Чем дольше слушал доклад Оскар Игнатьевич, тем безнадежней портилось настроение. Надо же было вляпаться в такую историю. Дружеская услуга, за которую надеялся получить секрет победного удара, обернулась чудовищной грязью, кошмаром, с которым непонятно что делать. Порученец его блеснул талантами, нечего сказать. Нет чтобы выяснить про глаз и письма да тихонько свернуть на безобидные, а то и шутливые выводы. Влез в такие дебри, что оторопь берет. Хорошо, что дело не заведено, ни одной бумажки не составлено, ни один протокол не подписан. А слово в полиции недорого стоит: вылетело – и нет его. Может, удастся по-тихому замять.

Больше всего сердила неумолимость логики. Факт лепился к факту стеной, не пролезть, не сковырнуть, не опровергнуть. И откуда у юнца, мальчишки почти, такая прыть. Другой бы чиновник облек в приятную для начальства форму, использовал сослагательное наклонение, а то и предположения, чтоб не так резко. А этот рубит сплеча, будто не сомневается в своем праве. Нет, все-таки большой умница, только приструнить – цены не будет.

– Все, что удалось выяснить, безусловно, любопытно, хоть и не внушает уверенности, – с вальяжностью, доступной только начальству, сказал полковник. – На любое ваше утверждение можно посмотреть по-иному. Не так категорично. Согласны?

Коллежский секретарь не возражал. Напротив, сидел по стойке «смирно», если такое можно представить.

– Вот и чудесно, – на душе у Вендорфа полегчало. Мальчишка все же разумный, на рожон не полезет. – Значит, уверены, что были совершены убийства?

– Так точно, – отчеканил Родион.

– И знаете, кто их совершил?

Имя было названо прямо и без колебаний. Полковник словно глотнул прокисшее варенье: сморщился, заурчал и чуть не плюнул. Но пожалел персидский ковер. Хуже такого открытия ничего не могло быть. Теперь наверняка придется забыть о великолепном ударе. Какой тут удар, непонятно, как в глаза смотреть и делать вид, что ничего не знаешь. Нет, все-таки не вылезти сухим из болота.

– Вы совершенно уверены?

– Есть факты и логика.

– Ну это бросьте! – Вендорф даже голос повысил. – Нет такого факта, который нельзя толковать по-разному. А уж в таком щепетильном деле особенно. Понимаете?

Мальчишка не возражал. Что придало уверенности. Полковник предложил сесть и попробовал взять самую ласковую ноту:

– У вас, Родион Георгиевич, впереди великолепная карьера. Без сомнений, обладаете массой положительных качеств. Я бы сказал, талантами. Но в нашей службе любой талант надо еще правильно приложить. Не сделать ошибок, особенно в начале пути. Понимаете?

– Так точно.

– А чтобы не сделать ошибок, надо прислушиваться к мнению старших. Они не только чинами отличаются, но имеют опыт и знают жизнь. В некоторых вопросах надо иметь холодную голову, какую в юности иметь невозможно. Горячность молодых надо остужать старшим.

– Так точно.

– В таком случае хочу спросить напрямик: как намереваетесь использовать информацию?

– Никак, – коротко ответил Родион. – Несчастные случаи оформлены официально.

Оскар Игнатьевич приятно поразился такому благоразумию не по годам. А мальчишке стоит протекцию составить, перспективный чиновник.

– Рад, что так быстро и правильно понимаете. Надеюсь, не надо пояснять, что все сказанное остается внутри этого кабинета. Никому из ваших сослуживцев непозволительно знать подробности.

– Слушаюсь: никто из сослуживцев.

– А вся эта история должна остаться в доме семейства Бородиных.

– Именно так.

– Вы меня искренне порадовали. – Полковник встал из-за стола и подал руку. – Отныне можете рассчитывать на мое покровительство.

Родион сухо поблагодарил и спросил, может ли быть свободен.

– Конечно, голубчик, всего доброго. – Повеселевший Вендорф даже улыбнулся. – Куда сейчас направляетесь?

– У меня назначена партия в бильярд с господином Бородиным.

Юноша поклонился и вышел.

Полковник ощутил странное беспокойство: так ли уж послушен господин Ванзаров, как делает вид? Не замышляет ли, гаденыш, умную пакость? Не дай бог, начнет искать справедливости – беды не оберешься. Очень вероятной показалась такая перспектива. Нет, зря ему доверился.