Глава 19
Петрусенко уже не жил в «Приюте». Для всех обитателей пансиона «штурман» на днях отбыл к себе в Астрахань. Полдня он занимался один, в полицейской управе, в кабинете Одинокова — Кирилл Степанович отбыл на какие–то текущие задания. Викентий Павлович уже заканчивал выстраивать схему преступлений — однако с одним главным неизвестным, — когда к нему вошел полицмейстер. Петрусенко объяснил ему свой чертеж, пожаловался:
— Так все ладно и логично, одно вытекает из другого… Кажется, еще чуть–чуть, маленькое усилие, последняя догадка! И убийца станет виден — вот он! Но нет, не приходит эта догадка, пока не приходит. Нужны еще факты, что–то должно случиться…
— Боже упаси еще от одного убийства! — воскликнул Вахрушев.
— Нет, нет, не это! — Петрусенко заходил по кабинету. — Я приставил филеров к Серкову, водят его посменно.
— Значит, Викентий Павлович, вы так уверены, что этот человек соучастник?
— Сведений по нему я еще не получил. И не уверен. Но лучше перестараться, чем потом локти кусать.
— А не спугнет его слежка? Если он опытный уголовник, может и заметить.
— Вы же мне ловких агентов дали?
— Самых ловких!
— Ну вот, — Викентий кивнул удовлетворенно. — А я еще и проинструктировал: вести издалека, в помещения за Серковым не входить, если начнет паниковать, суетиться — отпустить совсем и скрыться с глаз. Так он решит, что ему почудилось, успокоится…
— Пойдемте ко мне в кабинет, — пригласил Вахрушев. — Сейчас туда из ресторации принесут обед, я заказал на двоих. А вечером приглашаю вас в один приятный дом, в хорошую компанию.
— Куда же? — Петрусенко вышел вслед за полицмейстером, заперев кабинет. Бумаги и схемы собирать он не стал: придет Кирилл Степанович, надо будет ему показать.
— В дом княгини Орешиной. Сегодня у них юбилей в память умершего князя. Прекрасный был человек, и мы с ним крепко дружили.
— Вот как… — Викентий Павлович даже приостановился. Он вспомнил недавнюю панихиду в церкви, красивую задумчивую женщину и юную девушку, очень на нее похожую. «Княгиня и княжна Орешины», — сказал тогда Одиноков. — Они дружат с Городецкими?
— Да, семьи очень дружны. А дочери были подругами…
— Что ж, пойду с удовольствием. Удобно ли будет?
— Удобно, — уверил Вахрушев. — Я представлю вас как коллегу, приехавшего из другого города.
Его денщик уже проворно расставлял перед ними на столе закуски — салаты, осетрину, икру. В стороне от судков поднимался вкусный горячий пар от первых блюд.
— Знаете, Устин Петрович, — сказал Петрусенко. — Даже если на этом вечере кто–то ненароком поинтересуется: не приехал ли я помочь в поиске маньяка, не отрицайте. Чувствуя я, в этом секрете уже нет надобности.
…В доме у Орешиных Петрусенко очень понравилось. Один из первых тостов произнес предводитель дворянства, и звучал он так:
— Мой предшественник и друг, князь Александр Андреевич, был очень веселым и невероятно остроумным человеком. Печально, что его нет с нами. Но если там, на небесах, он узнает, что мы собрались на его именины и грустим, уверен — будет очень недоволен. Так давайте вспоминать его сегодня радостно. Ведь и родные князя, и мы, его друзья, счастливы тем, что столько лет знали и любили его, жили рядом…
Вот и была атмосфера вечера такой — непринужденной, легкой. Не танцевали, но звучала музыка: молоденькая княжна Орешина прекрасно играла на рояле. Не было анекдотов, но читались веселые и забавные стишки и эпиграммы покойного князя. Мужчины под гитару пели любимые князем романсы. Делалось несколько перемен блюд, после каждого устраивался длительный перерыв. Гости собирались группками в разных углах гостиной и двух других смежных комнат, курили, разговаривали, вспоминали.
Викентий Павлович не избегал компаний и вопросов, даже слегка провоцировал их. Он отлично умел так поворачивать разговор, что больше слушал, чем отвечал сам. Но ничего интересного для себя он в этот вечер не услышал. Несколько раз ловил он на себе взгляды хорошенькой княжны Елены Александровны и ее жениха — красивого молодого человека. Он слышал, что молодые люди обручены и не удивлялся тому, что они не расставались ни на минуту. Поглядывали на него молодые люди мельком, ненавязчиво. Петрусенко понимал их интерес. Ему и самому хотелось бы поговорить с княжной — подругой Анны Городецкой, но, подумав, он решил этого не делать. Нынче не время, а Устин Петрович Вахрушев, на правах друга семьи, еще раньше провел неофициальный допрос девушки. Та ничего не знала о планах Анны, плакала и повторяла, что всегда боялась за нее: та вечно искала приключений, бывала в таких районах города, о которых и подумать страшно… Викентий Павлович представлял, что сумел бы незаметно заставить княжну вспомнить разные мелочи и случаи, о которых она и сама сейчас не помнит. Но, возможно, все это не имело бы к убийству никакого отношения. По крайней мере, сейчас и вправду не время.
Но вот с одним человеком он решил непременно найти возможность поговорить наедине — с Ксенией Анисимовой. Тому было несколько причин. За короткое время, прошедшее после того, как он впервые увидел Ксению Аполлинарьевну в церкви, Викентий уже многое знал о ней. Она тоже близко общалась с Анной Городецкой. Для своей племянницы была лучшим другом, а значит, на правах исповедальницы, знала все то, что знала княжна. Но, в отличие от юной Орешиной, Анисимова была взрослой, много пережившей, сдержанной женщиной. А значит с ней можно было говорить откровенно. К тому же существовал еще Кирилл Степанович с его тайной влюбленностью.
Перед тем как перейти в специальную десертную залу пить чай, гости вновь устроили небольшой перерыв. Петрусенко увидел, что Ксения, поговорив с двумя дамами и мужчиной, вышла из комнаты. Через стеклянную дверь он видел, как она по полукруглому коридору идет к библиотеке. Он достал свою трубочку, огляделся с рассеянным видом и тоже направился к коридору.
В библиотеке горел светильник, Ксения у полки искала какую–то книгу. Оглянулась, улыбнулась приветливо.
— Викентий Павлович, я не ошибаюсь? Устали от шума? Если хотите, отдохните здесь, и курить можете — вон прибор.
Петрусенко подумал, что с этой женщиной не стоит хитрить. Но не успел начать разговор, как она спросила первой:
— Устин Петрович сказал, вы работаете вместе. Тоже в полиции служите?
— Служу.
— А я видела вас недавно в церкви, вместе с другим следователем.
Она явно хотела что–то сказать еще, но почему–то запнулась, улыбнулась неловко. «Однако! — мысленно восхитился Викентий Павлович. — А этот бедолага думает, что она его не знает!» Ответил быстро:
— Да, Кирилл Степанович мой хороший товарищ. Вы его знаете?
— Нет… Да… Совсем немного… — Странно было видеть, как смущается женщина от совершенно безвинного вопроса. — Он отец одной нашей ученицы. Приходит в гимназию…
— Он и в самом деле отличный отец. Не захотел отдавать детей в закрытые пансионы, сам ими занимается. Хотя это и не просто мужчине одному.
— Но… — Женщина тщетно старалась скрыть заинтересованность. — Почему же одному? Разве?..
— Да, Кирилл Степанович семь лет назад похоронил супругу. Очень ее любил. Так же, как любит и детей. Воспитывает их.
— Я не знала… — прошептала Анисимова. — Но у него есть дети, он, наверное, счастлив с ними…
— А у вас детей нет… Простите, Ксения Аполлинарьевна, я знаю вашу историю. Именно Кирилл Степанович рассказал мне.
— Он? Вот как! Он знает меня?
Петрусенко отводил взгляд, чтоб не видеть, как растерянно и взволнованно женщина перебирала книги: брала одну, ставила на место, вновь доставала… Ответил мягко:
— Знает. И очень уважает.
Наконец Анисимова справилась с собой, повернулась, глянула на Петрусенко прямо, с легкой улыбкой. Сказала, словно подтрунивая над собой:
— Это приятно слышать. Впрочем, семья у меня тоже есть. И очень хорошая семья.
— Да, я знаю: сестра, племянница, ее жених.
— Верно, Леночка, моя племянница, скоро выйдет замуж. На зависть и горе множества городских барышень! Но она об этом и не догадывается.
— Что так? — вежливо удивился Петрусенко.
— Ах, да! Вы же человек приезжий, можете и не знать. Леночкин жених, Петр Уманцев, актер нашего городского театра. Любимец публики.
— Понял. Особенно женской части публики?
— Верно, верно! — Ксения засмеялась. — Но верно и то, что он хороший актер, славный молодой человек, и они любят друг друга.
— Дай Бог им счастья, мне княжна очень симпатична.
Викентий Павлович присел к массивному столу, его собеседница — в кресло у журнального столика.
— Значит, вы тоже следователь? — спросила она. — Мне кажется, я слышала о том, что помогаете раскрыть наши страшные преступления?
— Это верно. Но основную работу делает следователь Одиноков.
— Как ему, наверное, тяжело… Все запутанно, сложно… И не только поэтому — душа от ужасов устает…
— Я понимаю, что вы хотите сказать, Ксения Аполлинарьевна. — Петрусенко вглядывался в одухотворенное лицо женщины, невольно думая о том, что она ведь просто красавица. — Нормальному человеку, с душой и сердцем, видеть подобные преступления порой непереносимо. А ведь Кирилл Степанович не просто их видит, ему приходится как бы препарировать их, проникаться мелочами. А характер у него хоть и мужской, но очень чувствительный. Но он знает цель — найти убийцу, спасти других женщин, которые тоже могут стать жертвами. Благородная цель! Оттого и держится он, не поддается психическому гнету.
Петрусенко спохватился: он говорил слишком горячо. Наверное потому, что в какой–то мере имел в виду и себя. Улыбнулся Анисимовой, качая головой:
— Что это я… Напугал вас?
Она ответила спокойно:
— Преждевременную и мучительную смерть мне видеть приходилось. Она не пугала меня, потому что была исполнена смысла. В этих же преступлениях ужасает жестокая бессмысленность… А ваша работа — следователей — меня очень трогает. И вызывает сильное желание чем–то помочь. Но что же я могу?
Петрусенко тут же воспользовался поворотом разговора.
— Вы ведь хорошо знали Анну Городецкую?
— Да. Девушка одновременно и нравилась мне, и пугала своей ультрасовременностью.
— Не рассказывала ли вам Анна о каких–нибудь своих новых знакомых, поклонниках? Может, делилась так, по–женски?
— У нее вообще был необъятный круг общения. И из–за ее любознательной натуры, и по репортерской профессии. Но о ком–то конкретно… Нет, не припоминаю. Да я и сама после происшедшего не раз пыталась вспомнить что–либо… Нет.
— А вот, — Петрусенко немного поддался вперед. — Не упоминала ли Городецкая некоего человека со шрамом на лице? Может, даже вскользь, в связи с чем–нибудь? Она могла бы запомнить — из простых, громадный, со шрамом. Колоритная фигура…
Анисимова задумалась. Викентий Павлович хорошо понимал мимику, взгляд, выражение лица собеседника. Ему показалось, на лицо женщины легла тень, что–то ей вспомнилось. Но вот она подняла глаза, медленно покачала головой:
— Нет… Мне Анна ничего подобного не говорила… О таком человеке… Простите.
— Ну что вы. Я все–таки вас, Ксения Аполлинарьевна, расстроил.
— Нет–нет! Только… Нас с вами небось уже хватились за чайной церемонией. Пойдемте ко всем.
