Пир чумы
В столице империи обитают существа, наглости которых позавидует любая разведка. Даже англичане отойдут в сторонку и снимут шляпы в знак глубокого почтения. Маскируются они под заботливых матушек, трепетных тетушек и вообще добрейших кумушек, единственная цель которых — составить счастье обожаемых дочек, внучек, племянниц или просто знакомых барышень. Страшные создания имеют одну цель, но добиваются ее с такой хитростью, какой не встретишь в международной политике. А все потому, что ими движет любовь, вернее, неуемное желание как можно скорее увидеть чадо в законном браке, чтобы потом с утроенной силой взяться за грядущие поколения.
Интриганки времени даром не теряют. Между дачным и зимним сезоном слишком мало времени, чтобы козни увенчались успехом. Еще гремят рождественские праздники, а матушки уже строят заговоры, целью которых весенние свадьбы, лучше всего — на Красную горку. Как только закончится Великий пост, они собирают урожай. Надо непременно успеть выдать дочурку замуж до мая. Все матушки знают, что для будущего счастья жениться в мае ни в коем случае нельзя, иначе весь век маяться будешь. Ни от чего другого семейное счастье так не зависит, кроме как от правильной даты свадьбы, само собой. И вот сразу после Пасхи начинается свадебный бум. Трудное и тяжкое время для всех мыслящих и свободных личностей. Вроде нас с вами.
Петербург погружается в белое безумие. В витринах магазинов дамского платья и швейных мастерских выставлены манекены в свадебных нарядах, в кондитерских лавках красуются пирамиды свадебных тортов, в цветочных — не протолкнуться от свадебных букетов. По улицам носятся барышни-невесты с таким серьезным выражением лица, словно не замуж собрались, а строят крейсер или летят на Луну. А всего-то дел: успеть на примерку к модистке да обсудить с подругами, какого цвета ленты украсят свадебный стол. Кажется, весь город забыл про важные дела, чтобы предаться свадебному загулу.
Среди этой вакханалии совершенно незаметны скромные герои. Невинные жертвы уже попросили у избранниц руку и сердце и теперь покорно ожидают своей участи: их оденут, причешут, припудрят и поведут под венец. И вот жмутся ягнята друг к дружке с глазами, полными тоски, ожидая своей участи. Слезы наворачиваются и капают, горькие, прямо на свадебный фрак. Делать нечего, надо жениться.
Но перед тем, как свобода будет потеряна и молодого человека повяжут цепями, ему дается законный шанс проститься с холостой жизнью так, чтобы было что вспоминать унылыми семейными вечерами. Невесты канун свадьбы проводят в нервном ожидании, готовя прически и наглаживая проклятые оборки, а их женихи не теряют времени даром, прожигая его со свистом. То есть устраивают приятельские посиделки, именуемые мальчишником. И хотя звучат поздравительные тосты и на будущего мужа сыплются добрые пожелания, все знают: так беззаботно они пируют последний раз. Чтоб загасить горечь — не жалеют шампанского и более крепких напитков, и мало кто после проводов способен на своих конечностях добраться до дома. Некоторых, самых отчаянных, под венец почти несут. Так и начинается семейное счастье: в легком угаре и похмельном мираже.
Этим вечером в знаменитом ресторане «Пивато», что на Большой Морской улице, гуляли прощание со свободой. Компания старых друзей, сплоченная студенческими годами, обмывала товарища, которому завтра суждено неминуемое. Жених уверял, что обожает избранницу, руку ее просил в здравом уме, но все знали, хоть не говорили вслух: парня окрутили да купили за хорошее приданое. Ну какие доходы у скромного адъюнкта кафедры классических древностей. А тут — солидный куш, купеческий капитал. Прочная основа для научных занятий и построения профессорской карьеры.
Провозглашались тосты на древнегреческом и классической латыни, по-гусарски бились фужеры, пустые бутылки немедленно заменялись полными. Стол ломился от разнообразных вин, портвейнов и наливок. Но Ванзаров пил водку. Потому что понимал в ней толк. Кажется, в столь юном возрасте неприлично употреблять грубый напиток, и вообще чиновнику сыскной полиции, можно сказать — коллежскому секретарю, стоило бы разбираться в винах, для карьеры пригодится. Да, господа и дамы, стоило бы.
Но Родион не разбирался, а пил водку.
Крепкое, хоть юное тело легко справлялось с градусами, тем более закуской можно было накормить университет. Он хмелел незаметно и плавно, надеясь, что поймает момент, когда пора остановиться.
Момент случился без предупреждения.
Очередная рюмка заискрилась брильянтовым блеском, окружающее подернулось дымкой, а милые лица приятелей слегка расплылись. Родион отодвинул хрусталь и решительно заехал локтем в бок соседу, а заодно сердечному другу Тухову-Юшочкину по кличке Тухля. От меткого удара рука Андрея Юрьевича, державшая бокал, дернулась, и на соседа справа выплеснулось вино. Но тот даже не заметил, потому что спал на плече своего соседа справа. А что вы хотите: шел третий час мальчишника. Не замечая произведенных разрушений, Родион строго погрозил другу пальцем, с которого слетел остаток салата, и не менее строгим тоном сказал:
— Тухля, тебе надо пр… пр… ве… тр… ся… Не… не… м-е-д-л-н-о… Следуй за мной.
Трудные и длинные слова юному чиновнику не давались. Но друг понял, на то и друг, и помог подняться, опрокинув лишь тарелку, да и то на свои штаны. Справиться с ванзаровским телом мог человек недюжинной физической силы, но Тухля был упитан настолько, что рядом с ним и Родион казался тростинкой.
Приятели кое-как, но без помощи официантов, добрались до прохладного местечка, где ресторан разбегался на разные залы. Ощутив твердость стены, Родион преисполнился спокойствия.
— Закурим? — спросил он и загадочно подмигнул.
Попытавшись привести в порядок прическу, от чего ей стало только хуже, Тухля напомнил:
— Пухля, ты же не куришь.
Такое обращение Ванзаров терпел только от одного человека на свете, вместе с которым прожил лучшие годы юности.
— Ладно, — согласился он. — Тогда выпьем. За логику и истину.
Тухля предложение поддержал и, проверив, крепко ли друг подпирает стену, отправился к столу.
Родион прикрыл глаза. Перед мысленным взором крутились разноцветные кольца, взлетали и лопались яркие шары. В общем, момент невозврата пропущен окончательно. Но было удивительно хорошо и весело. И тут до слуха дошел невнятный разговор, из которого прояснилась фраза:
— Теперь он за все расплатится! Пусть сдохнет, гадина.
Как ни был Ванзаров не в себе, но упустить такое не мог. Осторожно перевалившись, заглянул за край ниши. С другой стороны было пусто. Голос тихий, женский, и он, пожалуй, смог бы его узнать. Если еще раз услышит. Тут как раз вернулся Тухля с бокалами шампанского и потребовал от друга, не вполне владевшего языком, блеснуть тостом.
Родион попытался напомнить, что шампанского не пьет, но друг был уверен в обратном. И Родион поддался. Вернее — согласился. Удерживая бокал и притянув к себе голову Тухли, он прошептал в самое ухо:
— Зесь зат… зате… вьется что-то недоброе…
— Что? — искренно удивился тот.
— Уб…ст…во.
Недаром Тухля изучал древние и мертвые языки, чтобы понять живого друга.
— Кого убивают? — поинтересовался он.
— Не знаю. Но женщина…
— О, брат Пухля! Скажу тебе одно: женщины — это чума!
— Чума на оба ваши дома?
— Нет, это из другой оперы. Женщина — просто чума. С большой буквы Жэ, то есть Че. Однозначно. Это я тебе говорю.
Столь авторитетному мнению можно было доверять. Обладая негероической внешностью, Тухля тем не менее умудрялся сражать барышень каким-то загадочным обаянием. Его многочисленные романы гремели на весь университет, пока он сам не загремел под венец с божественной Юленькой, его обожаемой женой и строгой хозяйкой дома.
Родион с большим интересом поддержал бы столь волнующую тему, но тут за стеной опять начался невнятный разговор. На этот раз отчетливо прозвучало: «Ну теперь я его достану и прикончу, непременно, можешь мне поверить». Стремительно, как мог в такой непростой ситуации, Ванзаров высунулся из укрытия, но наткнулся на пробегавшего официанта. Тот, что произнес угрозу, исчез в ближайшем зале. Но голос, молодой и звонкий, и интонация в памяти остались.
— Тухля, пой… нет, по…мяни мое слово: затевается пр…пр… с-с-с…тупление.
Друг готов был поверить во что угодно.
— Предлагаю тост: за женщин! — заявил он, поднимая бокал.
— «Бокалы пеним дружно мы…» — выговорил Родион.
Тухля подхватил энергично:
— «И девы-розы пьем дыхание…»
Закончили хором:
— «Быть может, полное Чумы!»
— За чуму! — провозгласил Ванзаров.
— За чуму! За женщин! Ура! — вступил Тухля и одним махом опрокинул шампанское.
Зажмурившись, Родион влил в себя мерзкий напиток, коловший горло иголками. Как и полагается, хряпнув бокал об пол, Тухля полез обниматься. Задушенный объятиями, Родион опять услышал отголоски постороннего разговора. Теперь солидный мужской голос обещал:
— Я этого подлеца мышьяком прикончу, никуда не денется…
Заметить преступника мешала туша друга. Пока Родион отодвигал Тухлю, пока огибал край стены, неизвестный растворился в пространствах ресторана.
Из зала, где мальчишник набирал обороты, донесся взрыв хохота. Пропустить самое интересное было преступно. Друзья, поддерживая друг друга, вернулись в компанию. Как раз вовремя. Приват-доцент Гемц, специалист по Цицерону, запрыгнув на стол, изображал гориллу в порыве страсти. Тонко и деликатно намекая на супружеские обязанности в брачную ночь. Чтобы жених смог оценить шутку, его приподняли из тарелки, в которую он прилег, удерживая за падающий подбородок.
На мгновение к Родиону вернулось просветление. Трезвыми глазами он увидел, что происходит, заметил Тухлю, который прыгал на одной ножке и вопил дикарским воем, и все прочее. Но тут и его увлекло всеобщее веселье. Даже официанты, с мудрым спокойствием наблюдавшие за кутежом мальчиков, казались милыми и смешными.
Из омута загула Ванзаров вынырнул, словно лосось из стремнины. Что-то случилось. Он не мог понять причины беспокойства, звеневшей тонким колокольчиком. Кажется, все хорошо: друзья юности пребывали на разных ступеньках, ведущих от человека к свинье. Сердечный друг Тухля отбивает ножом марш на соуснике… от чего фарфоровая вещица пала осколками. Но не это встревожило. Официанты, еще недавно спокойные, как фонарные столбы, засуетились. Кое-как повернув неподатливую шею, Родион приметил, что спешат они в одном направлении. Чутье сыщика, даже набравшегося по самое горлышко, протрубило сигнал «подъем». С трудом он привстал и потребовал себе в ординарцы Тухлю.
— Веди… — было указано направление.
Тухля искренно не понял, зачем оставлять веселье.
— Там случилось пр… прс… ну, ты понял…
— Да какое преступление в ресторане! — заявил легкомысленный друг.
— Убийство, — твердо сказал Родион и как-то сам в это поверил.
— Давай лучше выпьем…
— Нет, долг зовет… Спорим, я рас… рас… крою это пр… пр… тьфу, ну, ты понял, за сутки?
Тухля оживился и спросил, каковы ставки.
— Если проиграешь, а ты проиграешь, то лезешь на памятник и прокукарекаешь полдень, — ответил Родион.
— А если проиграешь ты?
Такое в планы не входило, но играть надо честно, спортивный дух, faire play и прочая ерунда. Он согласился принять ответную ставку.
— Сорвешь фуражку с городового и убежишь, — сказал Тухля и мстительно добавил: — Причем у того, которого я укажу.
Вообще споры образованных людей, интеллектуалов то есть, сразу отличишь по тонкости и оригинальности. Как же иначе. Договор был скреплен рукопожатием, и Родион устремился к славе или бесчестию. Или кого там на щите приносили? Ну, не в этом дело…
Плотная толпа официантов собралась в уютном холле, где гости могли передохнуть от застолья или выкурить папироску-другую, не смущая дам. В простенках между высокими окнами, полуприкрытыми драпировками, стояли разлапистые пальмы. Родион решительно двинулся в самую гущу толпы и потребовал его немедленно пропустить. Но вместо грозного заявления его губы смогли издать нечто шипящее и свистящее.
— Сыскная полиция, — добродушно перевел Тухля. — Пропустите…
Официанты видали полицию и прочих важных чинов и не в таком состоянии. Но этот мальчик, еле державшийся на ногах, не вызывал почтения. Скорее всего, обормот допился, вот и куражится. Никто не шевельнулся. Неподчинение представителю власти глубоко обидело Родиона. Он понял, что со дна души его поднимается нечто решительное и героическое, зовущее на подвиги. Рванув край пиджака так, что стало на пуговицу меньше, мальчишка предъявил зеленую книжицу Департамента полиции и грозно потряс ею не хуже Прометея, несущего огонь людям. Или кто там у богов чего украл с Олимпа? Ну, неважно… Тут уж никакой официант не устоит. Расступившись, обслуга пропустила героя нашего времени.
Твердость шага обеспечивала поддержка Тухли. Родион промаршировал сквозь строй черно-белых личностей и попал в джунгли. Пальмовые ветки лезли в лицо и кололись, и это приводило в ярость. Он стал биться и, наконец разгорячившись не на шутку, крикнул:
— Шашку мне!
Родион находился в таком поднятии духа, что запросто мог воззвать к еще большей глупости, хоть: «долой самодержавие!», хоть: «всех топить в нужнике!». К счастью, Тухля отвел в сторону веточку пальмы, от греха подальше.
Кое-как обойдя массивные кресла, в которых так удобно убивать время, Родион обнаружил в одном из них привольно развалившегося господина в смокинге. Одна рука господина свешивалась плетью, зато другая мирно лежала вдоль тела. Могло показаться, что господин дремлет, но смущали неподвижные остекленевшие глаза и струйка крови, красной змейкой сползшая из носа до верхней пуговки.
Издав победно-торжествующее мычание, Родион оглянулся на друга. Но Тухля благоразумно удалился за спины официантов. Лишившись точки опоры, юный сыщик вынужден был ухватиться за край кресла и, глядя на официантов, строго приказал:
— Опц… упс… оц… оце… пить все… Для увольнения… уставления… уста… новления личности жертвы…
— Что его устанавливать, — ответил кто-то из толпы.
— Знаете личность уб…уб… трупа? — строго спросил Родион.
Наперебой полетели подсказки:
— Чего там знать…
— Жених со свадьбы. Из малого зала…
— Ихним уже сказали…
— Где этот зал?! — опять-таки грозно вопросил Родион и взмахнул так, будто ему уже вручили шашку.
Юного полицейского приняли под локотки и довели до распахнутых дверей. Середину овального зала, предназначенного для дружеских застолий, занимал стол в праздничном убранстве. Во главе его сидела невеста. Она, не мигая, уставилась куда-то в центр стола. Над ней хлопотала дама в ослепительно обнаженном наряде, утешая и обмахивая веером. Справа от невесты расположился дородный господин, занятый рюмкой водки. Рядом с ним молодой человек катал по скатерти хлебный шарик. На другой стороне стола сидела пожилая дама в черном, а рядом с ней две барышни, тоже в черном. Поблизости притихла парочка гостей.
На мгновение Родион взглянул на происходящее как бы со стороны: пьяный юнец врывается на чью-то свадьбу, чтобы… Дальше Родион четко не знал, что он должен делать. Но что-то — обязан. А потому, обведя строжайшим взглядом гостей, взиравших на него с изумлением, потребовал всех арестовать до выяснения личностей. Отдельные междометия переводил верный Тухля.
— Там господина полицейского просят, — доложил официант в вежливом поклоне.
Развернувшись, как груженая баржа, Родион отправился к креслам. И чуть не снес господина в строгом сюртуке с докторским саквояжем. Действительно, это оказался доктор, вызванный на подмогу. Но подмога опоздала. Он только спросил, отчего господин полицейский решил, что здесь произошло убийство.
Иронически усмехнувшись, Родион указал на струйку крови.
— Ничего необычного при апоплексическом ударе, — пояснил доктор Штольц. — Смерть от естественных причин. Все признаки налицо. Молодой человек переволновался, выпил лишнего, сосудик слабый лопнул — и конец. На каждой десятой свадьбе подобное происходит. Готов дать заключение, а тело можно отправлять в морг.
— Это убийство, — обиделся Родион.
— С чего взяли? Самый обычный удар.
— А, так вы сообщник убийцы? Задержаны до выяснения личности!
Штольц только плечами пожал:
— Делайте что хотите, молодой человек. Но в таком состоянии вам лучше отправиться домой.
— У меня самое нормальное состояние! Тут вам не… это, как его… А это… ну, пыскная солиция… Вот именно! Тело доставить не в морг… а в морг 3-го Казанского участка. Пусть там лежит на полочке, пока я тут с убийцами разберусь… Вот шайка собралась! Тухля, за мной!
Забыв, что он собирался арестовать доктора, Ванзаров направился в обеденный зал, где потребовал лист бумаги. И принялся записывать фамилии и адреса задержанных. Он бы и дальше решительным образом вел розыск, но ощутил, что окружающий мир расплывается перед глазами.
Ванзаров очнулся оттого, что во рту свирепствовала песчаная буря. Организм требовал влаги, и немедленно. Сквозь щелку век, тоже покрытых слоем песка, пробивался слабый утренний свет. Напротив развалилась туша подозрительно знакомых очертаний. Последние сомнения рассеяли музыкальный храп. Тухля умудрился спать головой на ковре, а ногами на подушке. Оглядевшись, Родион обнаружил, что спал в одежде и на пиджаке не хватало пуговицы. Где находится, он понял, но как сюда попал — загадка. Обычно для стимуляции мыслей неплохо подходит процедура «почесать затылок». Что Родион и проделал.
И в этот миг вспомнил все.
Каким героем вчера он выступил, и что творил, и как показал себя во всей красе. Обжигающее чувство стыда, от которого некуда деться и спрятаться, обожгло нестерпимо. Родион смотрел на себя вчерашнего и не мог понять, как сумел достичь таких высот падения. Что натворил! А что он говорил людям! Позор несмываемый. И не послушал доктора — ведь сказали же ему, что смерть от естественных причин. Еще этот спор с Тухлей. Ведь, подлец, заставит его держать слово, придется красть у городового фуражку. А если узнают о его художествах в сыскной — все, конец карьере сыщика. Отправят гнить в канцелярию. Боже, как стыдно! Столько дров наломать, просто какая-то чума!
Казнясь и кляня себя, Родион выкарабкался с дивана и поплелся в столовую. Расположение комнат в этом доме он знал, как в своем. Но улизнуть потихоньку не удалось. В столовой уже ждала Юленька с приготовленным завтраком. Выражение лица у нее было таким страдальчески-прощающим, что захотелось немедленно удавиться.
— Доброе утро, Родион Георгиевич, — сказала она ласково и печально. Как умеют только женщины. Вернее, не женщины, а жены. Ну, вы поняли…
— Я… это…ну, да…то есть… Доброе… — пробормотал он в ответ.
Пожар стыда только усилился.
Чтобы его залить, мудрая Юленька подвинула чашу, полную ледяной воды. Родион припал и благодарно забулькал. Его попросили присесть.
— Ванзаров, ты все еще кажешься умным человеком, — сказал Юленька таким мягким тоном, что ничего хорошего ждать не приходилось. — Хотя прилагаешь немало усилий, чтобы в этом усомнились.
— Бульк? — спросил Родион и тут же схватился за рот.
— Да, именно: сомневаюсь. Но пока остались крохи надежды на твои умственные возможности, объясни мне: что вы за люди такие — мужчины…
Бывшего студента кафедры классических древностей так и подмывало ответить хлестко и мудро, нечто вроде: «Homo sun: humane nihil a me alienum puto». Но лик Юленьки не располагал к крылатым выражениям. Вернее — подрезал им крылья. Да и язык наверняка не осилит столько латинских слов. Интуиция подсказывала, что мальчикам лучше помалкивать. Хозяйка дома между тем продолжила:
— …Когда из таких бесполезных, омерзительных и пустых личностей, как ты и твой дружок, к несчастью — мой муж, женщина хочет сделать хоть что-то путное, человекоподобное, женив на себе, почему вы не радуетесь, а предаетесь чудовищному пьянству? Почему опускаетесь до животного ничтожества? Как это объяснить?
Отмалчивался Родион не потому, что не знал ответов. Он резонно опасался получить по лбу, например близким половником. У Юленьки рука тяжелая, а нервы слабые. Не то что у сыскной полиции.
Бульк… Ой, пардон…
— Скажи мне, как можно было назюзиться до такого состояния, чтобы преподавателя латинской кафедры и вашего общего друга Макарского официанты нашли под столом и доставили на извозчике? И это как же надо потерять человеческое обличье? Почему именно накануне главного события в его ничтожной жизни!
Пришлось смолчать. Что-то подсказывало, что в ответ можно получить историю с подробностями, как доставили домой два других бездыханных тела.
Юленька еще бы оттачивала на несчастном чиновнике свой пыл, но тут в дверях показалось упитанное привидение. И все внимание чумы досталось супругу. Родион попятился к выходу. Внимательно слушая попреки, Тухля самым наглым образом показал, как сдирает с головы воображаемую фуражку. Вот ведь гад, все помнит. Не выкрутиться.
Хождения по мукам не кончились, все только начиналось.
Казанский участок встретил появление коллежского секретаря как выход знаменитого комика. Присутствующие чиновники растянули физиономии в благостных улыбках, при этом шушукаясь и обмениваясь замечаниями. И даже городовые позволили себе ухмыляться в усы, а самые дерзкие так и вовсе хихикали в кулак. В общем, слава пришла, но была она несколько вызывающего толка, и еще неизвестно, чем закончится: лавровые венки, ордена или похвала начальства вряд ли ожидали в обозримом будущем. Родион же, стараясь не смотреть в глаза, пробурчал приветствие и стремительно покинул дежурную часть. Как только его спина скрылась в коридорчике, разразились бурные восторги и даже хохот. Обсуждали каждую мелочь: от оторванной пуговицы до запаха перегара, ощущаемого на расстоянии. И пришли к общему мнению: мальчишке достанется на орехи.
Сам же герой народной любви уже стучался к доктору Белкину в медицинскую участка.
— Открыто, входите, кому не лень! — крикнули ему.
Старый доктор Белкин, измученный жизнью и воспитанием жены, пребывал в том счастливом мнении об окружающей действительности, которое спасает от любых невзгод. Он искренно верил, что не может быть так плохо, чтобы не было еще хуже. А потому надо радоваться даже тому, что для радости не предназначено. Например, красивому трупу, падению господина пристава, зацепившегося за порог, или майской грозе. Сохраняя неистребимый оптимизм в душе, Иван Петрович был скуп на эмоции и относился к окружающим как к неизбежному злу, с которым ничего не поделаешь, а потому надо терпеть. Все равно попадут когда-нибудь в его морг. А не в его, так и тоже неплохо. К явившемуся поутру юнцу он не испытывал особых симпатий, но и дураком не считал, в отличие от прочих коллег. А потому наградил вполне искренней улыбкой.
Родион кое-как поздоровался и совсем смутился, не зная, как начать разговор. Доктор пришел ему на помощь, потому что не любил людских страданий без меры, а мучениями юноши уже насладился:
— За вчерашним трупом, голубчик?
Ванзаров благодарно согласился.
— Так его давно нет.
— Как же нет? Его что, потеряли?
Понимая состояние мальчишки, а точнее — ощущая ароматы, исходящие от него, Белкин ввел в обстоятельства.
…Рано утром, когда господин пристав прибыл в участок, ему сразу доложили, что в мертвецкую доставлен свежий труп. Капитан Минюхин осведомился, по чьему распоряжению доставлен гостинец. Оказалось, что это счастье получено стараниями господина Ванзарова. Более того, имеется заключение доктора Штольца, который осматривал тело и признал, что покойный скончался от апоплексического удара, а также частная записка о безобразном поведении чиновника полиции. Тут уж Михаил Васильевич, рассвирепев, как бывший капитан армейской пехоты, топал ногами так, что если бы не первый этаж — точно пробил бы пол. Наоравшись, пристав приказал убрать немедленно «дохлятину» туда, где ей место, а именно — в морг Мариинской больницы. Ретивому же сотруднику сыска было обещано столько бед, что до старости хватит. Приказ Минюхина был исполнен тотчас. Тело с заключением Штольца отправили в недолгий путь.
Такого оборота Ванзаров не ожидал. Мало того что теперь невозможно завести дело, так и труп никто не примет к исследованию. Посмотрят на заключение и засунут куда подальше. Все, нет теперь криминалистической экспертизы и не узнаешь, был ли отравлен несчастный. Тут только Родион сообразил, что не знает, как зовут убитого.
Наблюдая страдания, которые отражались на полноватом лице Родиона, Белкин спросил:
— И на что же вы рассчитывали? Заключение составлено грамотно, Штольц известный доктор, ошибки быть не может.
— Значит, убийства не было? — спросил Родион в полном отчаянии.
— А вы как думали?
— Мне показалось… вернее, я слышал… Я думаю, что его все же убили. Извините, а как труп звали? То есть пострадавшего?
Иван Петрович неодобрительно покачал головой:
— Ай, как нехорошо. Не то плохо, что пьете, а то плохо, что пить не умеете, молодой человек. В работе полицейского это одно из главных умений. Ладно уж, не унывайте, сами были такими… Судя по протоколу Штольца, погибшего звали Вальсинов Ульян Семенович, сорока лет от роду, мещанин. Но почему же вы решили, что его убили? Наружных следов — никаких. Все признаки разрыва сосуда в мозгу.
Не мог Родион признаться, что из-за спора с Тухлей ему отступать некуда, а потому вынужден был изворачиваться:
— Свадьба была странная, словно поминки. Женщины в черных платьях, ни веселья на лицах… Ну, уверен я, что его убили. Может, отравление?
— Возможно. Но этого мы не узнаем никогда.
— Ничего больше придумать не могу…
— Придумать сложно, если бы не эта штуковина… — сказал Белкин и указал на корытце, какое используют хирурги. По стальному днищу звонко перекатывался сплюснутый шарик. Назначение его было столь же очевидным, как и невероятным. Из вежливости Родион все же спросил, что это такое.
— Пуля, — сказал Иван Петрович. — Очень мелкого калибра, кажется, три или четыре миллиметра в диаметре. Никогда не догадаетесь, где ее нашел.
Родион и пробовать не пытался.
— Положил я свежака на стол, вижу, что с одеждой возни много, разрезать да снимать, — приободрился Белкин. — Думаю, дай проверю, отчего из носа кровь пошла. Беру тонкие щипцы — и в носовую полость. Чувствую — стенки нет. Прохожу дальше, уже в лобную долю, и тут натыкаюсь на что-то твердое. Как вам известно, в мозгах ничего твердого нет, одни мысли. Потому нащупываю и аккуратно тяну. Засело плотно. Не выходит, пришлось дернуть, и вот — пожалуйста. Как вынул, тут уж эти прибежали с криками. Еле успел сохранить. Нашему приставу лишнее убийство ни к чему.
— Как же пуля попала в мозг? — слегка опешил Родион. — Не вдохнул же он ее?
— Разумеется, через нос. Причем ствол засунули прямо в ноздрю. Внутри — отчетливый пороховой след.
Вывод совершенно нереальный: в людном месте, при множестве свидетелей кто-то засовывает пистолет в нос жениху — пусть крохотный, но пистолет. А ведь в ноздрю еще попасть надо. При этом Вальсинов не сопротивляется и не зовет на помощь, а ждет, пока ствол не окажется в нужном положении: пуля должна войти под очень острым углом. После чего принимает выстрел и тихо гибнет. Никто ничего не слышит и не видит. Абсурд. Но пулька упрямо выставляла полированные бока.
— Хоть и маленькая, но при таком попадании достаточная. Жертве разорвало сосуды, как при внезапном апоплексическом ударе. В этом Штольц был прав. Он же череп не вскрывал. Да и никто из гражданских не проявил такой внимательности. Если бы труп к нам не доставили… То, что я обнаружил, — чистая случайность. Обычно никто не начинает осмотр с носа…
Родиону потребовалась минутная пауза, чтобы оценить ситуацию: не может открыть дело, но обязан найти преступника хотя бы для того, чтобы выиграть спор. А то, что дела нет, никто ведь не знает. Придется блефовать. Но для очистки совести спросил:
— Иван Петрович, а что за оружие такого размера? Какой марки пистолет?
Доктор задумчиво покатал пульку по судку, от чего раздался довольно мерзкий скрежет.
— Поверите ли, юноша, ума не приложу. Даже для дамского «браунинга» мелковато. Что-то экзотическое или самодельное. Не силен я в оружии. Тут нужен криминалист.
Поблагодарив милейшего Белкина, оказавшегося столь внимательным, Родион направился в «Пивато».
Кажется, сегодня его появление производило фурор везде. Официанты затихли, а к дорогому гостю выбежал сам распорядитель Шабельский. Льстиво приветствовав, сообщил, как рад видеть господина чиновника. На всякий случай Ванзаров решил делать вид, что из вчерашнего ничего не помнит. И так хуже некуда. Он хмуро сообщил, что желает осмотреть место вчерашнего происшествия.
— Разумеется! Мы не прикасались, все оставлено как было, — заспешил Шабельский.
Несколько удивившись предусмотрительности, Родион спросил, откуда такая помощь следствию.
— Так вы же вчера приказали! Мы исполнили в точности.
Следовало за себя порадоваться: во хмелю, а дело помнит. Но радоваться не хотелось, а было такое чувство, что это не конец сюрпризам.
Его с почетом препроводили к нише, где вчера было найдено тело. Одна из веток пальмы была сломана. Ванзаров внимательно осмотрел ее: возможно, это улика.
— Вы же собственноручно деревце обломали! — пояснил Шабельский.
— Так требовалось для следствия, — строго ответил Родион, хотя внутренне содрогнулся от стыда.
Тут он заметил на ковре пуговицу от мужского пиджака, собрался было и ее записать в улики, но вовремя сообразил: это же его собственная пуговица! Молча подобрав находку, он занялся креслами. Тщательный осмотр ковра, пола, штор и даже кадки пальмы не дал ровным счетом ничего. Гильзы не оказалось. И вообще никаких следов. Заведение держали в образцовой чистоте. А вот в обеденном зале запахи оставленных блюд навеяли утренний дурман. Стиснув зубы, Родион прошел в обеденный зал, обшарил скатерть, стулья и даже залез под стол. Ничего, кроме крошек и объедков, не попалось. Конечно, вряд ли убийца сбросил пистолет после выстрела. Слишком полезная вещица.
Отряхнув колени, Родион попросил созвать официантов, обслуживавших свадьбу. Четыре молодца, одинаковых с лица и фрака, выстроились в шеренгу под бдительным присмотром Шабельского: как бы чего не сболтнули лишнего. И молодцы, тщательно отводя взгляды от нитки без пуговицы, а носы от выдыхаемых паров, постарались на славу: на все вопросы ответы насколько правильные, настолько и бесполезные.
Общая картина получалась ясной. Свадьба приехала без опозданий, как и заказывали: около восьми вечера. Гостей было мало, особого веселья что-то не замечалось. Официантов удивило, что никто не крикнул «горько». Молодые сидели рядом, словно чужие. Сначала краткий тост сказал отец невесты, потом мать. Гости поднимали бокалы, но пили тоже мало, в основном закусывали, и даже разговоров особых не вели. Казалось, что в воздухе висит странное напряжение. К тому же мать жениха и его сестры были в траурном платье. Честно говоря, такой свадьбы никто не припомнил.
После второй перемены блюд гости стали подниматься из-за стола. Только невеста все время оставалась на месте. Ее мать привлекала внимание сильно открытым платьем, видно, кровь горячая, все время обмахивалась веером. Наблюдательным официантам показалось, что молодая вообще не смотрела на жениха, зато бросала взгляды на юного господина рядом с ее папашей. Когда Вальсинов вышел из-за стола и как оказался в креслах — сказать не смогли, якобы внимания не обратили. Тем более спинки высокие, человека почти не видно. Да и пальма прикрывала. Пока ее не сломали.
— Кто-нибудь подходил к жениху? — спросил Родион, пропуская колкость.
Но внятного ответа не получил. Холл находится так, что из обеденного зала не видно. Те, кто обслуживал у стола, не могли видеть, что происходит там. А носившие подносы по сторонам не смотрели. Не до того. Можно считать, рядом с убитым никого не видели. Или не заметили.
— А кто первым обнаружил тело?
Признался один из молодцов, назвавшись Никитой. Родион просил не жалеть подробностей. Но их нашлось немного. Пробегая в который раз с подносом, Никита заметил руку, безжизненно свесившуюся из кресла. В ресторане всякое бывает, человек может перебрать, может дурно сделаться. Никита подошел и вежливо осведомился, не нужна ли помощь. Сидевший в кресле не ответил. Тогда Никита зашел с другой стороны, увидел остекленевшие глаза да струйку крови на манишке и сразу кинулся за помощью. Официанты быстро собрались у кресел, но близко не подходили.
— Это вы, Никита, сообщили родственникам о несчастье?
Парень от этой чести отказался, передав ее метрдотелю.
— Это так полагается, — встрял Шабельский. — Сами понимаете, такая неприятность. Тут обхождение нужно. Наш Михаил Александрович от этого так перенервничал, что сегодня слег. Но если потребуется…
Родион милостиво разрешил не беспокоить, но спросил, что случилось дальше.
— А ничего, — ответил Никита. — Пока вы с приятелем не подошли.
— Неужели никто из родственников не пытался узнать, что произошло?
Оказалось, никто из гостей даже из-за стола не вышел. Как видно, боялись трупа.
— Откуда же узнали, что Вальсинов мертв?
На это Никита не нашелся, что сказать. Впрочем, как и его напарники.
Дальнейшие расспросы ни к чему не привели. Выстрела никто не слышал, а чтобы мелькнул пистолет — тем более не заметили. Что, в общем, сюрпризом не стало. Родион направился к выходу, но его придержал метрдотель:
— Господин Ванзаров, вы довольны, как вас вчера доставили, жалоб нет?
Вот, значит, какие подробности всплывают из хмельного забытья. Все оказалось проще некуда. Господин чиновник заверил, что всем доволен. Хотя боялся сгореть со стыда.
— В таком случае закрывать нас не будете? Претензии сняты?
Боясь выяснить, чего еще накуролесил в полном беспамятстве, Родион поклялся, что ноги его не будет в «Пивато» в ближайший век. Или дольше. Выскочив на Большую Морскую улицу, он понял, что делать больше нечего. Загадка не раскрыта, и надвигается фуражка городового. Осталась крохотная зацепочка: если кто-то желал Вальсинову смерти, зачем так торопиться? Зачем убивать прямо на свадьбе, рискуя быть пойманным на месте преступления? Ответов не было. А логика молчала.
И тут, засунув руку в карман пиджака, Ванзаров обнаружил смятый листок, список присутствовавших на свадьбе гостей. Буквы наползали одна на другую, строчки шли вкривь и вкось, но фамилии и адреса разобрать можно. Напротив троих накорябаны кривые галочки. Что означают? Он не мог вспомнить. Но интуиция подсказывала начать именно с них.
Темная прихожая пропиталась душным запахом лекарств настолько, что казалось, даже обои источают аромат валерьянки с винным уксусом. К стенам жались короба с хламом, тряпье навалено кучами, так что приходилось внимательно смотреть под ноги, а по углам волновались паруса паутины. Дух запустения и убожества прочно поселился в квартире. Бедность эта была того особого свойства, когда ею гордятся и выставляют напоказ: дескать, смотрите, какие мы нищие, но гордые. И, высоко подняв голову, несем свою нищету. Пусть в лохмотьях, но душа наша спокойна. При этом не желают ударить палец о палец, чтобы заработать на хлеб. С такими бедными, но гордыми Родиону уже доводилось встречаться.
Его проводили в крохотную комнатенку, забитую рухлядью. Давно не стиранные занавески пропускали такой серый свет, от которого и воздух казался серым, впрочем, может быть, он был серым от пыли. В углу комнаты на дряхлом комоде устроилась девица не старше лет восемнадцати. Она не поздоровалась и вообще никак не проявила понимания, что в доме чужие. Только смотрела широко выпученными глазами. С губы медленной сосулькой спускалась густая слюна.
Ванзаров растерялся, не зная, что делать: то ли поклон отвесить, то ли сделать вид, что ничего не заметил. Выручила Елизавета. Утерев слюни, так что голова младшей сестры дернулась, просила садиться. Где угодно. Родион потоптался и остался стоять: касаться этой мебели было неприятно.
— Зачем пришли? — спросила старшая сестра так равнодушно, словно ответ ей был заранее безразличен.
Необходимо быстро оценить, кто перед ним. Портрет получался простой. Елизавете Семеновне наверняка под тридцать. Перспектив на замужество никаких. С таким лицом — как у вялой коровы — ее возьмут только в придачу к очень большому приданому, а приданого нет. Высокая, нескладная, руки словно кривые метелки. Платье все то же, словно она не переодевалась со вчерашнего вечера, — какая-то дешевая черная материя. Но вот голос ее… Этот голос Родион сразу узнал. И вспомнил, для чего метил галочками список.
Откашлявшись, Ванзаров объяснил, что в связи с нежданной смертью господина Вальсинова полиция проводит проверку. Это их обязанность.
Елизавета Семеновна даже бровью не повела, словно не поняла.
— Господин Вальсинов, ваш брат… — начал было Родион.
— Подлец и негодяй, настоящий негодяй, каких еще поискать, — перебила Елизавета и рубанула напрямик: — Мало мерзавцем назвать, настоящая погибель и чума нашего семейства. Вы не думайте, господин полицейский, что мы всегда так жили. Батюшка оставил солидный капитал, добытый честным трудом. Должно было хватить на достойную жизнь. Если бы не этот подлец, которого я и братом называть не хочу. За десять лет спустил все нажитое отцом, и вот с чем мы теперь остались. Вот в каком убожестве влачим жалкое существование.
— Господин Вальсинов играл в карты? Или на скачках?
— «Господин Вальсинов»! — передразнила Елизавета. — Только подумать! Много чести. А спустил — и не знаю на что. На дружков своих и приятелей. Был капитал, и нету. Ничего не осталось. Даже мыши ушли.
— Свадьба должна была поправить материальное положение вашей семьи?
— Какое там! Обещали сущие крохи, и тех еще не видели. Спасибо, что хоть жениху свадебный костюм пошили. А то бы в обносках под венец пошел, негодяй. Мы-то приличные платья получить так и не сподобились.
— Наверно, Ульян Семенович влюбился… — Родион пытался вспомнить фамилию невесты, но не смог. Не доставать же список.
— В Машку влюбился? — презрительно скривила губы Елизавета. — Да они и виделись-то всего ничего. Тоже мне — роман. Как недели три, еще до Пасхи, первый раз к ним поехали, там и увидел невесту. А ему и все равно. Лишь бы деньги получить.
— Ваш брат старше невесты лет на десять?
— На двадцать не хотите?
— Благодарю. Так он сам нашел… невесту?
Елизавета фыркнула:
— Сам он только деньги спускать может. Нет уж, семейство ее расстаралось.
Молодую цветущую девушку выдают замуж за полное ничтожество, при этом добавляют приданое. Невероятная родительская любовь. Прямо-таки беспощадная. В чем же истинная причина свадьбы? Наверняка ответ на этот вопрос подскажет и причину внезапной смерти жениха. А там и до пистолета добраться недалеко. Нет уж, кричать Тухле петухом. Но пока оставалось выяснить самое главное.
— Раз вы не скрываете своего отрицательного отношения к брату… — начал он, — то я вынужден спросить: это вы его убили?
Осмысленная эмоция прорезалась на коровьем лице. Елизавета даже приподнялась:
— С чего же такую глупость сморозили?
— Я находился за аркой и случайно услышал, что кого-то собирались убить. Как видно, замысел удался.
Дама замерла, закатив зрачки чуть не под лоб:
— Ах, это! У вас там, в полиции, все такие дураки? Это я матушке говорила не про Ульку, а про дружка его. Теперь уж точно от него денег не увидит. Все приданое матушка сама в руки получит, таков уговор. И еще раз повторю: теперь он за все расплатится! Пусть сдохнет, гадина.
Родион спросил, о ком, собственно, идет речь.
— Дружок его сердечный, Лёничка Неведомский, тьфу, гадость. Ему Ульяшка все наши денежки перетаскал.
Стараясь вспомнить фамилию из списка, Ванзаров спросил:
— Он был на свадьбе?
— Еще чего! Чтобы всякую мразь за стол пускать. Улька уговаривал, но матушка сказала: через ее труп. Не пустила эту дрянь. И я ей помогла… Долго еще мурыжить будете?
Не желая злоупотреблять гостеприимством такой милой семьи, Родион откланялся и без промедлений направился в дом на Мойке, где проживали родители невесты.
Медная табличка на лакированной двери благородного дуба сообщала, что здесь проживает «Столетов М. П.», как раз тот, кого пометила всезнающая галочка.
Открыла горничная в чистом переднике, узнала, чего изволит гость, и сообщила, что хозяина дома нет, но госпожа Столетова может принять.
Отчий дом невесты отличался не только богатством, но и тонким вкусом. Мебель, обои и украшения подобраны с большим изяществом. Поменять такую квартиру на собачью конуру с тараканами — на такое способна только безгранично слепая любовь. Никакое иное сумасшествие подобного не осилит. Но ведь любви-то и в помине не было. Что заставило молодую барышню пойти на такой сумасшедший поступок? В этом вопросе логика немного пасовала. Но пока было не до нее.
Гостя встретила безутешная теща в модном платье, сверкающем атласом и с глубоким вырезом. Прошедшие сутки не оставили на ее лице и тени пережитого. Евгения Павловна (Родион проверил имя по шпаргалке) хорошела свежестью и казалась моложе своих лет, вот разве что шея немного выдавала возраст. Пахло от прекрасной тещи чем-то одуряюще-нежным, от чего несчастное сердечко юного мужчины, а не только чиновника, слегка вздрогнуло. И вот так всегда с красавицами: трудно думать о деле, когда такая женщина смотрит на тебя очаровательными глазками. Так, опять отвлеклись…
Полноватый юнец в пиджаке с оторванной пуговицей был окинут быстрым взглядом, милая улыбка стала ему вердиктом.
— Полиция? Зачем к нам пожаловала полиция? — спросила Евгения Павловна и протянула ручку для поцелуя.
Застенчиво краснея, Родион уткнулся кончиком носа в ароматные пальчики, еще больше засмущался и отпрянул назад. Задыхаясь от застенчивости, назвался длинно и полно. Та же ручка указала на кресло, обитое шелком в мелкий цветочек. Родион сел на краешек, а госпожа Столетова опустилась в другое кресло, спиной к окну.
— Что же вас привело, господин коллежский секретарь? — спросила она, наслаждаясь конфузом мальчика.
Ванзаров изложил басню о проверке и спросил, что теща думает о смерти зятя.
— О, это невосполнимая утрата, — ответила Евгения Павловна. — Бедный Ульян. Такая скоропостижная смерть. Не успел насладиться семейным счастьем.
— Быть может, ему помогли.
На хорошеньком личике отразилось удивление:
— Помогли? О чем вы, господин Ванзаров?
— Вальсинова могли убить.
— Но это смешно! Кому нужно убивать совершенно невинного человека?
— Мне бы хотелось это знать.
— Послушайте, но ведь прибывший доктор ясно сказал, что случился удар.
— Врачи иногда ошибаются. Предположим, что Ульяна Семеновича убили. Кто мог желать ему смерти?
Госпожа Столетова даже руками всплеснула:
— И думать не могу. Это невозможно!
— Например, ваш муж мог затаить на него какую-то тайную обиду.
Тут уж Евгения Павловна не удержалась от искристого смеха:
— Мишенька? Это очаровательно! Он сам врач в некотором роде. Как вам такое могло прийти в голову, молодой человек? Вы, наверно, недавно в полиции, еще не набрались опыта.
Родион не стал раскрывать свои карты, колкость пропустил мимо ушей, и так малиново-красных, но вот про странный выбор жениха для обожаемой дочери спросил.
Евгения Павловна задержалась с ответом, словно шагнула на почву несколько зыбкую.
— Может показаться странным, но это ради счастья Маши, — наконец ответила она. — Быть может, это не самая лучшая партия, и Ульян старше ее на несколько лет, и свадьба состоялась по нашему решению, но все ради блага дочери. Поверьте, мать лучше знает, что в конечном счете принесет пользу ее дитяти. Мне кажется, эта тема не имеет отношения к вашей проверке.
— Насколько велико приданое? — спросил бестактный юноша.
Дама усмехнулась, прощая плохое воспитание, и ответила, что вполне достойное. Несколько обтекаемо, но тем не менее.
— Свадьба была устроена излишне скоро. Была острая необходимость?
— На беременность намекаете? — резко спросила Столетова и тут же успокоилась. — Нет, ничего подобного. Мы соблюдаем приличия.
Родиону очень хотелось здесь покопаться поглубже, ведь порою копни приличия хорошенько, такие помои вылезут… Вот только Евгения Павловна была не расположена развивать эту тему. А если женщина чего-то не захочет… Сами понимаете. Оставалось испросить разрешения на разговор с Марией Михайловной.
Столетова искренно удивилась:
— С чего вы решили, что Маша у нас? У нее теперь другой дом. Переехала к мужу. Там и ищите. Все, что могли, мы с Мишей для нее сделали. У нее теперь своя жизнь.
Поразительное спокойствие. Неужели в таком положении девушка не нуждается в материнском утешении и поддержке? В голове Родиона это не укладывалось. А в ней и так гудело со вчерашнего.
— Не заметили, когда Вальсинов вышел из-за стола? — спросил он.
— Зачем мне следить за ним? Конечно, нет.
— Случайно не обращали внимания, рядом с креслом, где он сидел, никого не было?
— Я проходила в дамскую комнату, но ничего не видела.
— Кто же сообщил о смерти вашего зятя?
— Не о смерти, а о том, что ему плохо, — поправила Евгения Павловна. — Официант прибежал. Или нет… кто-то другой. Точно — метрдотель. Сказал, что уже врача вызвали. Мы стали ждать.
— Редкое спокойствие в трудную минуту.
Милая дама выразила глубокое непонимание и тона, и смысла сказанного. Иногда дамы становятся крайне непонятливыми. Что удивительно: только когда им это выгодно. Ну, неважно, отвлеклись…
Тогда Родион поинтересовался: неужели никто не кинулся на помощь несчастному Вальсинову? Все-таки не чужие люди, родственники.
— Что мы могли? — удивились ему в ответ. — Ждали доктора.
— За столом был доктор, он мог оказать первую помощь. Хотя бы попытаться.
— Миша был уже так хорош, что не отличал рюмки от ножа. Это же свадьба, поймите. Когда-нибудь узнаете, каково это.
Ванзаров не стал плевать через левое плечо, отгоняя злой призрак, все-таки обстановка чистая и неприлично полиции потакать суевериям, лишь уточнил, где господин Столетов принимает своих пациентов. Оказалось, совсем поблизости, можно считать — в этом же доме, на первом этаже. Только вход не с набережной, а с Большой Конюшенной улицы.
— Хотите материнский совет? — спросила Евгения Павловна, проникновенно заглянув Родиону в глаза.
От такого счастья нельзя отказаться. Мало советов родной матушки, отчего бы и от чужой не выслушать.
— Говорят, в полиции начинают пить в самом начале службы. Но вы такой милый и очаровательный… Постарайтесь воздержаться от этой пагубной страсти. Говорю вам как мать. Сегодня вы похожи на приличного человека, но вчера были неподражаемы. Это было незабываемо. Феерично, полный восторг. Как хорошо, что этого не видела ваша матушка. Ее сердце навсегда было бы разбито.
Сдержанно поблагодарив за науку, Родион пулей выскочил за дверь. Сколько же еще будет аукаться маленькая слабость! Один раз покутил — теперь хоть в петлю лезь. В возбужденном состоянии он кинулся куда глаза глядят и опомнился, наткнувшись на дверь 3-го Казанского участка. Это надо было так забыться! Проклиная себя, Родион высмотрел извозчика, чтобы лететь обратно, но его окликнули по имени.
Молодой человек, очень хорошенький, пардон, иначе не скажешь, в идеально сидящем костюме, с тонкой тросточкой, имеющей серебряный набалдашник в виде упитанной нимфы, вежливо поднял шляпу, такую начищенную, словно из салона, и скромно потупился. Лацкан светлого пиджака перечеркивала черная ленточка.
— Неведомский Леонид Маркович, имею честь… — представился он и, не ожидая ответа, заспешил: — Мне сказали в полиции, что вы занимаетесь проверкой смерти… Ульяна… Господина Вальсинова… Могу просить… Надеяться, что вы изволите… Просто побеседовать…
Кто в участке мог так удачно пошутить? Думать об этом не ко времени. Раз подарок сам пришел в руки, Родион предложил пройти к нему в «кабинет», но Леонид наотрез оказался, предпочтя прогулку по Екатерининскому каналу.
Неведомский долго собирался, словно борясь с собой, и наконец выпалил:
— Понимаете, этой смерти не могло быть… Просто не могло.
— Доктор установил естественную причину, — ответил Ванзаров.
В глазах хорошенького юноши блеснули слезы.
— Этого не может быть, — тихо сказал он. — Его убили. Я уверен.
— Серьезное заявление. Желаете кого-то обвинить?
— Я чувствую сердцем… Мы были слишком близки… Он был для меня всем: теплым закатом, ярким рассветом, ветром в жаркий день, чистым облаком, самой жизнью… Счастьем и восторгом… Его отняли у меня, мое солнышко… Как мне жить без него…
Горе прекрасного Леонида было вызывающе искренним. Юноша еле сдерживался, чтобы не разрыдаться. Но черствый полицейский и не думал утирать сопли. Родион стремительно развертывал логическую цепочку.
Женитьба для Вальсинова — физическая мука. Его пристрастия несколько иного рода. Такую печальную аномалию великий профессор криминалистики Краффт-Эбинг (Krafft-Ebing) с недавних пор именует Homosexualitat в отличие от привычного Heterosexualitat. Что по-нашему называется грубо и карается сурово. Зато ненависть Елизаветы теперь абсолютно понятна. Но и господин Столетов не мог не знать, за кого дочь выдает. Внуков от такого брака не дождаться. Да и Мария Михайловна не может не знать, какое счастье выпало. Свадьба превращается в пытку. Для всех. Не зря официанты подметили, что веселья и в помине не было. Тогда ради чего ее устроили? Что она покрывает?
Леонид уже хлюпал носом, но Родион, не замечая душевного состояния собеседника, спросил напрямик, не предполагает ли он, кто мог убить сердечного друга.
— Ульяна никто не понимал… простите… — последовал мощнейший всхлип в батистовый платочек. — Он жил в чужом, враждебном мире… И пошел на жертву. И заплатил своей жизнью…
— Говорят, он снабжал вас деньгами… как любовника.
На такую грубость Неведомский ответил горестной улыбкой:
— Разве не видите: я не нуждаюсь в деньгах! — на ручке блеснул дорогой перстень. — У меня приличное состояние. Это я, сколько мог, одалживал Ульяна средствами. Но ему все было мало…
— Куда же они исчезали?
— Кокаин… — коротко ответил Леонид.
Маленький факт окончательно ставил логику вверх тормашками. Мало того что у Вальсинова есть любовник, так он еще и подвержен наркотическому дурману. Вот отчего такое иссушенное лицо. Но как за такой букет достоинств отдать дочь? И кто в итоге должен от всей души желать Ульяну смерти? Интересные вопросы, честное слово.
— Уленьке требовалось все больше и больше… Мне не хватало сил ему отказывать. Но однажды я потребовал выбирать между мною и кокаином и пригрозил не дать ни рубля. У нас случился страшный скандал. Почти разрыв. Но потом Ульян успокоился, вернулся ко мне и не заикался об отраве.
— Скандал случился три недели назад?
— Именно так… Тогда он и решил жениться… Позвольте, как вы угадали?
— Кокаин в аптеках не продается. Где Вальсинов его доставал?
— Я не знаю… У кого-то покупал, наверное. Были бы деньги… Пожалуйста, не оставьте его смерть в забвении. Найдите его убийцу…
Обещав как мог искренно, Родион побежал ловить извозчика. А несчастный юноша еще долго стоял и смотрел вслед удалявшейся пролетке. Какая тонкая натура, однако. Пожалуй, Неведомский единственный переживал кончину Вальсинова искренно. Ну, что тут скажешь… Любовь — она ведь слепа. И не такое полюбишь. Ну, не об этом речь…
Возвращение гостя не произвело на Елизавету должного впечатления. Она неприветливо буркнула:
— Чего еще?
Со всей вежливостью, на какую был способен измученный организм, Ванзаров просил отвести его к Марии Михайловне.
— Я вам не горничная, — ответили ему. — Из коридора направо.
Под спальню молодым отдали крохотную комнатку с кривым окном. Половину комнатки занимало супружеское ложе, кровать вроде армейской. На ней в белом свадебном платье сидела невеста, а точнее, вдова, а еще точнее, «соломенная вдовушка». На стук в дверь она не ответила и появление юноши с пиджаком без пуговицы приняла с таким же равнодушием, с каким замечают дуновение ветра. С апатией выслушала, как он представился, ничего не ответила и сесть не предложила.
Родиону пришлось стараться за двоих. Выразив глубокие соболезнования, пояснил, что расследует причины смерти ее мужа и хочет задать несколько вопросов.
— Зачем? — подала голос Маша.
Он стал объяснять, но его оборвали.
— Уже ничего не изменить, — отрезала невеста.
Болтаться в мутном киселе не в характере Ванзарова. И он ударил в лоб:
— Есть основание подозревать, что вашего мужа убили.
Мария Михайловна только усмехнулась:
— Убили? Кому нужно это ничтожество?
Догадка верна: все знала о страстях и слабостях Ульяна Семеновича. Но пошла за него. Вопреки разуму, выгоде и девичьей логике. Если, конечно, такая логика бывает. Хорошо, пусть не логика, а девичьи мечты. Что за беспримерное самопожертвование в восемнадцать лет?
— Ваш отец — состоятельный человек. Вы могли составить приличную партию, но согласились выйти за Вальсинова…
— Это вас не касается. Уходите.
Так обращаться с решительными натурами вроде Ванзварова не следует. Того, кто бросается на пальмы с шашками, дразнить не надо. Родион не собирался давить на несчастную барышню. Но тут у него взыграло ретивое, вожжи выпали, характер понес.
— Так я расскажу, ради чего вы принесли эту жертву! — взвился дракон, у которого вместо пламени вылетали облака перегара. — У вас есть любимый, с которым вы не можете быть вместе. Не можете потому, что он — ваш кузен, родной племянник вашего отца, господин Проказов, бывший на вашей свадьбе. Ни один священник не обвенчает двоюродных сестру и брата…
Чистая импровизация. Сложил мелкие факты и рискнул сблефовать. Но блеф удался. Вернее — логика победила. Мария изумленно уставилась на гостя.
— Кто вам рассказал? — спросила она тихо.
— Меня интересует, почему вы согласились на эту свадьбу.
— Вас интересует?.. Тогда знайте: я бы что угодно сделала, лишь бы скорее вырваться из родительского дома. Довольны?! Идите вон, умоляю вас…
Мучить дальше несчастную барышню не смог бы даже отпетый злодей. Не то что отходчивый юноша из сыскной полиции, заодно победитель пальм.
Ванзаров только хотел узнать сущий пустяк: не заметила ли Мария Михайловна, когда Вальсинов вышел, не шел ли за ним кто-то из гостей, не видела ли пистолета, не слышала ли выстрела, да и вообще, не знает ли случайно убийцу? Но девушка окончательно замкнулась в себе. С тем Родион и удалился, но поехал не к ее отцу, а несколько подальше, на Литейный проспект, где проживал господин Проказов. Дома молодого человека не оказалось, но слуга подсказал, что застать Андрея Аркадьевича можно в кофейне напротив.
Завидев Ванзарова, Проказов заулыбался, помахал рукой и пригласил за столик.
— Ну, вы герой! — сказал он с уважением. — Что вчера вытворяли. В таком состоянии еще и следствием заниматься, сразу видно — профессионал. А мы, кажется, ровесники. Примите мое уважение. С чем пришли?.. Рассчитывайте на меня во всем.
От таких комплиментов Родион с радостью отмахнулся бы, но деваться некуда. Долгое эхо загула шло по пятам. Не теряя времени на подготовку (день клонился к вечеру, а фуражка городового приближалась неотвратимо), Родион рубанул с плеча. Заявил, что Вальсинов не умер, а его убили. И в этой смерти подозревается господин напротив.
— О как! — обрадовался Андрей Аркадьевич, приятный юноша в отглаженном и чистом пиджаке со всеми пуговицами, не то что у некоторых. — С чего мне такая честь?
— Вы собирались кого-то убить. Незадолго до смерти Вальсинова. Есть свидетель, который это слышал. — Родион не стал уточнять, кто именно этот свидетель.
Андрей Аркадьевич задумался на мгновение и тут же рассмеялся:
— Так вот в чем дело! Это я про зайца рассказывал в нашем имении. Живет у нас такой старый русак, ну никак его не взять. Сколько раз уже уходил. Так этим летом думаю против него одну хитрость применить: пустить легавых, что на лис натасканы. Это такой способ верный, что…
В охотничьи истории Ванзаров не стал углубляться, совсем не любитель. А вот про Марию Михайловну спросил. Веселье незаметно оставило Проказова, он стал внимателен:
— Что же вы хотели узнать о сестренке?
— Она заявила, что вы были любовниками.
— Да?.. Ну, раз Маша сама вам такое сказала, значит, так и есть, — Андрей Аркадьевич приятно потянул мышцы тела. — В их семействе все дамы аппетитные, я вам прямо скажу. И я бы предпочел сестрице тетушку… Жаль только, заняться не придется.
— Постеснялись украсить дядюшку рогами? Похвально.
Проказов даже хмыкнул, как будто от смущения:
— Ну, вы уж того… Место светит мне больно теплое, в Министерстве уделов. Там по статусу надо жену иметь. Прямая родственница для этого не подходит. На примете имею отличную партию: дочка директора моего же департамента. Я ей нравлюсь. Что, в общем, неудивительно… Представляете, какие перспективы?
Перспективы будущего жениха коллежский секретарь представлял отчетливо. Родственник начальства — это не должность, это счастье. Только поинтересовался, когда же такое счастье выпало. Оказалось, как раз с месяц назад. Местечко для господина Проказова придерживают аккурат до правильной женитьбы. Еще немного потерпят без такого талантливого чиновника.
— Ваши родственники, конечно, рады грядущим изменениям в вашей судьбе.
Андрей Аркадьевич легкомысленно отмахнулся ухоженной ручкой:
— Ни к чему им знать раньше времени. Тем более Маша уже сделала глупость, а… — он осекся и продолжил уже обдуманно: — дяде и так все равно.
Согласившись, Ванзаров заметил:
— Вы — охотник. Звук выстрела от пробки шампанского запросто отличите.
— Конечно… Подождите, а при чем тут выстрел? Не хотите же сказать, что… Да нет, это глупость… Какой выстрел в ресторане? Даже смешно. Не из револьвера же палили… Постойте! А при чем тут выстрел? Неужели думаете, что Ульяна застрелили? Это невозможно…
Ничего такого Родион обсуждать не захотел, лишь пожелал узнать:
— Не замечали за Вальсиновым каких-то странностей на свадьбе?
Юноша опять погрузился в приятную задумчивость, очень идущую к его облику перспективного чиновника, и оживился:
— Знаете, а вы правы: мне показалось, что ему нехорошо.
Это наблюдение требовалось уточнить. Проказов сидел буквально напротив жениха. И тот вел себя так, будто заболел: вертелся, хватался за лоб, дышал тяжело. Словно нездоровье одолевало.
— Неудивительно, что его удар хватил, — закончил Андрей Аркадьевич.
— В зале, где много народа, обычно духота…
— Не угадали, было довольно прохладно, даже зябко.
— Наверняка Вальсинов пил, как полагается жениху на свадьбе…
— В том-то и дело: к рюмке не притронулся. Только воду глотал из фужера.
— Что-то заставило его выйти из-за стола. Припомните, любая мелочь может оказаться крайне важной.
— Ушел и ушел. Мало ли какая причина, может, облегчиться требовалось.
— За ним кто-нибудь вышел?
— Неужели я следил бы?! — возмутился Проказов.
Предоставив будущему чиновнику Министерства уделов допивать остывший кофе, Родион заспешил к дому на Мойке, только в этот раз прошел со стороны Большой Конюшенной улицы в зубоврачебный кабинет доктора Столетова.
Михаил Петрович закончил прием и собирался закрывать, когда в дверях появился полноватый юноша. Доктору пришло на память, что юный полицейский вытворял, а потому приготовился к безобразной сцене. Но молодой человек повел себя предельно вежливо, извинился и попросил разрешения сесть. Не то что вчера… Ну, не будем сыпать соль на раны.
— Кого собирались мышьяком отравить? — непринужденно спросил Родион, устраиваясь на приемном стуле.
Столетов буквально не нашелся, что ответить. Ему напомнили подслушанный разговор.
— Ах это! — с явным облегчением проговорил он. — Да про зуб шла речь у Гришки, родственника моего. На свадьбе гостем был. Просто так удалить не получается, придется сначала нерв убить. Для этого мышьяк нужен. Я его успокаивал насчет ближайшего посещения.
Объяснение устроило сыскную полицию, но в запасе остались другие, не менее интересные вопросы. Вот например: не жалко ли зятя?
— Что его жалеть, совсем никудышний человек. Вор, можно сказать, — последовал ответ.
Это было ново. Требовались подробности.
…Примерно месяц назад Вальсинов пришел на прием с жалобой на больной зуб. Столетов сделал санацию, но явных признаков болезни не нашел. Что-то его отвлекло, и он вышел из лечебной. А когда вернулся, обнаружил пациента, шарившего в медицинском шкафчике. Разумеется, случился скандал, но Ульян оправдался тем, что искал таблетки аспирина, так его прихватило.
— Что же на самом деле искал, как думаете?
— Откуда мне знать. Может, мышьяк, — недовольно ответил доктор.
— Не понимаю, как же вы могли отдать единственную дочь за такого человека.
Вопрос показался не совсем удобным. Михаил Петрович смутился:
— Что поделать… Женечка застала Машу с Андрюшей, племянником моим, ну целовались они. Сами знаете… Как это у графа Толстого в «Войне и мире» сказано: «Cousinage dangereux voisinage». Женечка страшно рассердилась, потребовала немедленно выдать ее замуж, чтобы позора не было. Тут этот подвернулся… Ну, что оставалось… Женечке виднее. Она мать. А я уж давно в этом их женском ничего не смыслю. Может, вправду будет лучше… Наследство за Марией дали. Детки и тому подобное.
— Вальсинов женщинам предпочитает мужчин.
— Что ж тут поделать, — обреченно повторил доктор. — Женечка очень рассердилась. А Маша… Что теперь говорить… Отрезанный ломоть…
— Вас, как врача, не смутила такая внезапная смерть?
— Зачем выдумывать?.. Заключение Штольц сделал, очень толковый специалист. Разве не читали его?
Не вдаваясь в подробности с медицинским заключением, Родион спросил напрямик:
— Если бы я сказал, что вашего зятя убили?
— Хо… — ответил Михаил Петрович и еще раз повторил: — Хо… И как же? Яду подсыпали? Мышьяка? Хо-хо…
— Выстрелом. Одним, но метким.
— Ну, это полная чушь.
— Утверждаете, а к телу не подходили. И сомнений не возникает?
— Чего тут сомневаться, если сам Штольц… не нашел ранений. Пулевое отверстие не спрячешь. Не иголкой же закололи.
— Можно убить и зубочисткой.
— Фантастика. Уж не обижайтесь. Самый натуральный удар. Бедная моя девочка…
— Но ведь вы сами не видели, а в таком состоянии, как вчера, могли бы…
— Состояние? Вот что скажу вам про состояние… Господин полицейский, не желаете водочки? У меня тут и грибочки припасены.
На какое-то мгновение Родиона дернуло искушение: а правда, отчего бы не выпить, голове полегче станет? Но характер схватил шашку и изрубил змия-искусителя в лапшу. Не составит он компанию крепко пьющему дантисту. И как этому бесхребетному пьянице люди доверят самое дорогое на своем лице — зубы? Хотя позвольте, зубы к лицу не принадлежат. Значит, не так страшно.
Подступил светлый вечер.
Ванзаров снова звонил в солидную дверь с медной табличкой. В гостиной госпожа Столетова немного удивилась возвращению юного гостя, но внешне осталась воплощением самого радушия.
— Что привело вас, молодой человек? — спросила она с такой материнской теплотой, словно ожидала исповеди грешника.
Ванзаров ответил столь проникновенно, словно и вправду собрался каяться:
— Позвольте предложить вам занимательную историю, мадам. — Ванзаров был сама галантность.
— Люблю полицейские истории, всегда их в газетах читаю. Буду рада услышать из первых уст, так сказать. Прошу вас отужинать с нами.
— Благодарю… Ой, какая у вас замечательная вещица на камине… Разрешите посмотреть? Люблю модные вещички.
Приятная дама впервые встретила мужчину, хоть и юного, который интересовался веерами. Это показалось забавным. Она не поленилась подойти к каминной полке.
— Нет, не этот, китайский. Помню, вчера у вас был иной… — уточнил тонкий ценитель моды. — Кажется, вон тот, что за вазочкой… Да, именно этот…
Евгения Павловна протянула изящную вещицу и приготовилась наблюдать, как юноша станет мучиться с дамской игрушкой. Но Родион ловко отщелкнул крохотный замочек и распахнул веер. Красным фейерверком вспыхнули бутоны роз. Словно не замечая пышных цветочков, он занялся изучением рукояти, обтянутой тканью. Кончик стержня завершался медной шишечкой с гравировкой механической фабрики Жака Тербио в Париже. Повертев вещицу так и сяк, Родион доигрался до того, что задел нос, извинился и вернул хозяйке шелковое крылышко сложенным.
Неуклюжесть молодого человека Евгения Павловна искупила бездной очарования:
— Сгораю от нетерпения узнать вашу историю.
Грех заставлять ждать такую женщину.
— Семейные истории лучше рассказывать в семейном кругу, — ответил он.
— Разумеется! Как удачно, что все в сборе, даже Машенька заглянула… Бедная моя девочка… Ей надо поделиться своим горем. Кто, как не мать, поймет и утешит…
Ужин подали в столовой. Михаил Петрович занялся графинчиком с водкой крепко и обстоятельно. Маша не удостоила Ванзарова вниманием, к еде не прикасалась, сидела молча, глядя себе в подол. С платьем невесты она не рассталась.
Как светский, а вовсе не полицейский персонаж, Родион поблагодарил за радушный прием, скромно присел на краешек стула, подождал, пока хозяйка займет место во главе стола, положив веер подле тарелки, и сообщил, что в качестве закуски угостит необыкновенным случаем, который непременно будет передаваться из поколения в поколение.
Госпожа Столетова просила в свой черед угощаться всем, что на столе, но только не мучить загадками.
Начал он не спеша, будто рассказывал сказку в рождественский вечер, когда горит камин, а за окном метет снежок… Ну, и все такое…
— Жил да был некий господин Вальсинов. Родился он старшим в семье. Было у него две сестры, но обе не удались. Средняя, мягко говоря, не красавица, а младшая и умом не вышла. Вся надежда была на сыночка. Но и он оказался с дефектом: не хотел жениться, чтобы продолжить род и получить приданое, а предпочитал лиц своего пола. Что хуже всего — господин Вальсинов пристрастился к белому порошку, который дантисты используют не для чистки зубов, а для обезболивания. Попросту — к кокаину. На что и спустил родительское наследство. Но страсть требовала новых жертв. И тогда Вальсинов решился украсть порошок. Пришел на прием, как больной, а когда его оставили без присмотра, залез в шкафчик с лекарствами.
Михаил Петрович утвердительно покивал, а может быть, его слегка шатнуло. Кто разберет этих дантистов. Зато Маша подняла голову и стала вслушиваться с интересом.
— Тут наша история переходит из точных фактов в область логических заключений… — как бы закончил вступление Родион.
— Очень любопытно! — поддержала госпожа Столетова. — Продолжайте, Родион Георгиевич! Вы возбудили наш интерес…
И он продолжил:
— Господин Вальсинов попал в ситуацию, которая грозила крупными неприятностями. Но случилось чудо. Его не только выручили из беды, а даже предложили поправить материальное положение женитьбой. Женщины Ульяну были безразличны, но в безвыходной ситуации он согласился. Свадьбу назначили стремительно. Вальсинов даже не помнил, делал ли формальное предложение руки и сердца. Он уже мечтал, как потратит приданое со своим любимым, но умер за свадебным пиром.
Столетов очень некстати зашелся кашляющим смехом. Евгения Павловна излечила этот недуг одним взглядом.
— Доктор определил, что стряслось несчастье: в мозгу лопнул сосудик. Все должно было кончиться тихими похоронами и забытой могилкой. Но вышло по-иному. Началось следствие, которое определило, что Вальсинова убили. Умно и изощренно.
— Как? — в чрезвычайном удивлении спросил зубной доктор.
— Это второстепенный вопрос, поэтому оставим его на потом, — ответил Родион. — Вопрос в том, кто убил. Вот что любопытно.
— Как интригует! — сказала Евгения Павловна. — У вас есть надежные улики?
— Повторю: только логические заключения…
— Поделитесь скорее, нам всем интересно… Правда, Машенька?
Трудно сказать, насколько это занимало барышню на самом деле, она ничем не выдавала своего отношения. Только не отводила от Ванзарова холодных глаз… Да, именно холодных, всякое бывает с глазами барышень.
— Логика указывает на трех возможных убийц. Во-первых, господин Столетов. Далее — вы, Евгения Павловна, и, наконец, Мария Михайловна. У каждого из вас были веские основания желать смерти Ульяну. Начнем с зубного доктора…
Такой чести Михаил Петрович не ожидал, а потому потерял способность кашлять и вообще издавать звуки. Так и застыл с пустой рюмкой. Словно наркоз получил.
— Господин Столетов — человек пьющий и слабохарактерный, под каблуком у жены, — отчеканил Ванзаров. — Но искренно любит единственную дочь. Выдать ее за Вальсинова — позорная слабость. И он мог исправить ошибку.
— Михаил? — с изумлением проговорила Евгения Павловна.
Мнение супруга осталось неизвестным. Он пребывал в безраздельном удивлении.
— Далее: госпожа Вальсинова. Можно понять ненависть молодой барышни, выданной за полное ничтожество, от которого даже детей не дождаться. Отчаяние может подтолкнуть на что угодно…
Мария Михайловна слушала внимательно, не оспаривая и не соглашаясь.
— Однако делать вывод, кто из подозреваемых мог пойти на преступление, мы не станем, пока не ответим на простой вопрос: ради чего надо было жертвовать счастьем девушки?
Он подождал, быть может, Маша отзовется. Но барышня так и сидела, напряженно изучая гостя. Словно хотела разглядеть, что у него внутри. Пришлось самому:
— Очевидная цель — не дать разгореться роману Марии Михайловны и ее кузена, господина Проказова. Причина веская: брак двоюродных брата и сестры в России невозможен. А мучить барышню надеждами, да еще, чего доброго, довести до внебрачного потомства… Все это очень серьезно. Но не настолько, чтобы сначала выдавать дочь замуж, а затем убивать ее молодого мужа. Что же тогда?
— Вы нашли ответ? — спросила Столетова.
— Не я — логика. Брак Вальсинова убивал сразу двух зайцев: во-первых, убиралась молоденькая конкурентка…
— Чья? — спросил Михаил Петрович, а Маша истерично засмеялась и замолчала.
— А во-вторых… — Родион осекся. — Позвольте, расскажу, как покончили с Ульяном. В его мозгу участковый доктор разыскал крохотный кусочек свинца, который, без сомнения, убил жениха. Возникает вопрос: как он туда попал?
— Неужели? И как? — Евгения Павловна проявила любопытство.
— Опять обратимся к логике. Судя по клейму, французские мастера, что придумали «Le Protecteur», разработали отменное оружие: в веер добавлялся прочный ствол, в тыльную часть которого вставлялся крохотный патрон с ударной пружиной. Его силы хватит, чтобы в момент опасности с близкого расстояния выстрелить в лицо. Ошеломленный противник повержен. Что самое замечательное, оружие всегда на виду, всегда в руках, и никто не догадывается, что изящная штучка способна на многое…
Выйдя из-за стола, Евгения Павловна открыла форточку. Веер яркой стрелой мелькнул за окном. Она вернулась с прежней улыбкой:
— Жаль, что на дне Мойки ничего не найти.
— Быть может, — согласился Ванзаров. — Исчезновение оружия не отменяет главную причину убийства. Дело в том, что смерть Вальсинова в некотором смысле была проверкой.
Мария Михайловна встрепенулась.
— Мама? — спросила она строго и удивленно.
— Не слушай его, дорогая! — Евгения Павлова одарила дочь теплой материнской улыбкой. — Этот господин — горький пьяница. У него в голове бредовые фантазии. Сам не понимает, что говорит… Пора бы ему покинуть наш дом, гостеприимством которого он пренебрег.
— Но, Женечка… — подал голос Столетов.
— Помолчи, когда тебя не спрашивают! — резко одернула его супруга и с улыбкой повернулась к Родиону: — Никакого веера нет и не было, умный мальчик. Что за сказки вы рассказываете и смущаете наш покой? Зачем они вам?
— Я бы сказал: зачем они вам?
— Не знаю, что и сказать. Быть может, поможете?
— С удовольствием.
— Как мило с вашей стороны.
— Ответ так же прост, как и логичен. На Вальсинове вы лишь испробовали французский механизм. За этой смертью должен был последовать еще один несчастный случай.
Не повышая голоса, госпожа Столетова ласково приказала:
— Мария, Михаил, вон отсюда…
Как видно, в этой семье не принято спорить с хозяйкой. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Маша выскочила стремительно и беззвучно. Михаил Петрович долго отваливался от стола и последовал за дочерью, сотрясаемый внутренним штормом.
Дождавшись, когда дверь затворилась, Столетова оценила юного чиновника:
— Какой вы, оказывается… А я понять не могу, с чего это муженек Марию в дом притащил… Большой молодец, далеко пойдете. Только не в этот раз. Ничего не добились. И не добьетесь.
— Все, что мне нужно, я нашел, — уверил Родион. — Для окончательной победы логики осталось установить последние детали. Думаю, трагедия случилась в таком порядке. Услышав скандал в кабинете мужа, вы сообразили, что несчастный Вальсинов — то, что нужно. Мужу было приказано держать рот на замке, а Ульяну обещано столько кокаина, сколько захочет. В обмен на услугу. Он согласился, и последствия не заставили себя ждать. У вас времени было в обрез. Господин Проказов должен был получить хорошее место, и ему требовалась достойная жена. Нужно было проверить веер на бесполезном человеке, чтобы использовать на муже, изобразив смерть от апоплексии во сне. Логика ничего не путает, Евгения Павловна?
Его удостоили ироничной улыбкой:
— Но как вы сумели до всего докопаться, скромный умница?
Пропустив комплимент, Ванзаров ответил:
— В обеденном зале было прохладно. Зачем даме в открытом платье обмахиваться веером так часто, что заметили даже официанты? Простой ответ — чтобы его заметил Ульян. А зачем ему веер? Потому что он привык вдыхать из его трубочки волшебный порошок. С месяц, наверно, приучали будущего зятя к этой процедуре, чтобы привык как следует. И в нужный час не испытывал сомнений. Вы дразнили жертву. Намекали, что кокаин можно получить здесь и сейчас. Бедный жених места себе не находил. Пока наконец не выбежал в холл. Подождав, чтобы уход не заметили, вы прошли мимо кресла и отдали веер. Вальсинов все сделал сам. Засунул ствол в нос и на глубоком вздохе нажал пружинку. Только в этот раз вместо порошка вылетела пулька. Вам осталось подобрать оружие с ковра, и никаких следов. Даже опытный врач не распознал убийство. Но запах пороха еще слышен от веера. И еще чем-то попахивает…
— Это разыгралось ваше воображение, — ответила Столетова с милой улыбкой.
— Ваши старания напрасны, милая Евгения Павловна.
— Не вам судить, милый мальчик.
— Была бы охота податься в судьи…
— В таком случае вам пора уйти из моего дома. Навсегда.
— Непременно… Кстати, господин Проказов не рассказывал, что нашел отличную партию — дочь директора департамента?.. Вижу — утаил от вас. Какая досада. Не знали и страшно спешили со свадьбой. Вашим планам не суждено сбыться. Яростная любовь к племяннику, ради которой вы пожертвовали дочерью, закончится пшиком. Андрей Аркадьевич уже обручен. Жертвы напрасны. Так что убивать Михаила Петровича нет никакого смысла… Да и веер пропал. Или знаете, где можно раздобыть еще один подобный экземпляр?
Госпожа Столетова отлично держала удар…
Из прихожей послышался звонок. Заглянула горничная, объявила, что какой-то господин спрашивает хозяйку. Евгении Павловне было не до того, а Ванзаров распорядился впустить. Как у себя дома распоряжается, честное слово… В столовую ввалился огромный рояль, дожидавшийся в кустах. Тухля сильно запыхался, но исчезнувший веер сжимал, как победное знамя:
— Ну, Пухля, еле поймал! Даже за ограду пришлось лезть, чуть не свалился в Мойку. Мы так не договаривались… Ой, пардон, мадам… Прошу извинить за вторжение…
— Совершенно неизвестный мне господин… — невозмутимым тоном обратился Родион. — Вы готовы подтвердить перед присяжными, что указанная дама выбросила из окна этот предмет?
Тухля был готов подтвердить даже, что земля плоская, так обрадовался, что его вытащили из каторги: нравоучения Юленьки тянулись без остановки. Но когда рассмотрел хозяйку дома, кажется, забыл все на свете. Что поделать, красивая женщина и философа дураком сделает. А Тухле много не надо. Почувствовав перемену, Евгения Павловна ожила и смогла улыбнуться:
— Маленький хитрец, у вас все равно ничего не выйдет…
— Мне ничего и не нужно, — ответил Родион. — Дела о смерти Вальсинова нет, вам опасаться нечего. А моя страсть к истине или, если хотите, любопытство — полностью удовлетворено. Одно интересует: за что вы так с дочерью? Кто же «соломенную вдову» замуж-то возьмет…
Преображение красивой женщины случилось стремительно. Она вскочила так резко, что звякнули бокалы, а Тухля отшатнулся. Лицо ее раскраснелось, казалось, кипевшая ярость вот-вот окатит паром.
— За что?! — закричала она. — Да что вы можете понимать, сопливый логик, в жизни женщины? Куда вам понять, что такое жить с человеком старше на двадцать лет, которого ненавидишь и презираешь всей душой! Что такое молодой девушке оказаться в лапах почти старика, потому что приданого — только милое личико! Что такое ложиться с ним в постель и родить ребенка, которого ненавидишь искренно и безотчетно! А потом наблюдать, как дочь крадет твою последнюю любовь и счастье. Вы этого не поймете! Я ни о чем не жалею. Вы слышите?! Пусть теперь Мария испытает в чужой семье все муки, что достались мне. Пусть получит свой ад. Старуха с дочками из нее все соки выпьют, уж будьте уверены. А ему… Раз моя любовь оказалась ему не нужна… Что ж, пусть так и будет. Кое-что я получила…
Прижимая веер к груди своей, Тухля выглядел как зачумленный, быть может, тайно и окончательно влюбляясь в фурию. Чего от него еще ждать! Мужчина как воск — поднеси ему красоту, раскаленную желанием, тут и растает.
— Прекрасная Чума! — пробормотал он в восхищении.
Быть может, Евгения Павловна не оценила ситуацию во всей глубине. Быть может, помани пальчиком, Тухля позабыл бы про дружбу и кинулся с кулаками на Родиона. Быть может. Но она сказала:
— Прошу вас, идите-ка вон оба… Тошно мне… — и вышла.
…Помрачнев, как только способен мальчишка его лет, Коля заявил:
— Я сразу понял, кто убийца. Только вас прерывать не хотел.
От детской наглости Лебедев немного растерялся:
— Вот как?.. Ладно, в следующий раз поймаю, господин умник.
— Позвольте, Аполлон Григорьевич, неужели Ванзаров все так и оставил?
— Проявите вашу фирменную догадливость.
— Я… ну… А что вы скажете? — нашелся юный чиновник.
— Скажу, что со мной хитрить не надо, да. Я вас всегда перехитрю… Родион заставил Столетову написать собственноручное признание и завернул в него стреляющий веер. Обещал пустить в ход, если с ее мужем что-нибудь случится, даже если он случайно поперхнется куриной костью за обедом.
— Значит, ей пришлось беречь ненавистного супруга как зеницу ока?
— Что может быть хуже?
— А как же спор?
— Какой вы, Гривцов, любопытный. Прямо весь в Ванзарова… — в строгом тоне великого Лебедева проскользнула теплая нотка. — Эти два героя для храбрости решили слегка… ну, сами понимаете. И так нахрабрились, что дружок Родиона полез кукарекать не куда-нибудь, а на памятник императрице Екатерине. Представляете картину: матушка-императрица в окружении лучших умов своей эпохи, а прямо перед ее носом упитанный юнец, растопырив локти, кукарекает во все горло? Говорят, публика аплодировала. Хорошо, что его сняли городовые. Если бы подоспели жандармы или охранка, могли припаять политическое выступление. И кукарекал бы несчастный в Сибири лет пять. А так все закончилось в участке жутким скандалом. Только во всей этой кутерьме Родион потерял веер с признанием. К счастью, Столетова об этом не знает. Никогда так не поступайте. Очень пагубная слабость — пить шампанское после водки.
Судя по загадочно-восторженному выражению лица мальчишки, воспитательный эффект пропал зря. Гривцов всей душой был с Ванзаровым. Он так замечтался, что Лебедеву пришлось подтолкнуть:
— Дальше играем?
— О да! Всегда готов…
— И помните, теперь от щелбана уже не увернетесь, да. Значит, случилось это в июне…
