Марк Фабий Квинтилиан (ок. 35 – ок. 96), ритор и писатель; учитель наследников императора Домициана. В своем труде «Воспитание оратора» заложил основы теории ораторского искусства.

Тупые и неспособные к ученью умы – вещь столь же противоестественная, как чудовищные телесные уродства; но ведь и встречаются они редко. ‹…› Подавляющее множество детей подает добрые надежды; если все это с возрастом угасает, ясно, что повинна в этом не природа, а воспитание.

Невежество ‹…› вредит и нравам.

Я предпочел бы, чтобы ребенок начинал говорить по-гречески, ибо латыни, на которой говорят все вокруг, он обучится даже в том случае, если бы мы этого не хотели.

Быстрые умы, подобно преждевременным плодам, почти никогда совершенно не дозревают.

Наказывать детей телесно ‹…› низко и свойственно только рабам. ‹…› Ребенок, которого не исправляют выговоры, привыкнет к побоям и будет переносить их с рабским упрямством.

Грамматик не может быть совершенным без некоторого понятия о музыке, поскольку он должен объяснять звуки и размеры.

Из новых слов лучше те, что постарше, а из старых – что поновей.

В грамматике вредно только то, что излишне.

Обычное употребление – самый надежный наставник речи, и следует пользоваться языком как монетой, чекан которой общий для всех.

[При чтении вслух] во всяком случае, необходимо одно предварительное условие: чтобы ученик понимал смысл.

Стихотворение не до́лжно читать, как прозу, ибо оно есть «песнь» и поэты, по их собственному выражению, поют. Но чтение не должно переходить в доподлинное пение. ‹…› О таком роде чтения сохранилось меткое замечание Гая Цезаря, сделанное еще в бытность мальчиком: «Если это называется пением, то поешь ты скверно; а если чтение, зачем поешь?»

Музыка неотделима от вещей божественных.

Частое подражание становится собственным нравом.

Искусство [оратора] ‹…› в том, чтобы не было видно искусства.

Легче заниматься многими предметами [попеременно], нежели одним продолжительно.

Утомляет не столько сам труд, сколько мысли о нем.

Во многих рождается отвращение к учению оттого, что выговоры в устах иных учителей походят на явную ненависть.

Ученики должны искать одобрения учителя, а не учитель – одобрения учеников.

Переучивать несравненно трудней, чем учить. Поэтому Тимофей, знаменитый флейтист, требовал двойной платы с тех, кто приходил к нему от других учителей.

[Пусть бы] плохие учителя научили хоть не многому, да только не худому.

Чем меньше ума, тем напыщенней речь; так малорослые тянутся вверх на цыпочках.

Учитель чем меньше имеет способностей, тем для ученика темнее.

Почти во всем помогают не столько правила, сколько опыт.

Люди с удовольствием слушают то, чего бы сами сказать не хотели.

Неученые кажутся богаче словами, ведь у них что на уме, то и на языке.

Кто, найдя лучшее, ищет иного, тот хочет худшего.

Судьи часто бывают неопытны, и только обманом их можно удержать от ошибок.

Кто сбился с прямой дороги, того вернуть на нее можно только окольным путем.

Искусство без материала ничто, материал даже без искусства имеет ценность; зато совершенное искусство прекрасней наилучшего материала.

Истинное часто неправдоподобно, и напротив, ложное нередко бывает правдоподобно.

Каждый судья охотнее подтверждает приговор другого судьи.

Кто первый выдвигает обоюдоострый довод, тот обращает его против себя.

Обвинять легче, чем защищать: легче наносить раны, чем исцелять их.

Судья, который слушает нас с удовольствием, почти уже верит нам.

Стилистические фигуры должны украшать, а не затмевать речь.

Лучшие выражения почти неразлучны с мыслями и находятся сами собой.

Есть даже такие, кто нарочно старается быть темным. ‹…› Отсюда родилась замечательная похвала: «Это прекрасно: я и сам ничего не понял».

Старайся, чтобы тебя не только можно было понять, но чтобы нельзя было не понять.

Краткое известие ‹…› меньше трогает.

Вредить легко, помогать трудно.

Излишнее старание в выборе слов заставляет усомниться в искренности чувств: где избыток искусства, там подозревают недостаток истины.

Необходимо быть свободным от предубеждения, что каждое слово великого писателя носит на себе печать совершенства. ‹…› Случается, ‹…› что те, кто считает законом для оратора все, что находят в великих писателях, подражают их ошибкам – что легче – и высшую степень сходства с великими людьми считают в том, что разделяют их недостатки.

Оратор не должен слепо подражать поэтам. ‹…› Поэзией можно только любоваться издали.

Осуждают то, чего не могут понять.

История ‹…› пишется для того, чтобы рассказать, а не для того, чтобы доказать.

Кто идет следом, всегда должен отставать.

[О подражании: ] Легче сделать более, нежели то же.

Сама природа не производит на свет быстро ничего великого. ‹…› Чем больше животное, тем дольше оно вынашивается.

Пиша быстро, нельзя научиться писать хорошо. Хорошо пиша – можно научиться писать скоро.

Неужели ты хочешь выражаться лучше, чем можешь?

Работа пера не менее серьезна, когда оно стирает написанное.

Ум ‹…› должен выражаться в том, чтобы расширить тесное ‹…›, увеличить – малое, разнообразить – похожее, возбудить интерес к обыкновенному и красиво говорить о малом.

Как кормчий меняет курс, смотря по направлению ветра, так адвокат меняет свой план в процессе, смотря по переменам в ходе этого процесса.

Никогда не стану я восторгаться и стройной импровизацией, раз вижу, что этого не занимать стать даже у сварливых баб.

Кто любит выказывать свою ученость среди глупцов, того сочтут глупцом люди ученые.

Ничто так не укрепляется старанием и ничто так не слабеет от нерадения, как память.

Тверже запечатлевается в памяти то, над чем мы больше трудились.

Людей распознают по выговору, как монету по звуку.

Всякому приятно свое собственное пение.

Без содействия рук всякая речь слаба и недостаточна.

Притвориться философом можно, а оратором нет.

Лучше, чтобы одобрили дело, защищаемое оратором, нежели самого оратора.

Злоречивый отличается от злодея лишь тем, что ему не подвернулась оказия.

Хорошо говорить и хорошо писать – одно и то же.

Только то дело кажется долгим, которое делаешь без охоты.

И в старости можно научиться всему, была бы охота.

Счастливы были бы искусства, если бы о них судили одни художники.