Глава 13
Перед отъездом

Утром проснулись ещё затемно. Допили вчерашний чай вприкуску с колбасой, и Лыков отправился по сообщникам Большого Сохатого за подмогой. «Иван» дал ему четыре адреса, в том числе и своей «марухи». Сыщик решил начать с неё. Приехал на Пески, на Слоновую улицу, и из чайной напротив некоторое время наблюдал за указанным домом. Вроде бы всё было спокойно. Осмотревшись вокруг, Алексей поманил к себе пальцем испитого мужичонку в перепачканной поддёвке, уныло цедившего жидкий чай из стакана.

— Эй, купец! Хочешь на сороковку заработать?

Мужичок вмиг подскочил, сорвал с головы картуз без козырька:

— Чево прикажете, ваше степенство?

— Вон дом насупротив. По третьей лестнице живёт в квартире барона Розена в прислугах Фелицата Глистова. Вызови девку. Скажи — в чайной её кредитный дожидается. А то хозяева меня чегой-то не любят… Пятнадцать копеек.

— Сей же миг, ваше степенство. Глистова… как? Фелицата? Сей же миг!

Мужичок споро ринулся к двери. Выждав полминуты, Алексей вышел за ним следом, быстро прошмыгнул к ближайшему перекрёстку, встал за угол и принялся наблюдать. Только он это проделал, как из дома Глистовой выскочили четверо крепких мужчин, одетых в статское платье одинакового фасона, и стремительно ворвались в чайную. Понятно… Титулярный советник отшатнулся в переулок, поднял руку:

— Извозчик! В Чубаров переулок.

За полтора часа он объехал остальные три адреса Сохатого, и везде картина повторилась: повсюду стояли полицейские засады. Решив всё не спеша обдумать, Алексей зашёл в польскую столовую и заказал фляки и чай «с позолотой».

Лыков, как и многие петербуржцы среднего достатка, любил эти столовые за чистоту и недорогую, но вкусную кухню. С питанием бессемейному люду в столице всегда была морока. В ресторации не находишься, да и трактирные цены начали нынче кусаться. В кухмистерских держи ухо востро — того и гляди, потравят. Проживая на Шпалерной, сыщик платил за комнату в 12 квадратных саженей 24 рубля в месяц, имея утром и вечером за эту сумму ещё и самовар. Чай, сахар и булки добывал сам в ближайшей лавке; иногда приходилось довольствоваться одной отварной водой, без ситного. Жалования титулярный советник получал 104 рубля, да ещё 28 рублей столовых. Из жалования 6 % ежемесячно удерживалось в качестве эмеритурных начислений. Эти суммы накапливались на личном пенсионном счёте Лыкова; он должен получить их по выходе в отставку. Департамент полиции оплачивал своему чиновнику по особой статье свечи и дрова, но всегда не на полную потребность. Принадлежность к летучему отряду давала Лыкову прибавку в треть оклада жалования, что очень его выручало. Чины петербургского градоначальства загребают вдвое больше департаментских, к зависти последних. Пристав резерва городовых подполковник Шванк, силач и приятель Алекея по Атлетическому обществу, сильно поэтому переманивал его в свои помощники. Триста сорок целковых плюс казённая квартира! Но куда же Лыков от Павла Афанасьевича? Да и служба в последнее время стала у него лихая, интересная. То в тюрьму подсадят, то кавказских абреков ловить — а с ними не заскучаешь.

Промыкавшись первые полгода в столице, Алексей вошёл в стачку с тремя такими же, как он, молодыми холостяками. Мужчины отдавали по 35 рублей в месяц пожилой вдове коллежского советника, проживающей в доходном доме Роля на Спасской. Эта добропорядочная и аккуратная женщина готовила им за вложенные деньги ежедневный, сытный и вкусный обед из трёх блюд, с закусками и тестяным. По воскресеньям добавлялось четвёртое блюдо — дичь или сиги. (Не забыть бы, кстати, занести ей деньги за март до отъезда!) С ужином было уже проще: Лыков покупал в зеленной лавке калёных яиц и ветчины и съедал их дома за самоваром. Из уцелевших денег он отсылал 20 рублей матери в Нижний Новгород; иногда, при наличии наградных, несколько больше. За вычетом всех указанных трат на руках оставалось не более 50 целковых. На эту сумму титулярный советник жил целый месяц, выкручиваясь, как мог. И ничего! Хватало даже на мелкие подарки Анюте, белошвейке с Итальянской улицы, которую Лыков завёл себе «для здоровья» год назад.

Известно, что ателье мод часто представляют из себя тайные дома свиданий. Скучающие богачки могут ускользнуть от своих надоевших, но ревнивых мужей только к портнихе. А там, в отдельной комнате с запорами, уже заставлен закусками и вином стол, и дожидается приятный знакомец. В углу за ширмами остывает кувшин с горячей водой, и таз приготовлен, и полотенце — всё это хозяйка ателье вставит потом в счёт за очередное платье. Насмотревшись на такие вольности, молодые белошвейки, которых у каждой «мадам» до дюжины, делаются весьма раскованы в поведении. Но, как честные девушки, они ищут себе не случайного клиента с трёшницей в потном кулаке, а милого дружка. И денег не берут, а принимают только подарки, всегда скромные (им дорого внимание). В столице по полицейской статистике проституцией занимается под десяток тысяч женщин, и каждая вторая из них болеет или болела сифилисом. Для одиноких, но разборчивых мужчин, как Лыков, белошвеки — лучший выход. Они не шляются с кем попало, а хранят верность своему дружку, пока тот сам не простится (обычно это происходит из-за женитьбы «воздахтора»). Весёлые, не думающие о завтрашнем дне, чистоплотные, не жадные и требующие только приветливого обращения, столичные гризетки созданы для лёгкой любви. (Правда, они и делают основные «поставки» в приюты для подкидышей…) Толстый богатый купец никогда не заполучит себе такую девушку — она не продётся, сколько ни предлагай. А стоило только Лыкову сложить пирожком пятак, оброненный Анютой в Александровском саду — и она сразу же в него влюбилась. Сильный, порядочный, ни с кем не повенчан — что ещё надо?

Алексей при знакомстве выдал себя за конторщика биржевой артели. Всё лето они встречались по воскресеньям у него на квартире. Осенью, когда открылись увеселительные заведения, начали ходить в комедию, в цирк и изредка в танц-классы. Последние Лыков терпеть не мог, но Анюта очень любила танцевать, и он поддавался на её уговоры. В заведении Самолётова (бывшем Марцинкевича) публика сделалась совсем уж неприличной. В первый же вечер Лыкову пришлось спустить с лестницы двух пьяных приказчиков; на следующий раз выбить зубы какому-то маниаку, задравшему тростью подол на барыне. После этого они взялись посещать «Орфеум» на Владимирской улице, в доме купца Кулебякина. За вход там брали аж по рублю с человека, предлагая танцы с буфетом, пение на разных языках и даже гимнастические упражнения. А однажды зашли в Русский семейный сад Егарёва, что на Офицерской, и там оказалось лучше всех. Шансонетки, шансонетки и шансонетки — на любой вкус, такие же молодые и весёлые, как и подружка Алексея. Притом артисты все отборные и умеют себя вести.

Изредка сыщик водил свою пассию в приличные трактиры, чаще всего после выдачи наградных. (Их присылают дважды в год, на Рождество и Пасху, обычно в размере оклада жалования). На ту же Пасху и на Масленицу посещали «народные театры» на Марсовом поле. Лыкову это буйное зрелище напоминало знаменитые Самокаты с Нижегородской ярмарки. Спектакли наподобие «Солдата-балагура», карусели, переносные панорамы, гимнасты с вольтижёрами, намазанные салом шесты для лазания, неизменная пантомима Берга, чудеса белой магии, кукольные театры и балаганы с зазывалами-клоунами. Обязательно присутствуют и уродцы. Девица Антуанетта без затруднений ставит на свой необъятный бюст поднос с кофейным прибором на шесть персон; женщина-обезьяна Юлия Пастрома демонстрирует за гривенник своё густо заросшее чёрным волосом лицо; дикий человек Антропофаг покрыт шерстью с головы до пят. Всюду огромная толпа простого люда, с гармошками и без оных. На Марсовом в такие дни продают только пиво, но публика поголовно пьяная, хотя настроены все дружелюбно. На гуляньях неизбежно присутствуют люди Виноградова и усиленные полицейские наряды от Адмиралтейской части. Алексей пытался было прятаться от коллегов, но это оказалось невозможным: каждый спешил с ним поздороваться и с любопытством глазел на Анютку. Пришлось частично сознаться девушке: сказал под большим секретом, что он сыскной агент. У полиции плохая репутация в обществе, и особенно среди бедноты, но выручал Путилин. Газеты много писали о его подвигах и мастерских расследованиях зверских убийств. Старик уже не у дел (это называется «командирован в распоряжение санкт-петербургского градоначальства»), но остаётся знаменитостью среди обывателей. Журналисты начали даже придумывать путилинские похождения, или перевирать подлинные, что ещё более нравилось невзыскательным читателям. Когда Анюта узнала, что её дружок близко знаком с Иваном Дмитриевичем — полюбила сыскного агента ещё крепче. У них теперь уговор — если увидит она Лыкова не в своей личине, и знак он ей никакой не подаёт, то проходит мимо, будто бы не знакомы. И в ателье своём помалкивает! Секреты эти девушке чрезвычайно нравятся. Когда-то титулярный советник увидит теперь свою весёлую подружку? Но пора за дело!

Итак, у него на крючке два злодея, и обоих нельзя арестовать. Большой Сохатый обещал разыскать Дубягу. У «ивана» свои возможности для поисков, которых нет у сыщика — вдруг получится? После короткого раздумья Алексей решил, как ему поступить с бандитом. Он привезёт ему новый паспорт и даст немного денег взаймы. Расскажет о засадах по всем адресам. И попросит разыскать-таки Московского Баранчика. Большой Сохатый поселится, где выберет, пропишется по паспорту и примется за поиски. Когда потребуется, Алексей легко обнаружит его по прописке и арестует.

Сложнее было со сторожем. Вот уж кого бы, по совести, надо повесить за ноги на Конной площади! Чтобы помучился перед тем, как подохнуть… Но закон не велит. Во-первых, нет никаких доказательств его вины, а слова к делу не пришьёшь. Во-вторых, преступники старше семидесяти лет освобождаются от тюрьмы и каторги. Им грозит только бессрочная ссылка, да и то в губернии европейской части России, а отнюдь не в Якутию. Старый душегуб извёл за свою жизнь не один десяток народу — и умрёт не наказанным. Ну, сошлют в Вологду… Ещё и пособие из казны станут выплачивать, чтобы с голоду не помер. И получится у него благодаря Лыкову обеспеченная старость!

Лыков так и не изобрёл, как ему поступить с Пахомом-Кривым. Приедет шеф, доложу, решил он; у Павла Афанасьевича голова не чета моей, он что-нибудь придумает. Пора было наведаться в родной департамент.

Действительно, Цур-Гозен передал титулярному советнику две телеграммы от Благово, присланные из Берлина. Шеф приказывал своему ученику сделать два визита. Первый: сходить к барону Таубе в Военно-Учёный комитет и выяснить кое-что о немцах. А именно, извещены ли они, по сведениям военной разведки, о наличии секретного русско-французского протокола. Если извещены, то как, через кого, и имеют ли самый экземпляр протокола. Второй: навестить коллежского советника Семякина и расспросить его о связях террористов с раскольниками в Москве; вдруг там всплывёт фамилия убитого рогожца…

Семякин заведывал третьим делопроизводством Департамента полиции, самым ответственным и секретным. Именно оно занимается политическим сыском в империи и даже за её пределами. Унаследовав от Третьего отделения это ремесло вместе с архивами и частью агентуры, делопроизводство организует теперь борьбу с террористами. Задача трудная, работа грязная. Лыков начинал свою службу в департаменте именно здесь, и даже проболтался полгода в Швейцарии в качестве наружника, пока Благово не вернул его к любимым уголовничкам…

Семякин, молодящийся блондин, принял бывшего подчинённого с удивлением:

— Что, опять фартовые с политиками снюхались? Фроленко-то твой сидит, голубчик, в Петропавловке. Могу ему за то, что он тебя в Нижнем подстрелил, режим ужесточить. Хочешь? Только скажи!

— Лежачего не бьют, Георгий Константинович. Бог с ним. Вы мне лучше кое-что другое растолкуйте.

И он протянул телеграмму от Благово.

Коллежский советник прочитал её и помрачнел.

— Нашёл, чего спросить! Этого в деталях никто в империи не знает, даже я. Обе стороны стачки — нелегальные; с какого конца ни подступись — ничего не выведаешь. Так, одни обрывки…

— Давайте хоть обрывки — вдруг пригодятся?

— Как угодно. Первым из радикалов старообрядцами заинтересовался Василий Кельсиев. Было это довольно давно, ещё в шестидесятых. Кельсиев убежал в Лондон и там переиздал четыре тома материалов о скопцах, собранных по приказу Николая Павловича секретными комиссиями графа Перовского. В 1867 году революционер наведался в Румынию, в скопческую колонию, и пробовал вести там пропаганду. В Галаце и Яссах познакомился с тайными курьерами секты, которые проникали сквозь границу в Россию с инструкциями для единоверцев. Но отношения не сложились: скопцы оттолкнули Кельсиева своим схоластическим изуверством. А через пять лет радикал помер и тема сама собой закрылась.

Следующим, кто обратил внимание на раскольников, стал сам Александр Михайлов, знаменитый Дворник. Это человек выдающийся! На любом поприще он достиг бы огромных успехов благодаря особой организации ума, но выбрал террор — и тоже сидит сейчас в Петропавловке. Дела Дворника плохи, он болен чахоткой и долго не протянет… Жаль. Михайлов был членом Исполнительного Комитета «Народной Воли» и её фактическим председателем. Именно он сделал тайное общество почти всемогущим и неуловимым. Михайлов ввёл своего шпиона Клеточникова в Третье отделение и заранее узнавал о засадах и готовящихся арестах. Он же учредил паспортный стол «Народной Воли», в котором нелегальным фабриковали за считанные часы любые документы. Главное же, именно Михайлов создал знаменитую конспирацию общества, которая так долго его хранила. Меняющиеся шифры и пароли, сеть явочных квартир, агентура во всех слоях общества, а самое важное — ежесекундная осторожность и дисциплина, доведённые до автоматизма. Всему этому Дворник научился у бегунов. Он два года скитался по России и крепко с ними сошёлся. Бегуны — особенная секта. По всей империи, от Варшавы до Владивостока, у них существуют тайные маршруты с квартирами (они называют их — «пристани»). Человек без документов и без копейки денег может незаметно для властей пересечь всю державу, и полиции никогда его не поймать! Имеются целые сёла, всё население которых исповедует этот толк, посещая для маскировки обычную церковь. А, например, Юрьевский уезд Костромской губернии почти целиком принадлежит бегунам и является их главной базой. В бегунских сёлах в домах устроены двойные стены и кровли для укрытия тех, кто находится в розыске. Все дома соединены тайными подземными ходами, имеющими выходы далеко в лесу. Поверь, это вовсе не слухи — сам видел! Вот у таких матёрых конспираторов Михайлов и учился. А заодно и провокировал их на борьбу с правительством.

— Если я сейчас приеду в крепость и попрошу его рассказать о связях со старообрядцами — не скажет?

— Конечно, нет. Умирает, но с правительством не замирится.

— Ладно. Валяйте дальше.

— Да уж нечего валять. Вот, в Якутии отбывает ссылку некий Виктор Данилов. Загремел ещё пять лет назад. Этот «работал» с духоборами. Брешко-Брешковская и Каблиц пытались пропагандировать среди хлыстов. Что у них из этого получилось, мы не знаем — секрет. Из последних дел наиболее интересно создание в 1882 году новой секты «Христианское братство». Слепили её два народника — Василий Гусев и Яков Стефанович, причём всё было весьма серьёзно. Гусев сошёлся с евангелическим христианами в количестве несколько тысяч человек, и стал у них как бы духовным отцом. Забавный тип! Усвоил их манеру говорить, одеваться, выучил наизусть всё Священное Писание и может часами его цитировать и комментировать. Эдакая смесь блаженности и хитрости… Стефанович — тот ещё более тонкая бестия. Устроитель «Чигиринского дела» — помнишь такое?

— Это в 79-м? Тогда на бунт поднялось несколько тысяч крестьян. К ним приехал эмиссар якобы от самого царя с тайной «Золотой грамотой»: помогите, мол, отобрать землю у помещиков и отдать вам.

— Стефанович и был тем эмиссаром. Грамоту сам сфабриковал. Мужики пошли на каторгу, а он, подлец, скрылся. Что интересно — из двухсот осуждённых его не выдал ни один человек! Крестьяне до сих пор верят, что это был настоящий царский посланец. Так вот, в прошлом году Стефанович снова тайно проник в Россию «для усиления борьбы» и попался. Причём с пачкой прокламаций от имени «Христианского братства».

— Георгий Константинович! Вы всё о бегунах да евангелистах. А рогожцы? Расскажите мне про австрийское согласие. Меня интересуют именно их связи с террористами.

Семякин встал, застегнул виц-мундир на все пуговицы и сказал, глядя Лыкову прямо в глаза:

— Об этих я совершенно не имею что сказать.

Помолчал и добавил:

— И никто не скажет; таких дураков нет-с!

Алексей вышел разочарованный: родной департамент ничем ему не помог.

Через четверть часа он уже заходил в подъезд Военного министерства со стороны Вознесенского проспекта, там, где располагались казённые квартиры. Прошёл корпус насквозь и вышел во внутренний двор. Министерство занимало бывший доходный дом Лобанова-Ростовского, имевший форму огромного треугольника с парадными фасадами на Адмиралтейство и на Исаакиевский собор. Внутри треугольника, невидимые с улицы, сходились к его гипотенузе два флигеля. В одном из них и находился Военно-Учёный комитет — русская военная разведка.

Лыков не видел своего друга барона Таубе уже два месяца. Перед Рождеством они крепко кутнули в «Дононе». Расставаясь, Виктор сказал, что уезжает в тёплые края и рассчитывет вернуться к началу весны. Обещал для Благово ящик манильских сигар!

Унтер-офицер на входе спросил у титулярного советника, что тому угодно.

— Передайте ротмистру барону Таубе, что к нему пришёл Лыков.

Часовой, не сходя с места, нажал кнопку воздушного звонка и из внутренних комнат немедленно вышел дежурный офицер. Им оказался приятель Алексея штабс-капитан Сенаторов.

— Привет, Лёха! За сигарами пришёл? Поторопился.

— Понятно. Где наш баронище?

— Ранее апреля не ждём.

— Чёрт! Он мне нужен по важному делу. Вовчик, у меня задание от начальства извлечь из вашей лавочки необходимые сведения. Я расследую дело по высочайшему повелению.

Ухмылку как стёрло с лица штабс-капитана.

— Проходи!

В кабинете дежурного офицера Алексей изложил Сенаторову суть дела и передал вопросы Благово. Для этого ему пришлось рассказать историю с похищением Юрьевской секретного русско-французского протокола. В довершение беседы он показал разведчику свой открытый лист:

«ПО УКАЗУ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА АЛЕКСАНДРОВИЧА, САМОДЕРЖЦА ВСЕРОССИЙСКАГО И ПРОЧЕЕ И ПРОЧЕЕ, предписывается местам и лицам, подведомственным Министерству Внутренних Дел, оказывать предъявителю сего всякое законное содействие к выполнению возложенного на него ВЫСОЧАЙШАГО поручения.

Дан сей лист чиновнику особых поручений 9-го класса Департамента Государственной Полиции титулярному советнику Лыкову Алексею Николаевичу за подписанием моим и с приложением казённой печати.

В Санктпетербурге марта 2 дня 1883 года

ЕГО ИМПЕРАТРАСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА всемилостивейшего ГОСУДАРЯ моего Гофмейстер Двора ЕИВ, Сенатор, Тайный Советник, Министр Внутренних Дел и Кавалер Орденов: Белаго Орла, Александра Невскаго с алмазными знаками, Св. Владимира 2-й и 3-й степени, Св. Анны 1-й степени. Иностранных: Черногорскаго князя Даниила 1-й степени, Большого креста австрийскаго ордена Леопольда, Греческаго ордена Спасителя 1-й степени. Имеющий медаль: тёмно-бронзовую в память войны 1853–1856 годов.

Граф Дмитрий Толстой.

За Директора Депертамента Общих дел — вице-директор Кнорринг».

Сенаторов внимательно изучил открытый лист и сказал Лыкову:

— Подожди несколько минут. Дело твоё серьёзное, я должен доложить его превосходительству. Кстати, Енгалычев, если ты не знал, учился с твоим Благово в одном классе в Нижегородской губернской гимназии. И отзывается о нём исключительно уважительно. Полагаю, он даст команду оказать тебе полное содействие.

И исчез за обшитой пробкой дверью.

Енгалычев выслушал доклад дежурного офицера, прочитал открытый лист Лыкова и крепко ругнулся:

— Етишкин арбалет! Сколько ещё дерьма эта стерва припасла для России?

Помолчал минуту, потом приказал:

— Отведите Лыкова к Александру Александровичу. Пусть расскажет всё, что знает, и ответит на все вопросы. Павел ерундой заниматься не станет; видимо, дело плохо. Наш долг ему помочь!

Сенаторов вышел довольный:

— Как я и предполагал! Велено оказать тебе полное содействие. Пошли к Бильдерлингу.

— Что за гусь?

— Генерального штаба генерал-майор барон Александр Александрович Бильдерлинг вовсе даже не гусь, а птица поважнее. Он старший делопроизводитель канцелярии Военно-Учёного комитета и лучший в России специалист по Германии. Бывал там неоднократно с секретными заданиями. Бильдерлинг составил первое подробное описание германской армии. Весьма толковый документ! Кроме того, барон является приятелем знаменитого нашего путешественника Пржевальского и всегда лично готовит его к новым экспедициям.

— Пржевальский тоже ваш брат, шпион?

— А ты думал, Лёха, что он в горах гербарии собирает? Николай Михайлович — Генерального штаба подполковник и занимается стратегическим разведыванием возможного театра военных действий. Начал с Уссурийского края и Внутренней Монголии, а теперь собирается в Тибет. Вот и комната барона. Посиди, я доложу.

Бильдерлинг оказался моложавым черноусым толстяком с румяными щеками жизнелюба. Вовсе не похож на усердных, но узколобых остзейских баронов. Впрочем, и Таубе тот ещё барон… Генерал эмоционально выслушал рассказ Лыков о краже Юрьевской секретного протокола и попытке продать его германцам. Пару раз ругнувшись, он хватил по столу крепким кулаком:

— Повесить надо эту стерву! Ведь это уже второй раз. Вы знаете причины наших неудач на Берлинском конгрессе 1881 года?

— Говорят, Горчаков в очередном приступе маразма показал англичанам конфиденциальную карту, на которой были указаны пределы наших уступок.

— Это так. Последний подарок от князька нашей России, которую он так ловко выучился доить… Но сие объясняет осведомлённость англичан; а вот откуда эти же сведения получил Бисмарк?

— От неё?

— От Юрьевской. Фактов, конечно, нет — за руку тогда её никто не поймал. При царствующем супруге это было и невозможно. Но логика вещь очень точная, и она уверенно указывает на Екатерину Михайловну. У княгини на руках оказались брульоны императора о предмете переговоров. Он вообще много чего лишнего оставлял в спальне! Я имею достоверные сведения, что накануне Берлинского конгресса эти брульоны лежали на столе у Бисмарка. Кто их туда запродал? Лакей? Камердинер? Наиболее вероятно, что она, Юрьевская.

— Но это всё же только предположение?

— Да. Но находка Благово разве не подкрепляет его?

— Ещё как подкрепляет. Стало быть, эта женщина уже давно торгует русским дипломатическими секретами. А покупатели — немцы.

— Думаю, что и англичане тоже, но немцы предпочтительнее. Сейчас Юрьевская живёт с неким доктором Любимовым. Рослый такой бородач, красавец собою, типический альфонс. Так вот, этот эскулап хренов уже четырежды за полтора месяца ездил в Берлин.

— Полагаете, они уже продали протокол?

— Надеюсь, что пока ещё сделка не состоялась. Немцы давно готовятся к войне с нами. Мольтке-старший ещё в 1871 году разработал стратегический план войны на два фронта — против Франции и России одновременно. Представляете? У нас, как говорится, ещё и в мыслях нет, а они уже… По первому варианту, германцы должны были атаковать сразу и на западе, и на востоке; по второму — сначала разгромить Францию. В 1879 году Мольтке создал новый план, который и является сейчас действующим. Согласно ему, первый удар наносится уже по нам. На западе оставляется половина дивизий, но в положении пассивной обороны. Опираясь на крепости Мец и Страссбург, а также на укрепления Рейна, они сдерживают наступление французской армии. На востоке же сходящимися ударами: австийцев из Галиции и немцев из Пруссии — союзники отбирают у России Царство Польское и выдавливают нас в центральные губернии. Но дальше не идут: печальный опыт Наполеона научил их. Потом перебрасывают высвободившиеся кадровые дивизии на запад и лупят французиков… По плану Мольтке, война продлится семь лет и приведёт к поражению Франции и отторжению у России её западных территорий, включая туда и Финляндию.

— Значит, при действующем «Союзе трёх императоров» два участника этого союза — Германия и Австрия — заключили между собой секретный пакт о совместной войне против третьего члена — России? Да… Экий цинизм, ваше превосходительство!

— Я окончательно вас расстрою: год назад к их пакту присоединилась и Италия. Правда, это союз против Франции; Россия в статьях, относящихся к Италии, не упоминается. Но обстоятельства толкают нас на союз с галлами, и тогда тройственное соглашение будет полностью направлено против нас.

— Из ваших слов следует, что обладание секретным франко-русским протоколом германцам незачем — они и так уже решили воевать с нами. В чём же тогда его ценность?

— Для военных эта бумажка, действительно, не интересна, они всё уже придумали. Она нужна Бисмарку, чтобы протащить через рейхстаг новые, увеличенные ассигнования на усиление армии. Вот, мол, видите — сговор русских с нашим главным врагом! Дайте-ка ещё триста миллиончиков! Так что, за обладание протоколом канцлер готов заплатить большие деньги. Причём именно за оригинал — депутаты не поверят никаким копиям. Но, по моим данным, сделка ещё не состоялась. Я давно слежу за этой историей, только не знал, о каком именно документе идёт речь. Он ведь торгуется уже более года! Теперь, благодаря вам с Благово, мы знаем подробности. Германцы уже ознакомились с содержанием документа, и сейчас спорят лишь о цене. Юрьевская хочет полтора миллиона франков, Бисмарк же даёт шестьсот тысяч. Но в конце концов они договорятся, поэтому Благово лучше поторопиться. Пока же можете успокоить вашего патрона: если бы протокол уже ушёл, я бы отследил это по ассигновке на крупную сумму.

— Вы и ассигновки их знаете?

— Служба такая. В Германии на цели шпионства выделяются деньги по пяти статьям бюджета. В распоряжение императора и короля Пруссии для подарков и пожалований — в этом году 4 500 000 марок; в распоряжение канцлера на непредвиденные расходы — 120 000; на тайные расходы МИД — 48 000; на секретные расходы военному министру — 43 000; наконец, почтовому ведомству для приобретения сведений ещё 40 000 марок. Но существует ещё особый внебюджетный фонд Вельфов, расходы которого не утверждает рейхстаг. Сам фонд — 6 500 000 марок, а проценты с него ежегодно тратятся на разведку. Думаю, что заплатят Юрьевской именно оттуда. Мне удалось взять под контроль все расходы этого фонда. Повторяю — пока такого платежа не было. Главным противником Благово в борьбе за документ будет не Юрьевская — она просто жадная стареющая дура. Доктор Любимов много опасней. Он так же жаден, но умён и предприимчив, плюсом германофил.

— Кто ещё в России может быть в сговоре с этой парочкой?

— Варька Шебеко — она старая подруга светлейшей княгини. Абаза. И Ример.

— Ример? Павел Афанасьевич предостерегал меня от общения с этим человеком. Кто он такой?

— Достоверно этого никто не знает. Тайный советник. Бывший личный секретарь Нессельроде — это уже настораживает.

— Почему? Нессельроде наш бывший министр иностранных дел, заслуженный человек.

— И австрийский шпион на русской службе. Крымская катастрофа — его рук дело! Всю Европу против нас сплотил. Так что, Ример тёмная лошадка. Его, например, связывают тесные отношения с бароном Гольдштейном.

— Вы, простите, тоже барон, как и Таубе.

— Разные бывают бароны. Мы с Виктором Рейнгольдовичем — русские офицеры. И в любви к Отечеству не уступим ни Лыковым, ни Ивановым с Сидоровыми. А барон Фридрих Август фон Гольдштейн — советник политического отдела германского МИДа. В своё время служил младшим атташе в посольстве в Петербурге — при посланнике Бимсарке. С тех пор они не расстаются. Гольдштейн — правая рука канцлера; говорят, что большая часть идей этого великого человека принадлежит на самом деле Фридриху Августу. Он «серый кардинал» германского ведомства иностранных дел, но это мало кому известно. И ещё он русофоб. Ярый. Поэтому контакты с ним Римера мне не нравятся!

— А германский шпионаж в России действительно существует, или это страшилки?

Бильдерлинг нахмурился.

— Существует в огромных размерах. Ещё вопросы?

— Ваше превосходительство! Успокойте человека, постороннего военному делу! Германцы, оказывается, уже двенадцать лет на нас ножик точат — а мы что?

— План военных действий на западе против Германии соединённо с Австро-Венгрией разработан генерал-адъютантом Обручевым и утверждён ещё Александром Вторым 14 февраля 1880 года. Большего сказать не могу — военная тайна.

— Чёрт! Дипломаты подписывают протоколы о мире и дружбе, а военные в это же время готовят планы взаимных нападений?

— Конечно. Каждый делает своё дело. Хочешь мира — готовься к войне. Но огласке это предавать нельзя, дабы не будоражить общество. Я знаю, теперь вот и вы тоже осведомлены. Будем надеяться, что пронесёт. Не пронесёт — станем воевать.

— Война с Германией действительно неизбежна?

— Абсолютно неизбежна.

— На чьей стороне будет Англия?

— Её тактика известна: стравливать народы и извлекать из этого выгоду. Часто жертвой этой тактики становилась Россия. Сейчас вот зреет новый конфликт между нами, из-за Афганистана и проходов в Гиндукуш. Но большинство людей ещё не осознаёт, какой новый зверь подрастает в лице Германии… Немцы великая нация, это объективно. Однако им тесно в Европе, будучи зажатыми между Францией и Россией. Выход только один; всё же просто! Делёж мира скоро закончится, необходимо успеть. Германцы полезут, пихаясь локтями, в Африку, в Океанию, в дряхлеющий Китай — а там уже сфера интересов Британии. Им не разойтись без боя! Англичане наши неизбежные будущие союзники в войне против Германии, хотя сами ещё этого не понимают. Нам-то с немцами делить нечего, а вот англичанам — целый мир! Засим…

Бильдерлинг встал, взглянул на часы.

— Через три минуты совещание… Генерал Енгалычев часто и с большим уважением упоминает вашего начальника Павла Афанасьевича Благово. Надеюсь, вы с ним справитесь с тем высоким поручением, которым удостоил вас монарх. Всегда можете рассчитывать на помощь военной разведки. Желаю успеха!

Лыков ушел из Военного министерства расстроенным. Солнце светит, по Неве плывут льдины, а тут сидят люди и сочиняют планы массовых кровопролитий. Неужели им не страшно жить?

Вернувшись к Сенаторову, Алексей поблагодарил его за помощь и направился к двери. Уже на пороге спросил наудачу:

— Вовчик, кто такой Рупейто-Дубяго?

— Ротмистр из кинбургских драгун, в прошлом был кирасиром. Во время войны с турками служил в контрразведке Дунайской армии, попался на мародёрстве. Проходимец и негодяй! Мы хотели отдать его под суд, но вмешались влиятельные силы. В полевую ставку приехал некий Ример…

— И здесь Ример?

— … и привёз письмо управляющего Третьим отделением Шульца. Оказывается, Рупейто был его негласным агентом! Представляешь? Офицер — и агент Третьего отделения! Фу, мерзость… Но тогда как раз попались среди террористов несколько военных. Прошёл слух, что в армии имеется целая тайная организация революционеров. И императора убедили, что осведомители необходимы и в среде офицерства. Рупейту, конечно, выгнали со службы, но без суда и даже с мундиром. Зачем тебе этот мерзавец сдался?

— Он главный подозреваемый. Где я могу получить о нём сведения?

— В соседнем подъезде, в архиве кадренного состава. С твоим открытым листом тебе распахнуты все двери.

— Спасибо за совет, Вовчик, но я там уже был. Формуляр на Рупейто-Дубяго отсутствует.

— Не может быть! — ахнул Сенаторов.

— Увы, может. Писаря нынче дёшевы: за чертветной билет любую секретную карту украдут, не то, что формуляр. Ладно, я пошёл. Барону Витьке привет.

— Его трудно будет передать. Ты разве не знаешь, где наш барон?

— Могу только догадываться. Он обещал для Павла Афанасьевича ящик манильских сигар. Виктор во Владивостоке?

— Он в Новой Гвинее.

— Что-что? У меня был низкий балл по географии. Такое место действительно существует на земном шаре?

Штабс-капитан прыснул, потом пояснил, косясь на дверь генеральского кабинета:

— Помнишь нашего знаменитого путешественника Миклухо-Маклая? Три месяца назад его принял государь.

— Очень хорошо, но причём здесь Таубе?

— Миклуха убедил его величество, что России необходима военно-морская база в Океании. Наша Тихоокеанская эскадра при совершении крейсерских плаваний снабжается сейчас в иностранных портах. Случись война, например, с Англией, и это сделается невозможным. Угля, может, кто-то ещё и отсыпет, а вот огневые припасы достать будет негде. А при наличии складочного места в той же Новой Гвинее всё упрощается.

— Разумно. И?

— И государь повелел отправить туда корвет «Скобелев». Причём под флагом самого командующего Тихоокеанской эскадрой контр-адмирала Копытова. И с секретной миссией найти место для укреплённой угольной станции. В Сиднее Копытов взял двух пассажиров: Миклухо-Маклая и нашего любимца барона. Виктор представляет в секретной экспедиции военную разведку. По сведениям, германцы тоже усиленно интересуются тамошними местами. Заодно ротмистр оценит и эту опасность. Так что, раньше апреля за сигарами не приходи.

Лыков вернулся в департамент полиции и взял из оперативного депо паспорт для Большого Сохатого на имя купца Лавра Иосифовича Хлебодарова. Заехал в конфекционный магазин и купил ему же добротную суконную пару и касторовую шляпу. Отвёз всё это на холерное кладбище и вручил «ивану»; заодно рассказал о полицейских засадах по всем его адресам. Бандит загрустил.

— Драпануть бы мне куда, да сорги нету. А тут опасно.

— Вот семьдесят целковиков, больше дать не могу. Разыщешь мне Рупейто-Дубяго — станешь при деньгах. Живи пока у Пахома. Тут тебя никто не сыщет, потому как твои ребята этот адресок не знают — и захотят сдать, да не сдадут. Через недельку сыскные утомятся искать, решат, что ты смылся из столицы. Вылезешь тогда отсюда, пропишешься по новому паспорту где-нибудь в Парголове. Сообщи, если найдёшь офицерика. Помнишь, куда?

— Угол Шпалерной и Воскресенского переулка, 38-й дом, квартира 30.

— Молодчик. Ну, бывай! Мне пора в Москву.

Сыщик и бандит крепко пожали друг другу руки, и Лыков уехал.