Любовь к Богу ‹…› не терпит ненависти к человеку.

Удобнее грешить мыслью, нежели делом.

Не примеряй себя к слабейшим из людей, а лучше расширяй себя в меру заповеди о любви. Примеряясь к людям, впадешь в пропасть высокомерия; а расширяя себя в меру любви, достигнешь высоты смиренномудрия.

Тот любит всех человеков, кто не любит ничего человеческого.

Тщеславию монаха свойственно тщеславиться добродетелью.

Если злопамятствуешь на кого, молись о нем.

Отрекшийся от вещей мирских, как то: жены, имения и проч., соделал монахом человека внешнего, а еще не внутреннего ‹…›. Внешнего человека легко сделать монахом, ‹…› но не мал подвиг сделать монахом внутреннего человека.

Писание не отнимает у нас ничего, данного нам от Бога для употребления, но обуздывает неумеренность и исправляет безрассудность. То есть оно не запрещает ни есть, ни рождать детей, ни иметь деньги и правильно их расходовать; но запрещает чревоугодничать, прелюбодействовать и проч. Не запрещает даже и думать об этом, но запрещает думать страстно.

Старайся, сколько можешь, любить всякого человека. Если же ‹…› не можешь, то по крайней мере не ненавидь никого.

Всякого человека любить должно, упование же возлагать на одного Бога.

Други Христовы всех любят искренно, но не всеми бывают любимы.

Почему Бог не сделал нас такими, чтобы мы, даже если бы захотели, не могли согрешить? Это ‹…› не что иное, как сказать: почему Он не сделал нас безумными и бессловесными? Ибо привести нас к добродетели принудительно – значит не оставить нам самим по себе никакой самостоятельности и не позволить нашему естеству быть разумным, т. е. иметь разумную душу. Ведь отними у нас свободу воли, и мы уже не образ Божий, и не словесная и разумная душа, и наша природа воистину растлится, перестав быть тем, чем ей надлежит быть.

Надо не хулить верования других людей, а утверждать собственное, и не писать против веры или исповедания, кажущихся нехорошими, но – в защиту истины.