11. Островский вечер
Ровно в девять часов Алексей, побритый и сменивший сорочку, вошел в двери трактира. По большой и очень чистой зале было разбросано полтора десятка столов, из которых почти все оказались заняты. В углу негромко играла музыкальная машина. Половые в белых фартуках бесшумно шныряли туда-сюда. Всю стену занимала стойка, уставленная богатыми закусками; на полках гнездилось чрезвычайное множество бутылок. Ай да заведение!
Не успел Лыков оценить открывшегося ему вида, как из-за стойки выкатился ему навстречу толстый и веселый человек с густой седой бородой.
— Какая честь для нас! Рад, бесконечно рад, господин Лыков, что вы навестили, наконец, наш трактир! А я уже стал было волноваться: третий день в городе, и все не идете. Может, чем не угодил? Позвольте представиться: Петр Яковлевич Островский, хозяин этого вертепа.
— Наговариваете на себя, Петр Яковлевич. Я как глянул на вашу стойку — душа запела. Эдакий вертеп не только в Костроме, в Москве бы не потерялся.
— Благодарю-с. Стараюсь, как могу. Смею надеяться, почтите как-нибудь отобедать. Понимаю-с, что у вас свои повара, но испробовать советую-с!
— А вот днями и зайду.
— Буду весьма польщен. Сейчас же позвольте проводить — вас ждут-с.
Тут с улицы вошел принаряженный Верховский и подхватил Лыкова под руку:
— Петя, доверь гостя мне. Алексей Николаевич, добро пожаловать к «островитянам», как не без юмора назвал нас атаман нашего общества Бекорюков.
Предводитель повел Лыкова по лестнице на второй этаж. На полпути оглянулся, понизил голос и сообщил сыщику:
— Петр у нас лучший трактирщик, но… Ваш, так сказать, клиент. Знаете, как он деньги на гостиницу-то заработал?
— Нет. Раскажите!
— Сам Петруша из крестьян деревни Выползово. С детства был ловкий парень, и водочник Попов за это взял его в приказчики. И однажды, когда случилась особенно хорошая выручка, Островский решил ее хозяину не отдавать. Взял да изобразил на себя нападение грабителей. Расковырял руку вилкой…
— Вилкой? Однако!
— Вот-вот! Не стал особенно и стараться. Пустил себе немножко крови, после чего явился в полицию с заявлением. Так, мол, и так, трое неизвестных напали, отобрали деньги и скрылись. Я, дескать, отбивался, но ничего не сумел поделать. Только ранение получил, можете посмотреть…
— А сколько было выручки?
— Тридцать пять тысяч.
— Неплохо!
— По нашим местам — так целое состояние!
— И что же дальше? Купец разве успокоился на этом?
— Нет, Попов известный мироед, он никак не мог с подобным смириться. Но в данном случае нашла коса на камень. Водочник угодил на еще более хитрую бестию, чем он сам! Состоялся суд, который приговорил Островского к четырем месяцам арестного дома. Всего-навсего. Тот честно отсидел срок, вышел — и сразу построил гостиницу с трактиром. Хорошая история?
— О да! Действительно, Петр Яковлевич мой клиент. Но здешние нравы… Судя по всему, уголовные проделки хозяина заведения никого в Варнавине не смущают. И вас в том числе. Так?
— Жизнь есть жизнь, Алексей Николаевич. Он же не мои деньги украл! Для нас, «островитян», более важно, какую уху варит Петр, нежели то, каким способом он добыл средства на свой трактир. Ну, вот мы и пришли!
Из-за добротной дубовой двери слышались негромкие оживленные голоса. Войдя, сыщик увидел, что с большинством присутствующих он уже успел познакомиться. От бильярда его приветствовали Бекорюков с Поливановым. Исправник с приставом гоняли шары по зеленому полю. Подле них примостился незнакомый гигант в мундире с погонами капитана и аннинским темляком на сабле. В другом углу зала расположились за ломберным столом трое. Один был судебный следователь Серженко, второй — председатель земской управы Челищев; господина в пенсне Лыков видел впервые. У окна стоял закусочный столик с бутылками и нарезанным окороком.
Верховский сначала подвел Алексея к картежникам и познакомил с очкастым господином. Это оказался уездный казначей князь Солнцев-Засекин. Бросив на сыщика быстрый оценивающий взгляд, князь извинился, что не может сейчас прерваться — ему шла карта. И предложил выпить за знакомство позже, по окончании партии. Охотно согласившись, Лыков оставил предводителя с вистующими, а сам отправился на бильярд.
Огромного роста капитан, гладко выбритый, с могучей грудью и двухаршинными плечами, доброжелательно протянул ему волосатую лапищу:
— Готовцев Помпей Ильич, здешний воинский начальник. Галактион с Николаем только что о вас рассказывали. Как вы их давеча на испуг взяли…
— Сомневаюсь, что господина Бекорюкова можно чем-то напугать.
Все дружно хохотнули.
— А еще, — продолжал капитан, — мне говорил о вас акцизный инспектор Самопальщиков. Излагал, как вы его супругу от пьяных бурлаков спасали на пароходе. Однако!
— Деваться было некуда, Помпей Ильич. Иначе бы они шут знает что сделали с дамой.
— Да уж! Марья Антоновна тем и знаменита. Обожает влезать во всякие скандалы! Как-нибудь доиграется и, возможно, поумнеет, наконец. Но вы хороши! Я вот на медведя без опаски хожу, но на толпу адуев — увольте! Как следовало из рассказа инспектора, силушкой вы, Алексей Николаевич, не обижены. Не откажите побороться со мной на поясах. А?
— Что, прямо здесь? — опешил от такой провинциальной простоты Лыков. — Обстановку жалко — переколотим всю.
— Уклониться пытаетесь? — ухмыльнулся исправник. — Понимаю вас, но — не получится. Помпей, чудовище, каждого нового человека подвергает такому испытанию.
— И каков результат?
Готовцев расплылся в самодовольной улыбке:
— Ни один еще долее минуты не продержался.
— Господа! Господа! — объявил тут же всем присутствующим Поливанов. — Помпей Ильич станет испытывать нашего гостя! Делайте ставки!
«Островитяне» необыкновенно оживились. Карты были отложены, посреди зала расчистили пространство, и зрители обступили борцов. Вызванный снизу лакей принес пояса.
Лыков огляделся. Представители варнавинского бомонда, стоящие вокруг, не скрывали своего злорадства. Эх, не любят здесь приезжих…
— Не расстраивайтесь, Алексей Николаевич, — попробовал утешить его следователь Серженко. — Это просто здешняя забава, от скуки. Ничего плохого капитан вам не сделает. Отряхнетесь, выпьете на брудершафт — и сделаетесь своим.
— Да начинайте уже! — раздались нетерпеливые голоса. — Смелее, господин опекун!
Но Лыков отстранил протянутый ему пояс:
— Такая борьба тогда хороша и является честной, когда вес противников примерно равен. Помпей Ильич, вы на сколько тянете?
— Восемь пудов. Ежели без шпор!
— А я только пять.
— Вы на что намекаете? — обиделся Бекорюков. — Нет, вы все-таки желаете уклониться!
— Подожди, Галактион, — остановил его Готовцев. — Алексей Николаевич прав. Давай послушаем, что он предлагает взамен.
— Я предлагаю борьбу на руках. И меблировка, кстати, не пострадает.
— На руках? Это как? Я такой борьбы не знаю.
— Все просто. Мы по сигналу жмем друг другу руки, пока кто-то не запросит пощады.
— А! Замечательное предложение! Согласен!
— Господа, предложение гостя справедливо, — рассудительно произнес Верховский. — В таком состязании играет роль только, так сказать, чистая сила. А преимущество, даваемое разницей в весе, сводится на нет.
— Да и на новую мебель тратиться не придется, — подержал князь Солнцев-Засекин, и все загоготали.
— Решено!
Капитан отстегнул саблю, борцы ступили в круг и протянули друг другу руки. Стало тихо. Воинский начальник добродушно сказал противнику:
— В случае чего тут же подавайте знак!
— Вы тоже.
— Непременно, — улыбнулся Готовцев. — Ну, с Богом!
И как следует приналег. На Лыкова это не произвело впечатления. Более того, он заранее знал исход поединка. Мышцы грифа — кисти и запястья — без специальных упражнений развить очень трудно. На этом попадаются все люди могучей комплекции. Привыкнув действовать массой, использовать мощь плечевого пояса, они терпят поражения в состязаниях, где работает только гриф.
Вот и сейчас капитан вцепился в ладонь Лыкова и стиснул ее, что было сил. Лицо его покраснело, лоб покрылся испариной. Сыщик же стоял как ни в чем ни бывало, смотрел спокойно и доброжелательно. Зрители, выждав полминуты, негромко загалдели:
— Помпей, нажми еще! Включай всю дурь, какая есть, не жалей питерских!
Лыкову надоело, и он перешел в контратаку. Физиономия капитана из красной сделалась мертвенно-бледной. Вдруг из носа у него брызнула кровь, и сыщик тут же разжал ладонь:
— Дьявол! Льду быстрее и полотенце!
Бекорюков незамедлительно протянул другу салфетку и изумленно спросил у Алексея:
— Как вам это удалось?
Готовцев тяжело дышал. Вдруг он рассеянно повел рукой вокруг себя:
— Ничего не вижу… Туман какой-то… Галактион! Николай! Что со мной?
Подбежал Поливанов и крепко схватил Лыкова за плечо:
— Что вы с ним сделали, эдакий вы человек? Отвечайте!
— Спокойно, поручик, сейчас пройдет. А руки уберите, пока я их вам с корнем не оторвал…
Пристав тут же отступил. Лыков обратился к капитану:
— Помпей Ильич, не пугайтесь. Это от перенапряжения. Сядьте на стул и выпейте воды.
— Какой еще воды! Водки мне, скорее! Коля, Галактион, налейте чего-нибудь.
Исправник вложил в здоровую руку потерпевшего стакан с водкой, и тот опростал его одним махом.
— Уф! Начинаю отходить… Вот это да! Урок самонадеянному дурню. Чуть без пальцев не остался. Спасибо за науку, Алексей Николаевич!
— А действительно, как вы это сделали? — поинтересовался у коллежского асессора Серженко. — Мы, зрители, ничего не поняли.
— Сейчас объясню, — ответил тот, вынимая из кармана горсть серебра. — Смотрите. Сначала берем рубль. Его многие могут согнуть. Монета большая, есть за что ухватиться. Видите, я легко складываю ее пополам. Другое дело полтинник. Он много меньше, и приходится напрягать самые кончики пальцев. Требуется уже серьезное усилие.
«Островитяне» столпились вокруг Алексея и с изумлением наблюдали его манипуляции.
— Вот! Сложился. Но еще труднее согнуть четвертак. Он меньше размером, но тоже толстый, поскольку относится к банковой монете. Даже я делаю это с большим усилием, хотя специально развивал мышцы запястья. И совсем почти невозможно погнуть маленькую и тонкую разменную монету. А я рву ее, как картонку. Во всей России на это способны, полагаю, лишь несколько человек. Так что, не обижайтесь, Помпей Ильич, но шансов победить меня у вас не было. Так же, кстати, как и в борьбе на поясах.
— Это я уже понял. Но на поясах… Неужели тоже нет?
— Вы какой вес поднимаете?
— Хм… Нарочно не мерил, но однажды на охоте пятнадцатипудового секача подстреленного один в телегу уложил!
— Хорошо, но для меня маловато. Я снаряд в двадцать семь пудов трижды толкаю лежа от груди.
— Эх-ма! Двадцать семь пудов… Я бы надорвался. И еще, болван, начал вас задирать. Примите мои извинения.
— Это вы меня простите за повреждение вашей руки. Но иначе вас было не убедить. А где Серженко? Лев Мартынович, вы, помнится, налить после борьбы обещали?
«Островитяне» с большим энтузиазмом отнеслись к последним словам гостя. Верховский трижды громко топнул каблуком в пол, и сразу же половые потащили снизу подносы с разными яствами. Гвоздем сегодняшнего ужина оказалось жаркое из медведя, добытого исправником. Кроме него на столе разместились крем из перепелов, жареные стерляди, артоланы из жаворонков, телячьи шнельклопсы, отварная спаржа. На особом серебряном блюде лежала на льду дорогая троишная икра. Из вин бросались в глаза французские сотерны, но «островитяне» больше налегали на водку. Хорошо гуляют в Варнавине! Улучшив момент, Лыков поинтересовался у Челищева:
— Илларион Иринархович, а за чей счет все это великолепие? А то я денег с собой взял мало…
Земец только хохотнул:
— Вы гость, Алексей Николаевич, и потому не думайте о таких материях!
— И все-таки?
— Да я и сам толком не знаю. Мы собираем в начале каждого месяца по десятке… кажется…
— Тут десяткой не обойдешься!
— Всю бухгалтерию ведет Галактион Романович, спросите лучше у него.
Через час, сытые, веселые и в меру хмельные, участники вечера разбились на компании, и завязались беседы. Лыков подсел к «военно-полицейскому блоку» и принялся их задирать:
— Галактион Романович, Помпей Ильич! Вы такие теплые ребята, а ходите вдвоем на одного щуплого медведя. Право, это скучно!
— Вы имеете предложить нечто более веселое? — тут же заинтересовался неугомонный Бекорюков.
— Да. Где-то во вверенном вам уезде скрывается банда московского налетчика Челдона. Бежали из Первопрестольной, когда за них там взялись всерьез, и осели у вас. Шесть или семь отчаянных людей, при оружии. Все — патентованные убийцы. Давайте лучше на них поохотимся!
— Отличная мысль! — оживился исправник. — И делу польза, и нам кровь разогреет. Я согласен!
— А я пас, — сразу отказался Поливанов. — И на медведя не хожу, и на этих не стану. Опять же, банда в уезде, а я городской пристав.
— Я тоже сторонник, чтобы идти втроем. Два господина медвежатника и я, грешный.
Но капитан особого желания биться с бандитами не проявил:
— Хм… Втроем против семерых? И, говорите, опытные люди?
— Первоклассные головорезы. Где-то в уезде у них притон. Из него они ездят в Кострому и Нижний, там кого-то громят и снова прячутся у вас. Застигнем?
— Что-то я в раздумьях. Давайте хоть Щукина с собой возьмем.
— Вот еще! — отозвался исправник. — С ним будет неинтересно. Щукин их один всех перебьет, нам ничего не достанется. Решайся! Мне медведи и взаправду уже надоели.
Готовцев погрозил Алексею пальцем:
— Все вы, Алексей Николаевич! Галактион постоянно готов ввязаться в любую авантюру. Да и я, признаться, азартен. Уговорили!
— Вот и славно, — обрадовался Бекорюков. — Дело за сущим пустяком — обнаружить притон, в котором прячутся Челдон с товарищами. До сих пор, напомню, нам это не удавалось…
— Дайте Щукину команду усилить поиски. Пусть едет по деревням, трясет владельцев постоялых дворов, кабатчиков, волостных старост. А я поищу банду со своего конца.
— Какой может быть свой конец у вас, приезжего человека? Вы в городе всего три дня. Нет, уж если Щукин не найдет, то ваша блестящая идея бесславно угаснет. А жаль. Мне бы сейчас самое время отличиться перед начальством!
— Но если вдруг мы банду отыщем, как же мы втроем арестуем семерых? — полюбопытствовал воинский начальник.
— Зачем их арестовывать? — безмятежно ответил Алексей. — Мы их аркебузируем, как говорили при Петре Алексеевиче.
— То есть перестреляем? — удивился Готовцев.
— Да. Кого сумеем. Остальные сами деранут из уезда, что и требуется. Главное, достать Челдона, остальных можно и отпустить.
Бекорюков с сомнением покачал красивой головой:
— По инструкции убивать при аресте не положено.
— Больше всех в этом деле рискую я, и то не боюсь. И вы не тушуйтесь.
— Почему это вы рискуете больше нас? — встрял Поливанов. — Приехали и уедете, а мы тут останемся.
— Потому, Николай Орестович, что в отпуске я оказался не просто так, а как раз за подобное дело. Застрелил подозреваемого. Две недели назад в Петербурге.
— Случайно?
— Сознательно. Но это строго между нами, господа. Негодяй участвовал в убийстве полицейского «демона», внедренного в банду Недокрещенного.
— Недокрещенный? — встрепенулся Поливанов. — Что-то знакомое, но вспомнить не могу…
— Это потому, Коля, что у тебя в голове ничего не залеживается, — отрезал Бекорюков. — Я передавал тебе по принадлежности письмо из канцелярии губернатора. Банда неизвестного состава. В Таганроге ограбили казначейство, в Петербурге зарезали ювелира и в Ростове… кажется, домовладельца. А недавно опять в столице что-то натворили. Так?
— Так, — подтвердил Лыков.
— А, эти… — махнул рукой Поливанов. — Буду я всякий сор запоминать! Таких у нас в тихом Варнавине отродясь не бывало.
— У нас раньше и Челдона не было, да вот объявился, — разгорячился Галактион Романович. — А такие письма следует помнить, господин городской пристав!
Поливанов надулся и отошел в сторону.
— Простите, Алексей Николаевич. Надоел мне Коля своей простотой. Которая, как известно, хуже воровства. По правде сказать, из него пристав, как из меня иеромонах. Но продолжайте. Вы сказали, что пристрелили подозреваемого. А разве не лучше было бы захватить его и допросить?
— Бесполезно. Я приставил ему к голове дуло и приказал говорить. И он видел, что я не шучу, что выстрелю, если не услышу ответа. Но выбрал смерть.
— Хм… Внушает даже уважение. Они так боятся этого Недокрещенного?
— Видимо.
— Но получится, что мы действительно подведем вас! Если вы тут вновь окажетесь замешанным в задержании с убийством подозреваемых.
— Как вы напишете в рапорте, Галактион Романович, так и будет думать начальство. Никто из Костромы сюда не поедет из-за двух-трех мазуриков. А вы сообщите в бумаге, что были на охоте. С уездным воинским начальником и приезжим из Петербурга чиновником. Ходил по лесу в поисках лося или хоть медведя. И на нас, мирных охотников, напали неизвестные.
— Ловко! — одобрил сыщика внимательно слушающий Готовцев.
— Оказалось, что мы случайно набрели на притон банды Челдона. Давно и безуспешно разыскиваемой всей полицией империи… Ну, в кого-то попали ответным огнем, остальные разбежались. Еще и благодарность от начальства получите.
— А вы хитрец, Алексей Николаевич, — констатировал исправник.
— Да служба такая…
По просьбе Лыкова Галактион Романович подозвал Поливанова и извинился перед ним за резкость. Поручик, видимо, не умел долго обижаться и охотно простил начальника и друга. Потом целый час говорили ни о чем, пили вино; варнавинцы еще и курили. Капитан расспрашивал Лыкова о гимнастике для укрепления мышц грифа. Бекорюков интересно рассказывал о Туркестане. Сыщик поймал себя на мысли, что ему хорошо в этой компании. Три приятеля тянули служебную лямку в глухом лесном уезде и, как умели, выживали. Чувствовалось, что Галактион Романович является вожаком всего сборища и своей энергией подтягивает и других. Словно прочитав мысли Лыкова, штабс-ротмистр подсел к нему и стал откровенничать:
— Эх, Алексей Николаевич. Вот вы меня давеча стыдили за то, что я предпринимательством занят на коронной службе. Поэтому жуликов плохо ловлю. Легко вам, петербуржцу, камер-юнкеру и опекуну такого имения, поучать. Богачи хотят — живут, хотят — умрут… А нам каково? Вы приезжайте сюда зимой! Хотя бы раз! И тогда поймете… Выходишь на службу — кругом темнота, хоть глаз выколи. Во всем Варнавине ни одного уличного фонаря! Снегу по пояс. Дворник едва умеет пробить в нем узкую тропинку. Сядешь в кабинете и торчишь там целый день. Скука. Бесконечно ходят какие-то люди, чего-то просят, предлагают взятку дровами или битым мясом… И люди жалкие, и просьбы у них жалкие. Вы хоть знаете, что относится до обязанности уездного исправника? Очищение недоимок, надзор за скотским падежом от заразительных болезней, надзор за саранчой… Я обязан даже следить, чтобы в недозволенное законом время обыватели не ловили пиявок! Представляете? Я — и пиявки… А бумаги какие! Рутина из рутин. Вы не поверите: я однажды учинил опыт. Целый месяц все входящие бумаги, не читая, бросал в печь. Дай посмотрю, что будет. И что вы думаете? Ничего от этого не изменилось! Ни-че-го! Это что же тогда получается? Получается то, что Галактион Бекорюков, умный, деятельный человек, тратит свою единственную бесценную жизнь на пустяки. Да, я служу. Имения нет, а надо на что-то жить. Содержание по должности — полторы тысячи рублей плюс квартирный оклад. Хорошо еще, живу в собственном доме, и квартирные деньги получается экономить, а то бы совсем худо… Начальство всегда недовольно. Разорвись надвое, скажут: а что не на четверо? Тоска, ощущение бессмысленности существования страшные. Если думать об этом, то выход только один — пить. Многие из нас тут так и поступают. А я борюсь! Чтобы не оскотиниться, не потерять человеческий облик, иду на всякие ухищрения. Бью медведей одним кинжалом. Лансировал вот эти «островские вечера». Поверьте, мы здесь не только тумашимся, мы друг дружку поддерживаем, не даем опроститься и закиснуть. Я и дело-то это лесное, коим вы меня попрекаете, придумал не ради лишь денег, а больше для занятия времени и сил. А если же вдруг получится заработать — выйду в отставку и уеду в Кострому. А лучше в Петербург. Не торопитесь нас, грешных, осуждать. Приезжайте зимой — поймете.
В конце концов «островитяне» напоили Лыкова так, что домой его отводил вестовой капитана Готовцева…
