Ужасные сердца

Сведения о том, как выглядят врата ада, за последние века поступали противоречивые. Надежных очевидцев нет, а те, что уцелели, путаются в показаниях. Достоверности не хватает. Многие горячие головы рисуют фантастические картины, забавные, как детские страшилки. А между тем стоит оглядеться, и сделаешь поразительное открытие: ворота в ад хорошо известны любому жителю Петербурга. Через них множество раз отправлялся он в краткие путешествия. И возвращался обратно. Ворот этих в столице не менее четырех. И только по глупому недоразумению называются они пригородными вокзалами. Хотя каждый, кто хоть раз отправлялся летом на дачу, знает, что это не что иное, как адские врата. Муки, которые приходится терпеть, только начало испытаний, поджидающих дачника в конце пути.

Вот, к примеру, Финский вокзал. В назначенный час каменное строение с приземистым куполом под шпилем буквально раздувается от напирающей толпы. Муравейник по сравнению с ним — место одиноких раздумий. В зале ожидания не протолкнуться от суетливых муравьишек. Каждый тащит столько поклажи, что удивляешься, как еще жив. В руках — по громадному свертку, при этом ухитряется нести еще какие-то коробки, а за спиной болтается заплечный мешок. Кто же этот трудяга?

Конечно, заботливый отец семейства, что везет заказы и гостинцы отдыхающим на дачных просторах женушке и детишкам. Весь летний сезон в конце недели, а то и каждый день штурмует он врата ада и терпит на земле все, что его ожидает в будущем. Нет числа мукам. Дышать нечем, пот льет в три ручья, воздух раскален жарой и теснотой. Все толкаются, суетятся, ругаются и спешат на поезд, чтобы оказаться к ужину на семейной веранде. Чем после Финского вокала покажется ад? Курортом, не иначе.

Ну так вот.

Вечером июньской пятницы суета на Финском вокзале бурлила ключом. Господа, покинувшие конторы и присутственные места, брали штурмом пригородный поезд на шесть двадцать. Паровозик пускал клубы пара и нетерпеливо фыркал. Толчки в бок, удары корзиной по затылку, отдавленные ноги и даже порванные пиджаки были привычными пустяками для опытных путешественников. Ругань и ссоры вспыхивали и тут же гасли. Господа обменивались краткими, но емкими выражениями, на чем и расходились. На серьезное выяснение отношений не было ни сил, ни времени. Мгновенные стычки разнимал поток толпы, унося противников в разные стороны. Никто всерьез не принимал этот кавардак, резонно полагая, что не потолкаешься — не поедешь. Многие даже получали своеобразное удовольствие от всей этой суеты. Раскрасневшиеся, но счастливые муравьи заполняли вагоны, деловито распихивали свертки, усаживались на лавки, открывали окна настежь и выпускали победный выдох. Чем не развлечение после конторской скуки.

Среди этого водоворота виднелся гранитный утес. Был он не столь уж гигантского роста, скорее даже обычного, облачен в скромный, но летний костюм светлого материала, голову покрывала легкомысленная соломенная шляпа с темно-синей ленточкой. Ничто не казалось в нем особенным или выдающимся, совершенно средний городской тип. Но каждый дачник удивленно останавливал взгляд, еще не понимая, что так его поразило. Когда же в распаренные мозги доходила причина, господина награждали презрительным, а то и осуждающим взглядом.

Действительно, выглядел он белой вороной среди отборно-черного воронья. А все потому, что не было у него ни котомки, ни чемодана, ни саквояжа, ни коробки, ни даже маленького фунтика с пирожными или конфетами. Руки господина были преступно свободны от всякого груза. Одну вальяжным образом он засунул в карман брюк. А другая… Да, собственно, другая ничего и не делала вовсе.

Такая неслыханная наглость — не иметь багажа на дачном вокале, — конечно, вызывала всеобщий интерес и кривые взгляды. Юноша мало обращал на них внимания. Вернее — был глубоко равнодушен к общественному мнению.

Ценой слишком больших жертв был добыт выходной в субботу, пришлось обещать господину Вощинину, что отслужит дежурным чиновником по сыскной полиции три воскресенья подряд.

Получив увольнение, Родион надеялся с приятностью провести выходные: не он напрашивался в гости, а его приглашали так настойчиво и ласково, сулили такие незабываемые дни в полной лени дачных удовольствий, что пришлось поддаться. Предстояло редкое удовольствие: полное безделье, когда заботливые хозяева только и делают, что суетятся вокруг, меняют блюдечко с вареньем, а тебе остается снять пиджак, ослабить галстук и насладиться чистым воздухом в удобном кресле до полного расслабления.

Что-то подобное рисовало буйное воображение. И хоть к дачной жизни Ванзаров был равнодушен, но пропустить случай не смог. На его робкие попытки захватить гостинцы заботливые хозяева ответили решительным отказом. Видеть Родиона на даче — уже огромное счастье. Какие еще подарки! И хоть в грехе гостеприимства приятель Макарский замечен не был, но, видно, женитьба меняет человека безвозвратно. Оказаться беззаботным гостем на чужой даче — настоящее развлечение для холостого мужчины. Надо пользоваться, когда дают.

Между тем, пока мы тут болтали, Родион отстоял очередь к кассе, получил билет, протиснулся сквозь галдящую толпу, удивляясь, как приличные люди могут доводить себя до такого исступления, и кое-как забрался по крутой лесенке в вагон третьего класса. Недорогой билет был куплен не из любви к народу, а из экономии. На жалованье чиновника полиции первый класс — недостижимая роскошь. Протиснувшись к самому окну, несколько полноватый юноша оказался зажат между стенкой вагона и разгоряченным господином в клетчатом пиджаке. И снова его обдали презрением за отсутствие багажа.

Когда волнение посадки улеглось, пассажиры занялись осматриванием друг друга. Публика в вагоне собралась вполне приличная, как видно, привыкшая экономить на билетах. Нашлись знакомые по регулярным вояжам, завязались разговоры, а в дальнем конце вагона угощались чаем из термоса. Прелести железнодорожной жизнь, в общем.

Родиона принципиально не замечали. Соседи оскорбились вызывающе легким видом и отгородились стеной презрения. От этого Ванзаров страдал куда меньше, чем от духоты.

Раздался паровозный гудок, состав дернулся и медленно поплелся по ухабистым рельсам. Из окна потянуло свежим ветерком вперемешку с паровозным дымом. Родион вдохнул полной грудью и за отсутствием других развлечений стал незаметно рассматривать пассажиров, пытаясь разобрать, что скрывается за обычными человеческими лицами. Это упражнение («молниеносные портреты») он считал крайне полезным для сыщика. Как важно с одного взгляда оценить человека, понять, кто перед тобой и что от него ждать. Для такой тренировки вагон дачного поезда — самое подходящее место.

Самые разные типы и характеры. Вот только подметив склонности человека, никогда не поймешь, на что он способен. Сидит добродушный господин, весельчак и балагур, а у него в дачном сарае — коллекция трупов. Под внешностью тихого обывателя может скрываться обыкновенное чудовище. Ведь понятие зла каждый выбирает по собственной мерке. Для кого муху прихлопнуть невозможно, а другому старушку топором разделать — милое развлечение. Нет такой моральной цепи, чтобы сдерживала кровожадность человека. Вот и рвутся к свободе приключений. И ведь никакой вины не чувствуют. На самом деле не видят ничего страшного в убийствах. Цепочка уж больно хлипкая. Так и хочется ее дернуть и посмотреть, что же будет. И ведь сам не знаешь, как поступишь, если будешь уверен в безнаказанности. Уж больно сильно искушение проверить, насколько глубоко позволено человеку окунуться в зверство. Есть ли дно и граница…

Пока опасные мысли бродили по извилинам, поезд доковылял до станции Шувалово, тяжело выпустил пар и остановился. В окне показалась пригородная платформа с одуревшим от жары дежурным.

Ванзаров опомнился, что разглядывает свою остановку, подскочил, чуть не сбив соседа, торопливо извинился и, возбуждая негодование, пробился к выходу. Как раз успел спрыгнуть с подножки. Поезд отправился развозить дачников, а он попал в объятия. Его хорошенько тиснули и пообещали, что жена будет безумно счастлива. Ответив взаимностью, Родион невольно оценил однокашника. Считаные месяцы семейной жизни оставили на Лешеньке Макарском неизгладимый след. Сразу видно: остепенился, успокоился и совершенно счастлив. Что, в общем, немало.

Дачный домик, снимаемый на лето супругами Макарскими, оказался от станции на расстоянии приятной прогулки. Алексей развлекал рассказами о милых происшествиях в дачном бытии, пока не передал гостя в руки очаровательной супруги. Милая Марта встретила Родиона с таким искренним радушием, что Ванзаров смутился. Все-таки еле знакомы. Но тут даже «мгновенный портрет» не потребовался, и так ясно: девушка умная, волевая, взяла власть в свои руки и будет вить семейное гнездышко стальными пальчиками. В общем, как обычно.

Родиона немедленно усадили за стол, над которым свешивались ветви яблонь, а закуски теснились к самовару. С дороги следовало отдохнуть за чаем, ужин будет позже.

Макарский вдруг вспомнил, что ему нужно удалиться по срочному делу. Если гость не возражает, он предоставит его заботам супруги? Такая суетливость и услужливость были совсем не в характере приятеля. А ведь недавно, как нормальный человек, падал лицом в тарелку салата! Как все-таки меняет мужчину женитьба…

Углубиться в эту печальную тему Ванзарову не пришлось. Марта завела типично женский разговор, смысл которого понять невозможно: что-то такое о мировой экономике, новинках искусства и политике Англии на Балканах, так что Родиону оставалось время от времени кивать и со всем соглашаться.

Четверть часа тянулись долго, будто целый век. Наконец Макарский откинул ветку яблони и плюхнулся в плетеное кресло. При этом имел вид чрезвычайно довольный, хоть несколько загадочный. Родион даже подумал, что приятель запас какое-нибудь развлечение в духе университетских экспериментов и сейчас они вместе улизнут от прекрасной Марты. Но Лешка как ни в чем не бывало налил чаю и стал слушать жену, изредка поддакивая. Не ожидая такой подлости, гость принялся заедать тоску отменным вареньем.

Светская беседа приняла столь интересный оборот, а воздух был столь чист и мягок, что Родион ощутил признаки дремоты. Взор его подернулся дымкой, а во всем теле наступила приятная расслабленность. Но тут около стола нарисовался господин во фраке, словно из воздуха. Без всякого сомнения, принадлежит к когорте дворецких, причем когорте отборной. Каждая пуговица идеально чистой сорочки кричала о достоинстве и прочих добродетелях. А строгость физиономии не поддавалась описанию. Идеальный дворецкий, воплощение всех добродетелей, которыми должны обладать слуги из хорошего дома. Не иначе.

Дворецкий величественно поклонился, что выразилось в легком изгибе талии, и спросил, имеет ли честь видеть господина Ванзарова. Названный господин, сбросив сонливость, отпираться не стал: да, это он, во всей красе.

— Велено передать. — Дворецкий протянул запечатанный конверт. Без подписи и почтового штампа.

Получатель все же уточнил, не перепутан ли адрес. Но дворецкий уверил: письмо доставлено правильно. Более того, имеет честь дождаться ответа. В безвыходной ситуации оставалось только взять нож для масла и взрезать плотную бумагу. Внутри нашелся листок, на котором корявым почерком было нацарапано:

«Господни Ванзаров! Прошу следовать за моим слугой. Вопросы ему не задавайте, он все равно ничего не знает, полный дурак, хоть и представительный. Обещаю дело для вас выгодное и легкое. Не пожалеете. Не тяните, а давайте сразу без долгих размышлений и сборов. Вопрос срочный. Жду непременно».

Подписи не было. Столь энергичное послание вызвало массу вопросов. Только задать их было некому. Супруги Макарские изучали содержимое чашек, а слуга был молчалив и неприступен. Быть может, другой чиновник, вырвавшись на отдых, послал бы это письмо на растопку самовара, но Родионом владела пагубная страсть: любопытство. Страсть эта не давала покоя и вместо дохода приносила одни неприятности. Справиться с ней было невозможно, сколько ни старайся. Как будто другие страсти легче! Что-то не встречали мы победителей пьянства или игры на рулетке. А потому, отставив вазочку варенья, Ванзаров изъявил желание прогуляться. Друг с женой всячески поддержали его желание, обещав дожидаться к ужину.

Дворецкий указал следовать за ним.

Сквозь хилые заросли кустарника дорога вывела на огромную поляну со следами вырубленного сада. Посреди нее возвышался… как бы это сказать, не дворец, а фантазия русского мужика об английском фамильном замке. Нечто каменное с зубчатыми башенками и конусами островерхих крыш. Двухэтажная крепость изукрашена статуями и каменными завитушками, словно корабль, облепленный ракушками. Впрочем, дальнее крыло еще стояло в строительных лесах. Земля, из которой выкорчевали пни, поросла чахлой травой, прямо по разметке будущего европейского парка. Там и сям торчали цементные статуи аллегорий, среди которых угадывались Разум, Вера и Милосердие. Все это великолепие окружал деревенский забор, в тени которого дети рвали лапки у лягушки, а седой козел, привязанный к доске, меланхолично жевал газету, как видно, прогрессивного направления. Родион позволил себе насладиться невиданным зрелищем сполна. Дворецкий ждал безмолвно.

Внутри дом был не менее занятен, чем снаружи. Неограниченные возможности разметали по стенам бронзу подсвечников, хрусталь люстр и разноцветие картин, а под ноги — неописуемые ковры. Про мебель и говорить нечего: полированная роскошь, да и только.

В конце мраморной лестницы визитера попросили подождать перед дубовой дверью, какой позавидовал бы и премьер-министр. Когда же она распахнулась, дворецкий церемонно изогнулся.

Навстречу шагнул хозяин. «Мгновенный портрет»: крепкий, приземистый господин с отполированным черепом источал столько энергии, что хоть лампочку зажигай. Тело его было такой ширины, что огромная цепочка часов натянулась по жилетке в струну. Мясистые пальцы предназначались самой природой рвать и хватать, так что обручальное колечко терялось в складках кожи. Зато перстень, украшенный брильянтом с орех, горел немигающим глазом. Одним словом, хищник. Силен и опасен, как старый носорог. Вставать у него на пути не стоит. Раздавит и не заметит. В жизни всего добился сам, потому гордится волей и животной хитростью. Этот уникальный человеческий экземпляр внимательно осмотрел юношу.

— Уж больно молод что-то, — с сомнением пробурчал он. — Не нашли чего получше…

В такой ситуации церемонии излишни. Заложив руки за спину, Ванзаров строго заявил:

— Изложите, в чем дело. И побыстрее. Я сюда отдыхать на свежем воздухе приехал, а не в кабинетах торчать.

К такому обращению господин был непривычен. Нахмурившись, грозно порычал:

— Да ты кто таков?!

— Чиновник сыскной полиции. И прошу не «тыкать». Если у вас нужда, извольте в приемные часы на Офицерскую улицу. Всего доброго…

И развернувшись, направился к двери.

— Господин Ванзаров!.. Да погодите же!.. Родион Георгиевич, прошу вас…

От самоуверенной наглости не осталось и следа. Хищник признал в полноватом юноше равного. Ну, или почти равного. Во всяком случае, зубы и когти спрятал, прикинувшись милым и пушистым. Гостю было предложено располагаться в кожаном кресле размером с бричку, а затем всяческие напитки и сигары. От подобной чести Родион отказался. Хозяин представился Филиппом Филипповичем Сундуковым. Имя это чиновнику полиции ничего не говорило. Очевидно, владелец новенького замка сторонился публичности. Большие деньги не любят славы, а любят тишину.

— Простите мою оплошность, — сказал он и даже улыбнулся. В сочетании с голым черепом улыбка выглядела оскалом. — Мне ведь рекомендовали вас как опытного и проницательного сыщика…

«Так и есть!» — душа Родиона возликовала, но внешне он остался невозмутим.

— …Вот и не разглядел сразу. А теперь вижу: характер. Такой мне и нужен. Сговоримся…

Согласившись с оценкой своего характера, Родион терпеливо ждал, ничем не выражая интереса.

Сундуков поерзал и, видя, что помощи не дождаться, начал сам:

— О себе рассказывать не буду, что захотите узнать — и так разыщете, а что знать не положено, то и копать не надо. В этой жизни для меня мало что недоступно. Честно скажу: могу купить, что захочу. Капиталец собрался такой, что лишний раз говорить о нем не стоит. Не поверите, если правду скажу, решите, хвастает Филипп, врет. Но и сами видите, какая красота вокруг. А во сколько это обошлось! Деньги, Родион Георгиевич, это такая сила, что все может покорить. Все мне подвластно, ни в чем не знаю отказа…

Так и подмывало вставить: «Я царствую! Послушна мне, сильна моя держава». Но мудрость зажала рот. Всякое бывает.

А Сундуков не унимался:

— … Долго трудился, чтобы всего этого достичь, но теперь могу позволить себе любой каприз. Вы еще человек молодой, так запомните совет: главные друзья мужчины — сторублевые банкноты. И не верьте другому. Это в поговорке «не имей сто рублей…», а в жизни все иначе. Богатство — основа счастья мужчины. Его сила и гордость. Накопить трудно, но еще труднее сохранить. Понимаете, о чем я?

Нет, не понимал Родион. Не было у него богатства, копить не собирался, а тем более сберегать. Да и какое богатство в полиции! Закон и порядок, да и только.

— Так вот, пришло такое время, когда думать мне надо, что дальше будет, кому состояние передать. И вот тут…

Дверь распахнулась, и в комнату словно вихрь ворвался. С радостным криком в кабинет вбежал мальчик в коротких штанишках и бархатной курточке. За ним неторопливо вошла девочка, на вид постарше. Нянька осталась за порогом, не решаясь войти. Малыш устроился на коленях Сундукова и заявил, что у него важное дело. В одно мгновение Филипп Филиппович растаял, как леденец, превратившись в нежно любящего отца. Потрепал курчавую головку, погладил по спинке и внимательно прислушался.

— Папа, папа! Мальчишки деревенские шоколаду не пробовали! Вот смешные! Давай куплю! Я им обещал! — лепетал ребенок, задыхаясь и тяжело дыша. Но причина была не в спешке. Синева губ и темные круги вокруг глаз говорили о непорядке с сердечком.

Сундуков вынул пухлое портмоне и, не глядя, сунул купюру. Родион невольно отметил красненькую. Сын порывисто обнял батюшку за бычью шею, чмокнул и заспешил к двери. Девочка, выжидавшая в стороне, подошла и серьезно сказала:

— Папенька, я собрала с няней ягоды. И продала их дачникам. Заработала рубль. Вот… — Она показала монету.

— Умница, иди играй. Видишь, у меня разговор важный. Ступай.

Спрятав денежку, дочка поклонилась и вышла вслед за братом. На него походила скорее общими чертами сундуковской породы.

— Вот ради кого стараюсь! — светился гордостью отец.

Тут следовало ввернуть какой-нибудь комплимент, но Родион не знал, как хвалить детей. И невежливо промолчал.

— Сынок мой драгоценный, Альбертик, наследник мой, надежда и опора моя. Будущий хозяин всего. Понимаете?

Чиновник полиции решительно ничего не понимал. В первую очередь зачем он понадобился. Но терпеливо молчал, что всегда вызывает уважение в собеседнике. Филипп Филиппович передвинулся ближе, словно теперь начнется самое важное.

— В воскресенье у Альбертика день рождения, шесть ему исполнится, герою моему. Так что приготовил подарок: объявлю, что составил духовную, назначаю его единственным наследником всего…

Родион едва успел подумать, что такой подарок ребенок вряд ли оценит, как любящий отец продолжил:

— Поздравить Альбертика прибудут наши родственнички, негодяи и подлецы отменные, все как на подбор, да вы сами увидите. Так вот, мне надобно за ними присмотреть…

— Желаете, чтобы поработал охранником? — ледяным тоном спросил Родион. Хоть рот открыл, а то все молчком, умник.

Сундуков даже скривился, дескать, и не думал так унижать значительную персону.

— Была бы нужна охрана — роту полиции выписал бы. Мне мозги ваши нужны и умение анализировать.

— Как полагаете их использовать?

— Побудьте с нами, присмотритесь, послушайте, а выводы сообщите. Мне сказали, в людях тонко разбираетесь. Лучший сыщик в сыскной. Разве не так?

Что поделать, слаб человек, лесть любит. И Родион не исключение. Поддалось что-то у него в душе на доброе слово. Только спросил, что за причина такого странного поручения.

Филипп Филиппович заметно помрачнел:

— Чувство у меня появилось нехорошее. А чутью своему верю слепо, иначе бы ничего не достиг. Затевается что-то против Альбертика моего, сердцем отцовским чую. Зла ему желают. Но вот кто эта гадина — не знаю. Потому и прошу разгадать, откуда может беда грозить.

— Подозреваете кого-то конкретного?

— Если бы знал, не стал бы и беспокоить.

— Извините, обязан спросить: подозреваете, что ребенка могут убить?

Сундуков глянул так недобро, что у Родиона засосало под ложечкой:

— Пусть попробуют, в порошок сотру…

— Мне трудно предположить, что за вред могут причинить пятилетнему ребенку в вашем доме.

— Понимаю. Поверить нелегко. Фактов у меня нет, какие вы у себя в полиции любите. Факты не нужны. Я сердцем чую. Разберитесь, нащупайте, откуда может ветер дунуть. А если скажете, что пустые твои тревоги, Филипп, то и слава богу.

В обязанности полиции, конечно, входит предупреждать преступления. Но здесь даже не пахло преступлением. Глупость мог совершить сам Сундуков, устроив расправу по глупому подозрению. Скорее всего, чистейшая ерунда, страхи любящего отца. Или что-то недоговаривает? Так стоит ли тратить драгоценные выходные, чтобы следить за невинными родственниками?

Пока Родион пытался выбрать между любопытством и ленью, Сундуков отошел и вернулся с пачкой новеньких десятирублевок, перетянутых банковской ленточкой.

— Аванс за труды, — сверток лег на край стола. — Завтра, когда выводы доложите, окончательный расчет. Столько же. Дело чистое, аналитическое, вы мне услугу, я вам — благодарность. Никакого касательства к вашей службе.

Стопка манила. Виделся в ней отпуск-мечта с поездкой в бессмертную Элладу. Еще книжный шкаф, набитый редкими томами, на которые только засматривался, и… Да мало ли на что молодому человеку потрать целое состояние. А две тысячи для коллежского секретаря за пару дней непыльной работенки — просто клад немыслимый.

И Родион сдался. Вольный гений поработился злату, так сказать.

— Мне необходимо знать, кто к вам приедет, краткие сведения о подозреваемых… то есть родственниках, их биографии, отношение к Альберту и так далее, — сказал он.

— Нет, не нужно вам знать ничего. Рассмотрите чистым взглядом, может, и заметите то, чего я не вижу.

Убедившись, что сделка состоялась, Сундуков перешел к деталям:

— Что вы из полиции, знать никто не должен. Скажем, мой деловой партнер… С этим вижу проблемку. Для партнера у вас одежка не подходит. Одно слово — обноски… Ну, ничего, быстро исправим…

На серебряный звон колокольчика явился господин в черной жилетке с портновской меркой. Надо же, какое совпадение! Гость был обмерен снизу доверху. Портной молча поклонился и исчез тенью. Надо понимать, костюм родится за ночь. Просто чудо. Хотя какое чудо деньгам не подвластно.

— Завтра жду пораньше, часикам к девяти, — Филипп Филиппович протянул ладонь. — Очень на вас надеюсь. Осветите окруживший меня мрак, как фонарь маяка.

После такого напутствия обратную дорогу Родион нашел сам.

Супруги Макарские накормили его отменным ужином, рассказывая, как бы случайно, какой Сундуков благодетель, вся округа на него чуть не молится. Ванзаров и вида не подал, что знает, благодаря кому потратит выходные зря. Хотя не совсем зря. Пачка во внутреннем кармане делала жертву менее горькой. Он только мстительно отказался от водки, а пить одному под ласковым взглядом женушки у Лешеньки не вышло. Точнее — не пошло. Так ему и надо.

Дорогому гостю постелили на самом лучшем диване, окна комнаты выходили в яблоневый сад. Ворочаясь на новом месте, Родион прикидывал, что дельце совсем пустяковое, заодно великолепная тренировка техники «мгновенного портрета». Преступника ловить не надо, а только логически определить, кто может готовить пакость. Плевое занятие для лучшего сыщика столицы. Комплимент приятно ласкал гордость, так что он невольно повторял слова Сундукова, пока не заснул совсем.

Утреннее солнце еще не успело выбраться из-за леса, а Родион из постели, как на пороге объявился вчерашний портной. Из массивного свертка был извлечен отменный костюм, да еще сорочка с модным галстуком и даже щегольские ботинки. Портной не ушел, пока господин Ванзаров не изволил переодеться. Одернул низ пиджака, разгладил лацкан, чуть натянул рукав и остался доволен работой. А уж как был доволен Родион! Впервые видел в зеркале модного господина, который ему нравился. Прямо франт. Ну а госпожа Макарская так зашлась от восторга, чуть молочник не выронила. Наверное, пожалела, что такого красавца упустила. Что с женщинами делает хорошо пошитый пиджак! Ну, не в этом дело…

Просив не ждать к обеду и ужину, Родион отправился в замок.

Там полным ходом шли приготовления к празднику. Слуги бегали с корзинами провизии, горничные вытряхивали перины и постельное белье, повара чистили кур и капустные кочаны. А посреди хаоса незыблемо возвышался Сундуков, следя и покрикивая: «Смотрите у меня, ротозеи, чтоб все было как на царском приеме! Иначе голов не сносить». Так грозен был его окрик, что казалось, он и правда имеет власть карать и миловать. Хотя логика подсказывала, что домашнего палача с плахой даже его богатство не осилит. Не те времена, знаете ли, просвещение, личная свобода и все такое. Разве по шее дадут, да и то легонько, не батогами, а плеткой. Прогресс налицо.

Приближение раннего гостя Филипп Филиппович заметил издалека, прищурился, оглядел так и сяк и остался доволен.

— А ведь каков красавец! Хорош, шельма! — сказал он добродушно, похлопывая Ванзарова по плечу. — Ванзаров, вам годков… двадцать два, наверно…

— Двадцать три, — поправил гордый юноша.

— Вот и отлично! Лет семь еще послужите, связями обзаведетесь, чины получите, а у меня как раз невеста подоспеет. Девице замуж выходить в девятнадцать самое милое дело. А мужчине — как раз к тридцати. Идеальная пара.

Не ожидая невест с утра пораньше, Родион искренно не понял, кого ему сватают.

— Дочка моя старшая, Лидочка. Кто же еще! Вы мне нравитесь, породнимся, всем обеспечу. Ну как, сговорились?

Юный чиновник вежливо отказался, сославшись, что такое решение надо хорошенько обдумать. Сундуков не возражал — время терпит.

— Видите, сколько хлопот! — пожаловался он. — И за всем глаз да глаз, ничего сами делать не умеют, или разобьют, или перепутают. А тут еще кошка сдохла…

— Какая кошка? — из вежливости спросил Родион, как будто интересуясь породой.

— Да кто ее знает, кошка и кошка, за домом нашли дохлую. Их у меня с десяток подъедается на кухне. Одной больше, одной меньше — какая разница. Крыс все равно нет.

— Отчего околела?

— Охота вам о всякой ерунде беспокоиться! Слопала какую-нибудь гадость, и готова. Подождите, скоро ваши клиенты пожалуют, вот с ними и разбирайтесь… Вы еще животом няньки обеспокойтесь, дорогой сыщик.

— А с ней что случилось? — не удержался Родион.

— Что с бабой глупой может случиться? Обожралась втихую, вот теперь и мается. Ладно, вы тут осмотритесь, а мне пора. Комната ваша на втором этаже приготовлена, рядом со всеми гостями… Будь они неладны.

И Сундуков удалился, на ходу раздавая приказы челяди. Родиону оставалось только заняться изучением окрестностей.

Прогуливаясь вокруг дома и уворачиваясь от снующих туда-сюда слуг, Родион неторопливо осматривал величественное владение. Окна на втором этаже были распахнуты, ветерок игриво взмахивал тюлем. Очевидно, комнаты проветривают в ожидании гостей.

Но и на первом этаже широкие ставни настежь. Там, за окнами, огромная столовая, а рядом библиотека и курительная.

Обойдя вокруг и не найдя труп кошки, Родион направился в дом. На гостя не обращали внимания. Слуги были настолько заняты, что не зевали по сторонам. Впрочем, одна женщина, испуганно посмотрев на Ванзарова, поклонилась ему и немедленно скрылась. Судя по платью и по жемчужному ожерелью на плоской груди, это была сама хозяйка дома, госпожа Сундукова. Видно, власть мужа настолько крепка и тяжела, что жена в доме права голоса вообще не имеет. Редкий случай в семейной практике. Честное слово…

В комнате, приготовленной для Родиона, его ожидала парочка чемоданов — предусмотрительный Сундуков позаботился даже о багаже «делового партнера». Якобы приехал из дальних странствий. Филипп Филиппыч серьезно заботился, чтобы ничто не выдало обман и сыщика приняли за гостя. Как видно, интуиция его пребывает в серьезном беспокойстве. Не зная, чем себя занять, Ванзаров посидел на кровати, осмотрел пустой шкаф и решил еще погулять.

Панорамное окно разделяло коридор на две половины. Рядом с ним застыл хозяин, судя по выражению его лица, ему попалось что-то неприятное. Он подозвал к себе Родиона.

— Глядите-ка, стервятники слетаются…

К дому подъехали три кареты. Из первой вышла пожилая дама, она опиралась на руку юноши. Из другой — супружеская пара, а из третьей — изящная дама, закрывшая лицо дорожной вуалью.

— Кровопийцы, дармоеды, изверги, ох, была бы моя воля…

Лучше не знать, что бы случилось тогда. Море крови и горы трупов, не меньше. Сундуков кипел ненавистью. Отставив дипломатию, Ванзаров спросил напрямик: зачем же принимать гостей, если они так опасны?

Филипп Филиппович тягостно вздохнул:

— А что делать? Не прогнать же в шею. Хотя руки чешутся… Все-таки родственники, родная кровь, хоть и поганая. Смотрите за ними в оба глаза. Я на вас надеюсь…

Что и говорить: родственников не выбирают. С этим горем приходится мириться.

Родиона более не задерживали. Вместо того чтобы оценить возможных врагов наследника, он отправился на половину слуг. Ему указали скромную комнатенку.

Заметив чужого мужчину в дверях, Федора встрепенулась и попыталась встать с постели, на которой сидела, свесив ноги. Гость извинился за вторжение, просил не беспокоиться и даже вежливо поинтересовался самочувствием, между тем незаметно изучая няню.

Женщина неопределенных лет, отличалась крестьянским лицом и богатством форм. От нее прямо пышело материнским жаром. Ничем иным, кроме воспитания детей, такая натура заниматься не могла. В это бесполезное дело она вкладывала все теплоту своего безразмерного сердца.

В другом доме прислуга начала бы кривляться и показывать характер: еще чего, отвечать на вопросы посторонних. Но у Сундукова дисциплина была железной: раз гость спрашивает, значит, так надо.

— Благодарю, барин, — безропотно ответила Федора. — Уже полегчало…

— А что с вами произошло, уважаемая?

Вежливый юноша очень понравился Федоре: такой славный, милый, безусый, хочет казаться важным, но ведь совсем еще несмышленыш.

— Видно, съела что-то, — словно извиняясь, ответила она. — Так к горлу подступило, думала, наизнанку вывернет. Но вот молочком отпилась, и вроде ничего… Благодарю.

— Неприятность — и прямо с утра…

— Нет, еще вчера стряслось. Деток ужином кормила, и такая напасть… Не беспокойтесь, барин, все хорошо…

От души пожелав окончательного выздоровления милой женщине, Родион отправился гореть аналитическим прожектором, что высветит коварные замыслы.

Дверь в большой холл была приоткрыта. Он задержался, чтобы оценить поле боя. В дальнем углу около камина расхаживал Сундуков, словно надутый индюк, посматривая по сторонам и явно ожидая чьего-то появления. Гости расположились в креслах вокруг.

Родион уже подбирал фразу для эффектного выхода, когда в голову пришел простой вопрос: «А что, собственно, милый друг, ты собираешься выяснять?» Действительно, когда преступление уже совершилось, можно нащупать ниточку, ощутить страх, исходящий от злодея, и на этом его поймать. Но если ничего не произошло, преступник наверняка уверен в себе. Знает, что умнее всех. А если никто и ничего не планирует вовсе? К некоторому ужасу, Ванзаров осознал, что понятия не имеет, каким образом блеснуть аналитическим умом. Хоть аванс возвращай. Как нащупать опасность, которой нет? И хуже того: как можно убить ребенка в доме его отца на глазах десятка слуг?

Осознав, в какое болото он попал по собственной воле, Родион откровенно собрался дать деру.

Супруги, те, что приехали во второй карете, поднялись и вышли. Сундуков, совсем разъяренный, остался с пожилой дамой и юношей. И тут что-то незримое толкнуло в спину, Ванзаров буквально влетел в гостиную.

— Ну, наконец-то! — закричал Филипп Филиппович. — А мы вас так ждем. Так ждем… Правда, тетушка?

Родион поклонился даме, забывшей свой возраст. Лицо ее изо всех сил боролось с морщинами, а гордая осанка уверяла: «Я вас всех еще похороню». Пытается держаться на манер богатой барыни, хотя живет на копейки. Молодой человек невнятной наружности и мутного взора сходил за сверстника. А если был старше, то года на два. Не более.

— Позволь представить, это мой компаньон Ванзаров из сы…

Сундуков вовремя запнулся, но возникла пауза.

— Сырьевые прииски Маньчжурии, — нашелся компаньон и добавил: — Золото, брильянты.

Молодой человек, представленный как Алоизий, кузен Филиппа Филипповича, не проявил и тени интереса. А вот Настасья Мироновна Начкина, наоборот, была чрезвычайно рада такому знакомству и захотела расспросить о приисках поподробнее. Видя, что дело заварилось, Сундуков исчез. Родион же стал лихорадочно вспоминать детали золотодобычи. Из памяти всплыли дикие степи Забайкалья, «где золото роют в горах». На этом эрудиция иссякла. Оставалось, как тому бродяге из песни, проклинать судьбу. Но такие порывы не к лицу золотопромышленнику.

— Вы, наверно, человек состоятельный? — мечтательно спросила тетушка.

— Не очень, миллиона два накопил, да и только, — ответил Родион, лихорадочно пытаясь вспомнить, что же там делали в степях с проклятым золотом. Но этого не потребовалось. Настасью Мироновну словно сковородкой огрели по затылку. Она выпучила глаза:

— Два миллиона?! И такой молодой?! Вот, Алоизий, бери пример с…

— Родион Георгиевич…

— Бери с него пример! А то видали сыночка моего — двадцать пять лет, а ума нет. Так теперь уж и не будет. Разве только женить… А у вас жена и детишки уже имеются?

— Не люблю я детей. Мерзкие, сопливые, кричат, вечно под ногами путаются. Деньги на них тратить. Не люблю…

— Вот как? Ну что ж, ваше право… Как же с Филиппушкой подружились?

— Не друг он мне. Денег должен. Приехал должок получать. Трудно компаньон с деньгами расстается, силой приходится вынимать.

Настасья Мироновна заговорщицки подмигнула и поманила пальчиком. Приблизившись, Родион ощутил сквозь духи неубиенный запах старости.

— Племянничек мой еще тот кровопийца, — прошептали ему в ухо. — Так вы с него три шкуры сдерите. Не жалейте. И слову его не верьте: обманет. Но это тс-сс…

— Да и сынок у него неприятный, — в тон ответил Ванзаров. — Какой-то дохлый, так бы и прихлопнул.

— За грехи это Филиппа… Слабенький он. Сама его не люблю. Но что делать, надо на поклон ездить. Такая беда. Средств у нас с сыночком никаких нет. Вот сундуковскими подачками и перебиваемся…

Начкина опять подмигнула. А быть может, глаз дернулся. Словно заключив договор с юным миллионером, она поднялась и с трудом, поддерживаемая сынком, отправилась наверх, переодеться к обеду.

Родион же отправился на поиски новых жертв. Они попались на мраморной лестнице. Веселый господин, приветливо замахав, крикнул:

— Родион Георгиевич, можно вас на пару слов?

Наверняка Сундуков уже оповестил о золотых рудниках Маньчжурии. Родственник оказался так расторопен, что представился сам — племянником Сундукова Семеном Кряковым — и не забыл познакомить с женой, запросто названной Дусей. От Семена исходили волны дружеского расположения. Вот только бегающие глазки и острые морщинки на лбу указывали, что господин не так прост. Скорее всего, живет за счет Сундукова, за что его же тихо ненавидит. Не служит, играет в карты — заметно по движению пальцев. Источает патоку, продаст и предаст за грош. Жена его… «Мгновенный портрет» выдал диагноз: точное отражение мужа. Внешне довольна жизнью, но случись что — горло перегрызет за деньги. И мужем тоже не поперхнется.

Семен стал выспрашивать, какое счастье занесло такого приятного господина в этот дом. Родион не скрыл, что не друг и не новый родственник, а почти враг, то есть беспощадный кредитор. Супруги переглянулись и молча пришли к согласию.

— Хотите совет, по-дружески, но под большим секретом? — интимно понизил голос Кряков.

Ванзаров был не прочь.

— Дядюшку надо брать за горло… — костистые пальчики показали, как беспощадно надо душить, — и не отпускать, пока не сдастся. Рвите его на части, загоните в угол, разотрите в порошок. Тогда добьетесь своего. Мы на вашей стороне. Только я вам ничего не говорил.

Благодарности Родион не выразил, но всем видом показал, что уж душить умеет.

— Никогда мне Сундуков не нравился, не доверяю ему, — добавил он мрачно. — Да и дети у него неприятные. Так бы пнул под зад. Особенно мальчишку. Избалованный негодник.

Блестя глазами преданной псины, Семен схватил ладонь золотопромышленника, стал трясти, приговаривая «как его понимает!». И спросил:

— У вас правда миллионы?

— Всего два…

— Милости просим к нам! — выпалила Дуся. — Мы тут поблизости дачку снимаем. Будем сердечно рады. У нас, конечно, по-простому, но угостим на славу. И много чего расскажем… Правда, Сёма?

Муж всячески поддержал приглашение, на этом и расстались. Супруги отправились в комнату готовиться к обеду, а Родиону потребовался глоток воздуха. Уж больно густая любовь сварилась в этом семействе.

Он двинулся протоптанным маршрутом. От наблюдения забора и статуй отвлек блеск под ногами. Приглядевшись, Родион заметил в траве что-то металлическое, оказавшееся серебряной крышечкой солонки из чистого хрусталя. Внутри пересыпались кристаллики. Вероятно, кто-то из слуг обронил. Выпасть солонке неоткуда. Наверху жилые комнаты, внизу широкий холл. Сунув находку в карман, Ванзаров сделал круг и наткнулся на изящную даму, курившую на свежем воздухе.

— Любите получать от жизни радость? — спросили его, окинув особенным женским взглядом, сразу определявшим материальные и прочие возможностии. И как им это удается? Ну, ладно…

«Мгновенный портрет» набросал резкий эскиз: барышня глубоко отцветшего возраста. Считает себя тонкой натурой. Довольно взбалмошна. Истерична. Возможно, в одиночку пьет. Неудачную личную жизнь компенсирует свободным поведением. Слишком прямые черты лица и перетянутую фигуру считает эталоном красоты. Дорого себя ценит, хотя… Цену Родион уточнять не стал, полагая, что сведения о маньчжурских рудниках стали уже всеобщим достоянием. Он сдержанно ответил:

— Я люблю деньги.

— Какой резвый мальчик… Мне такие нравятся. У вас есть страстный роман?

— Любовь, семья, дети… Нет, это не мое. Особенно дети. Не выношу эти сопливые создания.

Дама посмотрела так внимательно, словно не верила чуду. И даже выбросила сигаретку.

— Маргарита Кунц, — ему протянули для поцелуя кисть, похожую на куриную лапку. — Сестра жены этого чудовища. Вы мне интересны…

— Что можете предложить, чего бы я не купил за деньги? — спросил Родион, наглым образом трогая ее пальцы.

Маргарита сощурила блеклые глазки:

— Об этом поговорим после… Вы мне нравитесь все больше, ценю такие натуры. А с виду такой пухля… Останетесь до понедельника?

— Очень не хотелось бы. Получу с Филиппа долг и сразу уеду, противно на дне рождения его сынка изнывать.

— Буду иметь в виду, — сказала Маргарита и ушла в дом.

Больше всего захотелось скинуть роскошный костюм, залезть в ванну и там долго тереться мылом с мочалкой. Или хоть в бане отлупить себя вениками. Многовато гадости налипло. Он не набрел еще ни на какие выводы, логика бурчала что-то невнятное, но в одном убедился наверняка: интуиция Сундукова не обманывает. И хоть предчувствия против правил лучшего сыщика, пардон, конечно, но тяжкий аромат преступления буквально пропитал дом. В самом деле, надо быть начеку.

Из глубин замка вырвался грохот рынды, каким сзывают на пожар или народную войну. Но слуги мелькали своим чередом. Никаких признаков наступавшей опасности. Только возник дворецкий, спокойный, как труп, и величественно пригласил на ланч: все уже собрались, Филипп Филиппыч ожидает за столом. Оглушительный перезвон оказался ударом гонга, как и принято в настоящих английских замках.

Владелец рудников поспешил к семейной трапезе.

Стол накрыли в огромной столовой, стены которой подпирали новенькие рыцари в средневековых доспехах. Хрустальная люстра свешивалась льдиной, грозя проломить стол, случись крюку сплоховать. Во главе застолья восседал Сундуков. На другом конце поместилось тишайшее существо, в котором внимательный глаз опознал безропотную супругу. По правую руку от хозяина нашлась милейшая тетушка с Алоизием. Слева — семейство Кряковых, рядом с которыми устроилась барышня Кунц. Как бы случайно, пустой стул оказался как раз подле нее.

— Без вас не начинаем, милейший Родион Георгиевич, — без тени вежливости напомнил Сундуков.

Не просто гость, но суровый кредитор, Ванзаров не стал путаться в извинениях, а молча занял предназначенное место. Маргарита наградила его томным, чего-то ожидающим взглядом. Прочие родственники, как по команде, заулыбались, выражая дружелюбие. Только Алоизий был чрезвычайно занят — он ковырял в носу. До полного состава семейства не хватало Альбертика и Лидочки. Наверно, детям за взрослым столом находиться не разрешалось.

Официанты, они же слуги, разнесли густой мясной суп, от которого валил пряный аромат. В ранний ланч это блюдо явно не вписывалось. Но тут ведь не английский замок, отчего бы не поесть как следует. Сундуков провозгласил тост на удивление мелкой рюмкой за здоровье детей. Все покорно выпили и застучали ложками. Помня, что творит с сыскной полицией водка, Родион не стал выяснять, как ударяет она в голову золотопромышленникам, и пригубил осторожно. Зато налег на суп и начал присматриваться к сотрапезникам.

За столом царила тишина, довольно напряженная. Алоизий и Семен честно уплетали суп, милая Дуся осторожно косилась на Родиона, Маргарита же откровенно его рассматривала. Только тетушка Настасья Мироновна пребывала в нирване, изучая что-то на люстре так внимательно, что ложка ее безвольно повисла.

Обед обещал пройти пресно, но тут Сундуков отпихнул тарелку:

— Вам, господин Ванзаров, когда были маленьким, на день рождения что дарили?

Следовало сообразить, из какой жизни выудить воспоминания. Тут нельзя оплошать. Кто его знает, что дарят владельцам рудников в детстве. Родиону дарили все больше книжки.

— Так, всякую мелочь, — лениво ответил он. — Побрякушки золотые, малахиты всякие, кажется, часы с брильянтами. Уже не помню.

Не ожидая такого откровения, Филипп Филиппович несколько растерялся, но быстро сообразил, что может извлечь из такого признания свою выгоду:

— Вот это я понимаю. А знаете, что мои дорогие родственники презентовали Альбертику? Нет, послушайте, это интересно. Тетушка заготовила чрезвычайно нужный подарок: аквариум с черепахой. А племянничек мой, такой умница, — деревянный паровозик. В холодную зиму вместо дров пойдет. Но уж милая свояченица и того хлеще: книжечку с картинками! Великолепно, не так ли? Детей нищих чиновников и то лучше радуют.

Трудно надавать пощечин стольким людям, не сходя с места. Но Сундукову удалось. Все, кто был за столом, не знали, куда глаза девать.

— Если подарок от души, цена не важна.

Такой открытый вызов Сундукову давно не бросали. Тряхнув головой, словно зубр перед атакой, Филипп залился гневным румянцем, грозившим лопнуть бешенством. Неизвестно, чем бы кончилось застолье, но прямой взгляд юного промышленника осадил хозяина. Сундуков понял: они поменялись ролями, и теперь главный вовсе не он. Сдал назад, пробурчал что-то и принялся за суп. А Родион пожинал плоды победы благодарными взглядами. Маргарита, повернувшись к нему, шепнула:

— Я рада, что наши комнаты рядом.

Этому Ванзаров совсем не обрадовался. Но огорчать даму за ланчем — дурной тон. Еще, чего доброго, подавится.

Воцарившийся покой был нарушен хлопком двери. Няня еле удерживала Альбертика за курточку, мальчишка вырывался изо всех сил. Спокойная Лидочка была рядом, но обгонять брата не спешила.

— Папа! Мне к тебе надо! — закричал Альбертик, тяжело дыша.

Сундуков махнул, дескать, пусть, все равно не отвяжется. Лица родственников приобрели слащаво-умилительный вид. Альбертик кинулся прямо к отцу. Зацепившись за шею, стал что-то горячо шептать на ушко.

— Можно, милый, — сказал отец, потрепав чадо по кудряшкам. — Беги, играй. Видишь, мы заняты. После покажешь…

К столу подступила Лидочка, как всегда очень серьезная.

— Папенька, можно я… — начала она, но папенька не стал слушать, а отправил дочурку восвояси.

Няня, взволнованная оплошностью, забрала детей.

Родственники наперебой стали обсуждать, какой милый и смышленый мальчик растет, но под тяжелым взглядом Сундукова восторги улетучились, как воздух из шарика. Обед завершился в тишине. Филипп Филиппыч встал первым, объявив, что до ужина всяк может распоряжаться собой, как ему вздумается. Ужин в восемь, не опаздывать.

Барышня Кунц бросала на Родиона такие многозначительные взгляды, что он поспешил отговориться срочным делом. Быстро поднялся наверх и заперся в своей комнате. Следовало осмыслить и рассортировать наблюдения, но обед был столь обильным, что потребовалось скинуть пиджак, ослабить галстук и прилечь. Ну а что вы хотите?

Матрас был так мягок, а из окна веяло таким приятным ветерком, что Родион погрузился в уютные размышления. И не заметил, как мысли стали путаться с выводами, заплетаясь и клубясь, пока не утянули юный наевшийся организм в сладкий послеобеденный сон. Словно сквозь пелену, он слышал чьи-то шаги. Шаркающие, как у пожилого человека, торопливые, как у молодого, еще, кажется, шуршали юбки. Еще он слышал, как осторожно дернулась дверная ручка и кто-то поскребся в дверь. Но дверь осталась запертой, а в комнате было так тихо, словно ее хозяин исчез. Вскоре суета, которая так раздражает в дремоте, стихла. Раздался топот, словно кто-то пробежал по коридору. А дальше — звуки, которые не могли быть ничем иным…

Родион очнулся от резких криков. Нет, не криков, а истеричного, надрывного плача, от которого леденеет в душе отчаянных храбрецов. Так стенают от невыносимого, мучительного горя, с которым не справиться. И рыдал не Сундуков.

Настольные часы показали начало шестого — полная катастрофа! Логик и аналитик наглым образом проспал три часа. Рыдания не смолкали, и Родиона буквально снесло с кровати. Накинув пиджак и забыв про галстук, он выскочил за дверь.

В доме творилось что-то странное. Слуги столпились около двери в дальнем конце коридора. Ощущалось беспокойство, люди не разговаривали, только старались заглянуть в комнату. Ванзаров довольно резко потребовал разойтись. Слуги отступили перед хамоватым гостем.

В детской свирепствовал чудовищный беспорядок, словно ураган прошел. Валялись скрученные простыни, мокрые полотенца, тазы с чем-то густо-желтым, стулья, кастрюли и какие-то склянки. По паркету разлилась коричневатая жидкость. И хоть окна были распахнуты настежь, душил смрад. На полу сидела няня, безвольно раскинув руки и уставившись на стену остекленевшим взглядом. На кушетке полулежала госпожа Сундукова. Лицо ее опухло, волосы растрепаны. Платье мокрое и в комках слизи. Она стонала однообразно надорвавшимся свистом. Рванувшись вперед, закричала:

— Чего вам тут?! Вон!.. Вон!.. Не надо здесь…

Родион посторонился. Женщину шатало. Ее подхватили и увели.

Отсюда виднелся уголок комнаты, отделенный нишей. На детской кроватке лежало что-то, завернутое в тряпицу. Белые простыни разукрасили багровые пятна. Странная избирательность зрения только теперь открыла среди вороха вещей аквариум с черепахой, разноцветные кубики, паровозик с вагончиками, разбросанные книжки и кучи детских игрушек.

— Уходите, барин. Не видите, что творится…

В тишине голос Федоры еле различался. Ванзаровым овладело странное спокойствие, которое в трудную минуту отметает все лишнее. Чтобы силы отдать вниманию и логике.

— Сыскная полиция, — резко заявил он и заставил себя зайти в нишу.

Мальчика спасали домашними средствами, какие знали. Заворачивали в уксус, притирали, заставляли пить, но все было напрасно. Головка ребенка неестественно запрокинулась, рот чуть приоткрылся. Очевидно, перед смертью мальчика мучила кровавая рвота. Выдержать это зрелище было невозможно.

Родион отвернулся и приказал себе собраться. Осматривать труп самому совершенно бесполезно, тут нужен врач. Причина смерти не так важна. Сейчас главное — не упустить улики, которые могли остаться в этом кавардаке. Он обошел комнату, стараясь запомнить любую мелочь, каждую деталь.

За дверью раздался шорох. Расталкивая слуг, в детскую влетел запыхавшийся господин с докторским чемоданчиком. Он так спешил, что потерял где-то шляпу.

И тут же кинулся в нишу. Нагнулся над телом, пощупал пульс, посмотрел зрачки и отошел молча. Досаду и горечь надо было на ком-то сорвать.

— Вы кто такой? — строжайше спросили Ванзарова. — Посторонним здесь делать нечего. Убирайтесь живо…

Пришлось объяснить, что гость уже не посторонний. Доктор выразил удивление такой расторопностью полиции, брезгливо пожав плечами. Но теперь спросили с него.

— Тасич Сергей Иванович, — представился доктор. — Домашний врач этого семейства.

— Почему опоздали?

— Опоздал? Да я за десять минут добрался, чуть лошадь не запорол. Сколько предупреждал: чуть что — сразу посылать за мной. Понадеялись, что сами справятся. Вот результат.

— Такое уже случалось с… Альбертом?

Тасич презрительно скривил губы:

— Такого, господин полицейский, случаться не могло. У младшего Сундукова было… слабое сердце, диагноз вам все равно ничего не скажет. Но сердце здесь ни при чем.

— Поясните. Я плохо знаком с медициной.

— Разве сами не видите? Или вас этому не обучали?

— При осмотре трупов обязан полагаться на мнение эксперта. К сожалению, здесь его нет. Сейчас пошлю в участок, — ответил Родион с невозмутимым видом.

Сергей Иванович присмотрелся к полноватому юноше в великолепном костюме без галстука.

— В сыскной полиции все имеют возможность так одеваться? — спросил он.

— Только те, кто по долгу службы выполняет особое задание. Иногда во фрак, иногда в лохмотья нищего. Как придется.

— Ах вот как… Не подумал…

— Необходимо ваше предположение о причине смерти.

— Предполагать тут незачем. Я не криминалист, но скажу наверняка: отравление.

— Сильный яд?

Тасич заинтересовался:

— Почему вы так решили?

— Еще три часа назад ребенок был здоров и полон сил, — ответил Ванзаров. — Должно быть, что-то быстродействующее.

— Вынужден вас огорчить: самый примитивный мышьяк… Оглянитесь, следов достаточно.

— Не знал, что от мышьяка наступает такая быстрая смерть.

— Обычно — да. Но тут другой случай. Я наблюдаю Альберта с самого его рождения. Отцу его давно говорил: с таким больным сердцем нужен особый режим. Но Сундуков упрямый, как… сам видели. Его наследник должен жить нормальной жизнью — и точка. Вот результат. Достаточно небольшой нагрузки на организм, дозы мышьяка, например, и сердечко не выдержало. Стоило чуть подтолкнуть, и ниточка оборвалась. К сожалению, даже если бы успел, мало что можно было сделать.

— Кто знал о диагнозе?

Доктор искренно удивился:

— Все. Никакого секрета из этого не делалось. Сундуков гордился, как сын растет назло мне. Это он так заявлял.

— Есть предположения, как яд попал в организм?

— Наверняка только вскрытие определит. Думаю, самым обычным образом: через рот. С какой-то пищей. Я, конечно, еще посмотрю тело, но сомнений практически нет.

Хлопнув себя по карманам, словно птица на взлете, Родион извлек солонку:

— Буду крайне признателен, если определите, что в ней…

Осторожно принюхавшись, Сергей Иванович отвинтил крышку, на ладонь пересыпать не стал, а использовал чайную ложку, вынул из саквояжа флакончик с пипеткой и капнул. Горка соли окрасилась коричневым колером.

— Это не экспертиза, а фокус доморощенный, — пояснил он. — Но в нашей сельской местности меня не раз выручал. Вам, как полицейскому, наверно, известно, что две трети отравлений совершается мышьяком. Жена мужа приревновала, муж вообразил, что сосед — любовник его благоверной, ну и так далее. В порыве страсти используют то, что под рукой. Да что вам рассказывать… В общем, поздравляю: у вас полная солонка чистого мышьяка.

Кто-то вежливо кашлянул за плечом. Дворецкий, как всегда невозмутимый, принес известие: господина Ванзарова срочно требуют. Без промедления и задержки.

Войдя в кабинет, Родион не застал хозяина на привычном месте. За письменным столом виднелось кожаное кресло. Распахнутое окно обильно вливало свежий воздух, но запах валериановых капель слышен отчетливо. Родион сделал шаг к двери, но хриплый голос приказал:

— Стой, где стоишь.

В углу кабинета, рядом с сигарным столиком, возвышалось вольтеровское кресло. Голос шел оттуда. За высокой спинкой кресла Сундукова не было видно, торчал лишь краешек брючины с лакированным носком ботинка.

— В том, что случилось, твоей вины нет, на тебя зла не держу. Сам виноват. Нельзя было глаз спускать… Только не думал, что так быстро они решатся. Моя ошибка, только моя. Понимаешь?

В другой ситуации Родион не спустил бы фамильярного обращения. Но сейчас не время тешить гордость. Наверное, следовало сказать, что он считает себя куда более виноватым в том, что случилось. Хотя бы потому, что проспал. Не поверил в серьезность отцовской интуиции. И не нащупал вероятного убийцу. Оплошал со всех сторон.

— Одно прошу, Родион, не говори мне, что Альбертик… что он… что это безвинная смерть…

— Пока не знаю… Извините.

— Понятно…Что ж, хорошо… О чем я… Какое хорошо… Вот какой у меня к тебе разговор будет, Родион… — Филипп Филиппович говорил ровно и спокойно, словно ничего не случилось. — Мне теперь только одно нужно знать: кто. Найди мне того, кто это сделал, и того, кто это задумал. Настоящего виновника найди. Чистокровного. Сможешь?

— Убийца еще в доме, — просто ответил Ванзаров. — Необходимо срочно…

— Об этом не беспокойся. Я уже распорядился. Никто не выскользнет. Гости дорогие сидят под замком в своих комнатах, а люди надежные и проверенные, есть у меня такие, их стерегут. Полицию не вызывай, сам справься, до вечера найди. Хоть весь дом переверни. Твои приказания будут исполняться немедленно. Ты теперь хозяин. Над всеми жизнями хозяин. Ничего не стесняйся. Будет надо — на заднем дворе сарай имеется, а там козлы и плетки приготовлены. Если кому язык развязать надо — не стесняйся. Хоть мужика, хоть бабу. Никого не жалей. Прикажи — все исполнят как надо. О последствиях не думай. Все на себя возьму. Только настоящего… мне найди. Кто бы он ни был. А дальше я уж сам…

Быть может, присутствие Родиона спасло чью-то невинную спину от порки. Хотя и так понятно, кому бы досталось в первую очередь. Он не стал отказываться от пыток и объяснять, что логика и психология куда страшнее, а только сказал:

— Сделаю все, что смогу.

— Хорошо… Теперь еще одно, чтоб не забыть. За труды свои получишь десять тысяч, сразу, как виновника укажешь. Не сомневайся. Слово даю.

— О деньгах не может быть речи. Это дело чести.

Скрипнули подушки, Сундуков появился из укрытия. Ворот разодран глубоко, в прорези сорочки виднелась волосатая грудь. Но глаза грозного владельца замка покраснели, как у затравленного зайца. Казалось невероятным, что безжалостный зверь способен на такие чувства. Ванзаров отвел взгляд.

— Спасибо тебе, Родион Георгиевич, ты настоящий… Да что там… Иди, все в твоих руках. Справься до вечера. Трудно мне себя сдерживать, не наделать бы большей беды… Более не задерживаю, — и Филипп исчез в кресле.

Первым делом Родион заглянул в детскую. Кроме Тасича, склонившегося над телом, никого не нашел. Слуги куда-то исчезли, лишь у дверей гостевых комнат прохаживался дюжий молодец. Завидев Ванзарова, он замер по стойке «смирно». Нельзя придумать лучше условий для сыскной полиции: все подозреваемые разделены и находятся под домашним арестом. Пригодятся, когда дойдут руки.

В комнатку няни Ванзаров вошел без стука. Федора подняла на него заплаканные глаза и покорилась неизбежным мукам. Чиновник полиции не собирался ее утешать, напротив, затребовал подробный рассказ о том, что происходило после ланча.

Его воле няня не противилась.

…Вытащив детей из столовой, Федора повела их в детскую и оставила там. Альберт принялся за подарки, а Лидочка взялась за книжку. Видя, что они нашли себе занятие, няня побежала на кухню выпить отвар, ее мутило, а заодно узнать, когда будет готов детский полдник. Когда вернулась, Альбертик мирно играл с черепахой, Лидочка читала. Девочка попросилась погулять. Нянька отвела ее на задний двор и оставила под присмотром кухарки. Потом что-то ее задержало, и она не сразу вернулась. Но как только заглянула в комнату, сразу поняла, что с Альбертом что-то не так. Мальчик весь съежился и жаловался, что ему холодно. Няня потрогала лоб, но температуры не было. Ребенок лег на ковер, поджав ноги, закашлялся, его вырвало. Подхватив Альбертика, Федора уложила его в постель и побежала на кухню за теплым питьем. Когда вернулась, одеяло было в ошметках слизи. Няня испугалась не на шутку, бросилась за госпожой Сундуковой. Мальчику становилось хуже буквально с каждой минутой, но мать пыталась помочь ему самостоятельно, тут уж весь дом забегал. Только когда Альберт обмяк, послали за доктором.

Рассказывала Федора медленно, но все время ерзала на кровати, словно не могла усидеть на одном месте.

— В котором часу кормили детей?

Нянька тяжко вздохнула:

— Позавтракали около десяти, потом полдник, а уж потом следовало обедом кормить.

— Значит, дети не ели примерно с двенадцати?

— И зачем вам только это, барин…

Опуская разъяснения, Родион спросил:

— Все это время они находились под вашим присмотром. Что делали?

— Да как обычно: гуляли, бегали друг за дружкой, в лесок меня потянули…

— Кто-нибудь угощал их конфетами, печеньем или пирожками?

— Что вы, барин, кто посмеет к хозяйским деткам приблизиться, — удивилась Федора. — За это головы не сносить. Все знают, что бывает…

— Мать с ними общалась до обеда?

— Как утром зашла, поцеловала обоих, так и не возвращалась. Все на мне…

— Последнюю пищу Лидия с Альбертом принимали вместе?

— Друг у дружки изо рта вырывали, шалили. Чай пролили на скатерть. Дети ведь… ох, господи!

— Поднимитесь, — резко потребовал Родион.

Федора не поняла, что от нее хотят, приказ был повторен. Она тяжко сползла с перины. Засунув руку между матрацами, Ванзаров выудил пузырек темного стекла с притертой крышкой. Склянка до половины заполнена белесым порошком. Поднеся находку так близко, чтобы читалась этикетка с латинским названием, Родион спросил:

— Что это?

Она слепо сощурилась:

— Неужто яд крысиный…

— Как у вас оказался мышьяк?

Полноватый юнец стал злым и колючим, словно приставленный к горлу ножик. Няня отшатнулась, схватилась за грудь и упала на стул:

— Да что же ты, миленький… Неужели подумал… Что я… Альбертика моего… Да я же его выкормила вот этой грудью, он же мне как родной… Что же ты удумал, изверг, что я ребенка отравлю? Кровиночку мою… Всю душу вложила… Да как мог такое… Пожалей старуху…

Но в этот раз жалости не нашлось. С беспощадным спокойствием Родион потребовал прекратить истерику.

— Вас никто не обвиняет пока. Я спросил: откуда в вашей кровати взялся пузырек с ядом?

Нянька так и держалась за сердце:

— Откуда мне знать! Целый день за детьми бегаю, дверь никогда не запирую, красть у меня нечего… Кто хочешь, заходи… Сегодня такая суета, никто бы и не заметил… За что же со мной так? Только добро людям делала…

— Иногда делать добро опасно… — заметил юный логик, но тут же спохватился, что такие мысли не совсем уместны. — Кто-нибудь заходил в детскую?

— Разве смотрела… Если бы знала… Постой-ка… — Федора встрепенулась. — Когда возвращалась, видала, что из детской вышла барышня…

— Кто именно?!

— Маргаритка, сестра хозяйкина… — выдохнула няня и, пожалев, что проговорилась, зажала рот.

Слово — не воробей. И сыскная полиция его уже поймала. Теперь Родиона интересовало другое:

— Родственники Сундукова дом хорошо знают? Где что лежит?

— Отчего же не знать. Каждое воскресенье наезжают. За ними никто не присматривает. Ходят где хотят…

— Где хранился этот флакон?

— В кладовой, где же еще…

От няньки потребовали показать место, и немедленно. Придерживаясь за стены, Федора прошлепала на кухню, пустую от поваров, но полную брошенными кастрюлями и сковородками, прошла и встала на пороге кладовой. Из темной глубины пахнуло букетом съедобных запахов. Не стоит и браться, чтобы описать сундуковское изобилие, тут было все: от мешков гречневой крупы до копченых окороков, подвешенных к потолку. В английском замке все это полагается хранить в подвале, но петербургские почвы настолько пропитаны болотами, что самый надежный погреб скоро отсыревает. Незачем и копать.

Федора указала на большой стеллаж с хранилищем химикатов, нужных в быту. Круглая отметина в пыли нашлась на второй полке снизу. Кажется, флакончик не беспокоили давно.

— Дверь все время нараспашку? — спросил Родион.

— Чего запирать, всякую минуту что-то требуется. То одно, то другое, гоняют людей почем зря. Это сейчас приказали из людской не показываться…

Он предъявил солонку:

— Чья вещица?

Едва взглянув, няня сразу опознала часть большого обеденного сервиза на двадцать четыре персоны. Пользовались им редко, добро простаивало. Чиновнику полиции потребовалось и его осмотреть. Все так же срочно.

Его отвели в проходную комнату, рядом со столовой. Буфет резного дерева размером со скромную избушку поблескивал лакированными дверцами. В верхних отделениях покоились стопки тарелок с золотым кантом. А в нижних — мелочь для парадных приемов и ряды одинаковых хрустальных солонок на серебряных подставках. В дальнем ряду не хватало одной. Ванзаров не поленился залезть внутрь, встав на колени. Солонку вынули так, чтоб при беглом осмотре недостача не обнаружилась. Логика упрямо бубнила свое, но Родион отмахнулся. Приказав няне не показываться из своей коморки, он взбежал на второй этаж.

Страж указал нужную дверь и без рассуждений отпер замок.

— Родион Георгиевич! Какая радость!

Голос Настасьи Мироновны был плаксив и жалок. Сама она походила на кучу старого тряпья, забытую в кресле. Алоизий, находившийся подле матушки, меланхолично скатывал из бумажки шарики и швырял в окно.

— Этот изверг не посмел вас остановить! Как славно! А нас, видите, заперли, держат прямо под арестом, шагу не ступить. Я, конечно, понимаю, такое горе, но приличия надо соблюдать… Говорят, в доме уже рыщет сыскная полиция!

— Не рыщет, а занимается розыском преступника, — поправил Родион. — Такова наша служба.

В первое мгновение тетушка хотела оценить шутку, но под немигающим взглядом Ванзарова смысл сказанного наконец добрался до старческих мозгов.

— Вы?! — только и смогла выдавить.

— Коллежский секретарь Департамента полиции. Надеюсь, лишние вопросы о рудниках отпали сами собой. Времени мало, введу вас в курс дела. Розыск, которым я занимаюсь, — неофициальный, только для сведения господина Сундукова. А потому у меня совершенно развязаны руки. Например, могу любого отвести в ближний сарай и с помощью розг побеседовать с ним до полного выяснения истины. Доходчиво изъясняюсь?

Настасья Мироновна погрузилась в бездонный ужас, а вот Алоизий оживился. Видно, слово «розги» возбудили в нем приятные воспоминания.

— Избежать ненужных мучений просто: признаться в содеянном. Немедленно. Иного пути нет.

Дрожащие пальцы старухи полезли в складки юбок и вернулись с изящной вещицей.

— Заберите! — Родиону протянули серебряный соусник. — Раз он за всякую мелочь готов родных людей до смерти запороть, ничего не нужно… У него этого добра полные закрома, и не заметит, что убыло. А нам бы с сыночком на месяц хватило. Но раз так — забирайте. Нет в этом мире справедливости…

Но Ванзаров добивался совсем не этого. Кому какое дело, что пожилая родственница оказалась обычной воровкой? Кому это интересно? Точно не сыскной полиции. Происшествие сбило с толку. Выручила только чудовищная выдержка. Ну, хорошо, приврали малость, все равно юноша держался молодцом…

Так вот. Родион и бровью не повел, а строго заявил:

— Кражи меня не интересуют.

— А чего же вы хотите? — вскричала Настасья Мироновна. — Больше у нас ничего нет, хоть обыщите!

— Будет надо — обыщем, — пообещал Родион. — Меня интересует убийство.

— Да какое убийство? — старческий голосок взлетел до крика.

— Альберта, сына господина Сундукова.

Хватило мгновения, чтобы госпожа Начкина сообразила:

— Так вы нас подозреваете…

— Жду непременного признания, как отравили ребенка.

Вот теперь Настасье Мироновне стало ясно: кто-то на нее наговаривает. Наверняка желают ее погибели. И тетушка бросилась за спасением.

— Господин Ванзаров, помилуйте, да разве мы способны на злодейство? — заторопилась она. — Недолюбливала Альбертика, это правда. А чего его любить? Все ему с рождения на золотом блюдечке… А о моем сыночке позаботиться некому… Ох, простите. Но убивать-то зачем? В чем моя корысть? Еще бы самого Филиппа… Так ведь неизвестно, какое завещание составил. Обещал завтра что-то объявить. Вот ждем-с… Нет, и не думайте, у меня бы и рука не поднялась… Поверьте, ради всего святого, поверьте старой, несчастной женщине! Я ведь вам в матери гожусь!

Правда, как известно, пахнет не розами. Все, что было в этой сгнившей душеньке, вылилось без удержу. Нет, не зря Сундуков презирал родственников. Стоит такой опыт взять на заметку. В семейной жизни пригодится.

— Допустим, поверю… — задумчиво сказал Родион. — Если не вы, тогда кто же?

Начкина взбодрилась:

— И думать нечего. Все вам расскажу как на духу. Сенька, мерзавец этот, давно грозился, что прикончит гаденыша. Это он Альбертика так называл за то, что Филипп не дает ему достойного содержания. Это все слышали. Правда, Алоизий?

Юный философ не поддержал мать, он все катал шарики.

— Что вы делали после обеда до пяти вечера?

Дама так старательно соображала, что Родион, казалось, слышал, как скрипят у нее извилины в мозгу.

— Что делали? Ах да… Пришли сюда, отдохнули, вышли на прогулку, вернулись, тут кутерьма началась. Нас приказали запереть.

— Где взяли соусник?

— В буфете в проходной комнате, там много серебра хранится: ножи, ложки…

— Когда в детскую заходили?

— Вот еще! Что там делать…

— Кого-нибудь видели около комнаты?

— Видела! — торжественно заявила добрая тетушка. — Вот как раз Сенька и его пигалица из детской выходили. Еще подумала: что-то у них вид такой подозрительный, будто нашкодили. А это вот, значит, что натворили!

— Откуда же вы знаете, что убийство произошло именно в детской? — мирно спросил Родион.

Начкина стала оправдываться, запуталась и от испуга пустила слезу. Утешать Родион ее не стал, а, наоборот, строго одернул:

— Оставьте эти игры… Мне надо знать, в котором часу вы заметили Кряковых.

— Так… это значит, да около трех, не иначе. Ох, какой негодяй! И жена его змеюка.

Оставив Алоизия бумажным шарикам, а его мать притворным слезам, Ванзаров покинул гостевую комнатку. В соседней под замком держали очаровательных супругов.

Пока дозорный возился с замком, Родиона пробрало безумное искушение: а не попробовать ли плетку в самом деле? Когда еще доведется испытать сильные средства, заставляющие говорить правду. Ох, как соблазнительно. Не сладость жестокости, а безнаказанность. Узнать, каково это: выбить признание, но остаться безнаказанным. И жутко, и приятно. Искушение, одним словом.

Но герой наш тем и отличается, что умеет остановиться у последней черты и не проверять крепость законов бытия. Быть может, скучно? Быть может. Что поделать. Героя не выбирают. Им становятся.

Пока мы тут заболтались, Ванзарова встретил дружный восторг семейства.

— Родион Георгиевич! — всплеснул руками Семен.

— Как мы вам рады! — подхватила его Дуся.

— Умоляем, спасите нас!

— А то держат, как в Бастилии!

И все такое прочее. Родион предпочел выждать, пока иссякнут жалобы, и милостиво обещал замолвить словечко перед Сундуковым.

— Только при одном условии, — добавил он.

— Мы согласны! — заулыбался Кряков. — Для вас — что угодно!

— Меня интересует всего лишь правда.

Кажется, Семен ожидал чего-то более любопытного:

— Правда? И зачем вам какая-то правда?

— В свободное от золотых рудников время я служу в Департаменте полиции. В самом страшном его подразделении — сыскной полиции. И не просто в сыске, а в особом отделе, занимающемся только самыми тяжкими преступлениями.

Супруги переглянулись, надеясь, что это дурной розыгрыш. Нет, все было на самом деле. Реальность повернулась отвратительной рожей. Впрочем, не такой уж отвратительной. Пускай чуть полноватой, но вполне милой, и вообще многим барышням нравится… Так, опять занесло. Ну так вот…

— Экий вы какой… — вырвалось у Семена.

— Вам лучше не знать, какой именно. У нас руки вот посюда… — Родион выразительно почесал локоть, — в невинной крови. Потому мне нужна правда. Одна правда. И ничего, кроме правды. О том, что вы здесь натворили.

Милая Дуся метнулась к шкафу, исчезла в его внутренностях и вернулась с фарфоровой куколкой.

— Извольте забрать! — нервно вскрикнула она. — Раз это чудовище из-за таких пустяков нанимает палачей, подобных вам… Нам ничего не нужно. Это была милая шутка, не более… Какая гадость… Еще дядюшка называется. Другие-то о племянниках заботятся. А этот только о себе думает… Копейки не дождешься…

На каминной полке в детской Родион приметил ряд фарфоровых барышень в итальянских нарядах. В ряду было пустое место — одной явно не хватало. И вот пропажа нашлась. Но полиция и не думала отступать, наседая пуще прежнего:

— С воровством антикварных вещей участок разберется. Мне нужно другое…

Нервишки Семена не выдержали:

— Да что же произошло, в самом-то деле! — взвизгнул он.

— Убийство Альберта Сундукова, вашего кузена.

Дуся отчаянно засмеялась:

— Это бред!

— Нет, все логично, — возразил Родион. — Вы были в детской, куколка доказывает. Времени было достаточно, чтобы отравить ребенка, которого люто ненавидели и считали соперником за наследство. Осталось найти следы мышьяка на ваших пальцах. Знаете, что мельчайшие кристаллы остаются на коже и не смываются водой?

Тут уж Кряков буквально взвился:

— Какое наследство! Да вы не представляете, о чем говорите! Дядя вечно секретничал, обещал, что завтра все наконец узнают о своей доле! Зачем нам убивать этого гаденыша? В чем выгода?!

— Когда вы вошли в детскую? В котором часу?

— Не помню, на часы не смотрел. Дусенька, помоги…

— Около трех, — подсказала верная жена.

— Что делал Альберт?

— Черепаху на паровозе нашем возил, очень ему подарок понравился, не думайте… Был здоров и весел.

— Сколько там пробыли?

— Зашли и вышли. Это шутка! Традиция, что-то вроде сувенира. Да поймите же…

— Кто мог отравить ребенка? Кому это было выгодно?

— А я вам скажу… Не останавливай меня, Дуся! — потребовал Семен, хотя супруга и не думала вмешиваться. — Это дело рук старой гадины, госпожи Начкиной. Это она ненавидела Альбертика, шипела у него за спиной. Такая мерзкая! Завидовала, что ее сынок — идиот. Она и отравила, больше некому.

— После нас в детскую заглянула Начкина, — сказала Дуся. — Я задержалась у окна, а когда обернулась — заметила. Тетушка придурка своего у двери сторожить оставила, зашла в детскую и тут же вышла. А потом Маргарита появилась. Хитрая, гадина, думала, что в коридоре никого нет, оглядывалась старательно, а меня не заметила.

Кряков многозначительно поднял палец:

— Что ж, вот вам и правда. Благодарите Дусеньку. Тетка все придумала, мышьяк достала, а Марго применила. У нее рука не дрогнет, жуткая стерва. И лицо холодного убийцы. Заметили?..

Супруги, пережившие, быть может, самые тяжкие минуты своей жизни, ждали, чем кончится допрос и как с ними поступит страшный юноша в костюме золотопромышленника. Но Родион вышел молча, только от души хлопнул дверью. Даже краденую фигурку не изъял.

Оставалась последняя дверь. Ванзаров медлил, взвешивал и оценивал, споря с логикой. Нужно совсем немного, чтобы отдельные кусочки сложились в мозаику, да так, что и шовчика не останется. Он не сомневался, что справится раньше срока. И не хотел думать, что случится потом.

Маргарита сидела на подоконнике, как будто проверяя, высоко ли для спасительного прыжка. Она повернула ухоженную головку:

— О, мой рыцарь, пришел освободить меня из заточения?

Родиону протянули ручку. То ли для поцелуя, то ли чтобы помог спрыгнуть с подоконника. Кавалер бесцеремонно развалился на стульчике у трюмо.

— Госпожа Кунц, мне необходимо решить серьезную проблему.

Барышня скинула ножки на пол и приняла позу покорного внимания.

— Так говорят только полицейские, господин Ванзаров. Неужели вы секретный агент?

— Нет, самый обычный чиновник полиции. Вы не угадали, а подслушали мой разговор с Кряковыми. Стенки здесь тонкие.

— Чем же еще заниматься одинокой женщине, запертой в четырех стенах? Не книжки же читать, — его одарили скользкой улыбкой. — Только вас я разгадала значительно раньше, чем вы думаете. Держитесь хорошо, умеете пыль в глаза пустить. Но мой вам совет: постарайтесь для секретных миссий не надевать свежепошитый костюм. Женский глаз это замечает. Да и какой вы миллионщик — не та повадка.

— Благодарю за урок, учту… В таком случае нам не надо тратить время на разъяснения.

Лицо перезревшей дамы стало пустым и мертвым, как у куклы.

— Что же вам нужно от меня?

— Подробности того, что совершили.

— Ничего я не совершала, Лола сама мне подарила скромный презент, у нее таких полная шкатулка. Но если господин Сундуков столь мстителен, что вызывает тайных шпионов, можете забрать. Обыскивать нет нужды, лежит на трюмо.

На трюмо и правда лежала брошь — крупный сапфир в окружении маленьких бриллиантиков. Впрочем, это не его дело, пусть сестры сами между собой разбираются. Одна удачно вышла замуж и теперь погибает в золотой клетке. Другая — вольная птица, но от такой свободы хочет удавиться. Говоря между нами, в рифму. Ну да ладно…

Родион ожидал чего-то подобного. Недаром же каждый выходной отправляются в сундуковский ад родственники. Вот именно: совсем не даром. А с маленькой выгодой. У кого какая выйдет. Он только спросил:

— Зачем же вы, такая умная и наблюдательная, морочите мне голову?

— Вам? Морочить? И в мыслях не было…

— Разберем факты. У меня есть два независимых свидетеля, которые видели, как вы заходили в детскую. По времени вы последняя, кто видел Альберта… здоровым. Вы прекрасно знаете дом. И с вашим умом так просто рассчитать удар: отравление, от которого здоровый ребенок оправится за три дня, надорвет больное сердце наследника. Но зачем же так спешить? Ведь духовную Сундуков собирался огласить только завтра.

Госпожа Кунц поняла, что дело оборачивается довольно скверно.

— Это полная и законченная чушь, — спокойно ответила она.

— Наоборот, очень логично.

— Мне незачем убивать племянника.

— Могу привести десяток причин. Например, самая простая: у вас не сложилась личная жизнь. Как можно отомстить за все неудачи сестре? Убить ее ребенка.

— Неужели? Так вы не знаете, господин пронырливый сыщик, что Лолу за Сундукова выдала я? Чуть не насильно. Он так настойчиво просил моей руки, что у меня не осталось иного выбора, как предложить сестру. Потому-то он ее и ненавидит.

— Что же вы отказались от такого счастья?

Маргарита печально улыбнулась:

— Мужчины мне стали глубоко безразличны.

Она ждала, что мальчишка растеряется, но Ванзаров и глазом не моргнул.

— Для чего же вы пришли в детскую?

— Сама не знаю… — Барышня Кунц укусила безымянный пальчик. — Ну, скажем, захотелось посмотреть на ребенка. Он тут же стал приставать ко мне с глупыми расспросами. И я поняла окончательно: это не для меня.

— Альберт выглядел здоровым?

— Насколько могу судить… Впрочем, нет, он жаловался на боль в животе.

— И что же вы предприняли?

— Не хватало мне возиться с детскими капризами! У него есть мать, нянька и слуги.

— Совершенно верно, — сказал Родион, вставая. — Еще, чего доброго, платье рвотой испачкает. Всего лишь маленький гадкий племянник…

— Не вам меня учить, гадкий шпион, — проговорила она отчетливо.

— Через два часа его не стало. Если бы сразу… Ну да ладно, что вам мораль читать… Остаетесь под домашним арестом.

Кунц притворно зевнула:

— Какая скука эта буржуазная жизнь! Заняться, что ли, террором…

Родион нашел доктора там, где и предполагал. Тасич не выходил из детской.

— Как розыски? — спросил он, собирая саквояж.

— Близки к завершению, — ответил Ванзаров. — А у вас?

— А у нас сплошные хлопоты. Пришлось заниматься всем семейством, за госпожу Сундукову особенно тревожно.

— Я спрашивал про труп… Извините.

— Ах, это… Как и предполагал: в ротовой полости явные следы отравления мышьяком. Желаете взглянуть на подробности?

— Нет… Не стоит. Больше мышьяк нигде не нашли?

Сергей Иванович суров нахмурился:

— Что вы хотите сказать?

— Например, на пальцах ребенка.

— Уж не знаю, каким образом… Ну, ладно, не хотел об этом говорить, все равно ничем не поможешь… Действительно, есть. Не знаю, откуда они появились.

Родион принялся бродить по комнате, а доктор наблюдал за «повадками сыщика», готовя живейший рассказ для дружеской вечеринки. Действительно смешно: полноватый юноша рыщет по комнате не хуже легавой. Особенно позабавило, что Ванзаров полез в аквариум и вынул черепаху. Осмотрев ее, забавный юноша спросил: она мертва?

Сергей Иванович поддержал игру. Одного профессионального взгляда было недостаточно. Лапы не шевелятся, голова болтается. Может, спит. Потыкав шприцевой иглой в шею, доктор убедился: сдохла. Что же смешной юноша выкинет еще?

А он попросил проверить, нет ли мышьяка в аквариумной воде. Тасич согласился, предвкушая: история будет великолепной! Ради этого можно и пробу Гутцейта провести. Он набрал воду в пробирку, заткнул горлышко промокашкой, капнул на нее раствором азотнокислого серебра и легонько взболтал. Бумажка окрасилась в лимонно-желтый цвет, а по бокам появилась коричневая кайма. Для полной уверенности Тасич смочил ее водою и получил окончательное подтверждение: бумага тут же почернела.

— Действительно, мышьяк растворен в воде, — сказал он. — Не понимаю, откуда ему взяться. А вы что-нибудь понимаете?

Ванзаров, не говоря ни слова, выскочил из комнаты, оставив честного доктора в глубоком недоумении с дохлой черепахой в руках.

В кабинет хозяина дома Родион вошел без стука. Сундуков смотрел в окно, из которого открывался вид на будущий парк. Лидочка стояла рядом, держа его за руку, будто ожидая повелений отца или стараясь утешить по-своему.

— Ну?! — требовательно вопросил Филипп Филиппович.

Родион попросил увести ребенка. Короткого взмаха руки было достаточно, чтобы дочь послушно вышла. Сундуков выражал крайнее нетерпение:

— Кто?!

— Сначала позвольте один вопрос.

— Ну, что еще?

— Когда во время обеда Альберт прибежал к вам, о чем он вас попросил?

— Да какое это имеет значение?.. Ну хорошо… Просил разрешения взять нынче подарок, черепаху, кажется… Я жду…

— В вашем доме слуги держатся в строгости, — начал Ванзаров, стараясь подбирать слова. — Но дети могут гулять где угодно. Баночка с крысиным ядом была на виду. Очевидно, Альберт решил поиграть с ней. Сунул в баночку палец и попробовал белый порошок. Вкус ему не понравился, флакончик был заброшен под кровать. Мне очень жаль, но вы не сможете наказать убийцу, и я не смогу. Это несчастный случай. — Родион полез во внутренний карман, вынул заветную пачку и положил на стол.

Сундуков жест заметил:

— Зачем? Вы их честно заработали.

— Я не могу принять эти деньги. Дело принципа. Извините…

Поклонившись, Ванзаров торопливо покинул замок…

Супруги Макарские как раз уселись за вечерний чай, когда на них свалился нежданный Родион. Влетел в дачный домик и выскочил оттуда в своем костюме. Стопку чужой одежды попросил завтра же, а лучше сегодня, отнести в замок, ничего не объясняя, убежал на станцию и вернулся в Петербург на первом же поезде.

… — Ну как, умник, что скажете?

Холеный ноготь нацелился на Колю.

— Что сказать… Как видно, мать и убила, — ответил он не слишком уверенно.

— Это почему же?

— Долго доктора не вызывала… Нелогично.

— Так… — Аполлон Григорьевич потер ладошки. — Еще версии есть?

— Может, нянька?

— До этого как додумались?

— Флакончик у нее под матрацем нашелся… Остальное могла разыграть.

— Может, кто-то из родственников? На ваш вкус.

— На старуху думаю, — признался без всякого оптимизма Гривцов.

— За что невзлюбили почтенную даму?

— Соврала, что не была в детской. Так ведь?

— Чудесно, мой юный коллега.

У Коли забрезжила надежда:

— Неужели угадал?

— Не гадать надо, а логически рассуждать, — Аполлон Григорьевич развалился поудобнее. — Всему учить надо… Так вот, начать с того, что убийство готовилось заранее. Кошка отравленная, Федорино горе с желудком… Первый раз пересыпали, второй — недобор. В одном вы правы: убийца из своих. Только он мог знать, где в доме хранится яд. Только он мог оставаться незамеченным в суете подготовки дня рождения…

— Ага!

— Рано радуетесь… Вернемся к вашим версиям. То, что вы назвали нелогичным поведение матери, как раз объяснимо: она жутко боялась мужа. А тут, накануне праздника — внезапная болезнь ребенка. Еще и гости в доме. Сплошной позор! Она не стала вызывать доктора, чтобы не разозлить Сундукова. И только. Теперь няня. Если бы знала про флакончик в матрасе — сидела бы смирно. Вот что просто и логично. Федора не знала, что его туда засунули. Что же до воровки-тетушки, то врала старуха от страха, чтобы не вдаваться в подробности, зачем она заходила в детскую. А заходила она, чтобы подговорить ребенка прилюдно похвалить ее подарок, черепаху. Что-то вроде бедной гордости. Поняли?

Гривцов кивнул:

— Конечно, понял. А кто же убийца?

Лебедев картинно закатил глаза:

— С кем приходится работать! Кто идет нам на смену… Ужасный век, ну и так далее. Неужели не видите? Все же перед глазами. Яд находился на нижней полке, солонку взяли с нижней полки буфета. Она нашлась в траве, то есть потеряна. Ну?..

Коля хотел ответить сразу, но запнулся, налетев на открытие:

— Но как?!

— Все видели, что ребенок играл с животным. В этом ничего странного. Но черепаха оказалась в аквариуме. Сам Альберт никогда бы ее туда не положил — роста не хватит. Значит, кто-то ее туда вернул. Няня исключается, она занималась заболевшим ребенком. Остается кто-то другой. То есть — убийца. И сделал это для того, чтобы черепаха не привлекала внимание. Но вышло наоборот. Пытаясь скрыть улику, преступник выдал себя.

— Какое отношение имеет черепаха к убийству?!

— Альбертик играл с животинкой, а после потянул пальцы в рот. Отчего и наглотался яда. Мышьяком был посыпан панцирь. Черепаха вернулась в аквариум, яд стек с панциря и прикончил ее. А ненужный флакончик был засунут туда, куда проще всего добраться…

— Не верю!

— Это так просто: маленькая девочка, которую никто не замечает, ходит где хочет и делает что хочет. Она не наследница, она просто ребенок, до которого отцу нет дела. А до братика всем есть дело. С ним все носятся, отец рассказывает, что оставит наследство Альберту. Лидочка слушает и думает, не по годам умная девочка, что с широким характером Альбертика наследство будет пущено по ветру. А его надо сберечь. Лидочка очень бережливый ребенок, вся в отца. Поэтому братик должен умереть накануне объявления завещания. Лидочка не разбирается в юридических тонкостях, она думает, что раз папенька объявит брата наследником, то ничего уж сделать нельзя. Наследство пропадет. И она спешит. Сначала пробует на кошке, потом на няне. Для этого солонка очень удобна: посыпать нянину еду и посмотреть, что будет. Но Лидочка теряет солонку на прогулке в лесу. Остается сам флакончик.

— Но она же не могла угадать, что ее братику подарят черепаху!

— В чем-то вы правы, — согласился Лебедев. — Мы никогда не узнаем, как она собиралась накормить Альберта мышьяком. Но ей повезло с подарком тетушки Начкиной. Умная Лидочка быстро сообразила, что делать. Оставалось только подговорить брата, чтобы отец разрешил играть с подарком уже сегодня. Что Альбертик и проделал за обедом. Он всегда получал что хотел… Лидочка вытаскивает черепаху из аквариума, посыпает мышьяком. И дает братику. А потом возвращает черепаху обратно. Когда Лидочку уводят во двор, она ненадолго отходит от кухарки, идет в комнату Федоры и прячет в матрасе мышьяк. Все у нее получается легко, потому что ребенка никто не замечает. Она буквально невидима. И может делать все, что придумает. Подставляйте лоб…

— Я так сразу и подумал… — Коля покорно нагнулся. — Но не мог этого допустить. Искал любые другие причины. Все же очевидно.

— Опять врете, Гривцов, не умно и дерзко… Хотя Ванзаров также рассказывал… Потому и не смог сказать правду Филиппу Филипповичу. Какой бы Сундуков ни был, но дочь-убийца — непосильная ноша.

— Может, и зря, может, следовало этого тирана наказать…

— «Тирана наказать»! — передразнил Аполлон Григорьевич. — Родион проявил главное качество сыщика: милосердие. И вообще милосердие, быть может, главное качество человека. Оно одно спасет от зверя, что дремлет внутри каждого из нас, да. Зарубите это себе на носу.

В изумлении Гривцов вытаращил глаза и прошептал:

— Стойте… Как же я сразу не понял… Так ведь Лидочка… она… и есть настоящий скупой рыцарь!

— Ладно, опять вам прощаю, что-то я сегодня мягок… Старею, наверно, — сказал Лебедев, отпивая из заветной фляжки. — Вот еще случай был…

Николя обратился в слух.

Назад: Пир чумы

Дальше: Совсем готов уж реквием