Книга: Полное собрание романов в двух томах. Том 1
Назад: Том первый
Дальше: Том второй

Глава XII

По уговору меж сестрами, наутро Элизабет написала матери, умоляя нынче же прислать за ними экипаж. Впрочем, г-жа Беннет, полагавшая, что дочери ее останутся в Незерфилде до будущего вторника, что составит ровно неделю, не обнаружила в себе сил с радостию принять их ранее. Ответ ее, таким образом, был неблагоприятен — во всяком случае, желаньям Элизабет, коей не терпелось попасть домой. Г-жа Беннет сообщила, что им никак не получить экипаж до вторника, а в постскриптуме прибавила, что, если г-н Бингли и его сестры станут просить их задержаться, она с легкостью может их отпустить. Задержке же Элизабет решительно воспротивилась — и к тому же особо не ожидала, что их попросят; страшась к тому же, что их сочтут чересчур навязчивыми, она умолила Джейн немедля одолжить экипаж г-на Бингли, и в конце концов было уговорено, что следует упомянуть об их намереньи покинуть Незерфилд нынче утром и попросить экипаж.
Беседа возбудила немало уверений в беспокойстве, немало было сказано о том, как желают хозяева, чтобы гости остались хотя бы до завтра, и Джейн поддалась; отъезд, таким образом, отложился на день. Юная г-жа Бингли пожалела, что предложила им задержаться, ибо ревность ее и неприязнь к одной сестре ощутимо превосходили нежность к другой.
Хозяин дома искренне опечалился, узнав, что они отбудут так скоро, и не раз попытался уверить юную г-жу Беннет, что сие для нее небезопасно — она еще не вполне поправилась; Джейн, однако, чувствуя за собою правоту, явила твердость.
Г-на Дарси новость сия обрадовала — Элизабет и без того достаточно пробыла в Незерфилде. Она привлекала его больше, нежели ему нравилось; юная г-жа Бингли была нелюбезна с нею, а его дразнила сильнее обычного. Он принял мудрое решенье за собою следить, дабы ничем не выдать своего восхищенья теперь и ничем не внушить Элизабет надежду, будто она в силах повлиять на его счастие; он сознавал, что, если подобная идея и была ей внушена, его поведение в последний день станет весомым инструментом подтвержденья таковой либо же сокрушенья. Верный своей цели, за всю субботу он еле молвил ей десяток слов, и хотя один раз они на полчаса остались наедине, весьма добросовестно применился к книге и на Элизабет даже не взглянул.
Расставанье, почти всем столь желанное, состоялось в воскресенье после утренней службы. Любезность юной г-жи Бингли к Элизабет под конец стремительно усугубилась, как и привязанность к Джейн, и, разлучаясь с гостьями, заверив подругу в том, что видеть ее в Лонгборне или же Незерфилде — неизменная услада, и обняв ее с немалой нежностию, юная г-жа Бингли даже пожала руку Элизабет. Последняя оставила все общество в наибодрейшем расположеньи духа.
Мать их приветствовала дома не слишком сердечно. Г-жа Беннет удивилась их прибытью, сочла, что они весьма дурно поступили, причинив такие неудобства, и не сомневалась, что Джейн вновь подхватит простуду. Отец же, выразив удовольствие весьма лаконично, был поистине рад их видеть — он сознавал, как важны они обе для семейного круга. В отсутствие Джейн и Элизабет вечерние беседы, за коими собиралось все семейство, во многом лишились живости и почти начисто — смысла.
Мэри, по обыкновенью, пребывала погружена в изученье гармоний и человеческой натуры, обрела новые выписки, достойные восхищенья, и новые изреченья заезженной морали, подлежащие выслушиванью. У Кэтрин и Лидии нашлись новости иного рода. Многое случилось и многое было сказано в полку с прошедшей среды; несколько офицеров в эти дни обедали с их дядюшкой, одного рядового высекли, и взаправду намекалось, будто полковник Форстер намерен жениться.

Глава XIII

— Надеюсь, любезная моя, — молвил г-н Беннет супруге, когда наутро все собрались за завтраком, — вы сегодня заказали вкусный обед, ибо у меня имеются причины ожидать прибавленья к нашему семейному застолью.
— Это вы о ком, дорогуша? Я и не слыхала, что к нам кто-то прибудет, разве только Шарлотта Лукас заглянет, а я надеюсь, для нее мои обеды хороши. Вряд ли она часто видит такие дома.
— Человек, о коем я веду речь, — джентльмен и к тому же приезжий.
Глаза г-жи Беннет вспыхнули.
— Джентльмен, приезжий! Ну точно господин Бингли. Что же ты, Джейн, — и словечка не сказала, ах ты хитрюга! Ну, я, разумеется, буду весьма рада увидеть господина Бингли. Но господи боже, какая незадача — ни кусочка рыбы сегодня не достать. Лидия, милая, звони в колокольчик. Я тотчас же побеседую с Хилл.
— Сие не господин Бингли, — отметил ее супруг. — Сие человек, коего я за всю жизнь в глаза не видел.
Реплика возбудила общее изумленье, и г-н Беннет насладился потоком вопросов жены и пяти дочерей разом.
Некоторое время он развлекал себя их пытливостью, а затем пояснил:
— Около месяца назад я получил письмо — а недели две назад ответил, ибо счел, что дело довольно деликатное и требует безотлагательного вниманья. Письмо от моего кузена господина Коллинза, каковой, когда я умру, вполне может выселить вас из этого дома, едва ему подобное взбредет на ум.
— О боже мой! — вскричала его жена. — Я и слышать такое не могу. Умоляю, ничего не говорите об этом противном человеке. Что может быть тяжелее, чем отнять свое поместье у детей, и, будь я на вашем месте, я бы давно постаралась что-нибудь в этой связи предпринять.
Джейн и Элизабет попытались объяснить ей сущность майората. Они и прежде не раз сие предпринимали, однако в связи с этим предметом г-жа Беннет пребывала за пределами досягаемости разума и продолжала горько сетовать на подобную жестокость — отнять поместье у семейства с пятью дочерьми и отдать человеку, который всем решительно безразличен.
— Дело и впрямь весьма тератологическое, — изрек г-н Беннет, — и ничто не снимет с господина Коллинза вины за наследование Лонгборна. Однако, если вы выслушаете письмо, возможно, его манера выражаться отчасти вас смягчит.
— Нет уж, богом клянусь, не смягчит; и я считаю, с его стороны весьма дерзко вообще вам писать, и к тому же весьма лицемерно. Ненавижу фальшивых друзей. Отчего не мог он и далее ссориться с вами, как прежде поступал его отец?
— Более того, его, очевидно, даже грызет сыновняя совесть, как вы сейчас узнаете.
Хансфорд, возле Уэстерэма, Кент, октября 15-го
Многоуважаемый сударь,
Разногласья, бытовавшие меж Вами и моим ныне покойным достойным папенькой, неизменно доставляли мне беспокойство, и поскольку я имел несчастье лишиться отца, я нередко обуреваем был желаньем залатать разрыв, однако некоторое время пребывал сдерживаем собственными колебаньями, опасаясь, что быть в добрых отношеньях с любым, с кем он всегда предпочитал быть в размолвке, окажется неуваженьем к его памяти.
— Вот оно как, госпожа Беннет.
Ныне же я решился, ибо после ординации на Пасху имел счастье быть отмеченным покровительством достопочтенной леди Кэтрин де Бёрг, вдовы сэра Льюиса де Бёрга, чьи щедрость и доброта одарили меня весьма ценной должностью священника сего прихода, где горячее мое устремленье — вести себя с признательным благоговеньем пред ее светлостью и быть готовым осуществлять ритуалы и церемонии, установленные Англиканскою Церковью. Более того, будучи лицом духовного званья, я полагаю своим долгом поддерживать и внедрять благословенье мира во все семьи, кои пребывают в пределах моего влиянья; и на сих основаньях я льщу себя надеждою, что нынешние мои заверенья в расположеньи достойны приятия, а Вы любезно простите мне то обстоятельство, что я унаследую поместье Лонгборн, и не отвергнете предложенную Вам оливковую ветвь. Я не могу не тревожиться из-за того, что стал инструментом причиненья боли Вашим милым дочерям, и молю позволить мне извиниться за сие, а равно уверить Вас в моей готовности исправить сие положенье, как только возможно, — впрочем, об этом позже. Если Вы не против принять меня у себя дома, я предполагаю насладиться визитом к Вам и Вашей семье в понедельник, ноября 18-го, к четырем часам, а затем, вероятно, стану злоупотреблять Вашим гостеприимством до субботы на будущей неделе, что я способен осуществить без малейших неудобств, ибо леди Кэтрин отнюдь не возражает против моего отсутствия порою в воскресенье, при условии, что за всеми потребными ритуалами станет надзирать другой священник. Остаюсь, дражайший сударь, с уваженьем и восхищеньем к Вашей супруге и дочерям, желающий Вам всего наилучшего, Ваш друг
Уильям Коллинз.
— Итак, в четыре часа нам следует ожидать сего благородного миротворца, — молвил г-н Беннет, складывая письмо. — Поистине, он представляется мне весьма честным и вежливым молодым человеком и, я уверен, окажется очень ценным знакомцем, в особенности, если леди Кэтрин явит снисходительность к его будущим отлучкам к нам.
— В том, что он говорит о девочках, имеется некий смысл, и коли он вознамерился что-то исправить, уж я его отговаривать не стану.
— Трудно догадаться, — заметила Джейн, — что он разумеет, говоря, будто возместит нам то, что нам, по его мненью, полагается; впрочем, подобное желанье, конечно, делает ему честь.
Элизабет в основном поразили его невероятное почтенье к леди Кэтрин и его добрые намеренья крестить, женить и хоронить прихожан, когда бы сие ни потребовалось.
— По-моему, он какой-то чудак, — сказала она. — Я не понимаю. В стиле его сквозит напыщенность. И что значит — извиниться за то, что он унаследует поместье? Вряд ли он изменил бы сие положенье, если б мог. Здравый ли он человек, сударь?
— Нет, милая моя, полагаю, что нет. Я питаю роскошные надежды увидеть нечто прямо противоположное. В письме его мешаются раболепие и самодовольство, кои весьма многообещающи. Мне не терпится на него поглядеть.
— С точки зрения композиции, — изрекла Мэри, — письмо его мнится безупречным. Идея оливковой ветви, пожалуй, не вполне нова, однако, мне кажется, удачно выражена.
Для Кэтрин и Лидии ни письмо, ни его автор не составили ни малейшего интереса. Крайне маловероятно, что двоюродный их дядя явится в алом мундире, а девочки уже несколько недель не наслаждались обществом мужчин, наряженных в любые другие цвета. Что же до матери семейства, письмо г-на Коллинза по большей части рассеяло ее враждебность, и г-жа Беннет готовилась принять его с самообладаньем, коего степень изумляла ее супруга и дочерей.
Г-н Коллинз оказался пунктуален и был крайне любезно встречен всею семьей. Г-н Беннет помалкивал, однако дамы готовы были побеседовать, да и сам г-н Коллинз, похоже, не нуждался в понукании и к безмолвию не склонялся. Он был высоким, крупным молодым человеком двадцати пяти лет. От него веяло серьезностью и величавостью, а манеры его отличались крайней чопорностью. Едва присев, он похвалил г-жу Беннет за столь замечательных дочерей, сказал, что наслышан об их красоте, однако в данном случае слава не отдает должное истине, и прибавил, что, несомненно, со временем г-жа Беннет увидит, как все они удачно устроятся в браке.
Подобная галантность не всем слушателям пришлась по вкусу, однако г-жа Беннет, не склонная спорить с комплиментами, ответила весьма охотно:
— Вы весьма добры, сударь, и я всем сердцем желаю, чтобы так оно и повернулось, ибо иначе они останутся совсем беспомощными. Все так странно складывается.
— Вы, вероятно, намекаете на майорат.
— Ах, сударь, на него-то я и намекаю. Столь печально это для моих бедных девочек, вы не можете не признать. Не то чтобы я попрекала вас, уж я-то знаю, подобные вещи — чистая случайность. Как явится этот майорат, и не поймешь, кому поместья отойдут.
— Я отчетливо сознаю, сударыня, затрудненья моих неотразимых племянниц и сказал бы больше, если б не опасался почудиться вам прямолинейным и безрассудным. Но могу заверить юных дам, что прибыл сюда, готовый ими восхищаться. В настоящий момент я более ничего не скажу, но, возможно, когда мы познакомимся ближе…
Его оборвал призыв к обеду, и девушки с улыбками переглянулись. Не они одни восхищали г-на Коллинза. Передняя, столовая и вся обстановка были тщательно обследованы и заслужили одобренья; похвалы гостя тронули бы сердце г-жи Беннет, если б не устрашающее предположенье, будто он зрит вокруг свою будущую собственность. Обед вызвал восхищенье в свой черед, и г-н Коллинз умолял сообщить ему, которой из его неотразимых племянниц стряпня обязана своею упоительностью. Но тут его призвала к порядку г-жа Беннет, с некоторой суровостью уведомившая гостя, что они вполне способны позволить себе хорошую кухарку и что дочерям ее нечего делать на кухне. Г-н Коллинз попросил прощенья за то, что досадил. Смягчив тон, г-жа Беннет объявила, что вовсе не обиделась, однако он извинялся еще около четверти часа.

Глава XIV

За обедом г-н Беннет едва ли молвил слово, но, когда слуги удалились, решил, что настало время побеседовать с гостем, а потому высказался на тему, коя, согласно его ожиданьям, заставит г-на Коллинза воссиять, — отметил, что, по видимости, тому сильно повезло с покровительницей. Вниманье леди Кэтрин де Бёрг к его желаньям и забота о его благополучьи представляются весьма замечательными. Г-н Беннет не мог найти лучшего предмета. В своих славословиях г-н Коллинз явил красноречье. Тема беседы вознесла его до непревзойденных высот торжественности, и с видом крайне величавым он возвестил, что никогда в жизни не наблюдал подобного поведенья у титулованной особы и не встречал подобной приветливости и снисходительности, какие испытал от леди Кэтрин. Она великодушно оказала г-ну Коллинзу милость и одобрила обе его проповеди, кои он уже имел честь пред нею произнести. Также она дважды приглашала его отобедать в Розингсе и вот только в прошлую субботу послала за ним, дабы составить партию в три семерки. Многие его знакомцы полагают леди Кэтрин гордячкой, однако ему она являла одну только приветливость. Она неизменно беседует с ним, как беседовала бы с любым другим джентльменом, ни малейших возражений не выказала относительно его знакомства с местным обществом и редких его отлучек из прихода к родственникам на неделю-другую. Она даже снизошла до совета возможно скорее жениться при условьи, что он явит благоразумие, выбирая супругу, а однажды посетила его скромное жилище, где полностью одобрила все перестановки, кои он совершил, и соизволила предложить некоторые самолично — полки в чуланах на втором этаже.
— Что ж, сие весьма добродетельно и любезно, — заметила г-жа Беннет, — и, смею заметить, она весьма приятная женщина. Жаль, что прочие знатные дамы обычно ей не уподобляются. Она живет поблизости от вас, сударь?
— Сад, где расположено скромное мое обиталище, лишь тропинкою отделен от Розингс-парка, резиденции ее светлости.
— Кажется, вы поминали, что она вдова, сударь? А семья у нее имеется?
— У нее одна дочь, наследница Розингса и весьма большого состоянья.
— Ах, — вскричала г-жа Беннет, качая головою, — стало быть, ей повезло более, нежели многим девушкам. И что она за барышня? Миловидна ли?
— Совершенно очаровательная юная дама. Леди Кэтрин говорит, что, с точки зренья подлинной красоты, юная госпожа де Бёрг намного превосходит обворожительнейших представительниц своего пола, ибо черты ее отмечены печатью, коя выдает девушку безупречного рожденья. Увы, она обладает болезненной конституцией, коя не позволила ей многого достичь в образованьи, каковое в противном случае было бы ей подвластно без сомнений; сие мне известно от дамы, руководившей ее обученьем и по сей день проживающей вместе с ними. Но она крайне мила и зачастую снисходит до поездки мимо скромного моего обиталища в фаэтоне, запряженном пони.
— Была ль она представлена ко двору? Я не припоминаю ее имени средь придворных дам.
— К несчастью, посредственное ее здоровье не позволяет ей пребывать в городе, и тем самым, как однажды я сам сообщил леди Кэтрин, лишает британский двор блистательнейшего украшенья. Ее светлости, похоже, сия идея пришлась по душе, а я, как вы понимаете, неизменно счастлив делать подобные тонкие комплименты, кои всегда желанны дамам. Я не раз замечал леди Кэтрин, что очаровательная дочь ее рождена стать герцогинею и что наивысочайший титул не ей придаст важности, но будет украшен ею. Такие мелочи по душе ее светлости, а подобное вниманье, считаю я, мне полагается выказывать в особенности.
— Сужденья ваши весьма подобающи, — заметил г-н Беннет, — и ваше счастье, что вы обладаете талантом льстить с деликатностью. Могу ли я осведомиться, происходят ли сии приятные знаки вниманья из порыва минуты или же являют собою результат предшествующих изысканий?
— В основном они коренятся в событьях, происходящих в то самое мгновенье, и хотя я порой развлекаю себя, сочиняя или подправляя подобные изящные комплименты, дабы оные подходили к повседневности, я всегда стремлюсь высказывать их с видом наиболее непринужденным.
Ожиданья г-на Беннета оправдались полностью. Кузен его оказался нелеп в той степени, на кою г-н Беннет рассчитывал, и последний слушал гостя с острейшим удовольствием, наружностью своею выражая притом крайнее хладнокровье и, если не считать редких взглядов на Элизабет, в партнере по веселью не нуждаясь.
К чаепитью, впрочем, доза угрожала превысить потребную, и г-н Беннет с радостью вновь сопроводил кузена в гостиную, а когда чаепитье завершилось, с радостью предложил ему почитать дамам вслух. Г-н Коллинз охотно согласился, и была доставлена книга; однако, узрев ее (ибо все подсказывало, что она происходит из общественной библиотеки), он отпрянул и взмолился о прощеньи, ибо никогда не читает романов. Китти вытаращилась на него, Лидия ахнула. Были доставлены другие книги, и, по некотором размышленьи, г-н Коллинз избрал «Проповеди» Фордайса. Лидия изумленно распахнула рот, едва гость открыл том, и, не успел г-н Коллинз монотонно и торжественно зачесть три страницы, прервала его:
— А вы знаете, мама́, что дядюшка Филипс поговаривает об увольненьи Ричарда, а коли он Ричарда уволит, его наймет полковник Форстер. Тетушка мне сама сказала в субботу. Я завтра схожу в Меритон, узнаю подробности и спрошу, когда господин Денни возвращается из города.
Две старшие сестры зашикали на Лидию, однако разобиженный г-н Коллинз отложил книгу и молвил:
— Я нередко наблюдаю, сколь мало юные дамы интересуются книгами серьезного сорта, каковые написаны исключительно для блага оных дам. Признаюсь, сие изумляет меня, ибо, разумеется, для дам нет ничего благоприятнее наставлений. Впрочем, я не стану более досаждать юной моей племяннице.
Затем, повернувшись к г-ну Беннету, гость предложил партию в триктрак. Г-н Беннет принял вызов, отметив, что г-н Коллинз поступил очень мудро, оставив девушек наслаждаться их мелочными забавами. Г-жа Беннет и ее дочери крайне вежливо извинились за Лидию и пообещали, что подобное более не повторится, если гость продолжит чтенье; однако г-н Коллинз, заверив их, что не таит обиды на двоюродную племянницу и вовсе не полагает ее поведенье оскорбительным, вместе с г-ном Беннетом пересел за другой стол и изготовился к триктраку.

Глава XV

Г-н Коллинз умом не отличался, и сей изъян его натуры лишь слегка восполнен был образованьем или же обществом; бо́льшую часть жизни г-н Коллинз провел под водительством невежественного и скаредного отца и, хотя и посещал один из университетов, отучился лишь необходимые семестры, вовсе не заведя полезных знакомств. Покорство, в коем воспитал его отец, изначально одарило г-на Коллинза немалым смиреньем, каковому ныне всерьез противостояло самомненье недалекого человека, живущего в уединеньи, и самоуверенность человека, рано и нежданно обретшего процветание. Счастливый случай рекомендовал его леди Кэтрин де Бёрг, когда пасторский дом в Хансфорде пустовал, и почтенье, кое г-н Коллинз питал к ее титулу, его благоговенье пред покровительницей в сочетаньи с высочайшим мнением о себе самом, о своем пасторском авторитете и своем праве на десятину, составили в его характере смесь гордыни и подобострастья, чванства и смиренья.
Заполучив славное жилище и весьма удовлетворительный доход, г-н Коллинз намеревался жениться и, взыскуя примиренья с семейством из Лонгборна, имел в виду жену, ибо собирался выбрать одну из дочерей, если они окажутся столь красивы и милы, как о сем твердила молва. Таково было его возмещенье — искупленье — наследования поместья их отца, и г-н Коллинз полагал свои замыслы блестящими, достойными и удачными, а кроме того, беспредельно щедрыми и бескорыстными с его стороны.
По личной встрече с девушками замыслы сии не претерпели изменений. Пленительное личико юной г-жи Беннет подтвердило намеренья г-на Коллинза и упрочило его строгие представленья о привилегиях старшинства; таким образом, в первый вечер выбор его остановился на Джейн. Утро, однако, принесло перемены, ибо во время четвертьчасового tête-à-tête с г-жой Беннет перед завтраком, беседы, коя открылась его пасторским домом и естественным путем привела к озвучиванью пасторских надежд на то, что хозяйка дома сего обнаружится в Лонгборне, наряду с весьма обходительными улыбками и общим ободреньем исторгла из г-жи Беннет предостереженье относительно той самой Джейн, кою г-н Коллинз выделял. Касательно младших дочерей она не возьмется утверждать… она не может ответить с уверенностью… впрочем, не знает ни о каких питаемых ими склонностях… однако старшая дочь ее, должна г-жа Беннет отметить… она полагает своим долгом намекнуть… по всему вероятию, вскорости будет помолвлена.
Г-ну Коллинзу оставалось лишь переключиться с Джейн на Элизабет — и сие было осуществлено вскоре, пока г-жа Беннет ворошила огонь в камине. Разумеется, Элизабет заменила Джейн, ибо следовала за нею по рожденью и красоте.
Г-жа Беннет лелеяла сей намек в душе и верила, что вскоре замуж выйдут две ее дочери; человек, о коем накануне она не находила в себе сил беседовать, ныне пребывал высоко ею ценим.
Намеренье Лидии прогуляться до Меритона не было забыто; все сестры, за исключеньем Мэри, согласились отправиться с нею, а г-ну Коллинзу надлежало их сопровождать по просьбе г-на Беннета, каковому не терпелось избавиться от гостя и получить библиотеку в единоличное пользованье, ибо туда г-н Коллинз отбыл вслед за хозяином дома после завтрака и там оставался, формально углубившись в один из толстейших томов в книжном собраньи, однако на самом деле почти безостановочно изливая на г-на Беннета повесть о своем доме и саде в Хансфорде. Такое поведенье решительно вывело г-на Беннета из себя. В библиотеке он неизменно рассчитывал на свободу и безмятежность, и хотя готов был, как он сообщил Элизабет, столкнуться с глупостями и самомненьем в любом другом помещеньи дома, в библиотеке обыкновенно бывал от них избавлен; посему вежливость побудила его спешно предложить г-ну Коллинзу сопроводить племянниц на прогулке, а тот, будучи, по сути дела, более приспособлен к прогулкам, нежели к чтенью, с величайшим наслажденьем захлопнул книгу и двинулся в путь.
Время, кое миновало до прибытья собранья в Меритон, проведено было за напыщенными пустяками со стороны г-на Коллинза и вежливыми кивками его племянниц. По прибытьи же вниманья младших он более не занимал. Взоры их тотчас зашныряли по улицам в поисках офицеров, и ничто, кроме разве только весьма элегантной шляпки или же поистине нового муслина в витрине, не могло вернуть их к обществу.
Однако вниманье всех дам вскоре привлечено было молодым человеком, прежде никогда ими не виденным и располагавшим весьма благородной наружностью, каковой гулял по ту сторону дороги в сопровожденьи офицера. Офицером был тот самый г-н Денни, относительно чьего возвращенья из Лондона Лидия пришла осведомиться, и, проходя, он поклонился дамам. Всех поразила внешность незнакомца, все раздумывали, кто бы это мог быть; Китти с Лидией, полные решимости сие по возможности разузнать, первыми направились через улицу, притворяясь, будто им что-то потребно в лавке на той стороне, и, к счастью, как раз ступили на тротуар, когда там же на обратном пути оказались два джентльмена. Г-н Денни обратился к дамам и испросил дозволенья представить своего друга г-на Уикэма, вместе с ним прибывшего накануне из города и принявшего назначенье в сей полк, о чем г-н Денни счастлив сообщить. Так сему быть и надлежало, ибо для несокрушимости очарованья молодому человеку не хватало только мундира. Обличье его было весьма благоприятным: он располагал красотою, замечательной статью, хорошей фигурою и весьма приятными манерами. За знакомством с его стороны последовала радостная готовность к беседе — притом готовность совершенно подобающая и скромная; вся группа стояла и весьма приятно беседовала, и тут на улице показались Дарси и Бингли верхами. Узнав дам, двое джентльменов приблизились и приступили к положенному обмену любезностями. Говорил главным образом Бингли, и обращался он главным образом к юной г-же Беннет. Он, сказал Бингли, как раз направлялся в Лонгборн, дабы справиться о ее здравии. Г-н Дарси подкрепил сей тезис кивком и уже начал было принимать решенье не обращать взора своего на Элизабет, когда оный взор внезапно заворожен был виденьем чужака; по случайности Элизабет заметила, что г-н Уикэм и г-н Дарси воззрились друг на друга в глубочайшем изумленьи. Оба переменились в лице: один побелел, другой покраснел. Через пару мгновений г-н Уикэм коснулся цилиндра — приветствие, на кое г-н Дарси еле соблаговолил ответить. Что бы сие значило? Невозможно догадаться; невозможно не желать выяснить.
Еще через минуту г-н Бингли, очевидно не заметивший произошедшего, попрощался и вместе с другом ускакал.
Г-н Денни и г-н Уикэм проводили дам до дверей г-на Филипса, а затем откланялись, невзирая на настойчивые мольбы г-жи Лидии зайти и невзирая даже на то, что г-жа Филипс распахнула окно гостиной и громко сие приглашенье поддержала.
Г-жа Филипс всегда рада была видеть племянниц, а двух старших, в последнее время отсутствовавших, приняла особенно радушно и изливала свое изумленье касательно их внезапного возвращенья домой, о коем, поскольку их отвезли не в их собственном экипаже, она бы и не узнала, не встреть на улице мальчика, что служит на посылках у г-на Джоунза, так тот ей сообщил, что они больше не отправляют микстур в Незерфилд, ибо сестры Беннет уехали; но тут ее любезность обращена была на г-на Коллинза, поскольку Джейн его представила. Г-жа Филипс приняла его наивежливейшим приветствием, на каковое он отвечал чрезмерно, умоляя простить за то, что вторгся в дом, не будучи прежде знаком с хозяйкою, однако льстит себя надеждою, что сию оплошность возможно оправдать его родственными связями с юными дамами, кои обратили на него ее вниманье. Г-жа Филипс немало затрепетала пред лицом подобного избытка воспитанья, однако ее созерцанье одного чужака вскоре было прервано восклицаньями и вопросами касательно другого, о ком, однако, она могла сообщить племянницам лишь то, что им уже было известно, а именно: г-н Денни привез его из Лондона и приезжий получит чин лейтенанта в ***ширском полку. Она, прибавила г-жа Филипс, наблюдала за ним последний час — он прогуливался туда-сюда по улице, и если б г-н Уикэм появился вновь, Китти и Лидия, безусловно, возобновили бы сей обычай, но увы, более никто не миновал окон, за исключеньем немногих офицеров, кои в сравнении с чужаком стали «скучными, неприятными субъектами». Некоторым из них предстояло обедать у Филипсов назавтра, и г-жа Филипс обещала попросить мужа о визите к г-ну Уикэму, дабы передать приглашенье и ему, если семейство из Лонгборна вечером придет. О сем договорились, и г-жа Филипс объявила, что все славно и шумно сыграют в лотерею, а затем слегка перекусят горячим на ужин. Перспектива сих забав всех немало воодушевила, и гости расстались с хозяйкою в наибодрейшем расположеньи духа. Г-н Коллинз повторил свои извиненья, выходя из комнаты, и с неколебимою вежливостью был заверен, что в таковых решительно нет надобности.
По дороге домой Элизабет поведала Джейн о том, что́ наблюдала меж двумя джентльменами, и хотя Джейн защищала бы каждого или обоих, если бы поведенье их представлялось неправильным, она была в состояньи объяснить подобные манеры не более, чем ее сестра.
По возвращеньи г-н Коллинз немало угодил г-же Беннет, восхищаясь манерами и любезностью г-жи Филипс. Он заявил, что, за вычетом леди Кэтрин и ее дочери, никогда не видал столь изысканной дамы, ибо она не только приняла его с безмерной вежливостью, но даже подчеркнуто включила в свое приглашенье на следующий вечер, хотя видела гостя впервые в жизни. Отчасти сие, полагал г-н Коллинз, следует отнести на счет его родственной связи с дамами, и тем не менее он за всю жизнь свою ни единожды с подобным вниманьем не сталкивался.

Глава XVI

Поскольку никаких возражений против отбытья молодежи к тетушке не поступило, а все угрызенья гостя относительно разлуки с четою Беннет хоть на единый вечер в протяженьи его визита были решительно отметены, экипаж к положенному часу доставил г-на Коллинза и пять его племянниц в Меритон; входя в гостиную, девушки имели удовольствие услышать, что г-н Уикэм принял приглашенье их дядюшки и уже находится в доме.
Когда сии сведенья были оглашены и все расселись, г-н Коллинз смог обстоятельным манером оглядеться и полюбоваться гостиною; размеры и обстановка поразили его чрезвычайно, и он объявил хозяйке, что почти было решил, будто оказался в малой летней утренней столовой Розингса, — сравненье, кое поначалу особой радости не вызвало; впрочем, едва постигнув, что такое Розингс и кто его владелица, выслушав описанье всего одной гостиной леди Кэтрин и узнав, что лишь каминная доска там стоила восемьсот фунтов, г-жа Филипс ощутила всю мощь комплимента и вряд ли обиделась бы на сравненье с комнатою экономки.
Описывая г-же Филипс величье леди Кэтрин и ее особняка, порою отвлекаясь на хвалы собственному скромному обиталищу и усовершенствованьям, кои оное обиталище претерпевало, г-н Коллинз был удовлетворительно занят до появленья джентльменов; в г-же Филипс он обнаружил весьма внимательную слушательницу — ее мненье о его влиятельности после всего услышанного возросло, и она намеревалась пересказать все услышанное соседям при первой же возможности. Девушкам же, кои не в силах были слушать двоюродного дядю и не нашли иного занятья, кроме сожалений об отсутствии фортепьяно и изученья собственноручно расписанных посредственных копий фарфора на каминной полке, ожиданье помстилось очень долгим. В конце концов оно, однако, завершилось. Джентльмены появились, и когда в гостиную вошел г-н Уикэм, Элизабет почудилось, будто она не разглядела его прежде и не думала о нем с тех пор, что сопровождалось крошечной долей неразумного восхищенья. Офицеры ***ширского полка вообще были весьма достойны и благородны, а лучшие из них присутствовали ныне в гостиной, однако г-н Уикэм настолько же затмевал их обликом своим, статью, манерами и походкою, насколько все они превосходили широколицего, плотного, дышащего парами портвейна дядюшку Филипса, кой следом за ними вступал в комнату.
Г-н Уикэм был из тех счастливцев, к которым устремляются почти все женские взоры, а Элизабет стала счастливицей, подле которой он в конце концов сел, и приятная манера, с коей он тотчас погрузился в беседу, хотя последняя касалась лишь дождливого вечера и вероятности слякотного сезона, убедила Элизабет в том, что простейшая, скучнейшая, банальнейшая тема способна обернуться интересной мановеньем умелого оратора.
С появленьем таких соперников за вниманье прекрасного пола, как г-н Уикэм и офицеры, г-н Коллинз рисковал раствориться в ничтожности — молодым дамам он, разумеется, представлялся пустым местом; время от времени он, впрочем, находил снисходительную слушательницу в лице г-жи Филипс и, благодаря ее бдительности, пребывал весьма обильно снабжаем кексами и кофе.
Когда поставили карточные столы, г-н Коллинз получил возможность отплатить хозяйке дома за доброту, сев играть в вист.
— В настоящий момент я мало разумею в сей игре, — изрек он, — однако с наслажденьем разовью свои навыки, ибо в моем положеньи… — Г-жа Филипс была весьма признательна ему за покладистость, однако изложенья резонов его дожидаться не стала.
Г-н Уикэм в вист не играл, а потому охотно и восторженно был принят за другим столом меж Элизабет и Лидией. Поначалу существовала опасность, что Лидия захватит его целиком, ибо последняя была стойкою говоруньей, однако, питая равную склонность к лотерее, она вскоре чересчур заинтересовалась игрою, чересчур увлеклась ставками и ахами после выигрышей и особо ничему более вниманья не уделяла. Стало быть, с поправкою на правила игры г-н Уикэм был волен беседовать с Элизабет, коя жаждала выслушать его, хотя на то, что она главным образом желала услышать, — историю его знакомства с г-ном Дарси, — надежд не питала. Элизабет не смела и помянуть сего джентльмена. Любопытство ее, впрочем, нежданно было утолено. Г-н Уикэм сам завел сей разговор. Он спросил, далеко ли от Меритона расположен Незерфилд, и, выслушав ответ и помявшись, осведомился, давно ли там пребывает г-н Дарси.
— С месяц, — отвечала Элизабет и затем, не желая менять тему, прибавила: — Насколько я поняла, у него в Дербишире очень крупные владенья.
— Да, — отвечал Уикэм, — его дербиширское именье весьма роскошно. Чистых десять тысяч в год. Вряд ли вы могли встретить человека, более способного поведать вам некие сведенья о сем лице, нежели к тому способен я, — ибо с младенчества я был неким манером связан с этим семейством.
Элизабет не сдержала удивленья.
— Вы, госпожа Беннет, вполне можете удивляться подобному заявленью, увидев холодность нашей вчерашней встречи. Близко ли вы знакомы с господином Дарси?
— Ближе не желала бы, — с жаром отвечала Элизабет. — Я четыре дня провела с ним в одном доме и полагаю, что господин сей весьма неприятен.
— Я не вправе высказывать свое мненье, — молвил Уикэм, — приятен ли он или же напротив. Мне подобное мненье иметь не пристало. Я слишком давно его знаю, чтобы судить справедливо. Я к беспристрастности не способен. Но, мнится мне, ваше мненье о нем всех потрясет — и, возможно, вам не стоит выражать его столь подчеркнуто где бы то ни было еще. Здесь вы в семейном кругу.
— Поверьте, здесь я говорю не более, нежели могу сказать в любом доме в окру́ге, за исключеньем Незерфилда. В Хартфордшире к нему отнюдь не питают симпатий. Его гордость всем отвратительна. Никто не выскажется о нем благосклоннее.
— Не могу притвориться, будто сожалею, — сказал Уикэм после краткой паузы, — что он или же любая другая персона не ценимы выше их достоинств, однако, полагаю, с ним такое происходит нечасто. Все ослеплены его состояньем и положением или же запуганы его высокомерьем и внушительностью и видят его тем, кем он предпочитает им являться.
— Даже при моем незначительном знакомстве с ним я почитаю его человеком с дурным нравом.
Уикэм лишь покачал головою.
— Любопытно, — молвил он, когда им представилась возможность продолжить беседу, — долго ли он еще пробудет в Хартфордшире.
— Сего я не знаю; впрочем, в Незерфилде я ничего не слышала касательно его отъезда. Надеюсь, на ваши планы относительно ***ширского полка присутствие господина Дарси не повлияет.
— О нет — уж я-то от господина Дарси не побегу. Если он желает избежать встреч со мною, пускай сам и уезжает. Мы с ним не дружны, встречи с ним для меня тяжки, но я избегать его не имею резонов, кроме тех, кои готов объявить на весь мир: обида на дурное обращенье и весьма болезненные сожаленья о том, что он таков, каков есть. Его отец, госпожа Беннет, покойный господин Дарси, был одним из лучших людей, какие только жили на земле, и вернейшим моим другом, а посему в обществе господина Дарси душа моя неизбежно омрачается тысячей трогательных воспоминаний. Со мною он повел себя постыдно, но, я уверен, я мог бы простить ему что угодно и все на свете, если б он не обманул надежд и не опозорил памяти своего отца.
Интерес Элизабет к сему предмету разгорался, слушала она самозабвенно, однако деликатность темы не позволяла задавать вопросов.
Г-н Уикэм заговорил на общие темы — о Меритоне, об окрестностях и обществе; очевидно, он был немало доволен всем, что успел увидеть, и про общество говорил особо, с тонкой, однако весьма отчетливой галантностью.
— Постоянное общество — достойное общество, — прибавил он, — главным образом и побудило меня вступить в ***ширский полк. Я знал, что он крайне почтенен и приятен, а друг мой Денни усугубил соблазн, поведав мне о нынешнем его квартированьи, а равно о величайшем внимании и замечательных знакомствах, кои дарит офицерам Меритон. Общество мне потребно, я сие признаю. Я пережил разочарованье, душа моя не вынесет одиночества. Занятье и общество необходимы мне. Я не создан для жизни военного, однако обстоятельства сделали таковую приемлемой. Моей профессией должна была стать церковь — я был воспитан для церкви и ныне располагал бы весьма богатым приходом, если б сие устраивало джентльмена, о котором мы только что говорили.
— В самом деле!
— Да, покойный господин Дарси завещал мне в дар лучший приход. Он был моим крестным отцом и сильно ко мне привязан. Я не способен в полной мере отдать должное его доброте. Он желал щедро меня обеспечить и полагал, будто ему сие удалось, но когда пасторский дом освободился, его отдали другому.
— Господи боже! — вскричала Элизабет. — Но как сие возможно? Как можно было пренебречь его завещаньем? Почему вы не потребовали сатисфакции в суде?
— Его последняя воля была столь неформальна, что мне не приходилось надеяться на закон. Человек чести не усомнился бы в сути завещанья, однако господин Дарси предпочел усомниться — или же прочесть сие как условную рекомендацию и заявить, что я лишился права на любые притязанья по причине моего сумасбродства, безрассудства, короче говоря, чего угодно или вообще ничего. Достоверно же известно, что приход освободился два года назад, как раз когда я достиг подходящего возраста, и приход сей отдали другому; не менее достоверно известно, что я не могу признать, будто совершил нечто такое, чем сие заслужил. Темперамент мой горяч и несдержан; вероятно, я порою чересчур свободно высказывал ему свое мненье о нем. Ничего преступнее я не припоминаю. Но суть в том, что мы очень разные люди и он ненавидит меня.
— Как это возмутительно! Он заслуживает публичного порицанья.
— Рано или поздно он сие получит — однако не от меня. Пока я не забуду его отца, я не смогу противостоять ему или же его разоблачать.
Элизабет похвалила его за подобные соображенья и про себя отметила, что, описывая оные, он был на редкость красив.
— Но каковы, — молвила она после паузы, — могли быть его резоны? Что заставило его поступить столь жестоко?
— Полная, решительная антипатия ко мне — антипатия, кою я поневоле вынужден отчасти приписать ревности. Если бы покойный господин Дарси меньше меня любил, его сын относился бы ко мне терпимее, однако необычайная привязанность ко мне его отца, полагаю, с ранних лет раздражала сына. Он, с его темпераментом, не сносил такого соперничества — предпочтенья, кое зачастую оказывалось мне.
— Я и не думала, что господин Дарси столь дурен — мне он никогда не нравился, однако я думала о нем не очень худо; мне казалось, он презирает людей вообще, однако я не подозревала, что он опустился до такой злонамеренной мести, такой неправедности, такой бесчеловечности! — Несколько минут поразмыслив, она прибавила: — Правда, я помню, как в Незерфилде он однажды хвастался неколебимостью своих обид и своей неспособностью прощать. Как ужасен, должно быть, его характер.
— Я не доверяю своему мненью на сей счет, — отвечал Уикэм. — Я вряд ли способен быть к нему справедливым.
Элизабет вновь погрузилась в размышленья и через некоторое время воскликнула:
— Таким манером обойтись с крестником, другом, любимцем своего отца! — Она могла бы прибавить: «И к тому же с молодым человеком, подобным вам, чья самая наружность ручается за вашу приятность», — но ограничилась лишь: — И к тому же с тем, кто, по видимости, с детских лет был ему другом, связан с ним, если я правильно вас поняла, тесными узами!
— Мы родились в одном приходе, в одном парке, большую часть юности провели вместе; обитали в одном доме, участвовали в одних забавах, вместе воспитывались. Мой отец поначалу занимался ремеслом, коему, насколько я постигаю, оказывает такую честь ваш дядя господин Филипс, но все бросил, дабы споспешествовать покойному господину Дарси, и все время свое посвятил заботам о Пемберли. Он высоко ценился господином Дарси — был его ближайшим, доверенным другом. Господин Дарси часто признавал, что в величайшем долгу пред моим отцом за его деятельное управление поместьем, и, перед смертью моего отца по доброй воле пообещав обеспечить мое благосостоянье, я уверен, господин Дарси поступил так не менее из благодарности к нему, нежели из привязанности ко мне.
— Как это странно! — вскричала Элизабет. — Как ужасно! Поразительно, что самая гордость господина Дарси не заставила его поступить с вами по справедливости. Даже не имея иных резонов, он из гордости должен был воздержаться от непорядочности — а сие я зову непорядочностью.
— И впрямь удивительно, — отвечал Уикэм, — ибо почти все его деянья коренятся в гордости, и гордость нередко была его задушевным другом. Она сближала его с добродетелью более, нежели любое иное чувство. Однако все мы непоследовательны, а в его обращеньи со мною имелись резоны посильнее даже гордости.
— Неужто столь ужасная гордыня бывала ко благу?
— Да. Нередко она понуждала его к великодушью и щедрости — раздавать деньги, являть гостеприимство, помогать арендаторам, облегчать судьбу бедняков. Сие свершала семейная гордость, а равно гордость сыновняя — ибо отцом он очень гордится. Не опозорить семью, не ударить в грязь лицом, не замарать имени Пемберли — могущественные резоны. Он также питает братскую гордость, коя, в сочетаньи с некоей братской любовью, превращает его в крайне доброго и внимательного опекуна сестры, и вы не раз услышите, что его превозносят как наизаботливейшего и лучшего из братьев.
— А юная госпожа Дарси — какова она?
Он покачал головою:
— Я был бы рад сказать, что она мила. Мне больно говорить дурно о любом Дарси. Но она слишком похожа на брата — очень, очень горда. В детстве она была нежна и очаровательна, очень ко мне привязана, многие часы я посвящал ее забавам. Но теперь она для меня ничто. Она красивая девушка, лет пятнадцати или шестнадцати, и, насколько я понимаю, весьма образованна. После смерти отца она поселилась в Лондоне, где с нею живет некая дама, руководящая ее обученьем.
После обильных пауз и обильных попыток сменить предмет обсужденья Элизабет невольно вернулась к теме:
— Я поражена его близостью с господином Бингли! Как может господин Бингли, воплощенная сердечность, поистине милый человек, дружить с подобным джентльменом? Как они умудряются ладить? Вы знакомы с господином Бингли?
— Ни в малейшей степени.
— У него славный характер, он обаятельный, очаровательный человек. Не может быть, чтоб он знал, каков господин Дарси.
— Может, и не знает — но господин Дарси умеет угождать, если того желает. Он не лишен способностей. Он бывает прекрасным собеседником, если полагает, что сие того стоит. Среди равных себе он совершенно иной, нежели с теми, кто менее преуспевает. Гордость никогда не оставляет его, но с богатыми он отзывчив, справедлив, искренен, разумен, достоин и, вероятно, приятствен — если учесть также состояние и обличье.
Партия в вист вскоре распалась, игроки собрались за другим столом, и г-н Коллинз воссел меж племянницей Элизабет и г-жою Филипс. Последняя, разумеется, осведомилась о его успехах. Успехи оказались невелики — г-н Коллинз проигрывал всякую партию, но, когда г-жа Филипс забеспокоилась в этой связи, гость уверил ее торжественно и весомо, что сие ни в малейшей степени не важно, что деньги он полагает сущим пустяком и умоляет ее не переживать.
— Я достоверно знаю, сударыня, — молвил он, — что, садясь за карточный стол, человек понуждаем рискнуть подобным манером, а я, по счастию, пребываю не в тех обстоятельствах, чтобы страдать из-за пяти шиллингов. Несомненно, этим не могут похвастаться многие, однако, благодаря леди Кэтрин де Бёрг, я вовсе избавлен от необходимости помышлять о таких мелочах.
Сие привлекло вниманье г-на Уикэма, и он, с минуту поглядев на г-на Коллинза, шепотом поинтересовался у Элизабет, близко ли знаком ее родственник с семейством де Бёрг.
— Леди Кэтрин де Бёрг, — отвечала та, — совсем недавно выделила ему приход. Я толком не знаю, как господин Коллинз был ей представлен, но он совершенно точно не давний ее знакомец.
— Вы, разумеется, знаете, что леди Кэтрин де Бёрг — сестра леди Энн Дарси; то есть леди Кэтрин нынешнему господину Дарси приходится теткой.
— Нет, вообще-то я не знала. Я вовсе ничего не знаю о родственниках леди Кэтрин. До позавчерашнего дня я не слыхала даже о ее существованьи.
— Ее дочь, юная госпожа де Бёрг, получит огромное наследство, и считается, что она и ее двоюродный брат объединят два состоянья.
Услышав сие, Элизабет улыбнулась, подумав о бедняжке юной госпоже Бингли. Сколь тщетны, стало быть, ее знаки вниманья, тщетна и бесполезна привязанность к его сестре и хвалы ему, раз он уже предназначил себя другой.
— Господин Коллинз, — сказала она, — очень высоко отзывается о леди Кэтрин и ее дочери, но по некоторым деталям, кои он сообщил о ее светлости, я заподозрила, что благодарность ослепляет его и, невзирая на покровительство ему, она дама заносчивая и самодовольная.
— По-моему, она и то и другое в величайшей степени, — отвечал Уикэм. — Я не видел ее много лет, однако ясно помню, что никогда ее не любил и вела она себя деспотично и надменно. Она считается женщиной здравости и ума замечательных, однако я подозреваю, что сими качествами она отчасти обязана титулу и состоянью, отчасти властным манерам, а в остальном — гордыне племянника, коему предпочтительно, чтобы все его родственники обладали первосортным умом.
Элизабет согласилась, что его оценка весьма разумна, и, ко взаимному удовлетворенью, они продолжали беседовать, пока ужин не положил конец карточным играм и не даровал прочим дамам долю вниманья г-на Уикэма. В гомоне ужина г-жи Филипс беседа оказалась невозможна, однако манеры г-на Уикэма понравились всем. Что бы ни говорил он, звучало удачно; что бы ни делал, выглядело изысканно. По пути домой мысли Элизабет полнились им одним. Всю дорогу она размышляла только о г-не Уикэме и о том, что́ он ей поведал, однако ей не хватило времени даже помянуть его имя, ибо ни Лидия, ни г-н Коллинз не закрывали ртов. Лидия беспрестанно болтала про лотерею, про фишки проигранные и фишки выигранные, а г-н Коллинз, описывая вежливость четы Филипсов, твердил, что ни в малейшей степени не сожалеет о своих проигрышах в вист, то и дело опасался, будто толкает племянниц, и имел столько всего сообщить, что не справился и до прибытья кареты в Лонгборн.

Глава XVII

Назавтра Элизабет поведала Джейн обо всем, что имело место меж нею и г-ном Уикэмом. Джейн выслушала изумленно и озабоченно — она не знала, как и поверить, что г-н Дарси столь недостоин расположенья г-на Бингли, однако натура не позволяла ей усомниться в правдивости молодого человека столь приятной наружности, какою обладал Уикэм. Одного предположенья о том, что он воистину пострадал от подобного бессердечия, хватило, чтобы пробудить ее сочувствие, и, стало быть, ей пришлось хорошо думать о них обоих, защищать поведенье каждого и допустить случайность или же ошибку, если событья никак иначе объяснить нельзя.
— Я думаю, — сказала она, — оба они обмануты тем или иным манером, о коем мы не можем составить понятья. Возможно, заинтересованные люди неверно представляют их друг другу. Говоря кратко, причины или же обстоятельства, кои заставили их друг к другу охладеть, нам невозможно угадать, не обвинив одну из сторон.
— Ты поистине права — а теперь, милая моя Джейн, что ты скажешь в защиту заинтересованных людей, кои, возможно, в сем деле замешаны? Оправдай также их, или мы вынуждены будем хоть о ком-нибудь дурно подумать.
— Смейся сколько угодно, меня ты не разубедишь. Милая моя Лиззи, ты вдумайся, в сколь позорном свете сие выставляет господина Дарси — подобным манером обращаться с отцовским любимцем, с тем, чье благополучье отец поклялся обеспечить. Сие невероятно. Ни одна человечная душа, ни одна персона, коя ценит свою репутацию, на такое не способна. Разве могут ближайшие его друзья так в нем ошибаться? Ну конечно нет!
— Мне гораздо легче поверить, что господин Бингли обманут, нежели что господин Уикэм сочинит о себе историю, подобную той, кою он изложил мне вчера вечером, — имена, событья, все помянуто запросто. Если это неправда, пускай господин Дарси ее опровергнет. Кроме того, в лице его читалась правдивость.
— Сие в самом деле трудно — какое расстройство. Прямо не знаешь, что подумать.
— Прошу прощения — что подумать, знаешь с точностью.
Но Джейн способна была определенно думать лишь об одном — что господин Бингли, если он действительно обманут, будет сильно страдать, когда сие дело выплывет.
Сестры были призваны из леска, где происходила сия беседа, в дом, поскольку в Лонгборн прибыли некоторые из тех персон, о коих только что шла речь. Г-н Бингли и его сестры приехали, дабы лично передать приглашенья на давно предвкушаемый бал в Незерфилде, назначенный на ближайший вторник. Две дамы были счастливы вновь увидеться с дорогой подругою, заявили, что не видали ее целую вечность, и не раз осведомились, чем та занималась, пребывая с ними в разлуке. Остальному семейству дамы почти не уделили вниманья: по возможности избегали г-жи Беннет, с Элизабет почти не разговаривали, а со всеми прочими не разговаривали вовсе. Вскоре они отбыли — вскочили с кресел, явив прыть, немало удивившую их брата, и устремились прочь, словно желая избегнуть любезностей г-жи Беннет.
Ожиданье бала в Незерфилде было крайне приятно всякой даме в семействе. Г-жа Беннет предпочитала считать, что бал дается в честь ее старшей дочери; особенно ей льстило получить не чопорную карточку, но приглашение от г-на Бингли лично. Джейн предвкушала, как проведет счастливый вечер в обществе двух подруг, окруженная знаками вниманья их брата, а Элизабет с удовольствием думала о множестве танцев с г-ном Уикэмом и о подтвержденьи всего во взглядах и поведеньи г-на Дарси. Счастье, предчувствуемое Кэтрин и Лидией, менее зависело от конкретных событий или же конкретной персоны, ибо хотя обе они, подобно Элизабет, собирались полвечера протанцовать с г-ном Уикэмом, он отнюдь не был единственным партнером, способным их осчастливить, и к тому же бал, в конце концов, есть бал. Даже Мэри заверила семейство, что отнюдь не возражает присоединиться.
— Мне вполне достаточно, — молвила она, — если я могу распоряжаться утрами. Мне вовсе не представляется жертвою время от времени участвовать в вечерних развлеченьях. Общество налагает обязательства на всякого из нас, и я заявляю, что я одна из тех, кто почитает для всех благотворным порою отдыхать и развлекаться.
По случаю бала Элизабет пребывала в столь жизнерадостном расположеньи духа, что, хотя нечасто беседовала с г-ном Коллинзом, если к сему не понуждала необходимость, все-таки осведомилась у него, намерен ли он принять приглашенье г-на Бингли, а если да, полагает ли он подобающим участвовать в вечерних забавах; она была немало удивлена, узнав, что никакие угрызенья г-на Коллинза не терзают и он вовсе не страшится попреков архиепископа или же леди Кэтрин де Бёрг за то, что рискнул потанцовать.
— Уверяю вас, я совершенно не придерживаюсь мненья, — изрек он, — будто подобный бал, данный молодым человеком прекрасной репутации для уважаемых людей, может склонить ко злу; и я до того далек от возражений против танцев, что надеюсь иметь честь за вечер протанцовать со всеми моими племянницами; я пользуюсь сей возможностью, дабы особо просить вас, госпожа Элизабет, на первые два танца — предпочтенье, кое, надеюсь, моя племянница Джейн не истолкует превратно и не припишет неуваженью к ней.
Элизабет была загнана в угол. Она со всей решимостью намеревалась сии два танца пробыть с Уикэмом — и взамен получить г-на Коллинза! Жизнерадостность ее избрала на редкость неудачную минуту. Однако делать было нечего. Счастье г-на Уикэма и ее собственное по необходимости несколько отдалилось, а предложенье г-на Коллинза было принято с изяществом, на кое только Элизабет смогла себя подвигнуть. Она подозревала, что галантность его намекает на нечто большее, и сия мысль отнюдь не утешала. Ныне Элизабет впервые пришло в голову, что средь сестер она избрана достойной обратиться в хозяйку Хансфорда и составлять партию в три семерки в Розингсе за отсутствием более пригодных к сему гостей. Подозренье обратилось в убежденность, когда Элизабет стала замечать его растущую любезность и слышать, как он то и дело пытается отвесить комплимент ее остроумью и живости, и воздействие собственного очарованья скорее изумляло ее, нежели радовало; а вскоре г-жа Беннет дала понять, что ей возможность подобного брака весьма приятна. Элизабет, впрочем, предпочла не распознать намека, вполне сознавая, что любой ответ повлечет за собою серьезный диспут. Быть может, г-н Коллинз никогда не сделает предложенья, а пока он предложенья не сделал, без толку из-за него ссориться.
Не будь бала в Незерфилде, кой занимал руки и языки, младшие сестры Беннет пребывали бы в жалком положеньи, ибо со дня приглашенья до самого бала зарядил дождь, ни единожды не позволивший им прогуляться в Меритон. Ни тетушки, ни офицеров, ни сплетен; самые розочки на туфли пришлось заказывать с доставкою. Даже терпенье Элизабет было несколько истощено погодою, коя совершенно заморозила развитие ее знакомства с г-ном Уикэмом, и лишь танцы во вторник, не меньше, способны были помочь Китти и Лидии стерпеть подобные пятницу, субботу, воскресенье и понедельник.

Глава XVIII

Пока Элизабет не вступила в гостиную Незерфилда и средь алых мундиров тщетно не поискала глазами г-на Уикэма, сомненье в его присутствии ни разу не посещало ее. Уверенности во встрече с ним не охладило ни единое воспоминанье из тех, что могли бы встревожить довольно резонно. Элизабет нарядилась тщательнее обыкновенного и воодушевленно приготовилась завоевывать все, что осталось непокоренного в его сердце, полагая, что задача сия вряд ли займет более одного вечера. Но тотчас ее посетило чудовищное подозренье, что, приглашая офицеров, Бингли нарочно обошли Уикэма ради удовольствия Дарси, и, хотя положенье оказалось несколько иным, непреложный факт его отсутствия был возвещен г-ном Денни, к каковому пылко обратилась Лидия и каковой сообщил дамам, что накануне Уикэм отбыл в город по делам и еще не вернулся, — и прибавил с понимающей улыбкою:
— Полагаю, дела вряд ли вызвали бы его прочь отсюда именно теперь, если б он не желал избежать встречи с неким джентльменом.
Сии сведенья, не услышанные Лидией, уловила Элизабет, и поскольку они убедили ее в том, что Дарси не менее виновен в отсутствии Уикэма, нежели если бы ее первое предположенье оказалось верно, неприязнь к Дарси так обострилась мгновенным разочарованьем, что Элизабет еле нашла в себе силы со сносной любезностью ответить на вежливые вопросы, задать кои он тут же подошел сам. Вниманье, снисходительность, терпимость к Дарси оскорбляли Уикэма. Элизабет полна была решимости избежать любой беседы с Дарси и отвернулась с обидою, кою не вполне подавила, даже беседуя с г-ном Бингли, чья слепая пристрастность подначивала ее.
Однако Элизабет не создана была для обид, и хотя все ее надежды на вечер были уничтожены, сие не могло надолго омрачить ее духа; изложив свои горести Шарлотте Лукас, с коей не виделась неделю, Элизабет вскоре смогла отвлечься на причуды двоюродного дяди и углубиться в созерцанье оного. Первые два танца, впрочем, вновь повергли ее в расстройство — то были танцы униженья. Г-н Коллинз, неловкий и чопорный, сосредоточенье заменявший извиненьями и зачастую, сам того не замечая, двигавшийся неверно, одарил ее всем стыдом и страданьем, какие только может подарить неприятный партнер на протяженьи двух танцев. В минуту освобожденья от него Элизабет пережила экстаз.
Дальше она танцовала с офицером и отдохнула, беседуя о Уикэме и слушая, как все поголовно его любят. Когда сии танцы завершились, она вернулась к Шарлотте Лукас и углубилась в беседу с нею; внезапно к Элизабет обратился г-н Дарси, кой до того застал ее врасплох приглашеньем на танец, что она, не соображая, что делает, согласилась. Он тотчас удалился, а она осталась недоумевать, где был ее разум; Шарлотта пыталась ее утешить:
— Я думаю, он покажется тебе очень приятным.
— Боже упаси! Сие величайшее несчастье! Счесть приятным человека, коего намереваешься ненавидеть. Не желай мне подобного зла.
Когда танцы возобновились и Дарси приблизился, дабы увести Элизабет, Шарлотта не сдержалась и шепотом посоветовала той не глупить и не позволить ее расположенью к Уикэму испортить впечатленье от нее персоны, коя вдесятеро Уикэма влиятельнее. Элизабет не отвечала и заняла свое место, изумляясь тому, что удостоилась такой чести — стоять против г-на Дарси, и в глазах соседей, зрящих сие, читая равное изумленье. Некоторое время они простояли безмолвно; Элизабет заключила, что сие молчанье продлится два танца, и поначалу не желала его прерывать, но затем внезапно решила, что понужденье партнера к разговору накажет его безжалостнее, и отпустила пустое замечанье относительно танца. Дарси ответил, и они вновь погрузились в молчанье. Не одну минуту помолчав, Элизабет обратилась к нему с:
— Теперь ваша очередь что-нибудь сказать, господин Дарси, — я говорила о танце, а вы должны высказаться относительно размеров комнаты или количества пар.
Он улыбнулся и заверил ее, что будет сказано все, чего бы она ни пожелала.
— Очень хорошо. Такой ответ пока сойдет. Пожалуй, вскоре я могу отметить, что частные балы гораздо приятнее публичных. Но теперь мы можем помолчать.
— Стало быть, вы разговариваете за танцами, ибо так полагается?
— Иногда. Человек, изволите ли видеть, должен немного поговорить. Дуэтом безмолвствовать полчаса будет странно, однако же ради некоторых беседу следует обустроить так, чтобы на их долю выпадало возможно меньше затрудняться говореньем.
— В данном случае вы потакаете собственным чувствам или имеете в виду потворствовать моим?
— И то и другое, — лукаво отвечала Элизабет, — ибо я зрю великое сходство наших нравов. Оба мы необщительны, молчаливы и не желаем раскрывать рта, если не помышляем произнести такое, что потрясет все собранье и будет передаваться из поколенья в поколенье со всем блеском пословицы.
— Сие, должен заметить, не вполне точно описывает ваш характер, — молвил он. — Сколь доподлинно описан мой, не могу и предположить. Несомненно, вы считаете, будто изобразили достоверный портрет.
— Мне ли судить о собственных достиженьях?
Он не ответил, и они молчали, пока, пройдя в танце меж прочих пар, он не спросил, часто ли она и ее сестры бывают в Меритоне. Элизабет сие подтвердила и, не в силах противостоять соблазну, прибавила:
— Когда мы с вами встретились там, у нас как раз завязалось новое знакомство.
Сие подействовало мгновенно. Заносчивость обволокла черты его еще плотнее, однако он не ответил, а Элизабет, кляня себя за слабость, не смогла продолжить. В конце концов Дарси заговорил — весьма натянуто произнес:
— Господин Уикэм благословен замечательными манерами, кои обеспечивают ему обретенье друзей; менее бесспорно, окажется ли он равно способен сих друзей сохранить.
— Он имел несчастье лишиться вашей дружбы, — с нажимом отвечала Элизабет, — и к тому же манером, от коего он, по вероятию, будет всю жизнь страдать.
Дарси не отвечал и явно желал сменить тему. В сей миг подле них возник сэр Уильям Лукас, пробиравшийся по комнате меж танцоров; узрев г-на Дарси, сэр Уильям остановился и со снисходительной учтивостью отвесил поклон, выражая восхищенье танцовальными уменьями своего визави и его партнершей.
— Я получил высочайшее наслажденье, милостивый мой государь. Редко увидишь столь великолепного танцора. Сразу видно, что вы принадлежите к высшим кругам. Позвольте, впрочем, заметить, что ваша прекрасная партнерша нисколько вас не компрометирует, и мне следует надеяться, что сие удовольствие повторится еще не раз, в особенности когда произойдет некое желанное событие, дорогая моя госпожа Элайза, — косясь на ее сестру и господина Бингли. — Ах, сколько будет поздравлений! Сим взываю к господину Дарси… но не дозволяйте мне вас прерывать, сударь. Вы не поблагодарите меня за то, что отсрочиваю вашу чарующую беседу с сей юной дамою, чьи ясные глаза тоже укоряют меня.
Финал сей тирады едва ли был услышан его собеседником, но упоминанье сэра Уильяма о Бингли воздействовало мощно, и весьма серьезный взор г-на Дарси устремился на его друга и Джейн. Вскоре, однако, придя в себя, он обернулся к своей партнерше и молвил:
— Вмешательство сэра Уильяма вынудило меня позабыть, о чем мы беседовали.
— По-моему, мы вовсе не беседовали. Вряд ли сэру Уильяму могла бы попасться пара, коей менее нашего было бы что сказать. Мы уже безуспешно опробовали две или три темы, и о чем станем говорить дальше, я не имею представленья.
— Что думаете вы о книгах? — с улыбкою спросил он.
— Книги — о нет! Я совершенно уверена, что мы не читаем одно и то же — или же со сходными чувствами.
— Мне жаль, что вы так думаете; но в сем случае нам не нужно более искать тему. Мы можем сравнить наши мненья.
— Нет, я не могу беседовать о книгах в бальной зале — голова моя всегда полна иного.
— В подобной обстановке вас всегда занимает сиюминутное, правда? — спросил он, с сомнением воззрившись на нее.
— Да, всегда, — отвечала она, сама не сознавая, что говорит, ибо мысли ее улетели прочь, что вскоре было явлено внезапной ее репликою: — Я помню, однажды вы сказали, господин Дарси, что редко прощаете и обида ваша, едва возникнув, становится неутолимой. Вы, полагаю, крайне осмотрительны при ее возникновении.
— Да, — твердо отвечал он.
— И никогда не допускаете, чтобы предубежденье ослепило вас?
— Надеюсь, нет.
— Тем, кто никогда не меняет мненья, особо надлежит судить как до́лжно с самого начала.
— Могу ли я спросить, к чему сии вопросы?
— Всего лишь к иллюстрации вашего характера, — отвечала она, пытаясь стряхнуть серьезность. — Я стараюсь в нем разобраться.
— И преуспели?
Она покачала головою:
— Я вовсе его не постигаю. Я слышу столь разные отзывы о вас, и они беспредельно меня озадачивают.
— Я охотно верю, — серьезно ответил он, — что отзывы обо мне могут быть весьма разнообразны, и я бы желал, госпожа Беннет, чтобы вы не писали эскиза моего характера прямо сейчас, ибо имеются резоны предположить, что достиженья ваши не отдадут должного нам обоим.
— Но если я не сделаю наброска ныне, мне может не представиться иной возможности.
— Я ни в коем случае не отсрочу любого вашего удовольствия, — холодно отвечал он. Элизабет ничего более не сказала; они протанцовали следующий танец и расстались в молчаньи, оба недовольные, хотя и не в равной степени, ибо чувство в груди Дарси уже пристойно разгорелось, а посему даровало Элизабет прощенье и весь гнев направило на другого.
Вскоре после того, как они расстались, юная г-жа Бингли приблизилась к Элизабет с гримасою вежливого пренебреженья и заговорила следующим манером:
— Итак, госпожа Элайза, говорят, вы немало восторгаетесь Джорджем Уикэмом! Ваша сестра беседовала о нем со мною и задала тысячу вопросов; полагаю, сей молодой человек, описывая прочие свои связи, позабыл сообщить вам, что приходится сыном старику Уикэму, управителю покойного господина Дарси. Дозвольте мне, впрочем, на правах друга посоветовать вам не верить всем его утвержденьям безоговорочно; несправедливость к нему господина Дарси — совершеннейшая ложь, ибо, напротив, господин Дарси был неизменно очень добр к нему, хотя Джордж Уикэм обошелся с господином Дарси манером весьма бесчестным. Я не ведаю подробностей, однако прекрасно осведомлена о том, что господин Дарси нисколько не виноват, что он слышать не может имени Джорджа Уикэма и что брат мой, хотя полагал, будто не сможет с изяществом исключить Джорджа Уикэма из приглашенья всех офицеров, был беспредельно рад узнать, что тот убрался сам. Его приезд сюда — редкостная дерзость, и я не понимаю, как сие пришло ему в голову. Мне жаль, госпожа Элайза, что вы обнаружили провинность вашего любимца, однако, говоря по чести, если иметь в виду его происхожденье, от Уикэма не следовало ожидать ничего лучше.
— Провинность его и происхожденье, судя по вашему рассказу, друг другу тождественны, — сердито отвечала Элизабет, — ибо, насколько я постигла, ваше серьезнейшее ему обвиненье — в том, что он сын управителя господина Дарси, а об этом, уверяю вас, он известил меня сам.
— Молю вас о прощеньи, — отвечала юная г-жа Бингли и с усмешкою отвернулась. — Извините за вмешательство. Я хотела как лучше.
«Наглая девчонка! — сказала себе Элизабет. — Ты сильно заблуждаешься, если намерена повлиять на меня столь низкими нападками. Я не вижу в них ничего, помимо твоего умышленного невежества и злонамеренности господина Дарси». Затем она отправилась на поиски старшей сестры, коя пообещала опросить на тот же предмет г-на Бингли. Джейн встретила ее улыбкою столь довольной и обаятельной, таким сияньем блаженства, что не приходилось сомневаться, сколь приятны ей событья вечера. Элизабет тотчас распознала ее чувства, и в сей миг помыслы о Уикэме, обида на его недругов и все прочее уступили место надежде на то, что Джейн прямой дорогою движется к счастью.
— Я хотела узнать, — сказала Элизабет, равно широко улыбаясь, — что ты выяснила о господине Уикэме. Но, возможно, ты была чересчур сладостно занята, чтобы думать о третьих лицах, — в каковом случае, не усомнись, я тебя прощаю.
— Нет, — отвечала Джейн, — я про него не забыла, однако ничего хорошего сообщить не могу. Господин Бингли не знает его истории в подробностях и не имеет представленья относительно обстоятельств, кои изначально обидели господина Дарси, однако ручается за безукоризненное поведенье, честность и благородство своего друга и совершенно убежден, что господин Уикэм заслужил гораздо меньше вниманья господина Дарси, нежели получал; увы, по его словам и словам его сестры, господин Уикэм — юноша никоим образом не уважаемый. Боюсь, он был весьма безрассуден и по заслугам лишился расположенья господина Дарси.
— Господин Бингли не знает господина Уикэма лично?
— Нет, никогда его не видел до того утра в Меритоне.
— Стало быть, сие толкованье он услышал от господина Дарси. Я совершенно удовлетворена. Однако что он говорит о приходе?
— Он не припоминает в точности всех обстоятельств, хотя не раз слышал о них от господина Дарси, но полагает, что приход господину Уикэму был оставлен условно.
— Я не сомневаюсь в искренности господина Бингли, — мягко сказала Элизабет, — но ты должна меня извинить за то, что я не убеждена одними лишь завереньями. Господин Бингли, пожалуй, защищал друга весьма успешно, однако, поскольку он незнаком с некоторыми участниками истории, а все прочее узнал от этого самого друга, я рискну не менять свое мненье касательно обоих джентльменов.
Затем она перешла к предмету более отрадному для них обеих и разногласий не вызывавшему. Элизабет с восторгом выслушала счастливые, хоть и скромные надежды, кои Джейн питала относительно г-на Бингли, и сказала все, что было в ее власти, дабы сии надежды упрочить. Едва к ним присоединился сам г-н Бингли, Элизабет отошла к юной г-же Лукас, на чей вопрос о приятности последнего ее партнера едва успела ответить, когда к ним приблизился г-н Коллинз и в великом ликованьи возвестил, что ему повезло совершить важнейшее открытье.
— Посредством необычайного совпаденья я выяснил, — поведал он, — что здесь ныне пребывает близкий родственник моей покровительницы. Мне по случайности удалось расслышать, как сей джентльмен сам в беседе с молодой дамою, что является хозяйкою сего дома, упомянул имена своей племянницы юной госпожи де Бёрг и ее матери леди Кэтрин. Сколь замечательным манером случаются подобные событья! Кто бы мог подумать, что в сем собраньи я познакомлюсь с — вероятно — племянником леди Кэтрин де Бёрг! Я весьма признателен судьбе за то, что подобное открытье свершилось вовремя и я успею засвидетельствовать сему господину свое почтенье, что и намерен сделать тотчас; я уверен, он простит меня за то, что я не сделал сего прежде. Мое совершенное невежество относительно их родственных уз наверняка послужит мне извиненьем.
— Вы же не собираетесь представиться господину Дарси?
— Разумеется, собираюсь. Я попрошу у него прощенья за то, что не представился раньше. Мне кажется, леди Кэтрин он приходится племянником. В моих силах заверить его, что в прошлый понедельник ее светлость пребывала в здравии.
Элизабет изо всех сил пыталась отговорить его от подобного плана, уверяла, что г-н Дарси сочтет обращенье к нему без формального знакомства дерзкою вольностью, а не любезностью по отношенью к тетушке, и сторонам вовсе не требуется являть друг другу вниманье, а если сие требуется, знакомство полагается начать г-ну Дарси, ибо он превосходит г-на Коллинза положеньем.
Г-н Коллинз выслушал ее с решительным видом человека, намеренного последовать собственному устремленью, и, едва она умолкла, отвечал следующим манером:
— Дражайшая моя госпожа Элизабет, я высочайше ценю ваше блестящее сужденье касательно всех вопросов, кои находятся в пределах вашего разуменья, однако дозвольте заметить, что бытуют существенные различья меж церемониями, принятыми средь мирян, и теми, коими руководствуется духовенство, ибо я желаю подчеркнуть, что с точки зренья достоинства я полагаю клир равным высочайшим титулам королевства — при условии, что в то же время соблюдается приличествующая скромность поведенья. Посему дозвольте мне в сем случае последовать веленью моего соображения, кое вынуждает меня свершить поступок, полагаемый мною благопотребным. Простите меня за то, что отказываюсь воспользоваться вашим советом, кой будет неизменным моим водителем касательно любого иного предмета, но в случае, представленном нам, я считаю, что образованье и усердные исследованья дают мне больше прав решать, что подобающе, нежели имеется у юной дамы, подобной вам.
И с низким поклоном он удалился атаковать г-на Дарси, за чьим приятьем священниковой речи Элизабет наблюдала с жадностью и чье изумленье от подобного обращенья было очевидным. Г-н Коллинз предвосхитил свою рацею торжественным поклоном, и хотя Элизабет ничего не слышала, она будто бы разбирала всякое слово и видела, как губы г-на Коллинза вылепливают «извиненье», «Хансфорд» и «леди Кэтрин де Бёрг». Она злилась, ибо г-н Коллинз пред таким человеком выставил себя дураком. Г-н Дарси разглядывал его, не скрывая удивленья, и когда г-н Коллинз наконец позволил ему заговорить, отвечал с гримасою сухой вежливости. Г-ну Коллинзу это, впрочем, не помешало заговорить снова, и презренье г-на Дарси словно бы изобильно разрасталось по мере удлиненья сей второй тирады, в конце коей г-н Дарси лишь слегка поклонился и ушел. Засим г-н Коллинз вернулся к Элизабет.
— Уверяю вас, я не располагаю резонами, — молвил он, — досадовать на прием, кой был мне оказан. Господин Дарси немало обрадовался сему знаку вниманья. Он отвечал мне с предельною вежливостью и даже любезно сообщил, что совершенно убежден в проницательности леди Кэтрин и потому уверен, что она ни за что не станет покровительствовать недостойному. Весьма удачная мысль. В целом же он мне очень понравился.
Поскольку личных интересов у Элизабет не осталось, она обратила все вниманье на сестру и г-на Бингли, и череда приятных размышлений, кои породило сие наблюденье, осчастливила ее не меньше, нежели была счастлива Джейн. Мысленно Элизабет видела, как та поселится в этом самом доме в блаженстве, коим способен одарить союз подлинной любви, и в таких обстоятельствах воображала себя способной постараться полюбить даже двух сестер Бингли. Она ясно видела, что мысли г-жи Беннет устремляются к той же цели, и вознамерилась и близко к матери не подходить, дабы не услышать лишнего. Посему, когда все уселись ужинать, Элизабет сочла свое пребыванье вблизи г-жи Беннет изрядной незадачей и глубочайшим манером обозлилась, уловив, что мать ее беседует с единственной разделявшей их персоной (леди Лукас) свободно, открыто и исключительно о своих ожиданьях скорого брака Джейн с г-ном Бингли. Сей предмет воодушевлял немало, и г-жа Беннет явно не утомлялась перечисленьем достоинств подобной партии. Первейшими резонами ее довольства значилось то, что он очаровательный молодой человек, так богат и живет в каких-то трех милях от Лонгборна; а кроме того, столь утешительно знать, как привязаны две его сестры к Джейн, и быть уверенной, что они желают сего союза не меньше ее. Более того, сие открывает такие надежды для младших дочерей, поскольку брак Джейн со столь видным господином будет сталкивать ее сестер с другими богатыми мужчинами; и наконец, так приятно в ее возрасте препоручить незамужних дочерей заботам их сестры, ибо тогда самой г-же Беннет не придется вращаться в обществе чаще, нежели сие желательно. Обстоятельство это необходимо было изобразить преимуществом, ибо в подобных случаях сего требует этикет, однако в мире не нашлось бы человека, коего менее, чем г-жу Беннет в любом возрасте, услаждало бы пребыванье в четырех стенах. Она завершила свою речь, щедро желая леди Лукас такой же удачи, хотя очевидно и торжествующе полагала, что сие решительно невероятно.
Напрасно пыталась Элизабет унять поток материных слов или убедить г-жу Беннет описывать свое блаженство менее внятным шепотом, ибо, к невыразимой своей досаде, понимала, что излиянье матери по большей части слышимо г-ном Дарси, кой сидел напротив. Мать же только бранила Элизабет за подобный вздор.
— Объясни, что́ мне господин Дарси — с какой стати мне его бояться? Уж мы-то не обязаны ему никакой особой любезностью и вправе говорить что угодно, даже коли ему сие не по вкусу.
— Потише, сударыня, ради бога. Что вам выгоды обижать господина Дарси? Подобным образом вы вряд ли понравитесь его другу.
Однако что бы Элизабет ни говорила, сие не имело воздействия на мать. Та по-прежнему отчетливо излагала свои мненья. Элизабет все краснела и краснела от стыда и досады. Она поневоле то и дело устремляла взор на г-на Дарси, хотя всякий взгляд подтверждал то, чего она страшилась, ибо, хотя он не всегда смотрел на ее мать, Элизабет не приходилось сомневаться, что вниманье его сосредоточено на той неотступно. Негодующее презренье постепенно стерлось с его лица, кое засим облеклось невозмутимой и неколебимой серьезностью.
В конце концов г-жа Беннет истощилась и оставила леди Лукас, давно зевавшую над многократно повторенными восторгами, кои не питала надежды разделить, утешаться холодной ветчиной и курицею. Элизабет начала оживать. Однако покой царил недолго, ибо едва ужин завершился, заговорили о пеньи, и она в ужасе узрела, что Мэри, не заставив себя долго упрашивать, готовится развлечь общество. Элизабет глядела со значеньем, безмолвно молила, пытаясь предотвратить сие явленье услужливости, — вотще: Мэри не понимала ее знаков, возможность похвастаться успехами услаждала ее, и она запела. Элизабет, отчаянно страдая, устремила взгляд на сестру и наблюдала продвиженье той сквозь несколько куплетов с нетерпеньем, кое по завершеньи было дурно вознаграждено, ибо Мэри, средь благодарностей гостей за столом уловив подобие надежды на то, что, возможно, она в силах оказать им любезность снова, после полуминутной паузы приступила к новой песне. Способности Мэри для подобных выступлений отнюдь не годились: голос ее был слаб, а манеры жеманны. Элизабет терзалась. Она взглянула на Джейн, дабы узреть, как та сие переносит, однако Джейн очень невозмутимо беседовала с Бингли. Элизабет взглянула на его сестер и увидела, как те насмешливо переглядываются, и на Дарси, кой, впрочем, пребывал неприступно серьезен. Она взглянула на отца, умоляя его о вмешательстве, чтобы Мэри не пропела всю ночь. Тот понял намек и, едва Мэри допела вторую песню, громко произнес:
— Сего более чем довольно, дитя мое. Ты достаточно долго восторгала нас. Дозволь и прочим молодым дамам похвастать своими успехами.
Мэри, притворившись, будто не услышала, несколько сконфузилась, и Элизабет, жалея ее и жалея о реплике отца, боялась, что переживанья ее ничего хорошего не принесли. Далее к инструменту применились прочие гости.
— Если б мне, — изрек г-н Коллинз, — повезло научиться петь, я бы, конечно, с превеликим удовольствием развлек общество песнью, ибо полагаю музыку весьма невинным развлеченьем, полностью совместимым с профессией священника. Я не желаю, впрочем, утверждать, что возможно оправдывать наше чрезмерное увлеченье музыкой, ибо, разумеется, существуют и прочие важные дела. Приходской священник — человек весьма занятой. Он добивается такого соглашенья о десятине, кое благоприятно ему и не оскорбительно для его покровителя. Ему следует самолично писать проповеди, и ему немного досуга оставляют приходские обязанности, а равно усовершенствованье собственного жилища, от наиудобнейшего обустройства коего он никакими предлогами не избавлен. Также, по моему мненью, ему немаловажно вести себя внимательно и примирительно со всеми, а в особенности с теми, кому он обязан своим назначеньем. Я не могу освободить его от сей обязанности, а равно не в силах высоко ценить человека, кой пренебрегает случаем засвидетельствовать свое почтение любому родственнику семейства. — И поклоном г-ну Дарси он завершил свою тираду, коя была произнесена столь громко, что ее слышала половина собранья. Многие воззрились на г-на Коллинза. Многие заулыбались, но более всех развлекался г-н Беннет, в то время как супруга его серьезно хвалила оратора за столь разумную речь и полушепотом извещала леди Лукас, что г-н Коллинз — замечательно умный, добрый молодой человек.
Даже если б все семейство, размышляла Элизабет, договорилось нынче вечером наиуспешнейшим манером выставить себя глупцами, им не удалось бы сыграть свои роли воодушевленнее или же убедительнее; какое счастье, думала она, что Бингли и Джейн зрелище сие отчасти бежало и что чувства Бингли — не того сорта, кои возможно подкосить глупостями, которые он мог наблюдать. Сестры же его и г-н Дарси получили возможность насмехаться над родственниками Элизабет, что было плохо само по себе, и она колебалась, пытаясь определить, что невыносимее — безмолвное презренье джентльмена или же дерзкие улыбки дам.
Остаток вечера подарил ей мало развлечений. Ей докучал г-н Коллинз, кой упрямо маячил подле и, хотя не смог уговорить ее вновь с ним потанцовать, лишил ее возможности танцовать с прочими. Тщетно она умоляла его пригласить кого-нибудь другого и предлагала познакомить с любой дамою в зале. Г-н Коллинз уверил племянницу, что к танцам совершенно равнодушен, что желанная цель его — тонкими знаками вниманья понравиться ей и посему он намерен весь вечер неизменно пребывать рядом. Возразить на сей прожект было нечего. Величайшее облегченье приносила Элизабет ее подруга Шарлотта Лукас, коя то и дело присоединялась к ним и по доброте душевной сама занимала г-на Коллинза беседою.
Во всяком случае, Элизабет была избавлена от оскорбительного вниманья г-на Дарси: нередко он, вполне праздный, обретался поблизости, однако ни разу не приблизился достаточно, чтобы заговорить. Она решила, что таково, вероятно, следствие ее намеков на г-на Уикэма, и сему возрадовалась.
Гости из Лонгборна оставили Незерфилд последними и через маневры г-жи Беннет вынуждены были ждать экипажей добрые четверть часа после того, как разъехались все прочие, что предоставило семейству время разглядеть, сколь страстно желают от них избавиться некоторые хозяева. Г-жа Хёрст и ее сестра, коим откровенно не терпелось заполучить дом в свое распоряженье, толком не открывали ртов — разве что желали посетовать на изнеможение. Они отражали любую попытку г-жи Беннет заговорить, благодаря чему всю группу застила томность, каковую лишь самую малость облегчали пространные речи г-на Коллинза, хвалившего г-на Бингли и его сестер за изысканность увеселения, а равно за гостеприимство и любезность, кои отмечали их обращенье с гостями. Дарси не сказал ни слова. Г-н Беннет, равно безмолвный, наслаждался спектаклем. Г-н Бингли и Джейн стояли вместе, чуть в стороне от прочих, и беседовали только друг с другом. Элизабет, уподобляясь г-же Хёрст и юной г-же Бингли, хранила неколебимое молчанье, и даже Лидия так утомилась, что в силах была только изредка выдыхать: «Господи, как же я устала!» — сопровождая сии сведенья отчаянным зевком.
Когда в конце концов они собрались откланяться, г-жа Беннет явила весьма настойчивую любезность, выражая надежду вскоре увидеть все семейство в Лонгборне, и, обратившись лично к г-ну Бингли, заверила его, как осчастливит он всех, отобедав в Лонгборне в любой день, без церемоний и формального приглашенья. Бингли откликнулся с благодарным удовольствием и охотно обещал наискорейшим образом посетить г-жу Беннет по возвращеньи из Лондона, куда принужден ненадолго отправиться завтра.
Г-жа Беннет была совершенно удовлетворена и покинула дом в блаженной уверенности, что, если учесть потребные приготовленья, новые экипажи и свадебные наряды, она несомненно увидит, как дочь ее поселится в Незерфилде месяца через три-четыре. О замужестве другой дочери за г-ном Коллинзом она помышляла с равной убежденностью и со значительным, хоть и неравным, удовольствием. Из всех детей Элизабет была наименее ей дорога, и хотя мужчина и брак г-же Беннет представлялись весьма достойными, ценность того и другого затмевалась г-ном Бингли и Незерфилдом.

Глава XIX

На следующий день занавес в Лонгборне поднялся над новым актом. Г-н Коллинз излил душу по всей форме. Решившись осуществить сие, не теряя времени, ибо отпуск его завершался в ближайшую субботу, и не мучаясь робостью, коя могла затруднить его положенье хоть на миг, он приступил к делу очень методично, соблюдая все ритуалы, кои полагал составляющими процедуры. Вскоре после завтрака обнаружив г-жу Беннет, Элизабет и одну из младших ее сестер, он рек матери семейства следующее:
— Могу ли я надеяться, сударыня, на ваше вспомоществованье в отношеньи неотразимой вашей дочери Элизабет, когда я в ходе нынешнего утра стану ходатайствовать о личной аудиенции у нее?
Элизабет успела разве что изумленно вспыхнуть; г-жа Беннет тотчас отвечала:
— Ох батюшки! Да-да, ну разумеется. Я уверена, Лиззи будет очень счастлива — само собой, она не станет возражать. Пойдем, Китти, ты нужна мне наверху.
И, собрав рукоделье, она заторопилась прочь; Элизабет воспротивилась:
— Сударыня, не уходите. Останьтесь, прошу вас. Пусть господин Коллинз меня простит. Он не может сообщить мне ничего такого, что не следует услышать любой из вас. Я ухожу сама.
— Нет-нет, Лиззи, что за ерунда. Я желаю, чтобы ты осталась. — И, увидев, что Элизабет, раздосадованная и смущенная, вот-вот сбежит, она прибавила: — Лиззи, я настаиваю, чтобы ты осталась и выслушала господина Коллинза.
Сей директиве Элизабет перечить не могла — и, после минутного размышленья сочтя, что мудрее всего разделаться с сим как можно быстрее и безбурнее, вновь села и постаралась беспрерывным шитьем скрыть чувства, кои пребывали поделены меж расстройством и развлеченьем. Г-жа Беннет и Китти удалились, и, едва за ними закрылась дверь, г-н Коллинз приступил:
— Поверьте мне, дражайшая моя госпожа Элизабет, ваша скромность отнюдь не служит вам дурную службу, но дополняет ваши совершенства. Вы представлялись бы мне менее привлекательной, если б сия неохота не была явлена, но позвольте заверить вас, что я располагаю дозволеньем вашей глубокоуважаемой матушки на сие к вам обращенье. Вряд ли вы можете усомниться в сущности нашей беседы, однако природная ваша утонченность, вероятно, заставляет вас притворяться; равно и мои ухаживанья, будучи слишком явными, не могли быть истолкованы превратно. Немногим позже, чем я переступил порог сего дома, я разглядел в вас спутницу будущей моей жизни. Но прежде чем меня в этой связи унесет на крыльях чувств моих, вероятно, мне следует сообщить о резонах, кои побуждают меня жениться, — и более того, кои побудили меня прибыть в Хартфордшир с намереньем выбрать жену, что я, собственно говоря, и осуществил.
Мысль о том, как невозмутимый и величественный г-н Коллинз уносится на крыльях чувств, рассмешила Элизабет и не дала воспользоваться предоставленной ей краткой паузою, дабы его остановить; посему он продолжал:
— Резоны, побуждающие меня жениться, таковы. Во-первых, я полагаю, что любому священнику, пребывающему (подобно мне) в благополучных обстоятельствах, надлежит подавать пример супружества своему приходу. Во-вторых, я убежден, что сие чрезвычайно умножит мое счастье. И в-третьих — сие, возможно, мне следовало упомянуть ранее, — я намерен жениться по совету и рекомендации крайне благородной дамы, кою я имею честь называть покровительницей. Дважды она снисходила до высказыванья (не будучи спрошена!) своего взгляда на сей предмет; и как раз субботним вечером пред моим отъездом из Хансфорда — между партиями в три семерки, когда госпожа Дженкинсон поправляла юной госпоже де Бёрг скамеечку для ног, — она сказала: «Господин Коллинз, вам следует жениться. Священнику следует жениться. Выбирайте тщательно, выбирайте благородную даму ради меня; а ради вас пусть она окажется деятельной, полезной особою, коя не слишком балуема роскошью и способна распорядиться небольшим доходом. Вот что я вам советую. Отыщите подобную женщину как можно скорее, привезите ее в Хансфорд, и я ее навещу». Позвольте, кстати, отметить, неотразимая моя племянница, что вниманье и доброту леди Кэтрин де Бёрг я не числю средь наименьших преимуществ, кои способен вам предложить. Вы увидите, что манеры ее превосходны несказанно, а ваши остроумье и живость, полагаю, она сочтет приемлемыми, в особенности, когда вышеупомянутые качества будут обузданы молчаньем и почтеньем, кои неизбежно внушает ее титул. Такова моя склонность к женитьбе в целом; остается сообщить, почему взоры мои устремились к Лонгборну, а не в окрестности Хансфорда, где, уверяю вас, привлекательных молодых женщин немало. Наследуя сие поместье после смерти вашего почтенного отца (каковой, однако, может прожить еще многие годы), я не мог удовлетворить своих стремлений, не вознамерившись выбрать жену средь его дочерей, дабы потеря их оказалась наименьшей, когда произойдет печальное событье — каковое, впрочем, как я уже сказал, может не произойти еще несколько лет. Таково было мое побужденье, неотразимая моя племянница, и льщу себя надеждою, что оно не уронит меня в ваших глазах. Теперь же ничего не осталось мне, лишь весьма воодушевленным манером заверить вас в неистовстве моей любви. К наследству я совершенно равнодушен и ничего подобного не потребую от вашего отца, ибо ясно сознаю, что сие невозможно исполнить и что тысяча фунтов в четырехпроцентных облигациях, кои вы получите лишь после упокоенья вашей матушки, — все, на что вы можете рассчитывать. Таким образом, по сему поводу я намерен хранить незыблемое молчанье, и вы можете быть уверены, что ни единый мелочный упрек не сорвется с моих уст после того, как мы поженимся.
Теперь стало абсолютно необходимо его прервать.
— Вы слишком торопитесь, сударь, — вскричала Элизабет. — Вы забываете, что я не дала ответа. Позвольте мне сделать сие, не теряя более времени. Примите мою благодарность за любезность, коей вы меня удостоили. Я вполне сознаю, сколь почетно ваше предложенье; для меня, однако, невозможно поступить иначе, нежели его отклонить.
— Для меня не новость, — отвечал г-н Коллинз, помахивая рукою, — что средь юных дам бытует обыкновенье отвергать ухаживанья человека, коему они втайне собираются сказать «да», когда он впервые просит об их милости, и что порою отказ сей повторяется во второй или даже в третий раз. Посему я нисколько не обескуражен вашими словами и надеюсь вскорости повести вас к алтарю.
— Честное слово, сударь, — отвечала Элизабет, — после моего заявленья надежда ваша весьма необычайна. Уверяю вас, я не из тех молодых дам (если таковые дамы существуют), кои столь дерзки, что рискуют своим счастием, рассчитывая на повторное предложенье. Я отказываю вам совершенно серьезно. Меня вы не в силах сделать счастливой, и я убеждена, что я последняя женщина в мире, коя в силах осчастливить вас. Да если бы ваша подруга леди Кэтрин познакомилась со мною, я уверена, она сочла бы меня во всех отношеньях негодной для подобной роли.
— Если б достоверно было известно, что леди Кэтрин отнесется к вам подобным манером… — весьма серьезно отвечал г-н Коллинз. — Однако я не постигаю, отчего ее светлость должна хоть сколько-нибудь осудить вас. И вы можете быть уверены, что, когда я буду иметь честь снова ее увидеть, я в превосходнейших выраженьях опишу ей вашу скромность, бережливость и прочие обворожительные качества.
— Господин Коллинз, уверяю вас, в сих похвалах нет нужды. Дозвольте мне судить самой и окажите любезность — поверьте моим словам. Я желаю вам огромного счастья и богатства и, отвергая вашу руку, делаю все, что в моих силах, дабы предотвратить иное. Сделав мне предложенье, вы, должно быть, утишили свои переживанья касательно моей семьи и можете забирать поместье Лонгборн, когда бы оно вам ни досталось, и ни в малейшей малости не упрекать себя. Тему сию, стало быть, можно считать исчерпанною.
И, договаривая сии слова, она поднялась и ушла бы прочь, если б г-н Коллинз не обратился к ней:
— Когда я буду иметь честь вновь заговорить с вами о сем предмете, я надеюсь получить более благоприятный ответ, нежели ныне; я, однако, вовсе не виню вас в жестокости, ибо знаю, что таков обычай вашего пола — отвергать мужчину, впервые делающего предложенье, и, вероятно, даже сейчас вы сказали все сие, дабы меня поощрить, что вполне согласуется с подлинной скромностью женской натуры.
— Ну в самом деле, господин Коллинз, — с некоторым жаром вскричала Элизабет, — вы озадачиваете меня безмерно. Если все, что я сказала, представляется вам поощреньем, я не имею понятия, как выразить мне свой отказ, дабы вы убедились, что я вам отказываю.
— Я прошу вашего дозволенья льстить себя надеждою, моя неотразимая племянница, что вы отвергаете мои ухаживанья исключительно церемониала ради. Резоны, кои заставляют меня верить сему, вкратце таковы. Мне представляется, что рука моя не может быть недостойна вашего согласия, а равно — что союз, предложенный мною, не может почитаться иначе, нежели весьма желанным. Мое положенье, мои связи с семейством де Бёрг и мое сродство с вашей собственной семьею суть обстоятельства, отчетливо говорящие в мою пользу, и вам также стоит принять во вниманье, что, невзирая на многочисленность ваших прелестей, отнюдь нельзя быть уверенным, что вы когда-либо получите другое предложенье руки и сердца. Приданое ваше, к сожаленью, столь незначительно, что, по вероятию, затмит сиянье вашей красоты и обворожительных качеств. Итак, поскольку я заключаю, что вы не можете всерьез мне отказывать, я намерен приписать сей отказ вашему желанью разжечь мою любовь неизвестностью, как обыкновенно поступают изысканные женщины.
— Уверяю вас, сударь, я отнюдь не притязаю на изысканность, коя заключается в свойстве терзать уважаемого человека. Я с бо́льшим наслажденьем приму комплименты за искренность. Я снова и снова благодарю вас за честь, кою вы оказали мне своим предложеньем, однако принять его для меня абсолютно невозможно. Сему противятся все мои чувства. Могу ль я выразиться яснее? Не сочтите меня изысканной женщиной, стремящейся мучить вас, но разумным существом, кое говорит правду от всей души.
— Вы полностью очаровательны! — с неловкой галантностью вскричал он. — И я убежден, что, будучи одобрено недвусмысленной властью обоих ваших родителей, предложенье мое непременно будет принято.
Пред лицом подобного упорства умышленного самообмана Элизабет не нашлась с ответом и тотчас молча удалилась, полная решимости, если г-н Коллинз пожелает и далее почитать ее отказы лестным поощреньем, обратиться к отцу, чье несогласье могло быть высказано весьма недвусмысленным манером и чье поведенье никак невозможно спутать с аффектацией и кокетством изысканной женщины.

Глава XX

Г-н Коллинз недолго пребывал в безмолвных размышленьях об успехе своей любви, ибо г-жа Беннет, коя околачивалась в вестибюле, ожидая конца совещания, едва увидев, как Элизабет открывает дверь и бежит мимо к лестнице, вступила в утреннюю столовую и поздравила гостя и себя со счастливыми видами на грядущее родственное сближенье. Г-н Коллинз принял и ответил на сие ликованье с равным удовольствием и затем в подробностях пересказал беседу, результатом коей, по его предположенью, мог быть совершенно доволен, ибо отказ, каковым племянница упорно ему отвечала, разумеется, проистекает из ее кроткой робости и подлинной тонкости ее натуры.
Сии сведенья, однако, всполошили г-жу Беннет — она бы и рада была успокоиться на мысли, что дочь ее отказом своим намеревалась поощрить двоюродного дядю, однако не смела сему верить, о чем и проговорилась.
— Но не сомневайтесь, господин Коллинз, — прибавила она, — уж мы Лиззи урезоним. Я сей же миг с нею поговорю. Она девчонка весьма своенравная и глупая, не сознает своего блага, однако уж я-то ей объясню.
— Прошу прощенья, что перебиваю вас, сударыня, — вскричал г-н Коллинз, — но если она поистине своенравна и глупа, я не уверен, что она станет желанной супругою человеку моего положенья, кой, разумеется, ищет в браке счастья. Посему, если она настаивает на отказе, вероятно, лучше не понуждать ее к согласью, поскольку, обладая подобными недостатками темперамента, она не сможет поспешествовать моему блаженству.
— Сударь, вы неверно меня поняли, — взволновалась г-жа Беннет. — Лиззи своенравна лишь в подобных вопросах. В остальном же она добрейшая девочка, какие только жили на свете. Я немедля отправлюсь к господину Беннету, и мы вскоре все с нею уладим, не сомневайтесь.
Она не дала г-ну Коллинзу ответить, тотчас поспешила к супругу и воззвала к нему из дверей библиотеки:
— Ах! Господин Беннет, вы потребны сию же секунду, мы все в смятеньи. Вам следует явиться и заставить Лиззи выйти за господина Коллинза, а то она твердит, что не хочет его в мужья, а коли вы не поторопитесь, он передумает и не захочет в жены ее.
Едва она вошла, г-н Беннет оторвал взор от книги и вперил оный в лицо супруги с невозмутимым равнодушьем, сей тирадою не поколебленным ни на гран.
— Не имею удовольствия вас понимать, — молвил он, когда она завершила свою рацею. — О чем реченья ваши?
— О господине Коллинзе и Лиззи. Лиззи утверждает, что не выйдет за господина Коллинза, а господин Коллинз уже заговорил, что не женится на Лиззи.
— И что, по-вашему, я в силах совершить? Предприятье видится мне безнадежным.
— Поговорите с Лиззи сами. Скажите ей, вы настаиваете, чтобы она вышла за него.
— Пусть ее позовут. Она выслушает мое мненье.
Г-жа Беннет позвонила в колокольчик, и г-жу Элизабет призвали в библиотеку.
— Подойди ко мне, дитя мое, — вскричал ее отец, едва Элизабет появилась. — Я послал за тобою касательно дела сугубой важности. Я так понимаю, господин Коллинз сделал тебе предложенье. Правда ли сие? — Элизабет отвечала, что правда. — Превосходно — и сие предложенье ты отвергла.
— Отвергла, сударь.
— Превосходно. Теперь мы подходим к сути. Твоя мать убеждена, что сие предложенье ты должна принять. Так, госпожа Беннет?
— Да, или я не желаю ее больше видеть.
— Несчастливый выбор стоит пред тобою, Элизабет. Отныне ты будешь разлучена с одним из родителей. Твоя мать не желает тебя видеть, если ты не выйдешь за господина Коллинза, а я не желаю тебя видеть, если ты за него выйдешь.
Элизабет не сдержала улыбки, услышав подобный финал подобной завязки, однако г-жа Беннет, уверившая себя, что супруг глядит на сие дело желанным ей образом, была бесконечно разочарована.
— Как вас понимать, господин Беннет? Вы обещали, что будете настаивать на их браке.
— Любезная моя, — ответствовал ее муж. — Я хотел бы просить о двух мелких услугах. Во-первых, дозволь мне единолично воспользоваться собственным умом, а во-вторых, сей комнатою. Я буду рад, если библиотеку при первой же возможности предоставят мне одному.
Невзирая на разочарованье в г-не Беннете, жена его, однако, стараний не бросила. Чередуя мольбы и угрозы, она заговаривала с Элизабет снова и снова. Она попыталась вовлечь в свою стратагему Джейн, однако та наимягчайшим манером отказалась вмешиваться — а Элизабет отражала материны атаки с подлинной серьезностью и игривым весельем попеременно. Тон ее менялся, однако решимость пребывала неизменной.
Г-н Коллинз тем временем в одиночестве размышлял о случившемся. Он слишком высоко себя ценил, чтобы постичь, какие резоны заставили племянницу ему отказать, и хотя гордость его была задета, он более никак не пострадал. Его расположенье к ней было вполне измышленным, а вероятность того, что Элизабет заслужила материн упрек, не дозволяла г-ну Коллинзу терзаться сожаленьями.
Пока семейство пребывало охвачено подобной смутою, в Лонгборн на весь день явилась погостить Шарлотта Лукас. В вестибюле она встретилась с Лидией, коя ринулась к ней и полушепотом вскричала:
— Я так рада, что ты пришла, тут так забавно! Как думаешь, что утром стряслось? Господин Коллинз сделал Лиззи предложение, а она господина Коллинза не желает.
Шарлотта не успела толком ответить, ибо к ним с той же вестью прибежала Китти; едва они втроем вступили в утреннюю столовую, где в одиночестве сидела г-жа Беннет, последняя заговорила о том же, взывая к сочувствию юной г-жи Лукас и умоляя ее уговорить подругу Лиззи исполнить желанья всего семейства.
— Прошу вас, помогите, дорогуша госпожа Лукас, — меланхолически прибавила она, — ибо все меня оставили, никто не сочувствует мне, меня жестоко используют, никому нет дела до моих расшатанных нервов.
Появленье Джейн и Элизабет избавило Шарлотту от необходимости отвечать.
— Да-с, а вот и она, — продолжала г-жа Беннет, — вся из себя равнодушная, кабы жили мы в Йорке, она об нас столько же думала, — только бы по-своему поступить. Но я вот что тебе скажу, госпожа Лиззи, коли ты намереваешься таким манером отвергать всякое предложенье, тебе вообще не видать никакого мужа, а уж я точно не знаю, кто станет тебя содержать, когда твой папенька скончается. Я тебя содержать не смогу, так и знай. С меня теперь довольно. Я, хочу напомнить, сказала тебе в библиотеке, что не желаю больше с тобой разговаривать, и увидишь, что я слово свое держу. Мне никакой нет радости беседовать с непочтительными детьми. Не то чтоб мне много радости беседовать с кем угодно. Люди, кои, подобно мне, страдают нервными расстройствами, к беседам не склонны. Никому не понять моих страданий! Но это как обычно. Тех, кто не жалуется, никогда не жалеют.
Дочери молча слушали сие излиянье, сознавая, что любая попытка урезонить мать или же утешить только усугубит раздраженье. Посему г-жа Беннет беспрепятственно болтала, пока к ним не присоединился г-н Коллинз, каковой вошел с миною еще величавей обычного, и увидев какового, г-жа Беннет молвила дочерям:
— А теперь я настаиваю, чтобы вы, все вы, прикусили языки и дали нам с господином Коллинзом спокойно поговорить.
Элизабет тихонько вышла из комнаты, Джейн и Китти последовали за нею, однако Лидия не отступала, вознамерившись услышать все, что возможно, а Шарлотта, поначалу задержанная любезностями г-на Коллинза, чьи вопросы о ней самой и ее семействе были крайне обстоятельны, а затем легким любопытством, удовлетворилась тем, что отошла к окну и притворилась, будто не слушает. Скорбным голосом г-жа Беннет открыла намеченную беседу нижеследующим:
— Ах, господин Коллинз…
— Дражайшая моя сударыня, — отвечал он, — станемте хранить по сему поводу строжайшее молчанье. Я далек от того, — вскоре продолжал он, всем тоном своим подчеркивая неудовольствие, — чтобы сердиться на поведенье вашей дочери. Смиренье пред неизбежным злом — наш общий долг, и в особенности долг молодого человека, бывшего, подобно мне, удачливым на заре карьеры; я уверен, что смирился. Вероятно, сему я не менее обязан сомненьям в безусловном моем счастии, удостой моя неотразимая племянница меня согласьем, ибо я не раз наблюдал, что смиренье совершеннее всего, когда благословенье, в коем нам отказано, начинает отчасти терять свою ценность. Вы не сочтете, надеюсь, будто я являю неуваженье к вашему семейству, моя дражайшая сударыня, ныне отрекаясь от моих притязаний на милость вашей дочери и не оказывая вам и господину Беннету чести, прося вас во имя моих устремлений навязать госпоже Элизабет вашу власть. Боюсь, я повел себя недолжным образом, восприняв отказ из уст вашей дочери, а не из ваших. Но все мы порою ошибаемся. Намеренья мои были определенно благими с самого начала. Целью своей полагал я найти милую спутницу для себя, не забывая о преимуществах для всей вашей семьи, и если манеры мои хоть сколько-нибудь достойны были порицанья, я умоляю меня простить.

Глава XXI

Дебаты о предложеньи г-на Коллинза подошли к концу, и Элизабет переживала лишь неловкость, неизбежно сие предложенье сопровождавшую, и редкие сварливые намеки матери. Что же до джентльмена, чувства его выражались главным образом не смущеньем, уныньем или же попытками племянницу избегать, но чопорностью манер и оскорбленным молчаньем. Он едва с нею заговаривал, а усердное вниманье, кое он сам столь остро сознавал, на остаток дня устремлено было на юную г-жу Лукас, каковая выслушивала г-на Коллинза с любезностью, вовремя принесшей облегченье всем, а в особенности подруге.
Следующий день не поправил дурного расположенья духа и ослабленного здоровья г-жи Беннет. Г-н Коллинз пребывал охвачен раздосадованной гордостью. Элизабет надеялась, что обида сократит его визит, однако намеренья двоюродного дяди не претерпели изменений. Он намеревался отбыть в субботу, а потому до субботы планировал оставаться.
После завтрака девушки пешком отправились в Меритон, дабы узнать, вернулся ли г-н Уикэм, и посетовать на его отсутствие на балу в Незерфилде. Г-н Уикэм присоединился к ним на городской окраине и сопроводил их к тетушке, где все хорошенько поговорили о его сожаленьи и досаде, а равно о всеобщих волненьях. Элизабет, впрочем, г-н Уикэм добровольно признался, что действительно сам понудил себя к отсутствию.
— По приближеньи бала я счел, — сказал он, — что мне лучше не встречаться с господином Дарси: я вряд ли вынесу пребыванье с ним в одной зале, в одном обществе столько часов, и вероятны сцены, кои будут неприятны не только мне.
Она одобрила его терпимость; они располагали временем для подробного обсужденья оной и для всех похвал, коими они любезно одарили друг друга, ибо Уикэм и еще один офицер сопроводили дам в Лонгборн, а во время прогулки Уикэм обращал на Элизабет особое вниманье. Проводы сии обладали двойным преимуществом: Элизабет чувствовала, что галантность его присутствия обращена лишь на нее, и ей выдался крайне желанный случай представить Уикэма отцу и матери.
Вскоре по их возвращеньи юной г-же Беннет доставили письмо — оно адресовалось из Незерфилда и тотчас было вскрыто. Конверт содержал листок изысканной глянцевой бумаги, сплошь покрытый прекрасным текучим женским почерком, и Элизабет видела, как меняется лицо сестры, пока та читает и сосредоточенно перечитывает некоторые пассажи. Джейн вскоре опомнилась и, отложив письмо, попыталась с обычной своей жизнерадостностью вступить в общую беседу, однако Элизабет охватила тревога, отвлекшая ее даже от Уикэма, и едва он и его спутник откланялись, Джейн взглядом попросила сопроводить ее наверх.
Когда они очутились у себя, Джейн извлекла письмо и сказала:
— Это от Кэролайн Бингли, и суть немало меня удивляет. Все уже отбыли из Незерфилда, направляются в город и возвращаться вовсе не намерены. Ты послушай, что она пишет. Она вслух прочла начало, в коем содержались сведенья о том, что обитатели Незерфилда нынче решили последовать за братом в город и намереваются сегодня отобедать на Гроувнор-стрит, где проживает г-н Хёрст. Дальнейшее фразировалось следующим манером:
Я не стану делать вид, будто сожалею о чем-либо в Хартфордшире, за исключеньем Вашего общества, моя дорогая подруга, но нам следует надеяться, что в будущем мы вновь сможем насладиться восхитительным общеньем, кое мы познали, а тем временем утишить боль разлуки частой и подробнейшей перепискою. В сем отношеньи я рассчитываю на Вас.
Сии высокопарные выраженья Элизабет выслушала со всей бесчувственностью недоверья, и хотя внезапность их отъезда удивила ее, она не видела поводов для жалоб: их отсутствие в Незерфилде необязательно помешает возвращенью их брата, а что до потери их общества, Элизабет не сомневалась, что Джейн вскоре о нем позабудет, наслаждаясь обществом г-на Бингли.
— Весьма неприятно, — молвила она после краткой паузы, — что ты не увиделась с подругами до их отъезда. Но разве у нас нет оснований надеяться, что грядущее счастье, кое предвкушает госпожа Бингли, наступит ранее, нежели она сознает, и что восхитительное общенье, кое ты почитаешь дружбою, принесет еще больше удовольствия, обратившись в сестринство? Не запрут же они господина Бингли в Лондоне.
— Кэролайн со всей решимостью сообщает, что ни один из них зимою в Хартфордшир не вернется. Я тебе прочту:
Оставляя нас вчера, брат мой полагал, что дела, призвавшие его в Лондон, будут завершены дня за три или четыре, но поскольку мы уверены, что сие невозможно, и притом убеждены, что, оказавшись в городе, Чарлз не станет торопиться вновь его покинуть, мы решили последовать туда за ним, дабы ему не пришлось часы досуга проводить в неудобной гостинице. Многие мои знакомцы уже перебрались в город на зиму; я была бы счастлива, дорогая моя подруга, узнать, что Вы намереваетесь стать одной из них, однако на сие надежд я не питаю. Я искренне желаю, чтобы Рождество в Хартфордшире было обильно радостями, кои обыкновенно дарует сей праздник, чтобы ухажеры Ваши были многочисленны и Вы не ощутили потери тех, коих мы вынуждены Вас лишить.
— Из сего следует, — прибавила Джейн, — что зимою он больше сюда не вернется.
— Из сего следует, что госпожа Бингли полагает, будто ему возвращаться не должно.
— С чего ты взяла? Наверняка сие его решенье. Он сам себе хозяин. Но ты не знаешь всего. Я прочту тебе пассаж, кой причинил мне особую боль. От тебя у меня секретов нет.
Г-ну Дарси не терпится увидеть сестру, и, говоря откровенно, мы все жаждем встретиться с нею едва ли меньше его. Я поистине сомневаюсь, что кто-либо в силах соперничать с Джорджианою Дарси в красоте, изысканности и образованьи, а привязанность, кою мы с Луизой к ней питаем, обостряется особо, поскольку мы смеем надеяться, что в будущем она станет нам невесткою. Не помню, упоминала ли прежде о своих чувствах касательно сего предмета, однако не уеду, прежде чем поверю их Вам, и, полагаю, Вы сочтете их вполне резонными. Брат мой и без того восхищается ею безмерно, а отныне ему представится возможность видеться с нею часто и общаться весьма тесно, все родственники ее желают породниться с таким человеком, и сестринская пристрастность, полагаю, не обманывает меня, когда я почитаю Чарлза бесспорно способным завоевать сердце любой женщины. Учитывая все эти обстоятельства, способствующие привязанности, и в отсутствие хотя бы одного способного ее предотвратить, ошибаюсь ли я, дражайшая моя Джейн, потворствуя своей надежде на событье, кое осчастливит столь многих?
— А об этом пассаже ты что скажешь, милая Лиззи? — спросила Джейн, дочитав. — Разве не ясно? Разве не выражено в нем отчетливо, что Кэролайн не ожидает и не желает видеть меня своей невесткою, что она совершенно убеждена в равнодушьи брата ко мне и что, если она подозревает природу моих чувств к нему, она имеет в виду (и притом какая доброта!) меня предостеречь? Возможно ли иное мненье?
— Да, возможно, ибо у меня оно совершенно иное. Желаешь выслушать?
— Охотно.
— Оно будет кратким. Госпожа Бингли видит, что ее брат влюблен в тебя, и желает, чтоб он женился на юной госпоже Дарси. Она последовала за ним в город в надежде удержать его там и пытается убедить тебя, что он к тебе равнодушен.
Джейн покачала головою.
— Ну честное слово, Джейн, поверь мне. Видя вас вместе, никто не в силах усомниться в его привязанности. Уж госпожа Бингли точно не в силах. Она не настолько дурочка. Если б она обнаружила в господине Дарси хоть половину такой любви, она бы уже заказывала подвенечное платье. Однако же дело обстоит так. Мы недостаточно для них богаты и недостаточно знатны, и госпожа Бингли стремится заполучить юную госпожу Дарси для своего брата, помышляя, будто, едва состоится один брак меж семьями, ей легче станет добиться другого, что являет нам некую находчивость и, пожалуй, привело бы к успеху, не будь на свете юной госпожи де Бёрг. Однако, милая моя Джейн, ты не можешь всерьез полагать, будто брат ее, лишь поскольку госпожа Бингли утверждает, что он безмерно восхищается юной госпожою Дарси, хоть сколько-нибудь менее восприимчив к твоим достоинствам, нежели при расставаньи с тобою во вторник, или будто в ее власти убедить его, что он отчаянно влюблен в ее подругу, а не в тебя.
— Если бы мы питали сходные убежденья относительно госпожи Бингли, твое толкованье сняло бы камень с моей души. Но я знаю, что посыл твой несправедлив. Кэролайн не способна умышленно обмануть кого бы то ни было, и сейчас мне остается лишь надеяться, что она обманута сама.
— Прекрасно. Наиудачнейшая идея, раз уж ты не утешаешься моею. Считай, ради бога, что она обманута. Теперь ты выполнила свой пред нею долг, и нечего более мучиться.
— Но, милая моя сестра, даже если допустить наилучшее, могу ли я быть счастлива, принимая предложенье мужчины, чьи сестры и друзья желают, чтобы он женился на другой?
— Это уж ты сама решай, — отвечала Элизабет, — и если, по зрелом размышленьи, ты сочтешь, что несчастие ослушаться двух его сестер более чем равноценно счастью стать его женою, советую тебе тотчас ему отказать.
— О чем ты говоришь? — сказала Джейн, слабо улыбаясь. — Ты же понимаешь, хоть я и буду крайне опечалена их неодобреньем, я не усомнюсь ни на миг.
— Я так и думала — а стало быть, не могу с сочувствием взирать на твое положенье.
— Но если он более не вернется зимою, мне и не потребуется выбирать. Мириады событий могут случиться за полгода!
Мысль о том, что он более не вернется, Элизабет с совершеннейшим презрением отвергла. Сие представлялось ей лишь пожеланьями заинтересованной в подобном Кэролайн, и Элизабет ни на миг не могла допустить, что сии пожеланья, как бы открыто или же ловко ни были высказаны, могут повлиять на столь независимого молодого человека.
Она как могла убедительно изложила свои соображенья сестре и вскоре с удовольствием узрела их благоприятное воздействие. Джейн не питала склонности к унынью и постепенно охвачена была надеждою — хотя робость любви порою надежду сию превозмогала, — что Бингли вернется в Незерфилд и исполнит все ее сокровенные мечтанья.
Сестры договорились, что г-же Беннет следует сообщить лишь об отъезде семейства, не тревожа ее причинами поведенья джентльмена, однако даже сии неполные сведенья всполошили мать немало, и она посетовала, сколь жутко неудачно, что дамы отбыли, как раз когда все они так сблизились. Некоторое время об этом погоревав, она, впрочем, утешилась мыслью, что г-н Бингли скоро вернется и отобедает в Лонгборне; завершило сии помыслы жизнеутверждающее заявленье о том, что, хотя он был приглашен всего лишь на семейный обед, г-жа Беннет позаботится о двух переменах блюд.

Глава XXII

Семейство Беннет договорилось отобедать с Лукасами, и почти весь день юная г-жа Лукас вновь по доброте своей выслушивала г-на Коллинза. Элизабет улучила минуту, дабы поблагодарить подругу.
— Это его подбадривает, — сказала Элизабет, — и я тебе невыразимо обязана.
Шарлотта заверила ее, что очень рада быть полезной и щедро вознаграждена за крошечную жертву временем. Сие было очень мило, однако доброта Шарлотты простиралась существенно дальше, нежели постигала Элизабет, ибо Шарлотта вознамерилась навсегда, не меньше, избавить подругу от ухаживаний г-на Коллинза, завладев таковыми самолично. То был прожект юной г-жи Лукас, и положенье выглядело столь благоприятным, что, расставаясь с г-ном Коллинзом под вечер, она была бы почти уверена в успехе, не отбывай священник из Лонгборна так скоро. Однако же она недооценила пламенность и независимость нрава своего избранника, ибо сии качества понудили г-на Коллинза наутро с замечательным хитроумьем улизнуть из Лонгборна и поспешить в Обитель Лукаса, дабы броситься к ногам Шарлотты. Он стремился избежать вниманья племянниц, пребывая в убежденности, что, заметив его отбытье, они безусловно догадаются о его планах, и не желал, чтобы о сей попытке стало известно, прежде чем станет известно равно о ее успехе, ибо, хоть он и был в таковом почти уверен, и небеспричинно, поскольку Шарлотта немало его поощряла, приключенье, имевшее место в среду, наградило его относительной робостью. Приняли его, однако, весьма лестным манером. Из верхнего окна юная г-жа Лукас заметила г-на Коллинза на пути к дому и тут же устремилась наружу, дабы случайно встретиться с визитером на дорожке. Впрочем, она и надеяться не смела, что там ее ожидает столько любви и красноречья.
За то краткое время, кое допускали пространные речи г-на Коллинза, сии двое договорились обо всем ко взаимному удовлетворенью; входя в дом, он торжественно взмолился назначить день, когда Шарлотта сделает его счастливейшим из смертных, и хотя подобный соблазн следовало пока отложить, дама не питала склонности шутить с его счастием. Глупость, коей он был одарен от природы, начисто лишила бы его жениховство очарованья, кое могло бы внушить даме намеренья оное жениховство длить, и юной г-же Лукас, принявшей его предложенье исключительно ради чистейшего и бескорыстного стремленья к устроенности, было безразлично, сколь быстро сия устроенность будет достигнута.
К сэру Уильяму и леди Лукас стремительно поступила просьба о благословении, каковое было дадено с отрадной расторопностью. Нынешнее положенье г-на Коллинза делало его весьма желательной партией для их дочери, коей чета Лукас не в силах была предоставить сносного состоянья, а будущее соискателя виделось весьма лучезарным. Леди Лукас, являя заинтересованность, какой прежде не наблюдалось, тотчас принялась подсчитывать, сколько лет осталось прожить г-ну Беннету, а сэр Уильям решительно изрек, что ему и его жене будет крайне целесообразно предстать в Сент-Джеймсе, едва г-ну Коллинзу перейдет поместье Лонгборн. Короче говоря, по такому случаю все семейство должным образом ликовало. У младших девочек зародились надежды выйти в свет на год-другой раньше, нежели им предстояло, а мальчики были избавлены от опасений, что Шарлотта умрет старой девою. Шарлотта же сохраняла удовлетворительную невозмутимость. Она добилась своего и ныне могла поразмыслить. Размышленьями она в целом осталась довольна. Г-н Коллинз, разумеется, не отличался ни разумностью, ни приятностью, общество его докучало, а привязанность к Шарлотте он наверняка сочинил. Однако же он станет ее мужем. Не ценя высоко ни мужчин, ни супружества, Шарлотта всегда стремилась к браку, ибо для молодых образованных дам, располагающих незначительным состояньем, брак являлся единственной методой устроиться достойно и, хотя вряд ли обещал счастье, должен был стать наиприятнейшим инструментом предотвращенья бедности. Сей инструмент Шарлотта ныне обрела, и в двадцать семь лет, вовсе не будучи красавицей, сознавала, как ей повезло. Менее всего в сем предприятьи радовало ее изумленье, предстоящее Элизабет Беннет, дружбу коей Шарлотта ценила, как ничью более. Элизабет удивится и, вероятно, ее упрекнет, и хотя решимости Шарлотты сие не поколеблет, чувства ее будут задеты неодобреньем. Она вознамерилась сообщить подруге новости самолично, а потому велела г-ну Коллинзу по возвращеньи в Лонгборн к обеду ни намеком не проговориться ни единому члену семейства о том, что случилось. Обещанье хранить тайну было, разумеется, послушно дано, однако выполнялось не без затруднений, ибо длительное отсутствие г-на Коллинза породило любознательность, по его появленьи излившуюся прямыми вопросами, во избежанье коих требовалась некая доля изворотливости, и к тому же г-н Коллинз свершал акт величайшего самоотреченья, поскольку ему не терпелось объявить о цветущей своей любви.
Отъезд его должен был состояться рано поутру, когда члены семейства еще не проснутся, а посему церемония прощанья имела место, когда дамы отправлялись почивать, и г-жа Беннет с великой любезностью и сердечностью известила г-на Коллинза, как счастливы они будут вновь увидеть его в Лонгборне, когда бы его занятья ни дозволили ему нанести визит вновь.
— Дражайшая моя сударыня, — ответствовал он, — сие приглашенье особо услаждает меня, ибо я надеялся его получить, и можете не сомневаться, что я воспользуюсь оным при первой же возможности.
Все были поражены, а г-н Беннет, никоим образом не желавший скорого возвращенья гостя, поспешно молвил:
— Но разве, милостивый мой государь, не рискуете вы заслужить неодобренье леди Кэтрин? Вам лучше пренебречь родственниками, нежели подвергнуться угрозе обидеть вашу покровительницу.
— Дражайший сударь мой, — отвечал г-н Коллинз, — я в особенности признателен вам за сие дружеское замечанье и, уверяю вас, не предприму столь существенного шага без согласия ее светлости.
— Никакая предосторожность не будет здесь излишней. Рискуйте чем угодно, за исключеньем неудовольствия ее светлости, и если вы обнаружите, что ваш повторный приезд к нам может таковое вызвать, что весьма вероятно, оставайтесь с миром дома и удовлетворитесь тем, что мы не в обиде.
— Поверьте, дражайший мой сударь, моя признательность за столь нежное вниманье горяча, и, не сомневайтесь, вскоре вы получите от меня письмо с благодарностями за сие, а равно за все прочие знаки расположенья, кои были мне явлены в Хартфордшире. Что же до неотразимых моих племянниц, хотя отсутствие мое может оказаться недостаточно долгим, чтобы сие было потребно, я все же беру на себя смелость пожелать им здоровья и счастья, не исключая и моей племянницы Элизабет.
Ответив положенными любезностями, дамы отбыли, равно изумленные тем, что он замышляет скорое возвращенье. Г-жа Беннет предпочла бы полагать, что он намеревается уделить вниманье одной из ее младших дочерей; вполне возможно убедить Мэри принять его руку и сердце. Мэри ценила его способности гораздо выше, нежели прочие, в сужденьях его присутствовала вескость, коя не раз ее поражала, и хотя он отнюдь не был равен ей умом, она полагала, что, ее примером будучи поощрен к чтенью и самосовершенствованью, он может стать весьма приятным собеседником. Однако наутро все надежды подобного сорта пошли прахом. Вскоре после завтрака явилась юная г-жа Лукас и наедине поведала Элизабет о событьях предыдущего дня.
Подозренье, что г-н Коллинз вообразил себя влюбленным в ее подругу, уже как-то раз посещало Элизабет в последние день-другой, но чтобы Шарлотта поощряла его, представлялось Элизабет почти столь же невероятным, сколь невероятно было бы ее собственное поощренье; изумленье ее посему оказалось до того велико, что поначалу вырвалось за рамки приличий, и Элизабет не сдержала восклицанья:
— Помолвлена с господином Коллинзом! Шарлотта, милая, сие невозможно!
Невозмутимость, кою Шарлотта Лукас на себя напустила, излагая свою историю, пред лицом столь откровенного упрека на миг уступила место растерянности, однако, поскольку Шарлотта подобного ожидала, она вскоре пришла в себя и отвечала спокойно:
— Отчего ты так удивлена, дорогая моя Элайза? Ты считаешь, если господин Коллинз не добился успехов с тобою, он не в силах завоевать доброе мненье любой женщины?
Но Элизабет уже опомнилась и, сделав над собою немалое усилье, смогла с пристойной твердостью заверить подругу, что будущность ее брака ей весьма приятна и она желает Шарлотте всяческого счастья.
— Я понимаю, — отвечала Шарлотта. — Ты, вероятно, удивлена, очень сильно удивлена — господин Коллинз столь недавно хотел жениться на тебе. Но если ты поразмыслишь, надеюсь, ты будешь довольна моим поступком. Я, изволишь ли видеть, не романтична. Никогда романтичной не была. Я взыскую лишь уютного дома и, учитывая нрав господина Коллинза, его связи и положенье, я убеждена, что шансы мои зажить с ним счастливо не меньше, нежели те, коими могут похвастаться прочие люди, вступающие в брак.
Элизабет тихонько отвечала:
— Несомненно, — и после неловкой паузы подруги вернулись к остальным. Шарлотта вскоре отбыла, и Элизабет осталась размышлять о том, что услышала. Лишь после долгих рассуждений смогла она примириться с мыслью о столь неподобающем браке. Странность, каковую являли два предложенья г-на Коллинза за три дня, была ничто в сравненьи с дарованной ему благосклонностью. Элизабет всегда знала, что представленья Шарлотты о супружестве не вполне совпадают с ее собственными, но вообразить не могла, что, едва дойдет до дела, та пожертвует прекрасными чувствами во имя земных благ. Шарлотта, жена г-на Коллинза, — сколь уничижительна сия картина! И к острой боли — ибо подруга ее опозорила себя и упала в глазах Элизабет — прибавилось огорчительная уверенность в том, что с избранным жребием подруга сия не обретет ни капли счастья.

Глава XXIII

Элизабет сидела с матерью и сестрами, раздумывая о том, что услышала, и колеблясь, имеет ли право об этом заговорить, и тут явился сэр Уильям собственной персоной, посланный дочерью, дабы объявить семейству о ее помолвке. Рассыпаясь в любезностях и обильно поздравляя себя с перспективою породненья меж домами, визитер изложил свою историю аудитории не просто удивленной, но скептической, ибо г-жа Беннет скорее с настойчивостью, нежели вежливостью возразила, что он, вероятно, напутал, а Лидия, всегда несдержанная и зачастую неучтивая, громко возопила:
— Святый боже! Сэр Уильям, что вы такое говорите? Вы разве не знаете, что господин Коллинз хочет жениться на Лиззи?
Одна лишь придворная обходительность могла беззлобно снести подобное обращенье, однако прекрасное воспитанье сэра Уильяма спасло его, и, уверяя, что ему достоверно известна доподлинность сих сведений, он снес все дерзости с весьма сдержанною учтивостью.
Элизабет, полагая себя обязанной вызволить гостя из подобного затрудненья, вмешалась и подтвердила его рассказ, упомянув, что узнала о помолвке от самой Шарлотты, и постаралась положить конец ахам и охам матери и сестер, со всей серьезностью поздравив сэра Уильяма — и будучи немедля поддержанной Джейн, — а равно отпустив многообразные замечанья касательно счастья, коего следует ожидать от подобного союза, отменности нрава г-на Коллинза и удобного расстоянья меж Хансфордом и Лондоном.
Г-жа Беннет была чересчур ошеломлена и при сэре Уильяме в основном помалкивала, однако едва тот откланялся, чувства ее изверглись тотчас. Во-первых, г-жа Беннет заявила, что не верит сему совершенно; во-вторых, она абсолютно уверена, что г-на Коллинза одурачили; в-третьих, она убеждена, что они никогда не будут счастливы; и в-четвертых, сию помолвку надобно расстроить. Из всего этого в совокупности были сделаны два вывода: во-первых, истинной причиною неприятностей является Элизабет, а во-вторых, саму г-жу Беннет бесчеловечно использовали все кому не лень; на сих двух тезисах она в основном и продержалась остаток дня. Ничто не утешало, ничто не умиротворяло ее. За один день обида ее не выветрилась. Прошла неделя, прежде чем она стала находить в себе силы зреть Элизабет и не браниться, месяц миновал, прежде чем она смогла беседовать с сэром Уильямом и леди Лукас без грубости, и не один месяц канул в небытие, прежде чем она все-таки простила дочь.
Переживанья г-на Беннета оказались гораздо безмятежнее, а те, что он испытал, были им обрисованы как весьма приятные, ибо он несказанно рад узнать, молвил г-н Беннет, что Шарлотта Лукас, кою прежде он полагал пристойно разумной особою, глупа, как его собственная супруга, и гораздо глупее его дочери!
Джейн призналась, что слегка удивлена сей помолвкою, но говорила больше не об изумлении своем, но о том, сколь искренне желает счастья сему браку; Элизабет не удалось уверить сестру, что сие лишено вероятности. Китти и Лидия ни капли не завидовали юной г-же Лукас, ибо г-н Коллинз был всего лишь священником, а посему для них помолвка явилась не более чем сплетнею, кою возможно разнести по Меритону.
Леди Лукас не могла не сознавать своего триумфа, заполучив возможность хвастаться пред г-жою Беннет блаженством, каковое приносит удачное замужество дочери, и оная леди заглядывала в Лонгборн чаще обычного, дабы поведать, как счастлива она, хотя кислая мина г-жи Беннет и ее злопыхательские тирады вполне способны были изгнать из души всякое счастье.
Беседы Элизабет и Шарлотты сдерживало напряженье, кое заставляло их обеих избегать сей темы, и Элизабет пришла к выводу, что подлинного взаимного доверья им больше не видать. Разочарованье в Шарлотте понудило Элизабет еще нежнее привязаться к сестре, в чьей утонченности и честности — в сем Элизабет была уверена — ей никогда не придется усомниться и за чье счастье она тревожилась день ото дня все сильнее, ибо с отъезда Бингли миновала неделя, а вестей о возвращении его не поступало.
Джейн спешно ответила Кэролайн на письмо и считала дни, ожидая, когда разумно станет рассчитывать на новое посланье. Обещанное благодарственное письмо от г-на Коллинза пришло во вторник, было адресовано отцу семейства и написано со всею торжественностью и признательностью, кои мог бы породить годичный постой. Облегчив совесть на сей счет, г-н Коллинз в выраженьях крайней восторженности известил родню о том, что счастлив был добиться привязанности их милейшей соседки юной г-жи Лукас, а затем объяснил, что, исключительно имея в виду насладиться ее обществом, он намерен охотно исполнить их доброе пожеланье вновь увидеть его в Лонгборне, куда он рассчитывает возвратиться через две недели в понедельник, ибо леди Кэтрин, прибавил он, столь сердечно одобрила его брак, что пожелала таковому состояться возможно скорее; сие, полагал г-н Коллинз, станет неотразимым аргументом, кой вынудит его милую Шарлотту назвать ближайший день, когда она сделает его счастливейшим из смертных.
Возвращенье его в Хартфордшир более не радовало г-жу Беннет. Напротив, ныне она склонялась к сетованьям не менее супруга. Очень странно, что г-н Коллинз должен возвратиться в Лонгборн, а не в Обитель Лукаса, и к тому же очень неудобно и крайне хлопотно. Она ненавидит гостей в доме, когда здоровье ее столь подорвано, а влюбленные — наинеприятнейшие из людей. Так бормотала потихоньку г-жа Беннет, и сии переживанья отступали только пред длящимся отсутствием Бингли, каковое причиняло ей расстройство еще острее.
И Джейн, и Элизабет по сему поводу нервничали. День проходил за днем, и никаких вестей о Бингли не появлялось, за исключеньем новости, коя вскоре разошлась по Меритону, о том, что Бингли не вернется в Незерфилд до конца зимы, — утвержденье, беспредельно гневившее г-жу Беннет, каковая не уставала опровергать сие как наипозорнейшую ложь.
Ныне даже Элизабет страшилась — не равнодушия Бингли опасалась она, но успехов его сестер, не пускающих его в Незерфилд. Не в силах признать сие подозренье, столь сокрушительное для счастья Джейн и столь позорящее твердость ее возлюбленного, от подобных мыслей Элизабет отмахнуться не могла. Совокупные усилья двух бесчувственных сестер и деспотичного друга при содействии прелестей юной г-жи Дарси и лондонских развлечений могли пересилить, страшилась она, могущество его привязанности.
Что касается Джейн, ее тревога в сей неизвестности была, разумеется, болезненнее переживаний Элизабет, однако что бы Джейн ни чувствовала, сие она желала скрыть, и оттого меж нею и Элизабет не всплывало ни намека на сей предмет. Но поскольку подобная деликатность не сдерживала их мать, редко проходил хотя бы час, когда та не заговорила бы о Бингли, не сообщила бы, с каким нетерпеньем ждет его приезда, или даже не понудила бы Джейн признать, что, раз он не возвращается, с дочерью, стало быть, очень дурно обошлись. Бездны невозмутимой кротости требовались Джейн, дабы сносить подобные нападки с пристойной безмятежностью.
В понедельник две недели спустя г-н Коллинз весьма пунктуально возвратился, однако приему, кой был оказан ему в Лонгборне, недоставало обходительности, когда-то отметившей знакомство. Г-н Коллинз, впрочем, слишком блаженствовал, посему в особом вниманьи не нуждался, и, к счастью, жениховство по большей части избавляло обитателей Лонгборна от общества гостя. В основном он проводил время в Обители Лукаса и порою, возвратившись в Лонгборн, разве что успевал перед отходом семейства ко сну принести извиненья за свое отсутствие.
Г-жа Беннет пребывала в поистине жалком состояньи. Одно упоминанье о помолвке погружало ее в злонравную агонию, и притом ей мнилось, будто о помолвке сей поминают куда ни пойди. Вид юной г-жи Лукас был ей омерзителен. Шарлотте предстояло занять место г-жи Беннет в доме, а потому последняя взирала на нее с ревнивым отвращеньем. Когда бы Шарлотта ни являлась с визитом, г-же Беннет чудилось, будто гостья предвкушает час, когда станет владелицей дома, и когда бы Шарлотта ни шепталась с г-ном Коллинзом, г-же Беннет казалось, будто они обсуждают поместье Лонгборн и замышляют выгнать ее и ее дочерей из дому, едва скончается г-н Беннет. Обо всем этом она горько жаловалась супругу.
— Ну честное слово, господин Беннет, — говорила она, — так тяжко думать, что Шарлотта Лукас однажды станет хозяйкою сего дома, что я понуждена буду отступить перед ней и увидеть, как она занимает мое место.
— Любезная моя, не поддавайтесь столь мрачным думам. Станем полагаться на лучшее. Станем льстить себя надеждою, что я вас переживу.
Сие не слишком утешило г-жу Беннет, а посему, не отвечая, она продолжала причитать:
— Невыносимо думать, что они заграбастают все поместье. Кабы не майорат, я б ни о чем таком и не помыслила.
— О чем бы вы не помыслили?
— Я бы вообще ни о чем не помыслила.
— Возблагодарим Господа за то, что уберег вас от подобного безмыслия.
— Я не могу благодарить, господин Беннет, ни за какой майорат. Как только совести хватает отнять поместье у собственных дочерей, да еще отдать господину Коллинзу! С какой такой стати ему, а не кому другому?
— Предоставляю вам решить сию задачу самолично, — ответствовал г-н Беннет.
Назад: Том первый
Дальше: Том второй