15

По выходным Владимир читал за завтраком газеты более обстоятельно, чем по будням. Не просматривал бегло, а подолгу останавливался на каждой странице и время от времени зачитывал Вере избранные места.

– Послушай-ка, это интересно. «Вчера в Москве во владении купеческого общества на Маросейке найден старинный клад, который, если судить по некоторым датам, был зарыт в землю при Борисе Годунове. Один из рабочих, рывший канаву под фундамент строящегося здания, на глубине четырех аршин нашел в земле небольшой дубовый сундук, порядком истлевший. От удара лопаты сундук раскололся, и из него высыпалось множество серебряной и медной монеты, общим весом около пуда. Монеты переданы в Московское археологическое общество. Рабочему, нашедшему клад, председателем общества Уваровой обещано денежное вознаграждение…» Сколько именно, не указано. Но за полпуда старинной монеты можно и пятьдесят рублей выплатить.

– Разве древности не ценятся тем дороже, чем реже они встречаются? – спросила Вера для того, чтобы просто что-то сказать.

– Для отдельных раритетов это справедливо, но в данном случае клад ценен сам по себе, и потом, археологическое общество не станет продавать его с аукциона, а будет изучать…

– Что там изучать? – скептически усмехнулась Вера, пребывавшая с утра в легкой меланхолии.

Меланхолия была беспричинной, то есть глубинные причины, конечно же, имелись, но думать о них не хотелось совершенно. Прямых поводов нет – и ладно. Если начать думать лишнее, то легкая меланхолия быстро перейдет в черную хандру. Проверено на опыте. А сегодня суббота, солнце с утра светит ярко, за окном весна и… И можно постараться не обращать внимания на то, что на душе осень.

– Как что? – удивился Владимир, выглядывая из-за развернутых «Московских ведомостей». – Клад.

– Как? – Вере хотелось вредничать, и она вредничала. – Ну, пересчитают монеты, проверят, сколько серебра на самом деле в них содержится, а дальше что? Я понимаю, что можно изучать какие-то рукописи, грамоты берестяные, а что делать с монетами? Объясни, пожалуйста, если ты понимаешь.

– Ну, я вообще-то не археолог, а юрист… – напомнил, капитулируя, Владимир и предпочел отвлечь Веру другой новостью: – «В четверг, 26-го числа сего месяца, в Скатертном переулке, около доходного дома Баскакова, дворником Мещеряковым было обнаружено тело инженера Бутюгина, проживавшего в этом же доме…»

Знакомую фамилию Вера поначалу пропустила мимо ушей, но потом ее словно обухом по голове стукнуло – неужели?!

– «Несчастный лежал на тротуаре, не подавая признаков жизни. Мещеряков, решив вначале, что жилец пьян, хотел поднять его и довести до квартиры, находившейся во втором этаже. Однако, нагнувшись, он увидел на тротуаре кровь и принялся звать на помощь…»

– Как фамилия инженера? – севшим голосом спросила Вера.

– Бутюгин, – чуть помедлив, ответил Владимир. – А что? Ты его знаешь?

– В Железнодорожном клубе был инженер с такой фамилией, друг Виталия Константиновича, – честно ответила Вера. – Что там дальше? «Тело» – это означает, что он мертв?

– Увы, да. – Дочитывать вслух заметку полностью Владимир не стал, ограничился отдельными фразами: – «Без признаков жизни… Колотая рана в правом боку… Отсутствие бумажника и часов позволяет предположить ограбление…» Какие нынче грабители пошли, ты только подумай! В самом центре Москвы убивать за бумажник и часы! Ладно бы оглушили, проще же оглушить…

– Проще и гуманнее, – согласилась Вера, думая о том, что «отсутствие бумажника и часов» в данном случае всего лишь уловка, попытка представить убийство Бутюгина делом рук уличного грабителя. – Позволь-ка газету…

– Колотая рана в правом боку – это почерк опытного убийцы, – рассуждал Владимир, пока Вера читала заметку в рубрике «Московская хроника». – Ножом в печень. Сильная кровопотеря, которую невозможно остановить вне операционной. Должно быть, покойник выглядел физически крепким, во всяком случае, крепче убийцы, и тот решил действовать наверняка, с наименьшим риском… На углу Скатертного и Поварской стоит городовой, поэтому скорее всего убийца не стал угрожать, а ударил сразу, чтобы избежать лишнего шума. Но дерзко, дерзко… И явно караулил где-нибудь за углом… Действовал быстро, в промежутке между тем, как отъехал извозчик, и входом жертвы в дом или во двор…

– Почему непременно извозчик? – спросила Вера.

– Потому что по ночам редко кто ходит пешком, – резонно заметил Владимир. – Можно, конечно, предположить, что убитый вышел прогуляться на сон грядущий…

«Не гулял он, а возвращался домой из «Альпийской розы», откуда ушел не один, а с князем Чишавадзе, – подумала Вера. – Во сколько это было? Около девяти или позже? Позже, много позже… Пока извозчика найти… Впрочем, на Софийке по вечерам всегда ждет седоков несколько пролеток… Четверть часа на дорогу… У кого бы узнать, поехал ли Бутюгин вместе с князем или они разошлись?

– Нет, что же творится… – Владимир отложил газету, посмотрел на Веру и упрекнул: – А ты, Верочка, взяла привычку поздно возвращаться домой по вечерам одной. Это меня беспокоит…

– Я с удовольствием возвращалась бы вместе с тобой, – парировала Вера, быстро соображая, какую пользу могла бы извлечь она из этого упрека. – Но ты же вечно занят. Я понимаю, у тебя один процесс следует за другим… Кстати, а как там дела у нашего домовладельца, Эрнеста Карловича? Есть ли у него шансы выиграть иск против городской управы? По поводу ущерба от наводнения?

– Никакого, – сказал, как отрезал, Владимир. – Я пытался ему это втолковать, но он только обиделся и связался с Бартошевичем. А тот рад стараться, поскольку берет с клиентов не за результат, а за ведение дела. Постой-ка, а откуда ты знаешь об этом иске?

– Мы встречаемся с Эрнестом Карловичем и его… дамой, Эмилией Хагельстрем, в «Альпийской розе» у Вильгельмины Александровны. Сегодня я тоже собираюсь быть там. Не хочешь ли составить мне компанию?

– С удовольствием, но…

– Ты сам только что сказал, что тебя беспокоят мои поздние возвращения, – напомнила Вера. – Или я ослышалась?

– Не ослышалась, – вынужден был признать Владимир. – Ну… Если уж так, то почему бы и не составить? Тем более что Вильгельмина Александровна уже вторую неделю не показывается в клубе, а пробег Петербург – Москва не за горами…

– Что за пробег? – скептически поинтересовалась Вера. – Петербург – Москва? Это же не пробег, а нечто вроде загородной прогулки. И разве Вильгельмина Александровна участвует в пробегах?

– Почему бы ей не участвовать? – спросил Владимир.

– Она же занятой человек. – Вера не стала уточнять, чем именно.

– Я тоже не бездельник, – заметил Владимир. – Но Вильгельмина Александровна действительно не участвует в пробегах. Она обещала списаться с возможными заграничными участниками. У нее есть связи в Немецком автомобильном клубе…

«Наверняка есть», – подумала Вера.

– Что же касается пробега, то ты напрасно иронизируешь, поскольку не знаешь маршрута. Из Петербурга в Москву участники поедут не напрямую, а через Ригу, Варшаву и Киев. Три тысячи верст, так-то вот. Ожидаются участники не только из Европы, но и из Америки!

– Почему ты не участвуешь?

Вера спросила не для того, чтобы уязвить, без всякой задней мысли, из чистого любопытства, но Владимиру ее вопрос не понравился. Он нахмурился и проворчал себе под нос:

– Устроители решили, что в пробеге должны участвовать автомобили с объемом двигателя свыше шести литров. Не иначе как старались придать пробегу побольше веса, а на самом деле добились обратного. Но поздно уже менять условия… Впрочем, мне нет дела до условий. Все равно я не собирался в этом году участвовать в пробегах. Кстати, Вера, что ты надумала насчет лета? Пора определяться, а то все дачи разберут, не только хорошие, но и плохие.

– Если я не поеду на гастроли с тетей Леной, то останусь в Москве! – твердо сказала Вера.

Не стоило сразу настаивать на своем по принципу «хочу все сразу». Для начала будет достаточно прекратить разговоры о даче, а спустя день-другой улучить подходящий момент (только не за завтраком, лучше за ужином) и объяснить Владимиру, что ей хочется развеяться и что поехать она может под своей девичьей фамилией. Вера Левченко никак не может бросить тень на репутацию адвоката Холодного, да и потом что он себе выдумывает – разве ее имя собираются печатать на афишах? Если бы! Знакомые Владимира смогут узнать о Вериных «гастролях» лишь в том случае, если он сам им об этом расскажет.

Владимир по тону и взгляду понял, что Вера настроена решительно, поэтому не стал настаивать или уговаривать, а предпочел уступить:

– Как знаешь. Без дачи так без дачи. Мне даже лучше, хлопот меньше. Я же для тебя хотел…

«Как часто мы пытаемся облагодетельствовать ближних своих, совершенно не задумываясь о том, нуждаются ли они в этом или нет», – подумала Вера, но произносить не стала. Поблагодарила улыбкой мужа за сговорчивость, приказала себе немедленно подобреть и с ласковой улыбкой поинтересовалась:

– Мы поедем в «Альпийскую розу» на автомобиле?

– Ни в коем случае! – Лицо Владимира приобрело испуганное выражение. – В субботний вечер на Софийке, не говоря уже о Неглинной, нельзя оставлять авто без присмотра даже на пять минут! Непременно какая-нибудь пролетка заденет боком или отломают что-нибудь!..

К Вильгельмине Александровне Вера поехала в том же платье, в котором была в прошлое воскресенье в Железнодорожном клубе. В нем она в «Альпийской розе» еще не показывалась, а даже если бы и показывалась, ну и что с того? Не настолько она богата, чтобы всякий раз выходить в свет в новом наряде.

Пока ехали с Пятницкой на Софийку, Вера завела нужный разговор.

– У Вильгельмины Александровны бывает один журналист, – сказала она. – Точнее, даже не столько журналист, сколько репортер. Фамилия его Вшивиков. Не приходилось слышать?

– Что-то не припомню, – покачал головой Владимир. – Я привык обращать внимание на подписи в газетах лишь тогда, когда это кто-то из моих знакомых.

– Вшивиков мечтает с тобой познакомиться. Хочет узнавать от тебя новости…

Владимир презрительно скривился – еще чего! Веру его гримаса не смутила. За два года супружеской жизни она превосходно изучила своего мужа и знала, за какие струны надо дергать и на какие клавиши нажимать, чтобы добиться желаемого.

– Вот я и подумала, что сотрудничество с ним могло бы принести тебе пользу.

– Пользу? – удивленно переспросил Владимир. – Какую?

– Ты можешь давать ему те сведения, которые тебе хочется предать огласке. Репортерам важно получать сведения из первых рук, раньше прочих, Вшивиков будет тебе признателен…

– А потом напишет какую-нибудь пакость! – Владимир скептически хмыкнул и снова скорчил гримасу.

– Не напишет, – возразила Вера. – Потому что будет дорожить твоим расположением. Вшивиков умный человек, отставной офицер, он не станет плевать в колодец, из которого пьет. Но ты не подумай, что я стараюсь для него. Я думаю о твоей пользе. Заметки в газетах – это реклама, причем такая, за которую не приходится платить. Вшивиков сам готов заплатить за интересные сведения, но я не эту пользу имела в виду, а другую. Разве тебе никогда не хотелось привлечь внимание публики к какому-то из процессов? Вспомни, как совсем недавно ты расстраивался по поводу того, что тяжба наследников купца Варыханова не получила широкой огласки?

– Расстраивался! – Владимир сразу же оживился и перестал кривиться. – А как не расстраиваться! Во-первых, про таких мерзавцев, как Варыханов-сын, надо в газетах аршинными буквами печатать, чтобы все знали, кто он такой! Подавать иск против родных – матери и сестры, обвиняя их в подделке отцовского завещания! На седьмой день после похорон! С учетом того, что три четверти семейного капитала достались ему! Три четверти! Но ему на все захотелось лапу наложить! Видела бы ты, как я его разделал! Про этот процесс во всех газетах следовало написать, но… Наводнение, «Титаник», ресторатор Люминарцев со своей женой…

При упоминании о Люминарцеве Веру передернуло. Ужас какой – прожить с женой семь лет, нажить двоих детей, а потом задушить в пылу ссоры, порубить топором бездыханное тело на куски и бросить в Москву-реку… Что творится с людьми? Не разбойник какой-нибудь, приличным человеком считался. Потомственный почетный гражданин, член попечительских советов двух благотворительных обществ… Кто бы мог подумать? Кто мог ожидать? Неужели супружеская жизнь может сделать из человека зверя? Вера опасливо покосилась на Владимира и тут же одернула себя – нельзя мерить всех людей на один кривой аршин. Владимир не такой, как Люминарцев, не без недостатков, конечно, но не такой.

– Вот видишь, – сказала она, добавив в голос назидательности. – А Вшивиков мог бы и написать. Ты подумай, если захочешь, я тебя с ним познакомлю.

– Знакомь, – разрешил Владимир. – И не только с ним знакомь. Я хочу посмотреть, что там за общество. Вильгельмина Александровна частенько хвалит свои вечера, пора бы и собственными глазами увидеть…

Выход в свет с мужем налагает определенные обязательства. От мужа невозможно отделаться, как от какого-нибудь назойливого кавалера вроде покойного Мейснера. Вместе вышли в свет, вместе в нем и «вращайтесь», иначе не комильфо, иначе станут шептаться о том, что у адвоката Холодного не все гладко с женой. Само по себе неприятно, когда о тебе судачат, да и адвокатской репутации ущерб. Это актеры да поэты могут позволять себе любые вольности (адюльтер, внебрачные дети, публичные скандалы) и оставаться любимцами публики. От адвокатов и врачей люди ожидают поведения добропорядочного, выдержанного строго в рамках приличия. Иначе дела с ними иметь никто не станет.

Впрочем, Вере сегодня присутствие Владимира было только на руку, тем более что дважды ей удалось его ненадолго оставить, а на большее она и не рассчитывала.

Пока Вильгельмина Александровна знакомила Владимира с Шершневым (там же присутствовал и Нирензее, пришедший сегодня без Эмилии), Вера успела перемолвиться словом с Вшивиковым.

– Я решила, Александр Никитич, что будет лучше познакомить вас с моим мужем, – сказала она, указывая глазами на Владимира. – Я в дела мужа вникать не люблю, лучше уж пусть он сам станет сообщать вам интересные новости…

– Не знаю, как вас и благодарить, Вера Васильевна! – обрадовался Вшивиков. – Я и не смел надеяться! Адвокаты, особенно такие, как ваш супруг, нашего брата не очень-то жалуют…

– Владимир станет «жаловать» вас настолько, насколько вы заслужите, – строго сказала Вера, разве что пальцем не погрозила. – Одна плохая заметка – и знакомству конец. Учтите, что мой муж не забывает ничего, ни хорошего, ни плохого…

– Разве ж я не понимаю, Вера Васильевна! Можно было бы и не предупреждать! – Вшивиков, кажется, немного обиделся, но Вере его обиды были безразличны.

– Не подведите меня! – так же строго сказала она и, смягчив тон, добавила: – Что же касается благодарности, то давайте отложим ее до завтра. Сможете встретиться со мной в час дня в кондитерской Пелевина, что на Остоженке, в доме Алексеевского монастыря?

Место встречи Вера выбрала очень умно – чинное, благопристойное, лишенное всяческой романтики место. Публика у Пелевина собиралась тихая, семейная, пили в основном чай да кофе, редко-редко кто рюмочку ликера спрашивал. При мысли о встрече в подобном заведении никакие глупости в голову не полезут, потому что сразу ясно – разговор будет деловой, а не какой-нибудь сердечный. Для сердечных разговоров больше подходят «Трамбле» на Петровке или, скажем, кофейня Виноградова на Мясницкой. Там и атмосфера соответствующая, и музыканты играют, и публика веселая. Не станешь же предупреждать Вшивикова: «Только ничего себе не воображайте, Александр Никитич!» Известно же, что такие предупреждения делаются для совершенно противоположной цели, чтобы воображали как можно больше.

– Конечно, смогу! – с готовностью ответил Вшивиков и, демонстрируя свою проницательность (хитер, змей, нечего сказать), осведомился: – Какого рода сведения вас интересуют? Желательно знать, вдруг что подготовить потребуется.

– Завтра узнаете, – уклончиво ответила Вера.

Вшивиков, надо отдать ему должное, смог сразу же расположить к себе Владимира. Не грубой примитивной лестью вроде: «Вы – лучший из московских адвокатов!» или «Вы – второй Плевако». Примитивная лесть Владимира раздражала. На «второго Плевако» или «второго Кони» он имел обыкновение отвечать, кривя губы: «Вы ошиблись, сударь, я – Холодный. Первый и единственный». По второму разу никто его так не называл. Но Вшивиков взял другим – хорошим знанием дел, которые довелось вести Владимиру. Льстил он тонко, к месту, показывая кое-какую свою компетентность в юриспруденции, не слишком уж и великую, но для неюриста вполне похвальную.

Сделав первое дело, ради которого она привела сюда мужа, то есть познакомив его со Вшивиковым, Вера перешла ко второму. Пока Владимир «распускал хвост» (грубоватое, но весьма точное определение), рисуясь в наиболее выгодном свете перед новыми знакомыми, Вера отвела Вильгельмину Александровну в сторонку и прямо в лоб, без оговорок и предисловий, ошарашила ее вопросом:

– Зачем вам понадобилось убивать Бутюгина прямо в тот вечер, когда он возвращался отсюда?!

Вильгельмина Александровна даже бровью не повела – вот что значит немецкий характер, помноженный на шпионскую выучку! Продолжая благосклонно улыбаться Вере, она процедила, нет – прошипела сквозь зубы:

– Да вы с ума сошли, милая. Если бы я имела такое намерение, то осуществила бы его иначе. За кого вы меня принимаете?

– За ту, кто вы есть! – ответила Вера. – Бутюгин побывал у вас и был сразу же убит! Мне нет дела до того, что не касается меня, но его привела к вам я, по вашей просьбе! Меня могут обвинить в соучастии, и я имею право знать…

– Права задавать вопросы у вас нет! – Продолжая приветливо улыбаться, Вильгельмина Александровна так сверкнула глазами, что Вере стало не по себе, и она похвалила себя за предусмотрительность, за то, что сегодня пришла не одна, а с мужем, мало ли что взбредет в голову Цалле. – Что же касается Бутюгина, то я сама желала бы узнать, кто его убил. Если вы поможете мне в этом, то будете щедро вознаграждены. Если станете мешать, то будете наказаны. Наказываю я сурово. Если не можете ничем помочь, так хотя бы не мешайте! Никто вас ни в чем обвинять не собирается, мало ли кто с кем ко мне приходит. Кстати, а мужа своего вы с какой целью сегодня привели? Решили тоже приобщить к делу? Дельная мысль, люблю семейные подряды, тем более что муж и жена одна сатана, не так ли?

Чего-то такого Вера от Вильгельмины Александровны и ожидала, то есть совсем не ожидала, что та ей сообщит что-либо интересное или хотя бы даст какой-то намек. Но спросить, точнее, выразить свое возмущение и показать страх было необходимо, иначе Вильгельмина Александровна могла бы заподозрить неладное. С чего бы это Вера Холодная никак не выразила своего отношения к убийству Бутюгина? Знала, что так и случится? Не боится быть обвиненной в соучастии, потому что работает на контрразведку? Или еще что?

Вера понимала, что для убийства Бутюгина незачем было заманивать его в «Альпийскую розу». С таким же успехом несчастного инженера можно было бы убить и по возвращении из Железнодорожного клуба. Да и мало ли вообще возможностей для убийства? Человек ведет довольно размеренную жизнь, ежедневно, кроме выходных, ходит на службу, регулярно бывает в клубе… Выследить и выбрать подходящий момент легко. Но в то же время нельзя было исключить причастности Вильгельмины Александровны к убийству. Вдруг она сразу же попыталась завербовать Бутюгина, предложила ему выдать, то есть продать какие-нибудь секреты, а он отказался и пригрозил разоблачением? В таком случае поневоле поспешишь принять меры.

Вера очень надеялась на то, что, растерявшись, Вильгельмина Александровна как-то выдаст себя неосторожным словом, взглядом, жестом, но с таким же результатом можно было ожидать неосторожного от мраморной статуи. Сколько ни жди, все равно не дождешься. И интуиция тоже ничего не подсказывала, никаких озарений не приходило.

Сегодня у Вильгельмины Александровны выступала певица Лара Новацкая, светловолосая, тонкая, с томными персидскими глазами. Ей аккомпанировал наголо бритый скрипач с точно такими же глазами, должно быть брат. Белого платья Лары было почти не видно из-за длинной, с кистями, шали, в которую она закуталась. В последнее время откуда-то пошла мода кутаться в шали. Вере эта мода не нравилась – некрасиво, старит. В шаль стоит кутаться, только если платье никакое и нужно его как-то оживить, да и то не всегда это помогает. Пела Лара неплохо, голос у нее был сильный, низковатый, немного схожий с голосом Эмилии Хагельстрем, но более богатый, с модуляциями. А вот репертуар неудачный, приторно-чувсвтвенный, с уклоном в мистику. Но аплодировали ей много. Вера тоже несколько раз хлопнула ладонью о ладонь, чтобы не отставать от Владимира, который даже крикнул «Браво!», чего здесь никто не делал. Не «Славянский базар», чай.

Вильгельмина Александровна простилась с Верой и Владимиром крайне любезно, приглашала бывать у нее почаще и при этом весьма многозначительно посмотрела на Веру, но, что она хотела выразить этим взглядом, Вера так и не поняла.

– А там не скучно, – сказал Владимир, когда они возвращались домой. – Интересные люди.

– Да, очень интересные, – согласилась Вера, вкладывая в свои слова особый смысл.