Алене
Теперь я знаю:
ты
идешь по лестнице.
Вошла в подъезд.
Все остальное —
ложь.
Идешь
как по рассыпанной поленнице,
как по горячим угольям
идешь.
Земля,
замедли плавное вращение!
Лесные птицы,
кончите галдеж!..
Зачем идешь?
Прощать?
Просить прощения?
Сама еще не знаешь.
Но —
идешь!
Позабылись дожди,
отдыхают ветра…
Пора.
И вокзал обернется, —
руки в бока, —
пока!
На перроне озябшем
нет ни души…
Пиши.
Мы с тобою одни на планете пустой.
Постой…
Я тебя дожидался,
звал,
повторял,
терял.
И висела над нами,
будто звезда,
беда.
Так уходят года,
так дрожат у виска
века.
По тебе и по мне
грохочет состав.
Оставь!
Это – губы твои,
движенье ресниц, —
не снись!
На рассвете косом,
в оголтелой ночи
молчи.
Разомкни свои руки,
перекрести.
Прости!
И спокойно, —
впервые за долгие дни, —
усни.
…А ты идешь наверх.
Костром.
Порывом.
Вот
задохнулась.
Вздрогнули зрачки.
Передвигаешь руку по перилам,
как будто тянешь сети
из реки.
Твоя река
сейчас наверх стремится.
А что в сетях?..
Нет времени…
Потом…
Стучит
эмалированная миска
в соседкиной авоське
о бидон.
Соседка что-то говорит печально.
Все жалуется…
Деньги…
Сыновья…
И ты ей даже что-то отвечаешь,
хотя тебя
еще не слышу я.
Слухи,
слухи,
слухи,
слухи, —
то начальники,
то слуги.
Слухи-горы,
слухи-льдины
налезают на меня.
Нету дыма,
нету дыма,
нету дыма
без огня.
Для веселья,
для разлуки,
на глазах и на устах —
снова слухи,
слухи,
слухи
просто
и не просто
так.
Прокляты,
необходимы —
среди ночи,
среди дня.
Нету дыма,
нету дыма,
нету дыма
без огня.
Слухи-отдых,
слухи-опыт
без особенных затей:
существует
тихий омут.
Как
всадить в него
чертей?..
Кто поверить надоумил,
слухи-карты разложив?
Я —
по слухам —
дважды умер.
Дудки!
Оба раза
жив…
То внушительно,
то наспех,
то наградой,
то бедой, —
будто капли,
будто айсберг:
половина —
под водой.
Слухи сбоку,
слухи с тыла,
завлекая и маня.
Нету дыма,
нету дыма,
нету дыма
без огня.
…Слышали:
на школьнице
женился академик!..
Слышали:
в Госбанке
для зарплаты нету денег!..
Слышали:
поэт свалял
такого дурака!..
Слышали:
она ему
наставила
рога!..
Рога так рога.
Я приглажу патлы.
В подушку поплачу.
В тетрадку поною.
И буду сдавать
драгоценные панты
каждой весною.
Каждой весною.
Платите валютой!
Зелененьким хрустом.
Фигура у кассы
глаза намозолит.
По средам
с лицом
независимо-грустным
я буду, вздыхая,
купюры мусолить.
«Калинка, калинка, калинка моя!
В саду ягода малинка, малинка моя!..»
…А если на миг
отодвинуть веселье,
пятнадцатый век
мою голову сдавит.
Я —
только гонец.
Я скачу с донесеньем.
Король растревожен.
Король заседает…
Врываюсь в покой
тугодумов лобастых
и, рухнув плашмя
на подстилку из меха
я,
булькая кровью
(стрела меж лопаток),
хриплю,
будто школьник по буквам:
«Из..
ме…
на…»
«Калинка, калинка,
калинка моя!
В саду ягода малинка,
малинка моя!
Ах, люли-люли!..»
Эх, люди —
люди…
…А ты идешь
по лестнице,
идешь по лестнице.
Шагаешь,
как по лезвию,
через нелепицы.
И мечешься,
и маешься,
мечтая,
каясь…
Нет!
Ты не подымаешься, —
я сам
спускаюсь!
Романы обездарены,
отпели трубы…
О, сколько нас —
«подаренных» —
идет
друг к другу!..
Мы,
окрыляясь тостами,
царим
над столиками.
Читаем книжки – толстые,
а пишем – тоненькие.
Твердим
о чистой совести,
вздыхаем
мудро…
А сами
неосознанно
идем
к кому-то…
Люб —
(Воздуха!
Воздуха!
Самую малость бы!
Самую-самую…)
лю!
(Хочешь, —
уедем куда-нибудь
заново,
замертво,
за море?..)
Люб —
(Богово – богу,
а женское – женщине
сказано,
воздано.)
лю!
(Ты покоренная.
Ты непокорная…
Воздуха!
Воздуха!)
Люб —
(Руки разбросаны.
Губы закушены.
Волосы скомканы.)
лю!
(Стены расходятся.
Звезды, качаясь,
врываются в комнаты.)
Люб —
(В загнанном мире
кто-то рождается,
что-то предвидится…)
лю!
(Где-то
законы,
запреты,
заставы,
заносы,
правительства…)
Люб —
(Врут очевидцы,
сонно глядят океаны остывшие.)
лю!
(Охай, бесстрашная!
Падай, наивная!
Смейся, бесстыжая!)
Люб —
(Пусть эти сумерки
станут проклятием
или ошибкою…)
лю!
(Бейся в руках моих
каждым изгибом
и каждою жилкою!)
Люб —
(Радостно всхлипывай,
плачь и выскальзывай,
вздрагивай,
жалуйся!..)
лю!
(Хочешь – уедем?
Сегодня? —
пожалуйста.
Завтра? —
пожалуйста!)
Люб —
(Царствуй, рабыня!
Бесчинствуй, учитель!
Неистовствуй, женщина!)
лю!
(Вот и глаза твои.
Жалкие,
долгие
и сумасшедшие!..)
Люб —
(Чертовы горы уставились в небо
темными бивнями.)
лю!
(Только люби меня!
Слышишь,
люби меня!
Знаешь,
люби меня!)
Люб —
(Чтоб навсегда!
Чтоб отсюда – до гибели…
Вот оно…
Вот оно…)
лю!
(Мы никогда,
никогда не расстанемся…
Воздуха…
Воздуха!..)
…А лестница
выше.
А двери —
похожей.
Я знаю,
я вижу,
я чувствую
кожей, —
шагаешь
по далям,
шагаешь
по датам.
Недавним
и давним.
Святым
и бездарным.
Кукушка:
«Ку-ку!
Живи на земле…»
А палец —
к курку.
А горло —
к петле.
А небо —
к дождю
(галоши надень)…
Сгибаясь,
тащу
две тыщи недель.
Две тыщи суббот
(взвали,
если жив).
Следы
от зубов
своих
и чужих.
Все отблески
гроз
на глади
стола.
И тихий вопрос:
«Зачем ты
была?..»
Несу на горбу, —
не сгинув
едва, —
чужую
судьбу,
слепые
слова.
Кукушка:
«Ку-ку!
Останься.
Прошу…»
А я
не могу.
А я
ухожу.
Цветы в изголовье,
и тень на лице.
И ночь
на изломе.
И пуля
в конце.
…А ты все время —
вверх,
все ближе,
ближе.
Из-под закрытых век
тебя я вижу.
Идешь,
как инвалид,
ступаешь ватно.
И кто заговорит, —
уже
не важно.
Не важно,
кто начнет,
а кто продолжит.
Себя
перешагнет.
Жизнь
подытожит.
Взойдет на перевал.
Вернет,
отчаясь,
затасканным
словам
первоначальность.
Что я?!
Что это я?!
Да что я?!
В воспаленном:
«То…
иль не то?..»
Выбрал
самое распростое.
Проще пива.
Глупей лото…
Расплываюсь
в слезливом трансе.
Вопли кончены.
Не берет…
Вы
орите!
А я
наорался
на десяток годов
вперед.
По озерной метельной глади
прет
весенних недель
орда.
Все будильники мира,
гряньте!
И замолкните
навсегда.
Лишним криком
эпоха скомкана,
смята
грохотом календаря…
Да отсохнет
язык
у колокола,
если он трезвонит
зазря!..
Реки движутся
в каменных шорах,
дни уходят в небытие…
Крик
устал.
Да здравствует
шепот
двух людей:
его
и ее.
…Застыла у дверей.
Теперь
помедли.
Невыносимой тишине поверь.
Вчера меж нами
были
километры.
Сегодня —
только тоненькая дверь.
Подмигивают фонари спросонок.
Над зимней ночью
взмахи снежных крыл.
Нам очень скоро сорок.
Очень сорок…
Войди в свой дом.
Я двери отворил.