Дермот Крэддок поддерживал дружеские отношения с Арманом Дессэном из префектуры Парижа. Они пару раз встречались по разным поводам и хорошо ладили. Так как Крэддок бегло говорил по-французски, бóльшая часть их беседы велась на этом языке.

– Это всего лишь идея, – предупредил его Дессэн, – у меня здесь фотография балетной труппы – вот она, четвертая слева; это вам о чем-нибудь говорит, да?

Инспектор Крэддок ответил, что не говорит. Задушенную молодую женщину нелегко опознать, а на этом снимке все молодые женщины были сильно накрашены и носили экстравагантные головные уборы из птичьих перьев.

– Возможно, – ответил он. – Больше ничего сказать не могу. Кто она? Что вы о ней знаете?

– Почти ничего, – весело ответил его собеседник. – Она не слишком важная птица, как видите. И «Балет Марицкой» – он тоже не представляет собой ничего выдающегося. Выступает в периферийных театрах и ездит на гастроли – у него нет настоящих имен, нет звезд, нет знаменитых балерин. Но я отведу вас к мадам Жолье, которая им руководит.

Мадам Жолье оказалась проворной, деловитой француженкой с хитрым взглядом, маленькими усиками и большим количеством жировых отложений.

– Лично я не люблю полицейских. – Она хмуро смотрела на них, не скрывая своей неприязни к гостям. – Они всегда, если могут, доставляют мне неприятности.

– Нет, нет, мадам, вы не должны так говорить, – сказал Дессэн, высокий худой мужчина меланхоличного вида. – Когда это я доставлял вам неприятности?

– В случае с той дурищей, которая выпила карболовую кислоту, – быстро ответила мадам Жолье. – А все потому, что влюбилась в дирижера, который женщинами не увлекается, у него другие пристрастия… И вы подняли вокруг этой истории большой шум! А это нехорошо для моего прекрасного балета.

– Напротив, это дало вам большие кассовые сборы, – возразил Дессэн. – И это было три года назад. Вам не следует держать зла. Теперь об этой девушке, Анне Стравинской…

– Ну и что насчет нее? – осторожно спросила мадам.

– Она русская? – спросил инспектор Крэддок.

– Нет, по правде говоря. Вы имеете в виду ее имя? Но они все называют себя такими именами, эти девушки. Она ничего собой не представляла, танцевала так себе, не была особенно красивой. Elle êtait assez bien, c’est tout. Она танцевала достаточно хорошо для кордебалета, но никаких сольных партий.

– Она француженка?

– Возможно. У нее был французский паспорт. Но однажды она сказала мне, что у нее есть муж-англичанин.

– Она вам сказала, что ее муж – англичанин? Живой – или мертвый?

Мадам Жолье пожала плечами.

– Мертвый, или бросил ее… Откуда мне знать? Эти девушки – вечно у них какие-то проблемы с мужчинами…

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Я повезла свою труппу в Лондон на шесть недель. Мы выступали в Торки, в Борнмуте, в Истборне, где-то еще, я забыла, и в Хаммерсмите. Потом вернулись во Францию, но Анна – она не приехала. Она только написала мне, что уходит из труппы, что уезжает и будет жить в семье мужа… Какую-то чепуху вроде этого. Мне лично не показалось, что это правда. Думаю, более вероятно, что она встретила какого-то мужчину, вы понимаете…

Инспектор Крэддок кивнул. Он уже понял, что мадам всегда думала именно так.

– И это для меня не потеря. Мне все равно. Я могу найти таких же девушек, и даже лучше, которые будут у меня танцевать, поэтому пожала плечами и выбросила ее из головы. Да и что мне о ней думать? Они все одинаковые, эти девицы, помешаны на мужчинах…

– Когда это было?

– Когда мы вернулись во Францию? Это было… да, в воскресенье перед Рождеством. А Анна ушла за два или три дня до этого. Не могу точно вспомнить… Но в конце недели в Хаммерсмите нам пришлось танцевать без нее, а это значило, что надо было все менять… Очень непорядочно с ее стороны… Но эти девахи, как только они встречают мужчину, они все одинаковые. Только я всем сказала: «Черт, я ее назад не приму, эту девицу!»

– Очень неприятно для вас.

– Ах! Мне-то наплевать. Не сомневаюсь, что она провела рождественские каникулы вместе с каким-нибудь мужчиной, которого там подцепила. Это не мое дело. Я могу найти других девушек, которые ухватятся за возможность танцевать в «Балете Марицкой» и которые хорошо танцуют, лучше Анны.

Мадам Жолье помолчала, а потом спросила с внезапно вспыхнувшим интересом:

– Почему вы хотите ее найти? Она разбогатела?

– Напротив, – вежливо ответил Крэддок. – Мы думаем, что ее убили.

Мадам Жолье снова потеряла интерес.

– Может быть. Такое случается… Да уж… Она была доброй католичкой. Ходила к мессе по воскресеньям и, несомненно, исповедовалась.

– Мадам, она когда-нибудь говорила вам о сыне?

– О сыне? Вы хотите сказать, что у нее был ребенок? Мне это кажется совершенно невероятным. Эти девицы – все, все они – знают полезный адрес, куда можно обратиться. Мсье Дессэн знает это не хуже меня.

– У нее мог быть ребенок до того, как она попала на сцену, – сказал Крэддок. – Например, во время войны.

– А! Во время войны… Это всегда возможно. Но если и так, я ничего об этом не знаю.

– Кто из других девушек были ее лучшими подругами?

– Я могу назвать вам пару имен, но она ни с кем не была особенно близка.

Больше вытянуть ничего полезного из мадам Жолье они не смогли. Когда ей показали пудреницу, она сказал, что у Анны была такая же – как и у большинства других девушек. Шубу Анна, возможно, купила в Лондоне, она не знает.

– Я занимаюсь репетициями, освещением сцены и прочей кучей сложных дел моего бизнеса. У меня нет времени обращать внимание на то, что носят мои артистки.

После мадам Жолье полицейские поговорили с девушками, чьи имена та им назвала. Одна-две из них довольно хорошо знали Анну, но все они сказали, что она была не из тех, кто много рассказывает о себе; а когда рассказывала, то, по словам одной из девушек, это была в основном ложь.

– Ей нравилось придумывать разные истории, как она была любовницей великого князя или крупного английского финансиста или как во время войны участвовала в Сопротивлении… Даже историю о том, как была звездой в Голливуде.

Другая девушка сказала:

– По-моему, Анна вела очень тихую буржуазную жизнь. Ей нравилось быть балериной, потому что она считала это романтичным, но танцевала она не слишком хорошо. Вы понимаете, что если бы она сказала: «Мой отец торговал тканями в Амьене», это было бы неромантично! Поэтому Анна придумывала всякие истории.

– Даже в Лондоне, – прибавила первая девушка, – она намекала на очень богатого мужчину, который собирался взять ее в круиз вокруг света, потому что она похожа на его покойную дочь, которая погибла в дорожной аварии. Какая чепуха!

– Мне она сказала, что собирается в гости к богатому шотландскому лорду, – выдала вторая девушка. – Сказала, что будет охотиться там на оленей.

Ничего из этого им не могло помочь. Выяснилось только, что Анна Стравинская была искусной лгуньей. Конечно, она не охотилась на оленей с пэром в Шотландии, и казалось столь же невероятным, что она путешествовала на солнечной палубе океанского лайнера вокруг света. Но не было и веской причины считать, что ее труп нашли в саркофаге в Ратерфорд-холле. Ни девушки, ни мадам не смогли опознать ее с уверенностью и без колебаний. Немного похожа на Анну, соглашались они все. Но в самом деле вся распухла – это мог быть кто угодно!

Единственным установленным фактом было то, что 19 декабря Анна Стравинская решила не возвращаться во Францию и что 20 декабря внешне похожая на нее женщина ехала в Брэкхэмптон поездом в 4.33 и была задушена.

Если женщина в саркофаге – не Анна Стравинская, то где сейчас Анна?

На это мадам Жолье дала простой и неизбежный ответ: «С мужчиной!»

И это, вероятно, правильный ответ, печально думал Крэддок.

Нужно было рассмотреть еще одну возможность, возникшую из небрежного замечания о том, что Анна когда-то упомянула о своем муже-англичанине.

Возможно, этим мужем был Эдмунд Крэкенторп?

Это казалось маловероятным, учитывая словесный портрет Анны, который нарисовали ему те, кто ее знал. Гораздо более вероятно то, что Анна когда-то достаточно хорошо знала Мартину и была посвящена в необходимые подробности ее жизни. Возможно, именно Анна написала то письмо Эмме Крэкенторп, и в таком случае Анну, вероятнее всего, испугала возможность расследования.

Вероятно, она из предусмотрительности разорвала свои связи с «Балетом Марицкой». Но опять-таки – где она сейчас?

И опять-таки, неизбежно, ответ мадам Жолье казался наиболее вероятным.

С мужчиной…

Перед тем как вернуться в Париж, Крэддок обсудил с Дессэном вопрос о женщине по имени Мартина. Француз склонен был согласиться со своим английским коллегой, что это дело, вероятно, не имеет отношения к женщине, найденной в саркофаге. Но он также согласился, что эту версию следует изучить.

Дессэн заверил Крэддока, что Сюртэ приложит все усилия, чтобы узнать, действительно ли есть какая-то запись о браке между лейтенантом Эдмундом Крэкенторпом из 4-го Саутширского полка и француженкой, которую звали Мартиной; время – перед самым падением Дюнкерка.

Однако он предупредил Крэддока, что получение точного ответа сомнительно. Данный район не только был оккупирован немцами как раз в то время, но впоследствии эта часть Франции сильно пострадала во время войны в период вторжения. Многие здания и документы уничтожены.

– Но заверяю вас, мой дорогой коллега, мы сделаем все, что в наших силах.

На этом они с Крэддоком расстались.

Когда инспектор вернулся, его ждал сержант Уэтеролл. С мрачным удовольствием он доложил:

– Адрес для пересылки корреспонденции – вот что такое этот дом на Элверс-кресент. Вполне респектабельный дом, и все такое.

– Ее не опознали?

– Нет, никто не смог опознать на фотографии женщину, которая заходила за письмами, но я на это и не надеялся: прошел уже месяц или около того, и этот адрес использует множество людей. Собственно говоря, там сдают комнаты студентам.

– Она могла остановиться там под другим именем.

– Если и так, они не узнали ее на фотографии… Мы проверили отели, – прибавил он, – но никто нигде не регистрировался под именем Мартины Крэкенторп. После вашего звонка из Парижа мы проверили регистрацию Анны Стравинской. Она зарегистрирована вместе с другими участницами труппы в дешевой гостинице недалеко от Бук-Грин. Там в основном живут театральные актеры. Выехала вечером в четверг девятнадцатого после спектакля. Больше никаких записей нет.

Крэддок кивнул. Он предложил направление дальнейшего расследования, хотя и мало надеялся на него.

После недолгого размышления полицейский позвонил в фирму «Уимборн, Гендерсон и Карстерс» и попросил о встрече с мистером Уимборном. В назначенное время его провели в очень душную комнату, где за большим старомодным письменным столом, заставленным связками пыльных бумаг, сидел мистер Уимборн. Коробки с документами, подписанные «Сэр Джон Флукс», «Пок. леди Деррин», «Джордж Рауботем, эсквайр», выстроились вдоль стен. Были ли они реликвиями давно ушедшей эпохи или бумагами юридических дел нынешнего времени, инспектор не знал.

Мистер Уимборн смотрел на посетителя с учтивой настороженностью, характерной для семейного поверенного по отношению к полицейским.

– Чем я могу вам помочь, инспектор?

– Это письмо… – Инспектор Крэддок передал ему письмо Мартины через стол.

Мистер Уимборн с отвращением дотронулся до него пальцем, но не взял в руки. Его щеки слегка порозовели, а губы сжались.

– Понятно, – ответил он, – понятно! Я получил письмо от мисс Эммы Крэкенторп вчера утром, в котором она сообщила мне о своем визите в Скотленд-Ярд и обо всех… обстоятельствах. Могу сказать, что я не понимаю – совершенно не понимаю, – почему со мною не проконсультировались по поводу этого письма в то время, когда оно было получено! Очень необычно! Меня следовало уведомить незамедлительно…

Инспектор Крэддок постарался произнести все успокоительные слова, которые, по его расчетам, могли сделать мистера Уимборна более сговорчивым.

– Я понятия не имел, что речь когда-либо шла о женитьбе Эдмунда, – обиженным тоном заявил мистер Уимборн.

Инспектор Крэддок ответил, что он полагает… в военное время… и оставил фразу незаконченной.

– Военное время! – воскликнул мистер Уимборн ядовитым тоном. – Да, действительно, мы находились на Линкольн-Инн-филдз в начале войны, и бомба попала прямо в соседний дом, и большое количество наших документов погибло. Не очень важных документов, конечно; их еще раньше перевезли за город в целях безопасности. Но это породило большую путаницу. Конечно, делами Крэкенторпов в то время занимался мой отец; он умер шесть лет назад. Полагаю, его могли поставить в известность об этой так называемой женитьбе Эдмунда, но на первый взгляд похоже, что эта женитьба, даже если она и намечалась, так и не состоялась, и поэтому, без сомнения, мой отец не придал этой истории никакого значения. Должен сказать, что мне все это кажется очень сомнительным. То, что она всплыла после стольких лет и объявила о браке и о законном сыне… Очень сомнительно. Какие у нее были доказательства, хотел бы я знать?

– Но даже в этом случае, – спросил Крэддок, – каким было бы ее положение и положение ее сына?

– Полагаю, идея заключалась в том, чтобы Крэкенторпы обеспечивали ее и ее сына.

– Да, но я хотел узнать, что причиталось бы ей и ее сыну с юридической точки зрения, если бы она смогла доказать свое заявление?

– О, понимаю. – Мистер Уимборн взял очки, которые перед этим в раздражении отложил в сторону, надел их и уставился сквозь них на инспектора Крэддока проницательным взглядом. – Ну, в данный момент – ничего. Но если бы она смогла доказать, что мальчик – это сын Эдмунда Крэкенторпа, рожденный в законном браке, тогда мальчику причиталась бы доля фонда Джосайи Крэкенторпа после смерти Лютера Крэкенторпа. Более того, он унаследовал бы Ратерфорд-холл, так как является сыном старшего сына.

– А кто-нибудь захотел бы унаследовать этот дом?

– Чтобы жить в нем? Несомненно, нет. Но это поместье, мой дорогой инспектор, стоит больших денег. Очень больших. Земля для промышленных целей и для застройки… Земля, которая теперь находится в самом центре Брэкхэмптона… О, да, очень крупное наследство.

– В случае смерти Лютера Крэкенторпа наследство получит Седрик – так, по-моему, вы говорили мне?

– Да, он унаследует поместье, как старший из ныне живущих сыновей.

– Седрик Крэкенторп, как мне дали понять, не интересуется деньгами?

Мистер Уимборн холодно посмотрел на Крэддока.

– Неужели? Я лично склонен относиться к подобным заявлениям, как говорится, с большой долей скептицизма. Несомненно, есть некоторые люди не от мира сего, которые равнодушны к деньгам. Но лично я таких не встречал. – Мистер Уимборн произнес эти слова с явным удовлетворением.

Инспектор Крэддок поспешил воспользоваться этим лучом света.

– Гарольд и Альфред Крэкенторпы, – рискнул предположить он, – по-видимому, очень расстроены появлением этого письма?

– И не зря, – ответил мистер Уимборн. – И не зря.

– Это уменьшит их предполагаемое наследство?

– Несомненно. Сын Эдмунда Крэкенторпа – если предположить, что он есть, – получил бы пятую долю денег фонда.

– Это кажется не очень большой потерей?

Мистер Уимборн хитро взглянул на него.

– Это совершенно неадекватный мотив для убийства, если вы это имеете в виду.

– Но я полагаю, оба они довольно стеснены в средствах, – пробормотал Крэддок и совершенно бесстрастно выдержал острый взгляд мистера Уимборна.

– О! Значит, полиция навела справки? Да, Альфред почти всегда на мели. Иногда он на короткое время начинает сорить деньгами, но это быстро кончается. Положение Гарольда, как вы, по-видимому, узнали, в настоящее время довольно неустойчивое.

– Несмотря на внешние признаки финансового процветания?

– Фасад. Всё это лишь фасад! Половина компаний в нашем городе даже не знает, кредитоспособны они или нет. Балансовые отчеты можно составить так, что они будут выглядеть надежными для неспециалиста. Но когда перечисленные активы не являются подлинными, когда компании балансируют на гране краха, где вы оказываетесь?

– Там, где, предположительно, находится Гарольд Крэкенторп, который отчаянно нуждается в деньгах.

– Но он не получил бы их, задушив жену покойного брата, – сказал мистер Уимборн. – И никто пока не убил Лютера Крэкенторпа, а это единственное убийство, которое принесло бы пользу семье. Поэтому в самом деле, инспектор, я не совсем понимаю, куда вас ведут ваши идеи?

Хуже всего то, подумал инспектор Крэддок, что он и сам не мог с уверенностью этого сказать.