12
Убийство в Алафузовском саду
I
Среди множества ухоженных парков и зеленых дубрав особое место в городе занимал Алафузовский сад, прозванный в честь своего основателя — купца первой гильдии Ивана Антоновича Алафузова, прибывшего в Ставрополь еще в далеком 1827 году. Его многочисленные сыновья в память об отце разбили по всему плоскогорью от теперешней Гулиевской мельницы на западе до объездной дороги на востоке сад, поражавший своей красотой и редкой изысканностью фруктов. Весь южный склон занимали груши, персики, абрикосы, яблони, сливы и грецкие орехи. По периметру тянулись виноградники, отгороженные высокой, в полторы сажени, стеной из пиленого ракушечника. Снаружи камни были настолько плотно подогнаны друг к другу и так отшлифованы, что охотников забраться по ним не находилось. К ним примыкала вторая, теперь уже живая изгородь из подстриженных кустов желтой акации. Попасть в сад можно было только с центрального въезда, от Старомарьевской булыжной дороги. Входной билет стоил одну копейку, но с гимназистов и солдат плата и вовсе не взималась.
Прогулочная территория представляла собой правильный прямоугольник, состоящий из двух больших квадратов, разбитых посередине центральной аллеей. По обе стороны от главного входа симметрично раскинулись два пруда каплевидной формы с цветущими белыми лилиями. Вдоль прогулочных дорожек, покрытых красной кирпичной крошкой, стояли лавочки с коваными причудливыми спинками. Второстепенные тропинки, посыпанные белым речным песком, почти по диагонали разрезали квадраты парковой зоны, проходя по противоположным берегам прудов, закрытых от глаз частоколом вечнозеленых туй. Вокруг порхали большекрылые бабочки, пестрели темно-лиловые петунии и благоухали роскошные розы. На смену одним цветам распускались другие, и так продолжалось до глубокой осени.
В самой высокой точке сада возвышалась каменная беседка с голубым куполом — своего рода смотровая площадка, открывавшая взору не только бескрайние ставропольские степи, но и величественный Эльбрус. Рядом, под легкой брезентовой крышей, разместилось летнее Cafe, в котором можно было не только хорошо отдохнуть, но и отведать сочных розовых персиков и крупных золотистых абрикосов.
Парк работал лишь два дня в неделю, и потому в субботу всегда было людно. В основном это были влюбленные молодые парочки, ищущие тихого уединения, либо пожилые, умудренные жизнью люди, понимающие быстротечность времени. И те, и другие с удовольствием созерцали багровый солнечный закат и любовались застывшими в голубом пространстве барашками-облаками.
В этот июльский вечер небо слегка хмурилось, и по всему было видно, что не миновать дождя. Его первые редкие капли уже успели сорваться вниз и простучать горошинами по крышам и брезентовым козырькам продуктовых лавок. Ветер нагонял морщинки на воду, и от этого фальшивого завывания испуганная лилия пряталась в розовато-белое лепестковое платье.
Невзирая на легкую небесную хмарь, у пруда творил художник. Он торопился запечатлеть раскрытую красоту цветка и старательно переносил на мольберт короткими отточенными движениями игру солнечного света на зеленых листьях кувшинки.
С недавних пор Елизавета Родионовна очень полюбила этот живописный уголок и старалась навещать его как можно чаще. Доктор Лисовский всячески приветствовал это начинание старушки и не без основания подчеркивал полезность пребывания на свежем воздухе. Не имея возможности передвигаться самостоятельно, Загорская была вынуждена отправляться в Алафузовский сад не только в компании камеристки, но и в сопровождении остальных наследников. Варенцов с Шахманским пересаживали бабушку с инвалидной коляски в кресло экипажа и потом обратно. По аллеям хозяйка доходного дома передвигалась с помощью горничной. Но чаще всего она сидела одна в тени высокого куста плетущейся розы или душистого барбариса и вязала какой-нибудь зимний шарфик или кофточку, ожидая, когда прислуга принесет стакан горячего чая с ее любимым миланским пирожным или безе. Так было и сегодня.
Родственники тоже не скучали и весело проводили время за круглыми столиками Cafe. Вот и сейчас, не обращая внимания на мелкий дождик, Глафира ждала появления Савраскина, а Варенцов с актрисой Ивановской отправились любоваться местными красотами. Вернувшийся с прогулки Шахманский рассказывал семейной чете Катарских свежие анекдоты далеко не пуританского содержания из последнего номера журнала «Тайны жизни». Альбина Леонидовна заразительно хохотала, а отставной гражданский генерал покрывался стыдливыми пунцовыми пятнами. Тем временем два пехотных офицера за соседним столиком с интересом разглядывали смешливую привлекательную даму, совершенно не удостаивая вниманием ее престарелого мужа.
Скоро в компании Ивановской и Варенцова появился Савраскин. Размахивая газетой, он о чем-то оживленно беседовал с Изабеллой Юрьевной. Аполлинарий Никанорович шел рядом и тихо посмеивался.
Глафира окатила Ивановскую ревнивым, негодующим взглядом, но тут же мысленно успокоила себя, рассудив, что прокуренная табаком нищая актриска, давно разменявшая четвертый десяток, вряд ли может составить ей конкуренцию.
— Ах, Глаша, ты только посмотри, — репортер повесил на спинку стула зонт и раскрыл газету. Увидев, что на него обращают внимание, он приосанился и, придав лицу некоторую вальяжность, начал громко читать:
«Извозчик-мститель!
Вчера в 12 часов дня на углу Александровской и Театральной улиц многочисленные прохожие явились свидетелями не совсем обычного происшествия: вопреки установившейся печальной традиции не автомобиль налетел на извозчика, а извозчик на автомобиль, который поворачивал с Александровской на Театральную улицу. Удар лихого возницы был настолько силен, что в моторном экипаже вдребезги разлетелись стекла и были повреждены шины. Извозчик отделался легким испугом: он сам и его пролетка находятся в полном благополучии и никоим образом не пострадали. На месте аварии собралась толпа зевак. В адрес нерасторопного авто летели язвительные остроты и злые шутки.
И тут, видя дружную поддержку любопытствующих прохожих, в неожиданный восторг пришел сам виновник происшествия:
— Ну, вот и поквитался! Не только вам нашего брата давить!
Кто-то прокричал:
— Извозчик-мститель!
Поспешивший к месту аварии городовой записал номера извозчика и автомобиля. Униженный водитель с трудом завел мотор, и пыхтящее чудовище под смех толпы скрылось за поворотом».
— Уж не ваша ли статья, Георгий Поликарпович? — закинув ногу за ногу, поинтересовался Шахманский.
— Моя, — с удовольствием признался газетчик.
— А вообще-то, господа, позволю выразить мнение, что от этих самоходных экипажей один только вред. Недавно купец Меснянкин на своем «Рено» чуть не сбил гласного городской думы Огрызко. Так он даже не соблаговолил извиниться! А просто швырнул упавшему народному избраннику сотенную и помчался дальше! Вот так-то! — Варенцов недовольно скривил рот.
— Возмутительно-с! — затряс от негодования головой Акинфий Иванович. — Безобразие-с!
— Да бог с ними, с купцами. Предлагаю выпить за здоровье и красоту присутствующих здесь дам, господа! — Шахманский поднял бокал.
— А вы, Аркадий, оказывается, левша? — весело поинтересовалась Альбина.
— Ну да, с самого детства. А что?
— Говорят, что все левши очень влюбчивы, а вы отчего-то до сих пор не женаты…
— Видимо, слишком часто влюбляется, — хохотнул Савраскин. — Итак, за вас, милые красавицы!
Но едва бокалы оторвались от стола, как из глубины аллеи раздался отчаянный женский вопль:
— Хозяйку убили!
Отдыхающие тотчас же повскакивали с мест и увидели выбежавшую из-за деревьев камеристку Загорской.
— Елизавету Родионовну… убили! — с надрывом прокричала она.
За столиками возникло замешательство. Первым пришел в себя Шахманский:
— Необходимо срочно перекрыть выход и послать за полицией!
— Это мы возьмем на себя! — Офицер поднялся из-за столика и вместе с сослуживцем бросился к выходу.
— Да что полиция… Тут нужен Клим Пантелеевич! — предложил Савраскин и крикнул вдогонку военным: — Господа! Николаевский проспект, тридцать восемь! Присяжный поверенный Ардашев…
Нюра, сотрясаясь в горьких рыданиях, бежала вниз по дорожке, а за ней под моросящим дождем, словно цыплята за квочкой, едва поспевали родственники. Первым начал отставать бывший действительный статский советник, а потом и Варенцов с Ивановской. Аллея казалась нескончаемой, и лишь Савраскин с Глафирой в компании Шахманского и Альбины Катарской поспевали за горничной. Минут через пять они наконец достигли поворота и увидели мокрую от дождя аллею и сидящую в инвалидном кресле Елизавету Родионовну. Старушка закрыла глаза и склонила голову набок. В ее правом ухе торчала окровавленная вязальная спица. На лице застыла каменная маска ужаса. Из носа сочилась кровяная струйка. Мокрая прядь седых волос выбилась из-под шляпки и прилипла к щеке. В руках она держала недоконченный шарфик. Шерстяной клубок, будто испугавшись нагрянувшей беды, укатился в траву. Загорская была мертва.
Глафира разрыдалась, и вместе с ней, казалось, плакал печальный, поникший под внезапным дождем Алафузовский сад.
II
— Третье убийство за неделю… Что за напасть? А? Ефим Андреевич? — следователь по важнейшим делам Кошкидько достал из кармана пачку папирос и пристально посмотрел на Поляничко.
— Вот уж правда злополучие на нашу голову! — Сыщик несколько раз обошел вокруг инвалидного кресла и спросил: — И все-таки, Глеб Парамонович, как вы думаете, почему душегубец нанес удар в правое ухо?
— Ответ напрашивается сам собой, — проявил инициативу Каширин, — потому что он леворукий.
— Молодец, Антон Филаретович! — похвалил подчиненного начальник сыскного отделения. — Тогда второй вопрос: кому из наследников выгодна эта смерть?
— А это мы чуть позже выясним, — вмешался Кошкидько, — когда Леечкин запротоколирует фамилии всех, кто в момент смертоубийства находился по эту сторону забора. Насколько я знаю, все сродственнички покойной как раз были здесь. И нам с ними придется побеседовать.
— Кстати, а вы не видели, куда это Клим Пантелеевич запропастился?
— Грибы собирает, — сострил Каширин, указывая в направлении песчаной дорожки. — Вон он, кругами бродит, будто вчерашний день ищет.
— Н-да, расстроен нынче адвокат… Таким я его давно не видел. Оно и понятно — переживает. — Поляничко сочувственно вздохнул, достал табакерку и хотел уже вознаградить себя щепоткой душистого табака, как на аллее показалась несущаяся во весь опор коляска. Из нее высыпались долговязый полицейский фотограф лет двадцати пяти и коренастый, словно дубовый бочонок, судебный медик.
Молодой человек разобрал треногу, достал пластины и произвел ряд необходимых, но едва ли понятных постороннему глазу манипуляций с фотографическим аппаратом иностранного производства. Он суетился, жег в воронке магний, беспрестанно накидывал на голову черную материю, менял местоположение, фотографировал и опять все начинал снова. Вскоре он устало опустился на ближайшую лавочку и проговорил:
— Все, Ефим Андреевич, закончил. Слава богу, дождик прекратился.
Теперь наступил черед доктора. Бывший земский врач Анатолий Францевич Наливайко с прошлого года был прикомандирован к полицейскому управлению и уже успел снискать уважение. Полицмейстер, сыскное отделение и весь следственный департамент, а также их многочисленные домочадцы — все беззастенчиво пользовались услугами доброго эскулапа. Окажись на его месте какой-нибудь доктор Шрейнер или Розенблюм, он уже давно сколотил бы состояние и на врачебные гонорары выстроил каменный особняк где-нибудь на Госпитальной улице. Но Анатолий Францевич мзды с сослуживцев не брал, а посидеть за накрытым столом не отказывался и потому все крепче привязывался к пагубной страсти. Вот и сейчас трясущимися руками он с трудом пытался делать пометки в засаленной записной книжке. Плохо отточенный карандаш царапал бумагу, оставляя рваные следы. По всему было видно, что медика мучило похмелье. Провозившись еще пару минут, он вытер тыльной стороной ладони пот со лба и заключил:
— Итак, господа, спица вошла почти на всю длину, раздробила черепные кости и затронула мозг. Носовое и ушное кровотечение служит весьма важным признаком повреждения внутренней части. Об этом же свидетельствует и наличие вытекшей спинномозговой жидкости. Смерть наступила мгновенно, примерно час назад. Вот, пожалуй, и все. Подробное освидетельствование будет готово к завтрашнему дню.
С неба упали крупные капли и тут же испарились, а вслед за ними пошла мелкая частая морось.
— Что ж, пора, — распорядился Поляничко. — Прошу… как-нибудь да разместимся. — И, обращаясь к Ардашеву, прокричал: — Клим Пантелеевич, вы с нами?
Получив отрицательный ответ, тронулся к смотровой площадке на коляске. Им навстречу прогромыхала больничная карета.
Санитары спешно погрузили труп, и вороные потянулись к главному въезду, оставив посреди аллеи осиротевшее инвалидное кресло.
Дождь усиливался, и тучи, как клочья изорванного ватного одеяла, заслонили собой небо, приближая появление серых, будто измазанных придорожной пылью сумерек.