Глава 20
Грачёвка
Лыков с Тоськой вошли в Поляков трактир, когда уже стемнело. Трое угрюмых парней у двери подозрительно уставились на Алексея. Тот небрежно оттёр их плечом и проследовал к стойке. Шарап поотстал — кто-то из знакомых перехватил его, заведя разговор о кулачных боях.
Маленький буфетчик с жёлтым безволосым лицом скопца воззрился на новенького:
— Чего изволите?
— Изволю Верлиоку. Имею к нему «рапорт» от Большого Сохатого из Питера.
— Сей минут! — физиономия буфетчика приняла почтительное выражение, и он шмыгнул в заднюю дверь.
Лыков осмотрелся. «Пчельник» как «пчельник»… Три десятка посетителей, все на вид фартовые. Песен не горланят, на гармошке не играют, неспешно цедят водку и спокойно о чём-то беседуют. Незнакомец у стойки вызвал сдержанное удивление. Громилы обступили Тоську-Шарапа, тот им что-то рассказывал, оживлённо жестикулируя и тыча время от времени пальцем в Лыкова.
Подошёл крепкий бородач в тужурке со споротыми контрпогонами, бросил коротко:
— «Рапорт».
Лыков протянул ему бумагу, и тот ушёл с ней во внутренние комнаты.
Уже все посетители трактира беззастенчиво пялились на сыщика. Тот спокойно стоял у прилавка, ожидая приглашения.
Бородач быстро вернулся, молча кивнул, приглашая за собой. Видимо, он был немногословен.
В большой квадратной комнате с мещанской мебелью Лыкова ожидал Верлиока. «Иван» оказался рослым, хорошо сложенным мужчиной лет 35, со щегольскими усами и подвижными весёлыми глазами. Гостя он встретил приветливо.
— Проходи, садись! Как там Сохатый? Эй, водки человеку, живо!
Алексей коротко рассказал об их совместном приключении.
— Да, дела… Может, ему пока у нас лечь в лаванду?Я ему тут всё обеспечу по первому разряду, никакой эффенбах не сыщет.
— Пока нельзя, — рассудительно ответил Алексей. — На вокзалах, на заставах — везде пасут, вытерки ломают; очень строго. Надо немного обождать. Плакат и соргу я ему дал — отсидится.
— Ну, Рафаил парень головастый, сам допетрит. У тебя что за нужда ко мне? Он пишет — ты ищешь двух мазуриков. Помочь требуется?
— Да. Я здесь человек сторонний. Мазурики где-то в Москве, но с липовыми паспортами, новых имён их я не знаю. Натворили в столице и теперь прячутся. Один бывший офицер, по фамилии Рупейто-Дубяго. Рыжий, осанистый. Выжига ещё тот. Второй при нём ординарцем. Мишка Самотейкин, колбасник.
Верлиока задумался.
— Офицер, а при нём колбасник? М-да… Что-то такое я слыхал, но самолично не знаком. Вроде, есть здесь такие; но где? На Сретенке могут залечь, там притон на притоне. Ещё в Проточном и в Котяшкиной деревне, где самый сброд околачивается. Это то, что под моей рукой.
— Помоги сыскать, я заплачу.
«Иван» рассердился:
— Этого не хватало! Сохатый за тебя просит — и довольно. Он меня в Томской пересыльной отбил. Там два куклиша четырёхугольной губернии в лазарете варначили. Я после побега больной был, слабый; Рафаил заступился. Я должник его.
Молчаливый бородач в тужурке прервал их беседу. Он подошёл к Верлиоке и что-то долго шептал ему на ухо.
— Ну? — удивился «иван». — Ловко!
И повернулся к Алексею:
— Говорят, ты Шарапа побил?
— По-отечески… Парень-то не яманный, чего его зря обижать.
— А Сиплого с его ребятами уже немилосердно помял.
— Привязались четыре дурака. Наглые. Пришлось наказать.
— Сиплый шибко духовой, и ребята у него бывалые. Не можно их в одиночку сладить!
— А ты у них спроси, можно или нельзя.
— Ха! Их теперь спросишь! Двоих в Шереметьевскую больницу свезли, включая туда и Сиплого. Не боишься, что Хитровка ответит?
— Не я начал. Завели в казарму, стали денег спрашивать. Нашли мальчугана! Я им так отвечу, если кто ещё не понял, что костей не соберут!
— Ну, от хитрованцев мы тебя прикроем. Поживи пока в Шиповке, я распоряжусь.
— Сидеть мне некогда, сорга кончается. Подсоби лучше с поисками.
Верлиока задумался.
— Начать лучше с «Арбузовской крепости». Тамошние ребята заправляют на всей Сретенке. Но это не мой участок, поэтому придётся заплатить. Я пошлю человека с тобой к ихнему коменданту. Татарин, кличут Шайтан-оглы. Человек серьёзный. Он тебе чёрта лысого достанет, если только тот прячется на Грачёвке…
Сретенка — удивительная улица. Другой такой нет во всей Москве. Более всего она напоминает обглоданный рыбий хребет, от которого отходят в обе стороны рёбра-переулки. Это не простые переулки. Обычному, законопослушному человеку сюда по вечерам лучше не соваться: разденут, ограбят, а то и ножом угостят. В каждой подворотне — притон с «марухами», которые марьяжат клиентов в тёмное время суток. Заманивают, спаивают, а потом подводят под клинки своих содержателей — «котов». Сретенка упирается в Сухарёвку — одну из главных московских клоак. От Самотёки до Большой Спасской сплошь лихие места, раздолье для уголовного элемента.
Созданный в 1844 году для надзора за проституцией Врачебно-полицейский комитет расположен в помещении Спасской части. Каждая зарегистрированная проститутка имеет при себе санитарный альбом и обязана раз в неделю являться в комитет для освидетельствования. Далеко шляться девкам некогда — останешься без заработка, да и штат ВПК не велик. Молва именно этому приписывает столь необычную концентрацию борделей: из 190 московских бардаков 150 находятся в районе Сретенки. Все здешние переулки уставлены ими сплошь. Дома в них не имеют ворот, не дежурят на входе дворники и не лает по ночам ни одна собака. Вся потаённая жизнь разворачивается в бесчисленных флигелях, уходящих глубоко во дворы. На крыльце их выставлены фонари в восемь светильников зелёного стекла — это официальные бордели. Но многие строения, не отмеченные этим знаком, являются теми же бардаками, но уже подпольными. Врачебного надзора за их обитательницами нет, а содержателями заведений являются, как правило, уголовные. Полиции такие заведения хорошо известны, но она их не закрывает, чтобы было с кого брать на лапу. В них-то и происходят самые страшные дела: посетителей спаивают дурманом, грабят, а потом везут к Яузе или Лефортовским прудам и топят. Говорят, громилы из Даниловских каменоломен недавно предложили городским деловым новую услугу: за 15 рублей забирают покойника и хоронят его у себя в подземелье. Там уж точно не найдут.
Самое опасное место на Сретенке — это её левая половина до Цветного бульвара включительно. Осью является длинная, с переломом посредине, Грачёвка. В одном её конце, на Трубной площади, стоит дом Внукова, в подвале которого расположен уголовный трактир «Ад». В этот жуткий притон не смеют заходить ни сыщики, ни обыватели. Далее, там, где сходятся Большой и Малый Колосов переулки, растянулся почти на весь квартал большой угрюмый четырёхэтажный дом. Бывший барский, переделанный в доходный, он смотрит главным фасадом на длинный узкий сквер, выходящий на Цветной бульвар. Знающие люди обходят это место стороной да ещё и ускоряют при этом шаг. Дом называется «Арбузовская крепость», по фамилии прежнего владельца, и заселён почти исключительно преступным элементом. Как и в петербургском доме Дероберти, воры и налётчики проживают здесь сплочёнными шайками. Они вместе ходят по ночам «на делопроизводство», вместе потом отдыхают в расположенных в первом этаже «крепости» трактирах. Дворники и конторщик дома тоже назначены от уголовных, поэтому надзор за порядком и паспортный контроль фактически отсутствуют.
Лыков вошёл в парадное «Арбузовской крепости» в сопровождении молчаливого бородача в тужурке. Звали парня Стёпкой; он оказался ближайшим помощником Верлиоки и опытным дергачом.
Прямо посреди главной лестницы восседал на венском стуле грузный дядька с узкими хитрыми глазками, одетый в драную ливрею с золотыми галунами. Завидев гостей, он приветливо хмыкнул:
— Здорово, Стёпка, чёрт лубянский! Кого привёл?
— Питерский. Лыков. Письмо.
— Ты, брат, не говоришь, а будто телеграмму читаешь. Что за Лыков? Что за письмо?
Но Стёпка вручил швейцару клочок бумаги и добавил столь же лаконично:
— Очень просят.
Хитроглазый прочитал записку и дёрнул за висевший сбоку шнур. Через минуту вниз спустился тощий долговязый ярко-рыжий парень, одетый «под фу-фу» и в щегольских сапогах с гамбургскими передами.
— Письмо Шайтан-оглы от Верлиоки из «Шиповской крепости», и человек при письме. Отведи к коменданту.
Лыков молча пожал руку Стёпке и отправился в сопровождении рыжего наверх. На третьем этаже открылась анфилада комнат. Большие и очень грязные, они тянулись во всю длину дома по направлению к Сретенке. В каждой комнате — до десятка нар вдоль стены, стол со скамьями, печь в углу и иногда шкаф с простой посудой. Плечистые сурового вида мужики играют в карты и шашки, некоторые обшиваются, многие спят. Запах табака, конопляного масла и кислой капусты — точь-в-точь, как в тюремной камере, только разве парашей не воняет…
Пройдя четыре или пять комнат, рыжий завёл Алексея в небольшой угловой кабинет, занимаемый арбузовским комендантом. Высокий поджарый татарин лет пятидесяти, очень спокойный и уверенный в себе, с умным лицом и сильной проседью в усах, поднялся с дивана им навстречу.
— Так что, письмо от Верлиоки, и человек прилагается.
Комендант отпустил рыжего, прочитал «рапорт» и кивнул Лыкову:
— Садись, рассказывай.
Сыщик сел в мягкое кресло. Шайтан-оглы обставился с комфортом: оттоманка, хороший салонный столик, бюро с бронзовыми ручками, в углу камин, заставленный винными бутылками. На полу перед камином чистый коврик — неужели для намаза?
— Я Лыков Алексей Николаевич. Питерский вольный человек. Ищу в Москве двух мазуриков. Бывшего офицера по фамилии Рупейто-Дубяго и его как бы ординарца Мишку Самотейкина. Здесь они под чужими именами, которые мне не известны. Плачу тридцать пять рублей за подсказку адреса.
— Что такое «вольный человек»? И что у тебя за дело к этим двоим?
— Я сам себе хозяин, никому не служу. Не фартовый. Сидеть по тюрьмам некогда… Сейчас зарабатываю сбытом «красноярок» из куртажа в десять процентов. Хочу вступить с Рупейтой в сделку.
— Кому сбываешь?
— Рогожцам, в половину номинала.
— А как вышел на Верлиоку?
— Привёз ему «рапорт» от питерского «ивана» по кличке Большой Сохатый; это мой тамошний приятель.
— Ха! Мы с ним в 80-м году в Бутырках вместях майданщиками состояли. Привет ему от меня передай. Как он?
— Сейчас плохо. Подломали они пакгауз, сторожа зачем-то замочили. Там окрысились. Все его ребята уже в ДэПэЗэ горюют, только Рафаил спасся. Лёг в лаванду наглухо.
— Ясно. Попал, значит, в колесо. А как живётся на вольных хлебах?
— Понимаешь, если бы деньги сами собой образовывались, вот, например, как сопли в носу… А так приходится рысачить. Зато мне никто ничего не может приказать.
Шайтан-оглы откинулся на спинку оттоманки, подумал с минуту, потом сказал:
— Помочь тебе, конечно, я могу. Но ребята забесплатно работать не должны. Давай вот как договоримся: ты сейчас даёшь мне два рыжика и при любом раскладе их теряешь. А ежели мы находим твоих мазуриков, то платишь ещё два. Согласен?
— И что вы за такие деньги процедите?
— Сретенку, Сухарёвку и Марьину рощу. Остальное не моё.
Лыков вынул из кармана бумажник, отсчитал четыре пятишницы и вручил их «ивану». Тот аккуратно убрал их в бюро.
— Забирай парня, который тебя привёл. Его зовут Ассигкрит…
— Как-как? — опешил Лыков.
— Ассигкрит. Учти, он обидчивый, кличек не признаёт и именем своим заковыристым весьма гордится. Во всём остальном парень справный. Я сейчас обрисую ему, что надо. Прогуляйтесь сегодня вдвоём по Грачёвке. Ассигкрит будет соваться во все подходящие места и спрашивать, а ты слушай. Дадут — в мешок, не дадут — в другой… Рыжий у меня, навроде, как адъютант; ему всякий здесь расскажет без утайки. И тебя с ним никто не тронет… А я сам вечером буду в трактире Бакастова на Сухарёвке. Там соберётся двенадцать подчинённых мне «мазов», на именины к Сашке-Гармонисту. Их ещё обспрошу. Распиши мне наружность этих чувалов.
Лыков подробно описал приметы разыскиваемых им убийц, и ушёл с рыжим адъютантом в рейд по Грачёвке. Парень понял задачу с полуслова. Он быстро, со знанием дела, обшаривал переулок за переулком, заходя в заведения, преимущественно не отмеченные зелёным фонарём. Сыщику Ассигкрит заявил, что все полторы сотни местных борделей им обходить незачем. Большинство из них — «полтинничные», где пожухлые жрицы любви дарят свои торопливые ласки голытьбе. Есть с десяток первосортных, куда вход лишь по рекомендации и за большие деньги. И имеется ещё тридцать-сорок приличных, но не баснословно дорогих заведений, в которых «мамки» могут сдать хорошим постояльцам комнату без прописки. Часть таких борделей зарегистрирована, а часть нет, но подати Шайтан-оглы платят и те, и эти.
Проверка проходила везде одинаково. Ассигкрит безошибочно угадывал в дворах нужную дверь и входил в неё без стука. Навстречу тут же подымался крепкий субъект с разбойничьей рожей. Завидев, кто пожаловал, охранник склабился в подобострастной улыбке. Рыжий задавал ему вопрос. Мужик морщил низкий лоб, чесал в затылке, глядел в потолок, после чего разводил руками.
Такая картина повторилась четырнадцать раз подряд. Неожиданно в пятнадцатом бардаке, в Пушкарёвском переулке, вышибала на заданный ему вопрос тут же ответил:
— Есть такие.
— Где они?
— Да тут оба. Офицер, с двойной фамилией, и денщик при ём, Мишкой кличут. Истинный богатырь! Да, и оба, навроде, как скрываются, опасаются всё чего-то.
— Наши! — обрадовался Ассигкрит. — Быстро сыскали. Вызвать их?
— Не надо, я сам. Ты возвращайся к себе. Скажи Шайтан-оглы: я покалякаю с ними и приду к вам в крепость, отдам вторую половину.
Рыжий недоверчиво смотрел на Алексея, не зная, как поступить. Видимо, он уже крепко рассчитывал на два червонца.
— Ладно, — сказал он после короткого раздумья. — Ты иди к ним, а я тебя здесь подожду.
И сел на порог. Алексей повернулся к вышибале:
— Кто где?
— Мишка у Секлетеи, в третьем нумере, а офицер всегда одну и ту же берёт, наилучшую. Люська-Зверок прозывается. Всё левое крыло одна занимает. Красивая, шалава!
Лыков был возбуждён. Всё-таки, он нашёл их! Но что дальше? История с «красноярками» здесь не прокатит. Невозможно также поверить, что человек специально приехал аж из столицы с запиской от Пашки-Канонира к жалкому колбаснику, чтобы тот его «приставил к ремеслу». Нет, знакомство быстро перерастёт в задержание. И рыжий свидетель будет тут совершенно ни к чему.
Постояв в задумчивости, Алексей вернулся в раздевальню и выдал Ассигкриту два десятирублёвых билета.
— Держи. Не хочу я сейчас туда идти. Вдруг офицерик аккурат на бабу залез? А тут я со своими «красноярками»… Только знакомство испорчу, а мне нужно договориться. Подожду, когда Рупейто выйдет.
Рыжий не стал спорить, взял деньги и ушёл. Остался только вышибала. Как быть с ним?
— У вас петцольдовское пиво есть?
— Нет, токмо портер.
— Я тёмное не пью. Сбегай, принеси бутылки три, а я тут за тебя покараулю. Может, мне до утра придётся просидеть!
— Не могу, не положено. Чаю попейте.
Лыков вынул серебряный рубль, бросил его на стол.
— Говорю, в горле пересохло! Сдачу оставь себе.
Парень сразу схватил монету и направился к двери, натягивая на ходу шапку.
— Я мигом!
Как только он ушёл, Алексей тут же проник в коридор. Разыскал третий нумер, прислушался — тихо. Собравшись, сыщик резко толкнул дверь и вошёл внутрь.
На широкой кровати лежал огромный мускулистый парень с румяным лицом, совершенно голый. Бугры мышц дыбились под смуглой кожей. Рядом симпатичная девица, тоже нагая, лила воду из кувшина в медный таз. Увидев незнакомца, она завизжала и выронила кувшин на пол.
— Ты Мишка?
— Ну, Мишка, — нахмурился гигант. — А ты чё сюды припёрся?
— Где офицер?
— Какой такой офицер?
— Не ври, я всё знаю. Где он?
— А, этот… У Люськи, где же ещё. Тама, в конце калидора.
И показал пальцем в стенку. Лыков машинально чуть повернул голову в том направлении, и тут же Мишка в прыжке прямо с кровати бросился ему в ноги. От неожиданности титулярный советник упал. Парень перелез через него, мигом поднялся и выскочил вон. Алексей поспешил следом, держась за ушибленный бок. Девица всё визжала…
Мишка подбежал к самой последней двери в коридоре и забарабанил в неё огромными кулаками:
— Ваше благородие, бежьте! Он пришёл! Бежьте шибче, я его задержу пока!
Тут налетел разъярённый Лыков. Досадуя на своё падение, он не стал нянчиться с «фиделькой» и одним мощным ударом отправил его на пол. За дверью послышались шаги и взволнованный шёпот. Сыщик налёг плечом, сломал замок и ворвался в номер. Он увидел красивую перепуганную блондинку, сидевшую, поджавши ноги, на кровати в шикарном дезабильё, и распахнутое настежь окно. Не раздумывая, Алексей прыгнул в него и сильным толчком сбил с ног мужчину, в одной рубашке и панталонах завязшего по колена в сугробе. Тот ойкнул и вытянулся во весь рост на снегу лицом вниз.
Всё было кончено. Лыков рывком поднял своего пленника, развернул к себе — и вдруг увидел молодое тонкое лицо с холёными усиками и испуганный взгляд. Это не был Рупейто-Дубяго!
— Кто вы?
Незнакомец отвёл глаза.
— Кто вы? Ну!
— Вы прекрасно знаете, кто я, — ответил мужчина, сильно грассируя. — Пусть я в вашей власти, но оскорблять меня не смейте!
Алексей внимательно всмотрелся в незнакомца и понял, что тот сильно напуган. И что, не сказав ему хотя бы части правды, сыщик не разберётся в возникшем недоразумении.
— Послушайте, — понизил он голос. — Видимо, имеет место ошибка. Я титулярный советник Иванов, чиновник сыскной полиции. Разыскиваю двух опасных убийц: отставного офицера Рупейто-Дубяго и его сообщника Мишку Самотейкина. Вы офицер?
— Так вы не за мной пришли? — недоверчиво спросил мужчина.
— Повторяю вопрос: вы офицер?
— Позвольте представиться: подпоручик лейб-гвардии Московского полка Загорянский-Киссель.
— Чёрт! И у вас в вестовых тоже Мишка? Что он там кричал, что за вами пришли, чтобы вы убегали? Кого-то ждёте?
Подпоручик замялся.
— Желаете, чтобы я отвёл вас в часть?
— Нет, не надо! Я расскажу, я всё расскажу, только чтобы никакой полиции! Дело в том, что я через неделю женюсь. На княжне Диди Гагариной. Сущий ангел: невинна, добра, глупа и очень богата. Очень! А у меня, как и положено порядочному офицеру, большие карточные долги. Очень большие! Наши родители всё уже оговорили, но кузен Диди, некто Ганчич, хочет расстроить нашу свадьбу. Чтобы самому на ней жениться и взять семьсот тысяч приданого. Негодяй! Он следит за мной. С недавних пор я хожу к Люське только переодетым в статское и в сопровождении своего денщика Михаила Анцова. На всякий случай. Он человек сильный и верный.
Как раз в это время огромная голая фигура высунулась из окна и «верный человек» закричал:
— Держись, вашебродие! Я уже иду!
И принялся неуклюже выбираться на улицу.
— Оденься и жди меня у выхода, — строго сказал ему Загорянский-Киссель. — Это не он; тут ошибка.
Мишка озадаченно крякнул, постоял немного в задумчивости и отправился выполнять приказание.
— Вот видите? — гордо констатировал подпоручик. — О чём уж я?
— О том, что вы теперь ходите к Люське-Зверок только в сопровождении.
— Да! Вы же понимаете: Ганчич может вломиться в это заведение и учинить скандал. Вызовут полицию, та составит протокол с упоминанием моей фамилии, а ему только этого и надо! Он такой негодяй, что на всё способен! За семьсот тысяч… Ну, мы с Мишкой и подумали оба, что это Ганчич ломится. Как вы меня напугали, господин Иванов!
Алексей слушал всю эту ахинею и злился. Бывают, ох, бывают в жизни совпадения. Офицер с двойной фамилией, в статском, скрывается, и при нём могучий Мишка. И не те! В итоге имеются ненужая огласка и сломанный замок. Как теперь оправдаться перед Верлиокой и Шайтан-оглы? Легенда с «красноярками» трещала по швам. Хлюст, стоящий перед ним, вызывал поэтому у сыщика сильную неприязнь.
— Последний вопрос, подпоручик. Скажите, а за неделю до свадьбы вам обязательно нужно ходить по бл…м?
Загорянский-Киссель растерянно захлопал длинными ресницами:
— Так ведь я же офицер!
— Понятно. Можете идти. И чтоб никому обо мне ни слова!
Через полчаса, объяснившись кое-как с хозяином заведения и заплатив полтора рубля за убытки, Лыков вернулся в «Арбузовскую крепость». Разыскал Ассигкрита и сказал ему расстроено:
— Вертай деньги. Не они это.
— Как так? — удивился рыжий. — Всё же сошлось!
— Всё, да не всё. Я ищу отставного ротмистра Рупейто-Дубяго. А здесь подпоручик Московского полка Загорянский-Киссель. Не в отставке, а служит.
— Эх-ма… А второй, Мишка?
— Его денщик. Тоже парень крепкий, что лишь добавило путаницы. Там вообще смешная история вышла…
И Алексей рассказал рыжему про свадьбу, козни Ганчича и бегство подпоручика через окно.
— Вобщем, Федот, да не тот. Пришлось ещё за сломанный ингер платить.
Ассигкрит посмеялся, вернул Лыкову двадцать рублей и они отправились вдвоём на Сухарёвку. Разыскали в трактире Шайтан-оглы, изложили ему свои приключения и услышали в ответ:
— Нету в наших краях этой парочки. Я всех «мазов» обспросил. Васька Лупкин вспомнил колбасника. Тот, будто бы, о прошлом годе в Лефортове на кулачках дрался. Он?
— Он.
— Вот. И офицер при нём имелся, как ты и говорил. Рыжий, фамилия Дубяга. Большой плут. Месяц назад они оба приходили к Ваське на Крестовскую заставу, прожили неделю у одной вдовы и съехали. Куда — не известно.
— И другие ребята их не видели?
— Ни один. Так что извиняй: в моей вотчине их нет. Пусть Верлиока поищет у себя. Там одна Котяшкина деревня чего стоит!
