2. Несколькими днями раньше

"Ранней весной, когда светит яркое солнце и девушки ходят раздетые, заказным убийством в Москве никого не удивишь.

Три машины – серебристый «лексус» с важной персоной и два черных джипа сопровождения замерли у светофора.

Расположившись перед окном в квартире на шестнадцатом этаже жилого дома, наемный киллер по кличке Гуманоид поднял к плечу автомат, нашарил прицелом то место под крышей машины, где должна была находиться голова жертвы, и стал медленно жать спусковой курок.

"Да, неспроста «лексус» прозвали «мерседесом» от «тойоты», – подумал он прежде, чем грянули выстрелы… ""

– Андрюха! Заканчивай херней маяться, иди сюда! Все готово… – позвали Акулова.

Закрыв, книжку, он спрыгнул на пол и сделал три шага до маленького столика, плотно заставленного мисками с немудреной закуской. По местной традиции миски именовались «шлемками», а столик, закрепленный таким образом, чтоб мог вращаться вокруг вертикальной стойки, – «вертолетом».

– Присаживайся, – собутыльники потеснились, освобождая место.

Как и на любой милицейской пьянке, посуда была самой разнокалиберной. Преобладали металлические кружки разных цветов и объема, только , одному достался стаканчик из пластика. Водка была уже разлита. Понемногу. Две поллитровки на восьмерых – все равно, что слону дробина, несмотря даже на долгое воздержание, так что экономили, стремясь продлить удовольствие.

Тост Акулов прослушал. Сказано было что-то обычное, так как никакого особого повода для застолья не имелось, просто удалось раздобыть спиртное.

– Понеслись, – сосед толкнул Андрея локтем. – Спишь?

Акулов, который, действительно, о чем-то задумался, торопливо поднял свою кружку – самую простую, из щербатого серого алюминия, изрядно помятую с двух боков.

Чокнулись довольно громко. Как будто специально бросали вызов тем, кто мог оказаться за дверью: слушайте, господа начальники!

– Бодяжная! – проглотив, скривился бывший комвзвода ППС.

– Достань получше, – возразил ему следователь,который занимался добычей спиртного и воспринял упрек на свой счет. – Здесь тебе не «Гавана»…

Пэпээсник, дернув щекой, отвернулся. Напоминаний о ночном клубе с именем кубинской столицы он не любил. Полтора года назад, охраняя клуб по неофициальному договору с директором, пришлось разнимать пьяную драку. Разнял – но у одного из скандалистов оказались столь сильные травмы, что прокуратура быстро завела уголовное дело, а сам, прапорщик из действующего мента превратился в бывшего сотрудника – бээса.

– Не ссорьтесь, – сидевший между ними майор из ОБЭП приобнял их за плечи и подмигнул зашуганному худосочному пареньку, меньше года прослужившему в пожарной охране. – Наливай, чего зеваешь? Ну, за наш коллектив!

Поначалу пьянка протекала вяло, совсем не так, как в служебных кабинетах, гаражах или актовом зале патрульного батальона. Выпив, молчали, раздумывая о своем, и слышалось только звяканье кружек да скрежет «весел» по «шлемкам»… Да еще громко чавкал сосед Акулова – тот самый пожарник. Кому другому Андрей сделал бы замечание, и с наибольшим удовольствием – организовавшему застолье следаку, «влетевшему» на взятке, но цепляться к пареньку он не хотел. И так парню досталось немало…

Костя Сидоров жил в небольшом поселке неподалеку от города. Отслужив срочную, хотел устраиваться в милицию, но один из друзей, демобилизовавшихся раньше, переманил в огнеборцы. Выдержав испытательный срок, Сидоров столь бурно отметил зачисление на должность, что поутру проснулся без ксивы. Расскажи он начальству все честно – и ничего б, по сути дела, ему не было. Наказали бы, конечно, но чисто формально. Однако кто-то из старослужащих, к которым Костя обратился за советом, предложил подать заяву в отделение. Якобы ограбили. Ментам, мол, все равно, один «глухарь» погоды не делает, зато для Кости – гарантированное избавление от проблем. Костя, похмелившись, заявил об ограблении, причем не в городе, где работал, а по месту прописки. Дежурный заявление принял, не моргнув глазом, но местный опер, которому досталось разбираться с заявой, в ограбление не поверил. Будучи не очень грамотным в плане юридических тонкостей, но обладая здравым смыслом, он рассудил, что на территории колхоза «Советский», где доживали трое старушек и два старика, пятерым неизвестным лицам кавказской национальности, отметелившим пожарника, взяться просто неоткуда. Сидоров «раскололся» за восемь минут. Справедливости ради стоит отметить, что от подачи заявления до момента истины прошло несколько дней, в течение которых Костя успел не только успокоиться, но и отыскать свой документ, о чем он простодушно и написал в своем чистосердечном объяснении. Пил, напился почти до чертиков, ксиву выронил у подруги, когда хвастался назначением; наутро все позабыл и, наверное, никогда бы уже не вспомнил, но девушка проявила сознательность и разыскала его сама. Претензий он не имеет и уголовное дело просит не возбуждать в милицию обратился по недомыслию.

Оперативник отнесся к Сидорову снисходительно. В качестве отступного принял баллон самогонки, заяву списал в архив без последствий для Кости, так что все бы было забыто, но тут случилось в «Советском» убийство, и не угарно-пьяная бытовуха, какие нет-нет, да и сотрясали иногда колхозную землю, а нечто в здешних краях невиданное. Такое, отчего и в неизвестных кавказцев, и в пьяных чертей начнешь верить. Под покровом ночи были зверски зарезаны 59-летняя женщина и ее 35-летняя дочка;перед смертью обеих изнасиловали. То ли маньяк залетный объявился, то ли кто из местных механизаторов «беленькой» перебрал.

Сперва про Сидорова вспомнили просто так,разбирая ворох другой, по большей части «левой», информации, а потом прокурорский следак провел опознание по фотографиям и один из свидетелей Сидорова признал. Якобы болтался он в ночь убийства вокруг «Советского» в непотребно пьяном виде.

Свидетель был – так себе, но показания пришлось проверять, и тут Сидоров совершил фатальную ошибку. Прослышав, что им интересуются, подговорил приятеля, чтобы тот обеспечил ему алиби. Не то, чтобы в этом была необходимость, всерьез за Костю никто еще не взялся, имелись и другие фигуранты по делу, но кто-то шибко грамотный опять подсказал, что надо «обставиться» заранее, пока не пахнет жареным, и Костя постарался. Вызванный на допрос, он в подтверждение своей невиновности сослался на друга: дескать, тот может подтвердить, что в интересующее следствие время они культурно выпивали и никуда из хаты не ходили. Даже за добавкой…

Четыре дня спустя тот же опер из местного отделения раскрутил лжесвидетеля. За Костю взялись железной рукой. Он пытался объясниться, но ему никто не верил. Областной прокурор, лично контролировавший розыск злыдня, велел арестовать…

В тюрьме пожарнику не повезло. Надломленный морально. Костя совершил ряд ошибок. В бээсных камерах порядки попроще, почеловечнее, так что роковых последствий Костины ляпы не вызвали, но местное руководство, желая «раскрутить» его на убийство, подумало и определило Сидорова в «пресс-хату».

Об этой камере среди ментов ходило много слухов. Там сидели десять человек, арестованных за самые тяжкие преступления – убийства, изнасилования, разбои. Почти у всех – по несколько преступных эпизодов и связи с оргпреступностыо, но нет ни одного, взятого за «превышение власти», «принуждение к даче показаний» или другие, «нормальные» ментовские статьи. В камере стояли два телевизора, холодильник и микроволновка, а среди порнографических журналов лежали чистые бланки «Явок с повинной»…

К исходу вторых суток Костя сделал признание, В нем было столько нестыковок, что пришлось неоднократно переписывать заново.

Сидоров переписал – раз, другой, третий… Читая его эпос, капитан из оперчасти СИЗО засомневался: в роли маньяка Сидоров смотрелся крайне неубедительно, и утром следующего дня его перевели в нормальную камеру.

Акулов первым поднял хай:

– Эй, корпусной! На нем живого места нет, синяки одни! Зови сюда доктора, а то завтра скажете, что это мы его обработали…

Скандал мог разгореться нешуточный: в «прессухе» явно перестарались, так что списать Сидоровы гематомы и выбитые зубы на банальное падение со иконки не представлялось возможным. Андрей и второй камерный лидер – арестованный за мордобой опер транспортной милиции, постарались извлечь из ситуации максимум пользы: и паренька защитить, и для своей камеры добиться некоторых послаблений. Дошло до переговоров с оперчастью и «режимником». Сошлись на компромиссе. Джентльменский договор имел несколько позиций, видимыми для посторонних из которых были три. Сидоров отказывался от всяких претензий, тюремная администрация оставляла его в покое, а милицейская «пресс-хата» прекращала свое бесславное существование.

Помимо этого, для себя лично Акулов договорился о нескольких телефонных звонках и кое-каких других, не менее полезных, вещах, но об этом знали только он, транспортный опер и капитан оперчасти…

Любопытно, что хотя «прессуху» и расформировали – Акулов знал это точно, – ни один из ее прежних обитателей в бээсные камеры не пришел Куда они делись? Капитан, ухмыляясь, на вопросы не отвечал. А жаль – многие из сидельцев мечтали встретиться со своими мучителями в новых условиях…

У самого Андрея тюремная жизнь складывалась спокойно. Управление собственной безопасности главка, которое и определило его в СИЗО, им больше не интересовалось. Равно как и следователь – в течение нескольких месяцев, пока тянулось расследование, они встречались пять раз для допросовв и столько же, пока Андрей знакомился с делом. Поначалу Акулов хотел поиздеваться над прокурорским, засыпать его ходатайствами и протестами, благо изучил, пока валялся на нарах, гору юридической литературы. Потом решил не тратить свое же время, быстро расписался, где надо, завершив «двести первую» в течение часа – и полтора года ждал суда.

Ознакомление обвиняемого с материалами уголовного дела в порядке статьи 201 Уголовно-процессуального кодекса.

Процесс начался в феврале. На первое заседание не пришли потерпевшие, потом судья заболела, а выздоровев – уехала отдыхать. Только в конце июля дело сдвинулось с мертвой точки, хотя парочка наркоманов, в притеснении которых обвинялся бывший начальник розыска 13-го отдела милиции Акулов, так и не объявились. Оперативник из УСБ, которому судья давала, задания, равнодушно пожимал плечами: «Из адреса выписались, где находятся – неизвестно». Правда, жал плечами он для зрителей, сидевших в зале, и для обвиняемого в клетке; лицом же, обращенным к судье, «гестаповец» сигнализировал: «Ваша светлость! У Акулова длинные руки, и он разобрался с „терпилами“, не покидая камеры…»

Дело было слеплено на соплях. Якобы он вымогал деньги у мелких сбытчиков героина, пару раз они ему платили, а потом отказались. Осерчав, Андрей вышиб дверь в наркоманскую хату и отколошматил хозяина, а хозяйку хотел отыметь в извращенной форме, но не довел свое намерение до конца по причине малолетнего ребенка, заплакавшего в соседней комнате.

Доказывалась вся эта лажа только путаными показаниями супругов Новицких да тройки их приятелей, таких же пробитых наркотов, готовых подтвердить, что угодно. Слова Акулова и других оперов 13-го отдела на следствии всерьез не принимались – сговорились, выгораживают друг друга из корпоративной солидарности и ложно понятого чувства товарищества. Дело трещало и сыпалось, но "важняк из городской прокуратуры при активной поддержке «гестапо» исхитрился его «сшить» и утвердил обвинительное заключение, так что, по зрелому размышлению, Акулов утвердился в мысли, которую поначалу гнал от себя. Он попал под замес неслучайно, не потому, что УСБ надо план выполнять по выявлению оборотней, – был сделан заказ. Акулова заказали его же коллеги.

Впрочем, таких, как они, он никогда прежде коллегами не называл. Слишком благородный термин для продажных ублюдков. Всегда хватало других слов, матерных.

…Когда выпили треть второй бутылки, разговорились. Как и положено на милицейской пьянке, – о работе. Точнее, о бывшей работе. Акулов тоже что-то рассказал, хотя большого интереса к разгоревшейся дискуссии не испытывал. С тех пор, как транспортный опер, получив свои три года, отправился в Нижний Тагил, друзей у Андрея не осталось. Разве что Сидоров, которому он взялся покровительствовать, – но их отношения назвать дружбой можно было лишь с сильной натяжкой.

– Все, – следователь вытряс последние капли водки, поставил бутылку под шконку и огорченно заглянул в свою кружку – ему досталось меньше , всех. – Конец подкрался незаметно. Давайте, мужики, за свободу. Чтоб всем нам скорее ее увидеть…

В первую очередь, следак подразумевал себя. На воле у него остались влиятельные друзья, так что, несмотря на тяжесть обвинений и весомость доказательств, День милиции он рассчитывал отметить дома.

Таких, как он, Акулов ненавидел. Андрей, конечно, нарушал закон, но делал это только ради того, чтоб очередную мразь, мешающую людям жить, отправить за решетку. На милицейскую зарплату прожить почти невозможно, так что приходилось и зарабатывать различными «халтурами», но при этом Андрей никогда не путал свой карман с государственным, в то время как следак, за деньги, «разваливал» уголовные дела, выпускал на свободу преступников, а, попавшись, искренне недоумевал, за что его посадили. Хорошо, что до ареста они с Акуловым по работе не пересекались. Поначалу Андрей смотрел на взяточника волком, но чинить разборки типа «я грабителей ловил – а ты, гад, бабки стриг» воздержался, не желая обострять отношения в камере, где и так время от времени вспыхивали скандалы. Восемь мужиков, каждый – со своими проблемами, привычками и «тараканами», принудительно запертые в помещении площадью одиннадцать квадратных метров, не могут существовать бесконфликтно.

Перекурили, по двое вставая у «дальняка» и выдыхая дым в решетку вентиляции. Бывший следователь приготовил бутылки, чтобы утром незаметно подсунуть их в мусор, который вынесет «инкассатор» – зек из хозобслуги. Один из восьмерых – арестованный за вымогательство участковый, как оказалось, крепко нарезался, так что теперь храпел, заняв шконку среднего уровня.

– И боец молодой вдруг поник головой, потому что закусывать надо. – Акулов потряс его за плечо, свистнул над ухом – что-то пробормотав, «участок» повернулся на другой бок и притих. Андрей полез к себе. на третий ярус. По общепринятым канонам это место не считалось престижным, но Акулов мог себе позволить не обращать внимания на такие условности.

Под руку попалась книга, которую он читал до попойки. Устроившись на спине, Андрей подержал перед собой растрепанный томик в мягкой яркой обложке, на которой нашлось место всему: и полуобнаженным красоткам, и гоночным автомобилям, и суровым мужчинам с длинными пистолетами. Лев Коматозный, новый супербоевик из серии «Стае уполномочен замочить…». С задней страницы обложки, воинственно вздернув бородку клинышком, таращился сам автор: «…Я работал дворником, таксистом, секретарем райсовета – я знаю жизнь!»

Вздохнув, Акулов попытался было увлечься приключениями наемного киллера по прозвищу Таблоид – на пьяную голову это выходил проще, но отвлек Костя Сидоров:

– Я знаю, тебя завтра освободят… Чувствую это. Если будет время – заскочи, пожалуйста, к моей матери, попытайся ее успокоить. У тебя это получится…