мэтт был плотником, Джералд у него — рабочим, Кейти была молочницей. Патриция горничной. Какое это могло иметь значение? Скарлетт была счастлива, что она принадлежит семье О'Хара.
Она сидела на коленях позади Морин.
— Я надеюсь, что мужчины не теряют времени зря, — сказала она. — На свежем воздухе и я проголодалась.
Когда осталось только два куска пирога и яблоко, Морин начала кипятить воду для чая на спиртовой горелке. Билли Кармоди взял концертину и подмигнул Патриции.
— Что сыграть, Пэтси? Я обещал тебе мелодию.
— Ш-ш-ш, не сейчас, Билли, — сказала Кейти. — Малыши почти спят.
Пять малюток лежали на коврике в тени дерева. Билли начал слегка насвистывать, затем подхватил мелодию на концертине, почти беззвучно. Патриция улыбалась ему. Она убрала волосы со лба Тимоти и начала петь колыбельную, которую играл Билли.
На крыльях ветра над темным волнистым морем
Ангелы спустились охранять твой сон,
Ангелы спустились охранять тебя.
Так прислушайся к ветру, летящему над морем.
Слушай ветер, несущий любовь, слушай дуновение ветра.
Рыбацкие лодки выплывают из лазури,
Охотясь за серебристой сельдью.
Серебро сельди и серебро моря,
Скоро они станут серебряными для меня и моей любви.
Слушай ветер, несущий любовь, слушай дуновение ветра,
Поверни голову, слушай дуновение ветра.
Тимоти открыл глаза.
— Еще, пожалуйста, — сонно попросил он.
— О, да, пожалуйста, мисс, спойте это еще.
Все удивленно посмотрели на странного молодого человека, стоящего рядом. Он держал поношенную шляпу в грубых грязных руках перед своей залатанной курткой. Он бы выглядел на двенадцать лет, если бы не клочья бороды, торчащие на подбородке.
— Я прошу у вас прощения, леди и джентльмены, — сказал он. — Я понимаю, что мешаю вашей вечеринке, но моя мать пела эту песню мне и сестрам. Она переворачивает мне душу.
— Садись, юноша, — сказала Морин. — У нас еще остался пирог, а также замечательный сыр и хлеб в корзине. Как тебя зовут и откуда ты?
Мальчик присел на колени рядом с ней.
— Дэнни Мюррей, миледи.
Он поправил жесткие черные волосы у себя на лбу, затем вытер руки об рукав и взял кусок хлеба, который Морин вынула из корзины. Он жадно ел.
Билли начал играть.
«На крыльях ветра…» — пела Кейти. Голодный парень проглотил кусок и запел вместе с ней.
«…слушай дуновение ветра…» — они закончили, три раза полностью повторив припев. Глаза Дэнни Мюррея блестели, как черные драгоценные камни.
— Ешь, Дэнни Мюррей, — сказала Морин. Ее голос был строгим. — Тебе понадобятся силы позже. Я собираюсь заварить чай, а затем мы хотим услышать еще твое пение. Твой ангельский голос, словно дар с небес.
Это была правда. Ирландский тенор парня был чистым, как у Джералда.
О'Хара занялись приготовлением чая.
— Я выучил новую песню, может, вам понравится, — сказал Дэнни, когда Морин стала разливать чай. — Я с корабля, который останавливался в Филадельфии перед тем, как пришел сюда. Спеть ее вам?
— Как она называется, Дэнни? Я могу ее знать, — сказал Билли.
— «Я возьму тебя домой».
Билли покачал головой.
— Я буду рад выучить ее с твоей помощью.
Дэнни Мюррей улыбнулся.
— Буду рад показать ее тебе.
Он отбросил волосы с лица и набрал воздуха. Потом он приоткрыл губы, и песня полилась, как блестящая серебряная нить.
Я снова возьму тебя домой, Кэтлин.
Через океан, бурный и широкий.
Туда, где когда-то было твое сердце.
С тех пор, как ты была моей прекрасной невестой,
Розы исчезли с твоих щек,
И я видел, как они завяли и умерли.
Твой голос печален, когда ты говоришь,
А слезы затуманили твои любящие глаза.
Я возьму тебя обратно, Кэтлин,
Туда, где твое сердце перестанет страдать,
Туда, где цветущие и зеленые холмы.
Я возьму тебя домой, Кэтлин.
Скарлетт присоединилась к аплодисментам. Это была прекрасная песня.
— Это было так здорово, что я забыл выучить, — сказал Билли с сожалением. — Спой ее снова, Дэнни, чтобы я заучил мелодию.
— Нет! — Кэтлин О'Хара вскочила. Ее лицо было в слезах. — Я не могу слушать ее еще, я не могу!
Она вытерла глаза ладонями.
— Простите меня, — всхлипнула она. — Мне нужно идти.
Она осторожно переступила через спящих детей и убежала.
— Я извиняюсь, — сказал парень.
— Пустое, это не твоя вина, юноша, — сказал Колум. — Ты доставил нам настоящее удовольствие. Несчастная девочка тоскует по Ирландии, и случайно ее зовут Кэтлин. Ты будешь очень любезен, если споешь под аккомпанемент.
Музыка играла до тех пор, пока солнце не село, и ветерок стал прохладным. Потом они пошли домой. Дэнни Мюррей не смог принять приглашения Джейми на ужин. Он должен был возвращаться на корабль с наступлением сумерек.
— Джейми, я думаю, что мне нужно взять с собой Кэтлин, когда я уеду, — сказал Колум. — Она пробыла здесь достаточно долго, чтобы почувствовать тоску по дому, а ее сердце до сих пор тоскует.
Скарлетт чуть не пролила кипяток себе на руки.
— Куда вы едете, Колум?
— Назад, в Ирландию. Я приезжал только погостить.
— Но епископ еще не изменил своего мнения относительно Тары. К тому же мне нужно поговорить с вами кое о чем еще.
— Но я ведь не уезжаю в эту минуту, дорогая Скарлетт. На все хватит времени. Что вы чувствуете вашим женским сердцем? Должна Кэтлин ехать домой?
— Я не знаю. Спросите у Морин. Она была с ней с тех пор, как мы вернулись.
«Какая разница, что делает Кэтлин? Мне нужен Колум. Как мог он вот так подняться и уехать, когда я нуждалась в нем? И почему только я сидела там и распевала с этим отвратительным грязным парнем? Мне нужно было пригласить Колума прогуляться со мной, как я и хотела».
Скарлетт почти не притронулась к бутерброду с сыром и картофельному супу, которые приготовили на ужин. Она чуть не плакала.
— Уф, — тяжело вздохнула Морин, когда кухня снова была чистой. — Я собираюсь уложить мои старые кости в постель пораньше сегодня. После сидения на земле в течение всех этих часов я не могу разогнуться. Я окостенела, как ручка плуга. И вы тоже, Мэри Кейт и Хелен. Вам завтра в школу.
Скарлетт тоже чувствовала себя одеревеневшей. Она вытянулась у огня.
— Спокойной ночи, — сказала она.
— Подожди немного, — сказал Колум, — пока я докурю трубку. Джейми так зевает.
Скарлетт села напротив Колума, а Джейми ушел спать.
Колум затянулся. Запах табака был едко-сладким.
— Горящий очаг — хорошее место для разговора, — сказал он. — Что у вас на уме и на сердце, Скарлетт?
Скарлетт глубоко вздохнула.
— Я не знаю, что делать с Реттом, Колум. Мне страшно, что я могла все разрушить.
Кухня была теплой и слабо освещенной, замечательное место, чтобы распахнуть свою душу. Кроме того, у Скарлетт было смутное ощущение, что поскольку Колум — священник, все, что она скажет ему, останется секретом, как будто она исповедуется в церкви.
Она начала с самого начала, рассказав правду о своем замужестве.
— Я не любила его или не знала, что любила. Я любила другого человека.
А сейчас, когда я поняла, что я люблю Ретта, он не любит меня больше. Так он сказал. Но я не верю, что это правда, Колум, это не может быть правдой.
— Он оставил вас?
— Да. Но затем я оставила его. Была ли это ошибка, хотела бы я знать.
— Позвольте откровенно вам сказать…
С безграничным терпением Колум распутывал клубок истории Скарлетт.
Уже перевалило за полночь, когда он вытряс остатки табака из давно холодной трубки и положил ее в карман.
— Вы сделали то, что должны были сделать, моя дорогая, — сказал он. —
Некоторые люди, глядя на наши воротнички, считают, что священники не мужчины. Они ошибаются. Я могу понять вашего мужа. Я даже чувствую сострадание к нему. Его проблемы глубже и обиднее, чем ваши, Скарлетт. Он борется с самим собой, а для сильного человека — это трудная битва. Он придет за вами, и вы должны быть благодарны ему, когда он это сделает.
— Но когда, Колум?
— Этого я не могу сказать. Хотя я знаю одно. Он должен искать вас, вы не можете сделать это за него. Он должен бороться с собой наедине, пока не обнаружит нужду в вас.
— Вы уверены, что он приедет?
— В этом я уверен. А сейчас я пойду спать. Советую вам сделать то же самое.
Скарлетт свернулась на подушке и старалась сопротивляться тяжести закрывающихся век. Она хотела растянуть этот момент, насладиться успокоением, которое Колум дал ей. Ретт будет здесь — может, не так скоро, как она этого хотела, но она может подождать.
