12
Лавандовая соль
Длинные языки горящих свечей боязливо вздрагивали в паникадилах, отправляя под каменные своды собора дымные струйки сгоревшего воска. С верхних рядов трехъярусного иконостаса на прихожан благоговейно взирали пророки, апостолы и святые, давно прошедшие свой тернистый путь служения Господу. Доносившиеся с клиросов басы и дисканты певчих сливались воедино, заполняя чудным многоголосьем намоленное тысячами верующих пространство. Священник в светлой серебряной, украшенной золотым крестом ризе нес службу. Божественная благодать соединяла мирскую жизнь и неизведанный загробный мир.
В середине храма стояли наиболее почитаемые горожане: барон Эртель с женой, офицеры штаба с семьями, чиновники присутственных мест, богатейшие купцы и знатные мещане. Поодаль — простой люд.
Иван Авдеевич, поглощенный разговором с Богом, беззвучно шевелил губами: он вымаливал у Господа прощенья за большие и малые грехи и просил послать доброго здоровья жене, детям и самому себе.
— В смерти поручика Рахманова виновен полковник Безлюдский. Не поворачивайтесь и не старайтесь меня найти! — у самого уха тихо проговорил незнакомый женский голос. Шепот сделал его неузнаваемым, и определить возраст женщины было невозможно. Самоваров попытался повернуться назад, но точно прирос к полу: ноги деревянными сваями вросли в землю, позвоночник окаменел, а голова, будто зажатая в пыточном «испанском воротнике», смотрела только вперед — на алтарь. Прошло несколько минут, прежде чем надворный советник сумел наконец обернуться. К своему разочарованию, ничего подозрительного он не заметил. Позади него стояла дама в длинном бурнусе с накинутым капюшоном, отделанным по краям узорчатой тесьмой. Закрыв глаза, она усердно молилась. Рядом — старуха в черном вороном платке, с клюкой. Держа в руках тоненькую свечку, она что-то причитала, уставившись в серый каменный пол. Поблизости — купчиха с двумя непослушными мальчиками лет десяти, которые только делали вид, что молятся, а на самом деле с интересом наблюдали, как две молодые барышни, едва сдерживая улыбку, строили глазки совсем еще юному прапорщику. Прихожане стояли плотно друг к другу, и только у самого притвора следователь заметил некоторое движение, будто кто-то торопясь вышел на улицу. Преодолеть эту стену людей было немыслимо, и Ивану Авдеевичу ничего не оставалось, как смиренно дождаться окончания службы. Правда, он поймал себя на мысли, что перед глазами вдруг возник образ Натальи Петровны. «Наверное, это произошло потому, что я молился за нее и детей… Нет-нет, о жене я вспомнил уже после того, как раздался шепот, и я сразу же почувствовал этот едва уловимый аромат лаванды — излюбленный запах моей Наташеньки. Ну да! Вот поэтому-то я о ней и подумал! Да, но сейчас он уже улетучился, и, стало быть, незнакомка исчезла. Ну что ж, теперь сам Бог велел посетить супругу этого несчастного Рахманова», — Самоваров, погруженный в свои мысли, не заметил, как закончилась служба и в храме почти никого не осталось.
Яркое, как синий хрусталь, небо помрачнело и вновь оделось тучами, будто свинцовый карандаш невидимого художника отретушировал небесную глазурь серым оттенком осени. На землю упали первые капли дождя. Под большой раскидистой липой, еще не сбросившей багряную жухлую листву, стоял командующий линией. Мужественный римский профиль, черная треугольная шляпа из плотного войлока и темный плащ делали его похожим на гигантского черного ворона — Бога Птиц. Сделав несколько шагов навстречу, барон без лишних церемоний сказал:
— А у нас, Иван Авдеевич, происшествие — рано утром застрелился поручик Гладышев. Его тело нашли в реке местные жители.
— Как же это? А ведь у него осталась дочь? — рассеянно пробормотал надворный советник.
— Да, совсем еще маленькая, — удрученно кивнул генерал.
— Вот уж беда так беда! — неуклюже взмахнул обеими руками надворный советник и стал похож на откормленного петуха, безуспешно пытающегося взлететь.
— Как вы считаете, есть ли какая-либо взаимосвязь между кражей золота, исчезновением интендантского офицера Рахманова и гибелью казначея Гладышева?
— Выяснением этого вопроса я сейчас и занимаюсь, но однозначного ответа пока, к сожалению, дать не могу.
— Надеюсь, как только ситуация прояснится, вы непременно известите меня.
— Можете не сомневаться, ваше превосходительство.
— Ну что ж. В таком случае желаю успехов. Кстати, непременно жду вас на торжественном собрании по случаю присоединения Карачая. Оно состоится послезавтра в семь часов пополудни. Честь имею, — барон поспешил к ожидавшей его коляске.
Самоваров, запахнувшись глубже в крылатку, направился в нижнюю часть города. Известие о смерти поручика ошеломило и расстроило его. Ведь если бы вчера он распорядился арестовать Гладышева, возможно, это спасло бы офицеру жизнь. Совесть ржавой занозой бередила душу, не давая собраться с мыслями.
Оказалось, что от Троицкого собора до Казачьей улицы было совсем близко. Дом № 26 смотрел на дорогу маленькими косыми окошками, наполовину закрытыми чистыми сертянковыми занавесками. За плетнем виднелся сарай и остатки неубранного огорода. На деревянных перилах крыльца лежал кот, а на земле мирно дремала небольшая дворовая собачонка. Завидев незнакомца, она зашлась громким беспокойным лаем. Надворный советник постучал в окно и заметил, как дрогнула шторка и в сенях промелькнула чья-то тень.
Входная дверь распахнулась, и на пороге появилась дама лет двадцати двух, находящаяся, видимо, на последнем месяце беременности. На ее плечах поверх отделанного белыми кружевами одеяния лежал простой серый платок, край которого она нервно теребила тонкими, словно фарфоровыми пальчиками. Из-за приближающихся родов утонченные черты лица молодой женщины казались слегка размытыми, и лишь толстая, почти до самого пояса светлая коса и голубые глаза напоминали об истинной ее красоте.
— Прошу покорнейше извинить за беспокойство. Я разыскиваю дом поручика Рахманова.
— Я его жена. Что вам угодно?
— Позвольте представиться — надворный советник Самоваров. Хотел бы задать несколько вопросов по поводу исчезновения вашего мужа.
— Проходите.
— Признательно вам благодарен.
Дом состоял из трех небольших комнат. Внутреннее убранство особой роскошью не отличалось. Мебель, видимо, собиралась годами. Несмотря на свою добротность, она хранила явный отпечаток кустарного производства. То же самое можно было сказать и о висящем на стене крашеном полотняном коврике и домотканых половиках с темными пятнами влаги. Исключение составлял лишь резной буфет с расставленными на полке статуэтками и круглой жестяной коробочкой. Через неплотно прикрытые шторы опочивальни было видно спящую пожилую женщину в белом чепце. Рядом с ней стояла табуретка, сплошь заставленная всевозможными лекарственными пузырьками. Услышав шаги, она проснулась и, опираясь на рядом стоящую деревянную палку, попыталась приподняться, но кончик клюки поехал по полу, и старушка тяжело упала на кровать.
— Матушка, вам плохо? — Женщина бросилась к больной и стала усердно поправлять мягкие подушки. Надворный советник так и остался стоять посередине комнаты, держа в руках шляпу-цилиндр. Она быстро вернулась и, приняв у Самоварова мокрую одежду, повесила ее на вешалку рядом с хорошо натопленной печкой. Указывая на стул, она тяжело произнесла:
— Ну что ж, я вас слушаю.
— Позвольте для начала узнать, как вас величать, сударыня.
— Катерина… Екатерина Петровна Рахманова.
— А это пожилая женщина является вашей матушкой?
— Да. Но она не встает с постели с того самого дня, как пропал Корней.
— Екатерина Петровна, не могли бы вы припомнить в подробностях тот самый день, когда ваш муж ушел на службу и больше не вернулся?
— Да-да, конечно. Только тот день ничем не отличался от других. Он позавтракал и ушел… и все, — отведя в сторону опечаленные глаза, тихо выговорила Катерина и вновь стала перебирать тонкими пальчиками край платка.
— Но может быть, вы заметили что-то странное в его поведении?
— Нет, ничего такого…
— Ну хорошо, а ночью, когда ваш супруг так и не появился, неужели вы не обеспокоились?
— Нет, ему весьма часто приходилось оставаться по ночам на службе из-за того, что через город постоянно идут обозы и войсковые части пополняют запасы провианта в Интендантстве. Утром я собрала еду и понесла ему, но мне там сказали, что его нет. Вот и все.
— М-да… — задумчиво протянул Иван Авдеевич. — А не позволите мне переговорить с вашей матушкой?
— Ну что вы! Туда нельзя! Она очень плоха, и ей будет тяжело…
— Послушайте, сударыня, я, конечно, весьма сочувствую вашему горю, но не нужно поступать со мною столь бесчестным образом, разыгрывая этот жалкий спектакль. Полчаса назад во время церковной службы ваша драгоценная маменька сообщила мне, что виновником исчезновения поручика Рахманова является полковник Безлюдский.
— Но право же… это совсем не так, — смутилась роженица и опустила в пол глаза.
— Оставь, Катерина! Пустое! — Опираясь на клюку, тяжелой поступью в комнату вошла старуха в платье мышиного цвета.
— Вот с этого, уважаемые дамы, и надобно было начинать, — резонерским тоном выговорил надворный советник.
— Вы уж простите нас великодушно, уважаемый господин…
— Самоваров, Иван Авдеевич.
— Да-да, Иван Авдеевич, я вам все объясню. — И уже обращаясь к дочери, сказала: — Ты, Катенька, посиди пока у меня. Тебе сейчас любое волнение вредно. — Дождавшись, когда Екатерина выйдет, она продолжила: — Мой муж погиб, будучи еще в чине ротмистра, во время войны двенадцатого года. Ребенка пришлось воспитывать одной. Спасибо родственникам — не бросили в трудную минуту. Два года назад в наш дом определили на постой поручика Рахманова. Первое время никакого внимания молодой офицер моей девочке не оказывал, а все ухаживал за Агриппиной Толобуевой — дочерью богатейшего местного купца. Но встретился на ее пути красавец Игнатьев, и о нашем постояльце девушка забыла. Не успела еще отгреметь их свадьба, а Корней попросил руки Катеньки. Да ведь они и не встречались вовсе! Ох, чувствовала я, что не к добру это! Но через месяц они обвенчались. Все бы ничего. Начальство ценило его, и совсем недавно он получил новую должность. Вечерами офицерские семьи собирались у полковника Игнатьева. Там и появилась эта вертихвостка Анастасия, жена полковника Безлюдского. Вот и закрутила она мозги зятьку-то моему. Думаю, неладное это дело. Доченька пыталась поговорить с ним, да все без толку. Смотрю, плачет бедное дитя. А она как-никак на восьмом месяце. Ну, тогда я и решилась: бросила в форточку главному интенданту записку: «Ваша жена встречается с поручиком Рахмановым». Ох, грешница я! Хотела ведь как лучше! Видимо, в их семье большая аффектация после этого содеялась. Но и у нас серьезный разговор состоялся. Корней на коленях вымаливал у Катюши прощенья. Конечно, она его простила. А на следующей седмице он пропал! Вот в этом-то я себя и виню!
— Как вас величать?
— Дросида Ивановна Кулешова.
— Благодарю. Так вот, Дросида Ивановна, откуда вам стало известно, что между вашим зятем и Анастасией Безлюдской сложились некие отношения?
— Ангелина видела, как они целовались.
— Позвольте, кто?
— Ангелина — жена штабс-капитана Рыжикова. Я ее утром как-то повстречала. Нашего денщика почему-то задержали, и я решила сама сходить по воду. Только открыла калитку, смотрю — Ангелина…
— А что, Рыжиковы живут неподалеку?
— Соседи. Штабс-капитан человек ухватистый. Всего год как полковой интендант, а уже дом купил и баньку возвел!
— Ну и последний вопрос: а почему вы решили, что я буду заниматься поисками вашего зятя? Ведь я нахожусь здесь по сугубо ревизионным делам.
— Вы уж простите, господин Самоваров, но ведь вы прибыли к нам из самого Петербурга, и, кроме вас, нам здесь не к кому больше обратиться. А вы, я вижу, человек порядочный и мимо людского горя спокойно не пройдете. А полковник Безлюдский — страшный человек и, если захочет, сотрет нас в порошок. У него полным-полно подручных… Он и с абреками приятельствует. Они же сюда отары овец пригоняют да кожу на соль меняют. Вот я и думаю, что кормильца-то нашего они и порешили в каком-нибудь здешнем лесочке. Мы-то ведь даже и похоронить Корнеюшку по православному обычаю не можем… Катерине жалованье его не выдают и пенсион как вдове погибшего офицера оформить отказываются. А за всем за этим стоит этот проворовавшийся аспид! А у нас со дня на день ребеночек может появиться. Так что вы уж помогите… На вас, батюшка Иван Авдеевич, вся надежда.
— Хорошо, касательно пособия я похлопочу, — вставая с табурета, пообещал надворный советник. — Однако же должен заметить, что ваши подозрения в отношении господина Безлюдского не имеют каких-либо доказательств.
— Так это уж не нам решать… А разрешите напоследок один вопрос? А как вы догадались, что именно я была той самой богомолицей в церкви?
— Все дело в запахе. Когда вы подкрались ко мне сзади, я почувствовал аромат лаванды. На этом буфете в гостиной как раз и находится коробочка с лавандовой солью. К тому же на улице идет дождь, и когда я вошел, то обратил внимание на свежие водяные пятна на вашем половике, оставленные мокрым концом палки, соскользнувшим как раз в тот момент, когда вы решили на него опереться. И последнее: ваша клюка имеет слишком запоминающуюся ручку.
Женщина подняла на Самоварова черные как уголь глаза, в которых, казалось, совсем не было зрачков, и тихим голосом проговорила:
— Да поможет вам Отец Небесный покарать убийцу! Найдите изувера! Спасите душу раба божьего Корнея! Заклинаю вас!
Надворный советник почувствовал, как его тело вновь сковала судорога и ноги, будто спутанные тяжелыми кандалами, отказывались слушаться. Наконец старуха отвернулась, и следователь, испытывая легкую дрожь в коленках, нетвердым шагом покинул дом.