Андрей Кивинов
Фейерверк

– Ты куда?

– На службу, – торопливо завязывая шнурок, буркнул Максим Максимович, – в ларёк.

– Рехнулся? – стоявшая на пороге комнаты супруга потёрла виски руками, выходя из полусонного состояния, – пять утра.

– Рефлектор я не вырубил.

– Какой ещё рефлектор?

– Электрический. Спираль открытая, не дай Бог бумага займётся. Иди, спи. Я быстро. Туда и обратно.

Максим Максимович выпрямился, накинул пуховик и проверил на месте ли ключи от ларька.

– Тебе не приснилось? Точно не выключил?

– Точно. Хорошо, вспомнил. Ступай, говорю, спи.

– Делать тебе нечего, – недовольно проворчала жена, возвращаясь в спальню, – загорелось, уже бы подняли.

– Как же. Поднимут у нас.

Кодовый замок на дверях подъезда опять своротили. Изящно, лёгким ударом сплющенной трубы, валявшейся тут же. Внутри, возле порога, расстаравшимся ветром намело целый сугроб, уже украшенный пустой банкой из-под пива и жёлтым узором замёрзшей мочи.

– Бесполезняк, – раздражённо прошептал самому себе Максим Максимович, выйдя на ночную улицу, – полный бесполезняк. Хрен ещё денег дам.

Замок меняли третий раз за последние полгода, упорно собирая деньги с жильцов. Последний экземпляр был особой, противоударной конструкции, что, впрочем, не облегчило его горькую участь. Для посетителей небольшого пивного павильона, установленного летом напротив дома, подъезд оставался единственным бесплатным местом общественного пользования, доступ в которое не должен закрываться ни при каких обстоятельствах. Горожане активно боролись за чистоту улиц.

До ларька минут десять ходьбы. Максим Максимович отправился не привычным маршрутом по улице, а дворами, рассчитывая немного срезать. Вообще-то он не помнил точно, выключил вчера рефлектор или нет. Скорей всего, выключил. Он делал это автоматически, после того, как однажды от открытой спирали полыхнула газета. Хорошо, сразу заметил и затушил пламя. Но теперь «синдром утюга» не давал покоя. Да и просто не спалось сегодня. Ворочался, ворочался, потом покурил на кухне, полюбовался на контуры седых ночных облаков и в конце концов решил прогуляться по декабрьскому морозу.

«Службой» он называл ларёк чисто по инерции. После долгих лет, проведённых в армии, никак не мог привыкнуть к слову «работа». Искусство торговли тоже поначалу давалось с трудом. Хотя, казалось бы, чего проще. Бери деньги, пробивай чек, выдавай товар. Но когда после первого рабочего дня не сошёлся дебет с кредитом, Максим Максимович прикинул, что может не только остаться без жалованья, но и лишиться пенсии, назначенной ему родным Министерством обороны. По поводу того, что торговля в ларьке – занятие, в основном, женское, подполковник запаса переживал не особо. Это приносило небольшой, но доход – всяко лучше, чем без дела куковать дома, тоскуя на смешную офицерскую пенсию. Да и с тоски, сидя в четырех стенах, свихнёшься.

Устроиться за прилавок помог бывший сослуживец, охранявший сейчас офис хозяина торгового предприятия. Предприятие сказано громко – несколько ларьков, раскиданных по городу, но какая разница. Лишь бы платили. Товар был не слишком ходовой. Канцелярские товары, книги, батарейки и всякая мелочь, требующаяся в хозяйстве. Покупатели косяком не шли, сиди себе на табурете, решай кроссворды. И лишь под Новый год торговля резко оживлялась. Батяня-комбат, как называл шефа Максим Максимович, привозил в ларёк праздничную пиротехнику, особенно популярную у мирных горожан в последние годы. Петарды, хлопушки, ракетницы, салюты и прочую чепуху великого китайского производства. Наверно, за несколько предпраздничных дней фирма делала годовой план, что позволяло ей сводить концы с концами и не разориться с позором. Расходились огнедышащие игрушки отлично, несмотря на немалые цены. Даже случались очереди. Максим Максимович откровенно не понимал, как можно выкидывать, в буквальном смысле, на ветер по три, по четыре тысячи… Ради чего? Посмотреть, как шарахнет в небе ракета или рванёт в сугробе идиотская хлопушка? Хорошо удовольствие! Он этих ракет и хлопушек за время службы бесплатно насмотрелся. До рези в глазах. И канонады наслушался. Особенно впечатлял привезённый вчера фейерверк «Звёздные войны». Помещался он в специальном чёрном ящике, размерами с автомобильный аккумулятор, и стоил десять тысяч. Сверкающая этикетка гарантировала, что в течение трех минут зрители получат незабываемые впечатления, на фоне которых фильмы Лукаса – дешёвая поделка. (Ага, руки оторвёт – действительно не забудешь!) Пока «Войны» никто не приобрёл, но Максим Максимович не сомневался, что в последний день декабря они обязательно уйдут.

Собственно, 31-е уже наступило. По графику два последних предпраздничных дня торговую вахту нёс Максим Максимович, нарядившись в Деда Мороза, как приказал комбат. Вахта была усиленной, на два часа длиннее обычного, что и понятно. За переработку полагалась премия, напрямую связанная с товарооборотом. В девять вечера ларёк закроется, отклеивай ватную бороду и иди встречать Новый год. Очередной. Точно такой же, как и предыдущий, и наверняка такой же, как следующий…

Максим Максимыч на ходу достал сигарету, закурил…

Да, сценарий написан давно и туда никто не вносит изменений. Салат «Оливье», шампанское на двоих, водка, селёдка под шубой, телевизор, разговор ни о чем, «Ирония судьбы», сон до трех дня, остатки «Оливье», грязная посуда, жена у раковины, ленивый вечер у телевизора, короткая передышка и снова работа, прилавок, дом, телевизор… круговорот Максим Максимыча в природе. Хотя с другой стороны, все вроде ладно. Не хуже, чем у других. Может, и лучше. Все обустроено, все, как говорится, течёт согласно уставу. Вон, соседи, муж с женой. То дерутся до синяков, то целуются на лестнице. Что ж это за жизнь?..

Но глаза-то у них блестят. Даже когда синяки… У Максим Максимовича давно не блестят. Все вроде по уставу, а не блестят…

Он прибавил шагу, перемахнул баррикаду из песка, снега и грязного льда, старательно сооружённую трудолюбивыми дворниками прямо на тротуаре. Обогнул покосившуюся тщедушную ёлку на детской площадке, усеянной окурками и замёрзшими кучками собачьего стула, приблизился к тёмной арке. Ларёк сразу за ней, на углу гастронома. Место людное, бойкое, для торговли вполне удобное.

Признаков пожара не наблюдалось. «Слава Богу, – в душе перекрестился Максим Максимович, – стоит, родимый. Не горит». Он сделал пару шагов из арки и вдруг замер.

Внутри чёрного пространства ларька мелькнул луч фонарика. Показалось? Нет. Вот, снова. Луч замер на несколько секунд, затем пропал. Максим Максимович на всякий случай шагнул за толстый ствол росшего на газоне тополя. Осторожно выглянул. Фонарик снова зажёгся, луч заскользил по стенам, словно солнечный зайчик, запущенный весёлым хулиганом. Рядом с ларьком ни души. Да, сомнений не оставалось. Внутри кто-то находился. И, скорей всего, объявился он там не затем, чтобы выключить рефлектор.

«Ворюги поганые, – пробормотал Максим Максимович, – опять залезли».

Первый раз в ларь пробрались на прошлой неделе. Скорей всего, местные пацаны. Банально вышибли булыжником витринное стекло и утащили несколько коробок с пиротехникой. На другой день окрестные дворы подвергались массированной бомбардировке ракетниц и петард. Канонада особенно усиливалась в ночное время, заставляя выть автомобильные сигнализации и подниматься с постелей сонных обывателей. Комбат срочно пригнал рабочих, те навесили на витрины стальные решётки, во избежание подобных неприятностей. Максим Максимович предложил укрепить заднюю стенку ларька, представлявшую собой лист гофрированной жести, приваренный к каркасу точечной сваркой. Достаточно подсунуть туда ломик, посильнее рвануть, и Сезам откроется. Но батяня проигнорировал, ввиду природной скупости. Вероятно, сегодня злоумышленник воспользовался именно этим путём.

Максим Максимович, стараясь громко не скрипеть подошвами на снегу, сделал небольшой круг, огибая ларёк. Пригляделся. Да, так и есть. Жесть внизу, возле основания, была отогнута на полметра над землёй. «Предупреждал ведь, что залезут…»

Времени на планирование и подготовку к задержанию неприятеля не оставалось. Сейчас тот обшарит закрома, выскочит и удерёт в ближайшую подворотню. И наглой морды не успеешь разглядеть. Максим Максимович сделал ещё несколько осторожных шагов и прислушался. Глухой звук упавшей со стеллажа коробки, звон разбитого шарика, висевшего на пластмассовой ёлке. Никаких голосов. Скорей всего, одиночка. И потом, кто-нибудь обязательно стоял бы на боевом карауле подле ларька.

Ну и что делать?.. «Алло, милиция?..» – «Поняли! Через полчаса будем, ждите! Может быть…» Нет, все равно звонить неоткуда.

В паре метров от тыльной стенки валялся припорошенный снегом верстак, сколоченный на скорую руку из грубых досок. На нем работяги резали решётки, подгоняя под размер. Увозить верстак не стали, бросив на газоне, рассчитывая, что этим займутся дворники. У дворников пока не доходили метлы. Может, и к лучшему. Да, пожалуй, к лучшему…

Максим Максимович, словно опытный диверсант в сугробах Аляски, незаметно подкрался к верстаку, резко схватил его за ножки, приподнял и, громко выдохнув, прижал к стенке ларька. «Все, задание выполнено, товарищ командир! Готов к наградам Родины». Вырваться из окружения теперь невозможно. На окнах решётки, дверь на замке, тыл на верстаке. Вернее, под верстаком. Прижимая его, подполковник запаса упёрся ногой в бетонный столб, торчавший рядом с ларьком весьма кстати. Теперь осталось дождаться первого прохожего и попросить его вызвать милицию.

– Эй! Кто там? – встревоженный голос принадлежал взрослому мужчине, а не пацану, как предполагал Максим Максимович.

– Скоро узнаешь, – ответил бывший офицер, плотнее прижимая верстак к стенке и негромко добавил заезженное: «Влип, очкарик».

– Мужик, алло. Ты кто?

– Тебе письменно доложить или так?

Не ответив, угодивший в капкан с силой толкнул верстак, надеясь освободиться. Затем ещё. Подёргал дверь, но убедившись, что это бесперспективно, прекратил попытки.

– Не вылезешь, ворюга, – пробормотал Максим Максимович, бросив взгляд на ближайший дом в надежде заметить раннего прохожего, – сиди и не рыпайся.

– Мужик, кончай, а? Выпусти, – в интонации появились просительные нотки. Таким тоном пойманные патрулём самовольно гуляющие солдаты просят отпустить их на свободу.

– А «Дирола» со спиртом тебе не принести? Ты, сволочь, радуйся, что я тебя через стекло не прихлопнул.

Прихлопнуть собеседника Максим Максимович мог разве что снежком, но, дабы не искушать того на новые активные действия, решил тонко намекнуть на наличие огнестрельного оружия.

– Что, на бутылку не хватало? – продолжил он более мирно.

– Нет, не на бутылку… Слушай, давай поговорим, а?

– Ну разговаривай. Мешаю тебе, что ли? Только не дёргайся. Не вылезешь.

– Хорошо, не буду… Ты вообще кто?

– Не «ты» а, а «вы»… На брудершафт непили. А познакомимся в милиции. Там и узнаешь, кто я такой. Заодно и прошлый четверг вспомнишь.

– Какой четверг?

– А то не знаешь? Когда ты стекло разбил и товара на двадцать тысяч уволок.

– Не бил я ничего.

– Ну-ну, рассказывай. И сегодня стенка сама сломалась. От ветра. А ты случайно залез… Погреться.

Из подъезда стоявшего напротив дома выскочил хрякообразный пятнистый бультерьер и, сделав пару кульбитов на снегу, помчался на детскую площадку выгуливаться. Место знает, стало быть, обученный. Следом, покручивая поводком, лениво выполз хозяин, круглый мужик в короткой дублёнке. «И не лень же вставать в такую рань», – подумал Максим Максимович.

– Простите, можно вас? – негромко позвал он мужчину.

Тот, повертев головой, заметил стоящего у ларька человека, окликнул бультерьера и, не спеша, подошёл.

– Здравствуйте. С наступающим. Я здесь на службе, – кивнул на ларёк Максим Максимович, – в смысле, продавец. Гаврика одного прихватил, обворовать хотел. Держу вот. Милицию вызовите.

– Чего, правда? – Хозяин собаки-убийцы прижал лицо к решётке, пытаясь разглядеть находящегося внутри вора.

– Правда, правда… Нас второй раз грабят. Вот повезло, поймал гада. Позвоните по «ноль-два».

– Лады. Меня месяц назад тоже обнесли. Дверь ломиком сковырнули. Даже бельё постельное упёрли. Может, этот же козёл… Роки! Ко мне, – толстяк окликнул коротконогого друга, – ко мне, сказано!

Роки, игнорируя приказ, продолжал резвиться на площадке, гоняясь за голубями.

– У вас же такой боец, – кивнул на бультерьра Максим Максимович, – как он допустил? Или его дома не было?

– Боец – съел огурец, – кисло усмехнулся мужчина. – Был. Для того и купили, чтоб квартиру охранял. Штуку баксов отдали за дурня. Родословная. Челюсти будь здоров, руку перекусит, а мозгов… Бандита увидал, прыгнул и повис у него на куртке. Тот куртку спокойно снял и на вешалку. Пока вещи выносили, этот охранничек так и висел на куртке. Я пришёл вечером, еле отцепил. Короче, одна куртка в квартире и осталась. Самое обидное, мы ведь дрессировщика специально нанимали. Тот гарантировал… Роки! Иди сюда, скотина бестолковая! Только и умеешь за голубями гоняться!

Хозяин побежал на площадку ловить своего дрессированного охранника с гордой боксёрской кличкой Роки.

– Позвонить не забудьте, – напомнил Максим Максимович.

– Да, позвоню…

Когда мужчина скрылся в подъезде, пойманный вновь подал голос.

– Вы правда тут работаете?

– Правда, – нехотя отозвался Максим Максимович, – по двенадцать часов стою, чтоб семью прокормить. Ноги к вечеру как свинцовые. Между прочим, из-за первой кражи с нас премиальные сняли.

– Вчера тоже работали?

– Да, работал. Тебе не все ли равно?

– Я вас видел, когда заходил. Может, помните? Я про фейерверк спрашивал. Который в чёрной коробке. «Звёздные войны», кажется.

Максим Максимович напряг память. Да, точно, крутился тут вчера один тип. Тощий и сухой, как старый веник. С трехнедельной бородой. Лет тридцать. С гнилыми зубами и неистребимым «окающим» акцентом. В драной матерчатой куртке и старых кроссовках. Насквозь провонявший подвальной сыростью так, что после него пришлось проветривать ларёк. Странный субъект, подумал тогда подполковник, расспрашивает про хлопушку за десять тысяч, а зимние ботинки купить не может.

– Не помню, – соврал он, – много вас таких. Где деньги лежат, небось высматривал?

– Мне не нужны ваши деньги.

– Да уж конечно. На экскурсию заглянул. Стенку тоже не ты сломал?

– Я, – выдержав небольшую паузу, признался парень, – простите… Пожалуйста, выпустите меня. Я все починю.

– Сейчас, помечтай. Сами теперь починим.

– Меня арестуют, – продолжал канючить парень.

– А ты медаль «За отвагу» хотел? Арестуют и правильно сделают. Воздух чище будет.

Напротив, на стекле гастронома красовался рекламный плакат, как нельзя лучше подходивший к ситуации. Краснощёкий толстяк держал пивную кружку на фоне красного флага. «Свободу настоящему мужику!»

– Я отработаю. Хотите, грузчиком. Или ещё кем. Обещаю. Сколько скажите, столько и буду работать. Мне нельзя сейчас в тюрьму.

– Воровать не надо! А попался – будь любезен!

– Понимаете… Я только откинулся, в смысле – освободился. Месяца не прошло.

– Молодец, – усмехнулся Максим Максимович, – стало быть, рецидивист. Видимо, мало сидел, раз ничему не научился.

– Много… Восемь лет.

– Ого! За что ж столько?

– Подрался. На танцах в общаге. Ткнул одного жердяя пьяного. Стамеской.

– Насмерть, что ли?

– Нет, рана не глубокая была. Но проникающая… Дали по верхнему пределу. Восьмилетку. Я ж не шишка, блата нет. В Форно-сово сидел, знаете, зона такая здесь, под Питером?

– Мне это ни к чему знать, – Максим Максимович зевнул и бросил взгляд на угол гастронома, за которым послышалось тарахтенье двигателя. Неужели, милиция так быстро отреагировала. Нет, «хлебовоз». В окнах магазина зажёгся свет. Может, попросить их продублировать хозяина бестолкового Роки?

– Я вообще-то не питерский, – продолжал парень, – из Зайцево. Село такое. В Псковской области. Было. Сейчас там не живёт никто. Брошено.

Максим Максимович достал сигареты. Ладно, пусть болтает. Главное, чтоб дверь не пытался сломать.

– После школы сюда приехал, в путягу поступил. На краснодеревщика учился. Закончил и на фабрику мебельную. В общаге жил. Потом эта драка дурацкая…

– То есть ты у нас жертва обстоятельств? Невинная?

– Да нет. Сразу признался, что стамеской саданул. Хотя там и не видел никто, в суматохе. Но я и не отпирался. За дело ведь бил. Не я, так он бы меня… Вы закурить не дадите?

– А сто граммов не налить?.. Ты меня на жалость не бери. Все вы так. Сначала натворите, потом в ногах валяетесь – простите, пожалуйста, детство трудное, игрушки чугунные, люди злые… Знаем эту песню. Никто тебя в ларёк лезть не заставлял. – Последние слова Максим Максимович произнёс с нескрываемым раздражением. Действительно, пока не попадутся, все в ажуре, как влипнут, заводят жалостливую серенаду. «Не приди я сегодня, стоял бы этот певец на рынке и продавал бы пиротехнику с новогодней улыбкой на довольной роже. А тебе опять зарплату урежут».

Парень несколько секунд помолчал, вероятно, прикидывая, чем бы ещё вымолить свободу. «Давай, напрягай извилины, сочиняй дальше, „настоящий мужик"».

– У меня пацан здесь. Сын. Семь лет. Андрюшка. В первом классе.

– Мать-старушка и карточный долг.

– Мама умерла, – не реагируя на язвительный тон Максима Максимовича, произнёс узник, – два года назад. Там, в Зайцево. Шестьдесят восемь всего было. Инсульт.

– А батя жив? – более мягким тоном спросил отставной подполковник.

– Не знаю. Может, жив. Я и не видел-то его ни разу. Он городской, из Пскова, на практику к нам, в Зайцево, приезжал. Из техникума сельскохозяйственного.

– Так зачем ты в ларёк забрался, если не за деньгами? За хлопушками?

– Я… – Парень на секунду замялся, не зная, как продолжить. – Я для сына…

– Что для сына?

– Я обещал ему… Сейчас…

Урчание очередной машины за углом гастронома прервало парня. Он замолчал, прислушиваясь.

– Это милиция?

– Нет. Такси. Так при чем здесь твой сын?

– У меня здесь нет никого, кроме Андрюшки. Вообще никого. Я ж с Ленкой расписан не был. Это мать его. Она сначала писала, даже приезжала несколько раз. Ждать обещала. Через полгода, как меня осудили, Андрюшка родился. А потом надоело ей ждать.

– Ещё бы…

– Нет, она вообще-то хорошая, не злая. Просто другого полюбила. Через год замуж вышла за вояку одного. Письмо мне прислала. Так и так, прощай, Володя, у меня новая жизнь. Меня Владимиром звать.

– Очень приятно.

– Я как вышел, сразу к ней. На сына посмотреть да и помощи попросить на первое время. Она здесь, рядом, живёт. В «сталинской» семиэтажке с колоннами. В тайне думал, может разошлась с военным своим, примет… Не приняла. Нужен я ей такой… Денег вот, одолжила немного, и все. Тяжёлый разговор получился. К Андрюшке даже не пустил. Мол, нечего ребёнка травмировать. Есть у него отец. Пусть не родной, а отец… А я, получается, посторонняя личность. Погоди, говорю, я ж от отцовства не отказываюсь, помогать буду, как смогу. Только на ноги встану. Она – не надо нам никакой помощи, обойдёмся… – Володя опять прислушался, затем продолжил: – В общем, неделю у приятеля с зоны прокантовался, после подвальчик присмотрел тёплый. На работу не берут без прописки, а где ж её взять? Подхалтуривал, где мог. Правда, мужик один обещал после Нового года к себе в мастерскую взять, плотником. Я ж столярничать не разучился, на зоне мебель строгал… А не возьмёт, в Псков вернусь, там родня кое-какая, пустят на первое время.

Максим Максимович снова ухмыльнулся. «Красиво заливает…»

– Во вторник, позавчера, решил Андрюшку повидать. В школе. У них последний день перед каникулами. Попросил уборщицу, чтоб показала… Вылитый я, один в один. Я б и без уборщицы узнал… Хороший мальчишка. Он мне сперва не поверил, но я ему фотку показал, где мы с Ленкой. Поговорили, в общем… Растерялся он здорово, да и я, если честно. Спрашиваю, чего тебе, сынок, на Новый год подарить? Он плечами пожимает… Я вдруг прикинул, как же подарок передать? Ленка меня теперь на порог не пустит… Тут мысля в башку и стукнула… Хочешь, сынок, я тебе салют подарю? Самый красивый. В полнеба. Ты, главное, в полночь, как куранты отобьют, подойди к окошку, что на спортплощадку выходит, и смотри. Увидишь салют, знай, это батя твой. Родной батя. У Андрюшки глаза загорелись. По себе знаю, любят пацаны стрелялки всякие. Мы в деревне на Новый год всегда под-жиги самодельные запускали… А нынче эти салюты в магазинах продаются…

– И ты, значит, не долго думая, в ларёк залез. Герой. За чужой счёт подарки делать ума не надо.

– Не хотел я сначала воровать. Надеялся денег достать. Занять. Но кто ж десять тысяч первому встречному с восьмилеткой за плечами даст? У меня, когда вчера сюда заходил, ещё и в мыслях не было залезать. Рассчитывал все ж найти деньги… Не нашёл…

Володя громко чихнул, зацепив рукой ёлочку. Шарики на ней весело зазвенели.

– А я ж Андрюшке обещал. Он ждать будет. А теперь что? Хорош батя. Появился и пропал. Да ещё обманул… Мне ж меньше трехи не дадут. И все, потеряю Андрюшку. Потом не объяснишь. Да хрен с этой трёшницей. Отсижу. Пацана подведу. Он теперь знает, что батя у него есть…

Пошёл редкий снег. Прохожих на улице ещё не было. Сегодня выходной, на службу не надо, перед бурной ночью лучше выспаться. Некоторые, судя по громким звукам магнитофона, летевшим из окна дома, уже начали пировать. Водитель «хлебовоза», закончив разгрузку, закрыл борт машины, забрался в кабину и запустил двигатель. Максим Максимович взглянул на часы. Прошло двадцать минут. Отдел милиции находился в конце соседней улицы, пешком за четверть часа дойти можно, если, конечно, не через Камчатку. Не позвонил этот собачник, что ли?

– То есть ты, значит, предлагаешь тебя не только выпустить, но ещё и фейерверк за десять тысяч подарить? Так, что ли?

Володя из Зайцево не ответил.

– То-то и оно… У тебя, голубок, таких историй плаксивых, наверно, с десяток, на все случаи жизни. Как побрякушек на ёлке. Один красавец мне тоже про больную жену вещал, а потом с прилавка калькулятор пропал. Ты эту сказку про сына в милиции рассказывай, а меня нечего лечить.

– Не вру я! – эмоционально отозвался бывший зек. – Понимаю, чепуха какая-то, только без резона мне врать. Все равно теперь посадят. А насчёт сына в школе можете спросить. Ковалёв Андрюшка. Первый «Б».

– Уже бегу…

– Зря вы так…

– Ах, я ещё и нехороший. Деньги всегда найти можно. Если очень надо. Значит, не очень надо. Молчал бы лучше.

Володя замолчал. Прошла ещё четверть часа. Без разговоров. Больше он не канючил и выпустить не просил. Нога, которой Максим Максимович упирался в столб, здорово затекла, но он не опускал её, боясь, что парень снова попробует вырваться. Несмотря на лёгкий мороз, было жарко, словно после марш-броска с полной выкладкой.

«Ну скоро они там»? Максим Максимович принялся высматривать прохожих, чтобы призвать кого-нибудь на помощь. Миловидная дама в шубке, кое-как вывалившаяся из тормознувшего такси, на его призывы не отреагировала. Едва держась на ногах, потащилась к парадному подъезду. К дедку, копающемуся в недрах мусорного бака, обращаться вообще не имело смысла.

– Скажите, – неожиданно спросил Володя, – а у вас есть дети?

– Есть…

– Сын?

– Да. Двадцать три года. Что ещё интересует?

– Ничего… Просто так спросил.

Сын жил отдельно. С молодой женой. Не сказать, что отношения с ним были натянутыми, но тёплыми их тоже не назовёшь. То ли юная супруга так влияла на сына, считая Максима Максимовича отсталым от жизни, то ли характер, то ли ещё что… За последние два года они ни разу не собрались на какой-нибудь семейный праздник, не говоря уже, чтоб посидеть просто так, без всякого повода. Сегодня они снова будут встречать Новый год порознь. Хорошо бы, хоть позвонили, поздравили…

Отцы и дети? Кто их, нынешних, разберёт. Все сейчас поменялось… Вы, предки, свою роль выполнили, до свидания. Да нет, глупости… Просто у них теперь своя жизнь. Хотя обидно. Все ведь для детей… Почему тогда? В чем нестыковка?..

Ну где там эта чёртова милиция?!. За что им деньги платят? Что, у них нормативов нет? Идиотизм… Надо было сказать, убивают. Может, мне ещё и в отдел этого самому тащить? Сейчас возьму и выпущу его к чёртовой матери! Так ведь завтра снова куда-нибудь заберётся… Во, кажется, едут. Дождались.

Максим Максимович, будучи почти всю службу связанный с армейским автохозяйством, научился различать марки машин по звуку двигателя. Вот и сейчас он без труда угадал тяжёлое урчание мотора «уазика», который, сверкая голубым «маячком» на брезентовой крыше, пару секунд спустя вырулил из-за гастронома.

«Они б ещё сирену включили, – подумал Максим Максимович, – можно подумать, в пробке застряли».

Он опустил затёкшую ногу и помассировал её ладонями. Милицейский транспорт вскарабкался на поребрик и прямо по заснеженному газону подкатил к ларьку.

– Все, рота, подъем, – бросил он Володе, – выходи.

Когда сержант-водитель обыскивал парня перед тем, как посадить в зарешеченный отсек машины, последний поднял глаза на Максима Максимовича и каким-то по-детски обиженным тоном произнёс:

– С наступающим… Служите дальше.

Рефлектор оказался выключенным. В ларьке висел тяжёлый запах прелости и подвальной сырости. Часть упаковок с товаром была аккуратно составлена со стеллажей на пол. «Надо же, не просто сбросил, а составил». Возле кассового аппарата лежала на боку чёрная коробка со «Звёздными войнами».

– Все цело? – заглянул в двери оперативный уполномоченный.

– Вроде да… Бардак только.

– Не трогайте ничего. Сейчас эксперт подъедет, следы снимет… И вызовите кого-нибудь из своего руководства, нам нужно заявление.

– А с ним что будет? – поинтересовался Максим Максимович, кивнув на машину.

– Сначала на трое суток. А там поглядим. В зависимости от личности. Смотря что за сухофрукт.

Покинув ларёк, Максим Максимович достал сигареты, но затем, подумав о чем-то, спрятал пачку обратно в карман. Уполномоченный докладывал начальству о раскрытии кражи, громко крича в перемотанный изолентой микрофон рации. Водитель машины стряхивал снег с брезента «уазика».

Володя из Зайцево каким-то зачарованным, но в то же время грустным взглядом, прижав лицо к решётке, смотрел куда-то в сторону. Максим Максимович обернулся. В небольшом сквере, в сотне метров от гастронома, переливаясь весёлыми огнями электрических гирлянд, сверкала новогодняя ёлка…

После праздников Батяня-комбат выписал отличившемуся подполковнику премию в размере месячного оклада. За спасение частного имущества и героизм.

Год спустя, покупая шампанское, Максим Максимович заметил в дверях универсама знакомое худощавое лицо. Человек выходил на улицу. Впрочем, сказать с уверенностью, что он не обознался, Максим Максимович не мог, зрение здорово подсело, а очки остались дома. «Может, просто похож? Или все-таки он?» Тогда, в январе, сразу после праздников его вызвали в милицию и допросили о ночном происшествии. Делом занималась молодая дамочка с длинными красными ногтями, которые мешали ей печатать на машинке. «А где этот?» – спросил Максим Максимович. «В тюрьме, – не отрываясь от печатания, ответила дамочка, – он ранее судимый, к тому же без прописки. Не отпускать же такого…» Закончив допрос, она оставила на всякий случай свою визитку и предупредила, что месяца через три Максима Максимовича вызовут в суд, и попросила обязательно прийти.

Но ни через три, ни через девять месяцев Максима Максимовича никуда не вызывали. Он спрашивал у комбата, но тот пожимал плечами – надо будет, вызовут. Неужели выпустили?

Максиму Максимовичу очень хотелось, чтобы он сейчас не ошибся. Чтобы это был он, Володя… «Да, я тогда все сделал правильно, задержал вора, передал его органам… Какие могут быть угрызения? Его арестовали? Но ты здесь при чем, товарищ подполковник… История с сыном? Скорей всего это выдумка… Или нет?.. Но что с того, даже если правда? Вор должен сидеть. А он вор… Воры не бывают честными… Но… Лучше б его отпустили. Не знаю, почему, но так оно лучше».

Максим Максимович покинул очередь, вышел на улицу, огляделся по сторонам. Парня не было. То ли свернул за угол, то ли сел в отходивший от остановки троллейбус. «Обознался или нет?»

Вернувшись домой, он отыскал в трюмо визитку дамочки-следователя, набрал номер.

– Слушаю, – раздался знакомый голос.

– Здравствуйте… С наступающим…

Максим Максимович представился и напомнил обстоятельства прошлогодней истории.

– И что вас интересует?

– А чем все закончилось? Просто меня так и не вызвали в суд.

– Дело же прекращено. Я разве не уведомила вашего начальника?

– Он ничего не говорил, – почувствовав явное облегчение, ответил Максим Максимович.

– Возможно, уведомление не дошло. Это бывает.

– Простите, а почему прекращено?

– За смертью обвиняемого…

– Как?.. Как за смертью? – едва слышно выдавил из себя отставной подполковник.

– Он с кем-то подрался в камере, и его ударили ножом… Это вина администрации тюрьмы. Допустили, что у арестованных был нож… Алло, вы слышите? Алло?

– Да… Слышу… Скажите, пожалуйста… Если знаете. У него есть сын?

– Сын? Кажется, есть… Да, точно. Я вызывала его бывшую сожительницу. Она что-то говорила про мальчика.

Не попрощавшись, Максим Максимович положат трубку и уставился в белое пустое окно.

За пятнадцать минут до боя курантов, Максим Максимович вышел в прихожую, обулся, накинул куртку и поднял с пола приготовленную хозяйственную сумку.

– Куда ты? – обалдело уставилась на него жена, выглядывая из кухни. – За стол пора.

– Я сейчас. Быстро, – как-то виновато ответил отставник, шагнул за порог и аккуратно прикрыл дверь.

Выйдя на улицу, он почти бегом направился к спортивной площадке, расположенной в соседнем квартале. Редкие прохожие неслись домой, боясь опоздать к первому удару часов. Кое-кто начал праздновать прямо на улице. Впрочем, Максим Максимович не обращал на них ни малейшего внимания. Без пяти двенадцать он остановился в центре площадки и внимательно посмотрел на окна возвышавшегося напротив семиэтажного «сталинского» дома с колоннами. Затем вытащил из сумки чёрную коробку и поставил её на снег. «Звёздные войны! Незабываемые впечатления!» Чуть замёрзшими пальцами извлёк спрятанный под защитной бумагой фитиль и стал ждать. Когда пробил двенадцатый удар курантов, Максим Максимович зажёг спичку и поднёс её к фитилю.