Глава четырнадцатая

— У меня есть две новости, — объявил Катышев на утреннем совещании.

— Плохая и ещё хуже?

— Нет, классические. Какую первой сказать?

— Начинай с хорошей, Василич!

— Волгину присвоили майора. Так что, когда вернётся, с него простава.

— Здорово! У него всегда выпивка качественная и жрачки полно. А какая плохая? Его тут же разжаловали?

— Валентина Ильинична, для тех, кто не знает, — это наш зам прокурора по следствию, после Нового года выходит на пенсию. Вместо неё у нас будет Молдавская Илона Альбрехтовна из городской прокуратуры.

— О, ё…

— Акулов, тебя это касается в первую очередь.

— Что, уже рапорт на увольнение можно писать?

— Лучше сделай, пока не поздно, пластическую операцию. Да, Андрей, пока не забыл! Мне вчера звонили из СИЗО. Кулебякин хочет тебя видеть. Сгоняй к нему, поговори. Может, решил покаяться в старых грехах.

— Это вряд ли.

— Не ленись, съезди. Тростинкина уже передала материалы в наше следствие, так что проблем с допуском не будет. Прямо сейчас оформляй и езжай. Может, он подскажет, где его брата ловить…

Получить допуск оказалось не так-то просто. Следак на рабочем месте отсутствовал, и никто не знал, когда он появится. Акулов заперся в своём кабинете, периодически позванивал в следственный отдел и играл в компьютерную «стрелялку». То, что вчера раздражало, сегодня позволяло отвлечься.

Иван, Громов… Андрею было не привыкать к виду трупов, но эти два стояли особняком. Стояли… Хорошо сказано о покойниках! Минувшей ночью они ему приснились. Оба, по очереди. С Иваном он снова дрался, раз за разом вонзал в него нож, но убить не удавалось. Противник смеялся и напирал, теснил к краю обрыва. Андрей оступился, полетел со скалы вниз и проснулся. Лежал, уверенный, что своим криком разбудил мать. Утром выяснилось, что он, скорее всего, не кричал — по крайней мере, мать за завтраком не обмолвилась об этом ни словом. Но кошка, видать, что-то почувствовала. Перешла из большой комнаты, где ночевала обычно, к нему. Уснув и пережив во сне расстрел Громова, которого он безуспешно пытался закрыть своей грудью, Акулов обнаружил, что кошка пристроилась рядом с ним. Прижалась, свернулась калачиком и не спала. Хитро смотрела, приоткрыв один глаз. Утром она его разбудила раньше будильника: встала передними лапами на его плечо и стала вылизывать щеку. Ничего подобного раньше не было.

Следователь появился только в два часа. Выслушав просьбу Андрея, не стал ничего уточнять, заправил в машинку бланк и отпечатал разрешение на встречу с арестованным. Барабаня по клавишам, многозначительно заметил:

— До сих пор не понимаю, как Сазонов мог его опознать. Считай, только из-за этого и арестовали. А все равно отпустят на суде!

— Он ведь уже судимый…

— Выпустят-выпустят, вот увидишь!

Можно было подумать, что следователь даже получает удовольствие от того, что вся его нынешняя работа закончится, по сути, грандиозным пшиком.

На вход в СИЗО была очередь. Дождавшись своей, Акулов сдал постовому пейджер.

— Больше ничего нет? Оружие, сотовый телефон?

— Нет.

Постовой положил пейджер в сейф, выдал Акулову жетон и пропуск и отпер тяжёлую дверь с дистанционным управлением.

Оказавшись на территории тюрьмы, Андрей не испытал никакого волнения. Он пробыл здесь два года… Вон, даже окно его камеры видно. И спецназовцы знакомые прошли. Прислушался к внутренним ощущениям. Ничего. Ноль, пусто. Словно и не сидел, а видел во сне. Как и драку с Иваном…

Точно так же он не испытал каких-либо особых чувств, встретившись с человеком, двоюродного брата которого собственноручно недавно зарезал. Наверное, защитная реакция организма. Окостенение души. Плохо, если судить с точки зрения высокой морали. И хорошо, если придерживаться здравого смысла.

Разговора с Кириллом не получилось. Так часто бывает. Человеку становится скучно сидеть, вот он и придумывает развлечения. Пишет кляузы или прошения. Признается в чем-нибудь — им не совершённом, чтобы прокатиться на следственный эксперимент и хоть какое-то время отдохнуть от опостылевшей камеры. Требует к себе следователя или оперативника для разговора. А разговора не получается. Не о чем им говорить.

— Как у вас там дела, Андрей Витальевич?

— Как отдыхается, Кирилл?

— Я вот подумал: а чего меня арестовали? Я бы что, куда-нибудь убежал?

— В камере не обижают?

— Я письмо написал Веронике. Не передадите?

— Нет, Кирилл, не передам. Посылай официально. Или адвокату всучи. Есть адвокат-то?

— Он сказал, что за такие деньги даже задницу от стула не оторвёт. А у меня действительно больше нет.

На том и закончили. Акулов пробыл в тюрьме меньше часа. Но за это время на его пейджер поступило, с разницей в пять минут, два сообщения.

У сержанта на КПП это вызвало раздражение.

— Один и тот же тарахтит, — пожаловался он напарнику.

— Ну, — поддержал тот, — что за свинство? Вот же объявление повесили для людей: выключать перед сдачей. Он что, читать не умеет? Кто это был?

— Да опер какой-то, из Северного…

Громким резким сигналом пейджер каждые две минуты напоминал о том, что имеются непрочитанные сообщения. Очередь рассосалась, постовые сидели без дела и электронный писк их достал.

Сержант встал, открыл тяжёлый сейф. Пока наклонялся к нужной ячейке, аппарат опять подал голос.

— Не велика шишка, — пробормотал постовой, вытаскивая пейджер.

Модель была незнакома, и он не сразу сообразил, какие кнопки следует нажать. Кое-как разобрался, нажал, стал читать. В этот момент прозвучал очередной сигнал повтора. Сержант выругался и в сердцах нажал не то, что надо. Последние сообщения стёрлись. Он обескуражено посмотрел на напарника:

— Чего будем делать? Скажем ему?

— А что там было?

— Да баба евонная пишет. Скучно ей, а так все нормально.

— Ну и не хрен говорить, перетопчется. А то мы скажем, а он развоняется, что не туда руки суём. Ложи обратно и успокойся. Ничего мы не трогали и не стирали. Может, сейф все экранирует. Или самолёт военный пролетал, вот сообщения и не поступили…

Недалеко от СИЗО располагалась пышечная. Акулов помнил её ещё школьником, и с тех пор заведение не изменилось. Цены, естественно, поднялись, но готовили так же вкусно, а «бочковой» кофе наливали в такие же щербатые кружки. Оказываясь в этих краях, Акулов старался не упускать случая и зайти.

Перекусив, Андрей поехал в РУВД. Он был уверен, что остаток дня пройдёт вяло, и ошибся на все сто процентов. Его хвалёная интуиция в этот раз подвела. События понеслись с захватывающими дух напряжением и быстротой.

Позвонил Карпенко из Казахстана:

— Андрей? С тебя бутылка!

— Договорились.

— Нашёл я твоего Ярослава.

Акулов не рассчитывал услышать сенсацию. Освободился, уехал, где сейчас — никому не известно. Услышал:

— Откинулся он четырнадцатого сентября. Никуда не поехал, остался здесь. Через неделю его нашли на улице мёртвым.

Акулов сжал трубку:

— Это точно?

— Точнее некуда. У него в кармане справка об освобождении была. И люди опознали, так что можешь не сомневаться.

Громов об этом не знал? Или не успел рассказать? Всему своё время…

— Криминал?

— Какое там! От болезней загнулся. У нас ведь тюрьмы похуже ваших, переполненность жуткая. И туберкулёз, и весь остальной букет. Представляешь, чего он мог нахвататься за столько лет? Удивительно, как он протянул столько времени. Он ведь не местный, никому здесь не нужен. Сел ещё в советские времена, пока сидел — весь мир изменился.

— Н-да…

— У него ведь родственников не осталось?

— Никого. Брата убили, родители умерли.

— Видать, в своей прошлой жизни они что-то не то натворили. Слушай, судебное дело я, честно говоря, и не пытался искать. Оно тебе ещё надо?

Акулов подумал. Сказал:

— Уже нет.

— Я так и понял. Ну давай, земляк, будь здоров! Окажешься в наших краях — заходи.

— Обязательно…

Андрей положил трубку. Посидел, растирая лоб… Так-так-так… Значит, никакого брата не было и в помине. Но был кто-то, осведомлённый о его существовании. Памятник… Какая-то деталь на памятнике Ростику Гмыре врезалась в память особенно. Ещё там, на кладбище. Потом отвлёкся и забыл…

Сосредоточиться не удалось. Позвонил Ермаков. Голос звучал виновато:

— Андрюха, прости! Тут моя дура такое устроила! Блин, я ей голову точно снесу! Представляешь?

— Не представляю.

— Она твою девчонку выставила из квартиры.

— Как выставила?!

— А так. Со скандалом. Разнюхала где-то про адрес и заявилась. Думала, дура, что Ольга моя любовница. Наорала и за дверь выставила.

— И где она сейчас?

— Андрюха, прости! Бл-лин, ну почему так получилось? Я не знаю, где она! Она тебе разве не позвонила?

— Нет, — Андрей достал пейджер, посмотрел: работает. Пролистал полученные сообщения: новых не поступало. Давно от Ольги ничего не было, почти четыре часа.

— Я не знаю, что делать!

— Я тоже. Погоди, а как она в квартиру попала? Ольга что, дверь открыла?

— Да эта дура у меня как-то ключи видела, ну и сделала дубликаты. Ну кто же мог знать? Хорошо, не выдержала и сейчас позвонила. А то, говорит, хотела только вечером рассказать.

— Ладно, не закатывай истерик.

— Я тебя уже второй раз крепко подвёл.

— За Соблазнителем «ноги ходят»?

— Конечно!

— Где он сейчас?

— Поехал домой.

— Ты на месте? Я перезвоню.

Акулов позвонил Ольге. Ответила соседка. Сообщила, что ни её, ни ребёнка не видела уже несколько дней. После долгих уговоров согласилась ещё раз проверить. Было слышно, как она шаркает по коридору, потом стучит в комнату.

— Никого нет. Вы слышите? Никого нету…

— Спасибо, я понял.

Куда она могла податься? В свою поликлинику? К подруге из первой квартиры? Вполне логично, что не поехала домой. Вот только ему не позвонила. Обиделась? Забыть-то ведь не могла…

Раздался сигнал пейджера. Акулов удивлённо прочитал:

Как это? Стоп-стоп-стоп! Она снова балуется с повторами. Уже был точно такой же текст. Акулов пролистал сообщения, сверяя порядковые номера. Так и есть, двух не хватает. Куда они могли деться? Скорее всего, их отправляли, когда он был в тюрьме. А почему не пришли? Сейф у них там, что ли, какой-то особенный, экранированный? Вполне может быть…

Он позвонил в пейджинговую компанию:

— Здравствуйте, это абонент беспокоит. Вы не могли бы мне прочитать двести сорок второе и сорок третье сообщения? Ага… Так… Так… Так. А время? Спасибо огромное!

Положил трубку. Сильно выдохнул. Пригладил короткие волосы.

Ольга отправилась домой, но домой не доехала. О добровольном изменении маршрута она бы ему сообщила. Значит, её где-то перехватили и увезли. Скорее всего, ждали около дома. Или она случайно на кого-то наткнулась в дороге? Но это вряд ли, хотя каких только не случается совпадений.

Акулов опять взялся за телефон.

Он знал, что надо делать. Вся мозаика сложилась.

Вспомнилось предупреждение Громова…

Девчонку заперли в стенной шкаф.

Она плакала и цеплялась за мать, так что пришлось применить силу. Головой вперёд Даша влетела в тёмную нишу, стукнулась о сложенное там барахло. Хлопнула дверь, лязгнула сопливая задвижка. Румын отвесил Ольге оплеуху. Без злобы, хоть и сильно. Просто для того, чтобы меньше кричала. Хотя — пусть кричит, стены толстые…

Таджик балансировал на одной ноге, каблуком второй целя в панцирь Годзиллы. Черепашка медленно выползала из зоны уверенного поражения. Таджик ухмылялся, краем глаза ловя реакцию Ольги. Его брало любопытство: раздавит он с одного раза, или придётся бить дважды. И ещё: упадёт баба в обморок от увиденного, или переживёт стоя?

Его остановил Грека. Он был самым головастым из всех четверых и оставался за главного, когда Шеф отсутствовал.

— Позже, — Греке не пришлось повышать голос.

Таджик вздохнул и опустил ногу. Нет, так нет. Позже — не всегда хуже. Шеф, и правда, не велел обходиться с пленницами чересчур круто. Дело, конечно же, было не в гуманизме. Просто он собирался приехать и лично побеседовать с Ольгой. Не хотел, чтобы к его появлению она билась в тяжёлой истерике, пыталась покончить с собой или же впала в прострацию. Вот если откажется говорить — тогда да, тогда они порезвятся… Впрочем, Таджик не сомневался, что и в том случае, если баба на вопросы ответит как надо, им все равно разрешат порезвиться. Все равно её вместе с мелкой придётся списать, так не пропадать же добру…

В квартире находилась вся шайка, за исключением главного.

Чича, взяв Ольгу за воротник, отволок её в спальню. Она не сопротивлялась, сама бы дошла, но ему так было привычнее. Он швырнул её на кровать и встал, выпятив грудь:

— Ну что, овца дешёвая? Сама ноги раздвинешь?..

Он бы предпочёл второй вариант — добиться своего через сопротивление. Без сопротивления, без криков и слез, ему уже было не интересно. Второй вариант он практиковал много лет. Начинал ещё на родине, в горах. Там все было просто. Главное — не трогать соплеменниц и, желательно, вообще мусульманок. А с остальными делай все, что хочешь. Первой жертвой стала пионервожатая. Десять лет уж прошло… Молодая была, совсем глупая. Не поняла, что гордый народ начал бороться за свою независимость. Чиче она запомнилась больше всего. Даже по ночам иногда снилась. Хорошо было с ней! Даже когда подчинилась, перестала бороться — все смотрела ненавидящими глазами, и его кровь закипала от этого взгляда. Не в силах остановиться, он терзал безвольное тело снова и снова… Ушёл, завалив труп камнями. Потом было много других. Когда судьба занесла в европейскую часть России, приходилось сдерживать пыл. Маскироваться. Платить проституткам, чтобы согласились ему подыграть. Но все равно, случались и на его улице праздники. Отрывался по полной программе, не хуже, чем на своей родине. Во многих городах его с содроганием вспоминали. Он думал об этом с гордостью. Хотя и не знал таких слов.

В комнату вошёл Грека. Аккуратно затворил дверь, посмотрел на Ольгу и тронул Чичу за рукав. Сказал то же, что и Таджику:

— Позже.

Большую часть своей сознательной жизни Грека провёл за решёткой. Первый срок получил за хулиганство. Мог бы отсидеть и взяться за ум, да не вышло. Вскоре после освобождения загремел вновь, и покатилось… Ему очень не хотелось опять попадать за колючку. Понимая, что в одиночку многого не добьётся, он долго искал, к кому бы примкнуть. Нашёл. Поверил. Примкнул. Ещё совсем недавно он боялся, что пролетит мимо кассы — как оно и бывало в прошлом. Сейчас он знал, что большой куш практически в кармане. Конечно, червь сомнения иной раз поднимал голову: а вдруг Шеф надумает их всех кинуть? Грека себя успокаивал. Говорил себе, что в этот раз повезёт. Деньги уже есть, они лежат, ждут, когда их поделят. Осталось немного. Чуть-чуть подождать, да подчистить концы.

Одним из таких концов была Ольга.

Грека смотрел на неё с интересом, стоя перед кроватью. Дождаться Шефа, или допросить самому? Инструкции были даны чёткие: до его приезда не трогать. Но очень уж интересно…

Санька, незадачливого администратора физкультурного комплекса, убил Грека. До этого ему не приходилось орудовать «пикой», только стволом. Попробовал в первый раз. Дебютировал. Получилось неплохо…

Санёк, несмотря на судимость и крепкую внешность, оказался слабым орешком. Лишнее стал болтать, вопросы задавать неуместные. Можно было бы и не обратить на это внимание, поболтает и замолчит, но самим очень уж интересно было, кто их опередил, подорвав Громова. А Санёк, получалось, об этом многое знал.

Так только лишь получалось. Вернее, казалось со стороны — излишне серьёзно отнеслись к его болтовне. Ни фига он не знал, те же слухи, которые ходили по кругу. Но и ещё кое-что про них с Таджиком. Это знание и решило вопрос, как поступить. Хотя и не стоял такой вопрос, заранее предполагали…

От тычка в печень Саня согнулся. Обхватил руками живот. О сопротивлении не думал. О пощаде, правда, тоже не молил. Грека ударил коленом в лицо, но разогнуться не дал. Левой рукой придавил шею, задрал на спине куртку. Теоретически знал, куда нужно бить. Видел, как бьют другие. Но видеть и пробовать — разные вещи.

Получилось. Острый клинок легко вошёл под лопатку. И вышел так же легко. Вместе с жизнью…

А потом Грека глупостей понаделал. Столкнул тело в бассейн и засуетился, стал искать, как из него выпустить воду. Детство какое-то… Из-за этого дурацкого любопытства чуть не попались — Лариса пришла. Хорошо, удалось спрятаться. Конечно, она бы их не задержала. Если б припёрло — ушли бы через её труп. Но поступать так не хотелось. Она ведь не Сашка, за неё могут серьёзно спросить…

Перед смертью Санёк сказал, что своими предположениями поделился с Ольгой.

— Какая Ольга? — не понял Грека.

— Та самая…

Может быть, и наврал. Может быть, пережали, слишком усиленно спрашивали, кто ещё в курсе темы, вот он и назвал первое имя, которое пришло в голову. Тогда Грека поверил. Разозлился, лишний раз пнул администратора!

— Нашёл, с кем делиться!

Тогда все казалось логичным. Позже, когда эйфория прошла, появились сомнения. Но проверять все равно было надо. Опоздали чуть-чуть. Когда приехали, мент уже её увозил. И потом сплоховали, не сумели отбить. Постремались затевать перестрелку — хотя мент, как потом выяснилось, пустой приезжал, не из чего ему было стрелять, даже если б сильно припёрло. Шеф очень ругался. Грека первый раз видел его в таком состоянии. Оправдания не проходили:

— Не бывает так, чтобы всегда гладко…

— Что-о-о, не бывает? Это у вас, мудаков, не бывает! Мы же не пелёнку с верёвки собрались украсть; хоть один раз в жизни башкой можно подумать?

Долго Шеф не мог успокоиться. Кое-как Грека его убедил, что большой беды не произошло. Ничего эта шалава знать не может. Санёк не знал, а уж она — тем более.

— Уверен?

— Стопудово… — Грека соврал. Уверенности в нем было ровно наполовину. Потому и подсуетился, расставил засады. Каждую минуту ждал результата. Неизвестно, насколько постарел за это время. Бывало, что засыпал с одним настроением: «Шалава не знает». А просыпался в поту: крышка им, баба все своему менту растрепала!

И вот теперь она лежала перед ним на кровати, а он стоял и смотрел…

Таджик с Румыном сели на кухне, пожрать и посмотреть телик. Показывали боевик. Звеня посудой, они громко комментировали происходящее на экране. Комментарии были толковыми, хотя и выраженными в матерной форме. Оба не понаслышке знали, как следует обращаться с оружием, драться или пытать, и потому громко ржали, когда актёры допускали ошибки. Оплошностей было много, сценарист с режиссёром не утруждали себя достоверностью. Тем не менее таджик и Румын пялились на экран с интересом. Тупой сюжет полностью соответствовал их интеллектуальным запросам.

Когда началась рекламная пауза, Таджик прислушался к звукам, доносящимся из спальни:

— Музыку, что ли, врубили?

— Угу. Стриптиз, наверное, смотрят.

— Я бы тоже посмотрел!

— Да ну! Старая она уже…

Румын был самым спокойным из всей четвёрки. И самым загадочным. Никто, за исключением Шефа, не знал о его прошлом. Сам Румын не рассказывал и на вопросы старался не отвечать. Знали только, что его прозвище произошло от фамилии и что он прошёл какие-то «горячие точки». На чьей стороне он воевал, оставалось вопросом.

В одну когорту их собрал Шеф. До этого они не были знакомы друг с другом. Притирались трудно, поначалу часто вспыхивали конфликты. Один раз чуть до стрельбы не дошло. Вовремя образумились. Общность цели сплотила, теперь они представляли одну команду и могли играть по любым правилам. Желательно — по тем, которые сами же и установили.

— Пойти, что ли, посмотреть? — лениво предложил Таджик.

— Успеешь насмотреться.

— После Чичи не интересно. После него там смотреть не на что будет.

— Нам её говорили не трогать? Вот и не трогай. Не лезь. Если Шефу не понравится, то пусть спрашивает с них, а не с тебя. Налей лучше…

Таджик, помедлив, кивнул и взялся за бутылку. Совет Румына был дельным. Главарь заявится с минуты на минуту, и неизвестно, как он себя поведёт, обнаружив, что его инструкции нарушены. Под горячую руку попадать кому охота?.. Ещё раз кивнув, Таджик разлил по стаканам красное вино.

В команде он был самым трусливым. Шеф пригласил его в последний момент и лишь потому, что другой человек, на которого делалась ставка, неожиданно отказался. Таджик занимался перевозкой наркотиков, на этом деле чуть не погорел и решил сменить род занятий. На родину не тянуло, осел в большом городе, убеждённый, что легко сможет разбогатеть. Не получилось. Несколько раз пролетев с выгодными проектами, старался сильно не рисковать и с тех пор маялся в ожидании денежных предложений. Почему-то верилось, что рано или поздно таковое поступит. В ожидании за короткий срок осчастливил трех жён, родил пятерых сыновей. Предложение поступило внезапно. Хватило часа на то, чтобы дать согласие и собрать вещи. С тех пор Таджик ни разу не пожалел…

Музыка в комнате стала громче. Потом раздался какой-то удар… Женский крик, и ещё раз — удар, как будто телом об стену.

Таджик улыбался, прислушиваясь.

Румын сидел мрачный.

— Войдём по-нормальному, через окна, — сказал командир группы захвата, выслушав сообщение заместителя.

Катышев завистливо вздохнул.

— Значит, берём мягко? — Ни выражение лица, ни голос не выдавали иронию.

— Ага, уговорами.

— Сколько они уже там?

— Давненько, — ББ посмотрел на часы и назвал предполагаемое время.

— Да-а… Не повезло бабам, — командир спецназа курил, держа сигарету в трех пальцах, выпуская дым через нос.

Акулов скрипнул зубами.

— Одна совсем соплюшка, — напомнил ББ.

Как медленно тянется время!

— Ладно, мы почти готовы, — командир затоптал окурок. — Начнём через десять минут. Вам будет слышно.

Он ушёл к своим бойцам.

Катышев повернулся к Акулову:

— Двинули?

Чича зашёл в туалет по малой нужде. Дверь не стал запирать, даже не захлопнул как следует. Пусть все слышат! Стоял, широко расставив ноги. Смотрел вверх, на облупленный потолок.

Начал застёгивать «молнию», когда раздался звон выбитых стёкол. Замер, навострив ухо, и тут же все понял. Сердце подпрыгнуло и ушло в пятки. Обдало жаром.

Сортир и входную дверь разделяло не более полутора метров. Чича преодолел их прыжком. Сзади на него уже кто-то летел. От предчувствия страшного удара свело поясницу. Но руки все же справились с замком, он врезался в дверь плечом и вывалился на площадку раньше, чем его остановили…

Никто не заметил, как готовился штурм. Не видели ни верёвок, ни скользнувших по ним фигур в чёрной форме. Все было прекрасно. Играла музыка, искрилось в стаканах вино. Они чувствовали свою силу и делали своё дело. Только отсутствие главаря несколько давило на нервы. Последние сроки вышли, когда он должен был появиться. А так все было, как в сказке.

И на тебе!

Стекла лопнули на удивление тихо. Раньше осколков на пол приземлились бойцы.

Уговорами никто не занимался…

Таджик пил вино, когда удар автоматом лишил его чувств, впечатав стакан в нижнюю челюсть. Румын успел посмотреть на противника, но это не помогло. Чёрный вихрь сорвал его с табуретки, крутанул и швырнул на горку с посудой. Румын разнёс её вдребезги и не успел упасть на пол, как тот же вихрь его подхватил, раскрутил заново и влепил в стенку так, что содрогнулись капитальные перекрытия.

Греке не повезло. Бойцы, проникшие в спальню, увидели женщину, которую им надлежало освободить, и носатого бандюгана, застывшего перед ней в позе Наполеона. Одного взгляда на женщину было достаточно, чтобы понять: с ней обращались неласково. Свет был притушен, гремел магнитофон. Началось задержание…

Видать, сходство Греки с французским императором не ограничивалось только скрещёнными на груди руками и выставленным коленом. Оно распространялось и на его самомнение. Только после того, как вся мебель в комнате оказалась разнесена в щепки, получилось заковать Греку в наручники. Это было не обязательно: в ближайшее время он все равно не смог бы передвигаться самостоятельно.

Чича выскочил за дверь и увидел двух человек. Они молча стояли, но слов и не требовалось. И без них все было ясно.

Из брючного кармана Чича выдернул нож. Бросился на врагов, закричав:

— Суки!

Фиксатор заклинило, клинок высвобождался из ручки до невозможности долго. За это время можно было разрядить магазин пистолета. А двое ментов стояли и ждали.

Чиче казалось, что он успевает полоснуть по горлу здорового, одетого в камуфляж. И ногой отоварить второго. Можно прорваться! Внизу наверняка ещё один пост, но если проскочить на чердак… Дом длинный, где-нибудь да найдётся лазейка!

Тот, что повыше и похудее, стоял, как и прежде. Разве что на лице появилась усмешка. А второй поднял руку с «пээмом». В огромном кулаке пистолет казался игрушечным.

Выстрел прозвучал хлёстко.

Чича спиной впечатался в стенку. Нож остался в правой руке. Левой, теряя сознание, Чича зажал простреленный пах.

— А ведь целился в ногу, — сказал Катышев, убирая оружие.

— Практически ты туда и попал.

— Люблю стрелять, но не люблю потом бумажки писать…

В квартире первым очухался Таджик. Два его друга лежали ничком и дожидались приезда врачей.

Даша, освобождённая из кладовки, указала на Таджика спецназовцам:

— Он хотел раздавить мою черепашку.

— Да? — хором переспросили трое бойцов.

— Нет!!! — заверещал Таджик. — Я просто шутил!

Ему почему-то никто не поверил. За спиной Акулова, уже вошедшего в спальную комнату, раздались характерные звуки.

Андрей прикрыл дверь — единственный деревянный предмет, оставшийся в комнате относительно целым.

Ольга, успевшая одеться, сидела на поломанной кровати. При виде Андрея попыталась подняться. Сказала с виноватой улыбкой:

— Какая я дура!

Он сел рядом, положил руку ей на плечо:

— Теперь все закончилось. Теперь все будет хорошо.

Рыдания то нарастали, то становились потише. Ольга пыталась что-то сказать. Сперва были понятны только отдельные звуки, потом Акулов, придвинувшись ближе, смог разобрать:

— Я… Я знала, что ты нас найдёшь… Но как… Как ты смог это сделать?

— Я пришёл к одному парню и хорошенько его допросил.

— Дверь там какая?

— Не вышибем. Да и нельзя его в хате брать, там же Вика! Она не в курсе проблемы. И нам помешать может, да и вообще… Сам знаешь, как у неё со здоровьем.

— Я понимаю. Предупредить её можно?

— Как? Мобильник отключён, в квартире два стационарных аппарата. Этот урод может подслушать. Опасно…

— Надо ждать, когда он на улицу выйдет.

— Вчера не выходил. И позавчера тоже.

— Если он главный, то должен поехать с Ольгой поговорить.

— Ничего он не должен. А если и поедет, то когда? Пока мы ждём, с ними неизвестно что могут сделать.

— Значит, надо вламываться и брать. Вика не маленькая, сообразит, что к чему.

— Я туда один зайду. Или его на улицу выманю, или её уведу.

— Рисково, он может тебя раскусить. Знаешь, как они в таких ситуациях чуют опасность?

— Я постараюсь…

Катышев вздыхает. Кивает:

— Удачи! Мы будем рядом. Погоди! Возьми пистолет.

Катышев расстёгивает свою кобуру и начинает доставать «Макаров».

Соблазн велик. Акулов отрицательно качает головой:

— Не надо, Василич. Отвык я от него… Не надо, так мне будет проще.

— Проще всего, когда он в руке и снят с предохранителя.

— Без него я себя уверенней буду чувствовать.

— Странный ты человек…

Лифт занят, и Акулов поднимается пешком. Пара минут ничего не решает, и хочется все ещё раз обдумать, оставшись наедине.

На этаже темновато и пусто, только вдоль левой стены громоздятся коробки и доски. Пахнет сыростью и какими-то химикатами. Через толстую дверь из квартиры не доносится ни единого звука. Андрей давит кнопку звонка резким движением, словно хочет таким образом разогнать опасения: Петушков улетел в Мексику, и значит, главный куш уже сорван. Теперь у Юры, несостоявшегося зятька, одна цель: не даться. Почуяв неладное, может пойти напролом.

Этажом выше занимают позицию Катышев и группа поддержки. Кто-то лязгает затвором автомата. Идиот! Дурацких фильмов, что ли, насмотрелся? Нормальные люди готовят оружие загодя.

Акулов ещё раз жмёт кнопку звонка, и сразу после этого дверь распахивается на всю ширину. На пороге — Виктория. Она удивлена внезапным визитом. Щурится, глядя из освещённого коридора в полумрак лестничной клетки. Придерживает на плечах шаль:

— Вот так сюрприз!

— Я не вовремя?

— Перестань!

Схватить за руку, вытащить на площадку. По двери — ногой. Крикнуть Катышеву…

Не успеть. Из комнаты появляется Лапсердак. На нем спортивные штаны и белая футболка, красиво облегающая накачанный торс. Он идёт лёгким шагом и оказывается рядом с Викторией. Обнимает её за талию, улыбается:

— Привет, Андрей!

Акулов вынужден изобразить радость:

— Здорово! Хорошо, что ты дома.

Кажется, что Юрий смотрит как-то не так, по особенному. Мнительность? Или он действительно что-то подозревает?

— Заходи, чего стоишь-то, как неродной? Викуся, ты чего братика в дверях держишь?

Теперь и она улыбается, привычно поворачивая голову так, чтобы меньше бросался в глаза шрам на виске.

Акулов заходит. Лапсердак протягивает для пожатия руку. Реальный шанс его нокаутировать. Но — сестра. Пока есть хоть какая-то возможность избавить её от шокирующего зрелища, надо играть. А возможность вроде бы есть. Не подозревает Лапсердак ничего, ведёт себя, как обычно. Лицо, глаза, голос…

Мужчины обмениваются рукопожатиями. Ладонь у Юры сухая, холодная. Пожатие — крепкое.

— Собственно, я за тобой, — сообщает Акулов.

— С вещами на выход?

— Без вещей, но в рабочей одежде. Ты же разбираешься в иномарках?

— Чуток.

— Моя «восьмера» в ремонте стоит, я сейчас на «БМВ» старом езжу. Глохнет, зараза! Хорошо, недалеко был, до вас смог добраться. Сам знаешь, для меня все, что под капотом — тёмный лес. Посмотришь?

— Ноу проблем, — Лапсердак растягивает брючины на манер галифе и изображает халдейский поклон. — Только переоденусь.

Акулов надеется, что переодеваться он отправится один. Напрасно: Лапсердак шлёпает Вику пониже талии и говорит:

— Помоги мне, пожалуйста. Там, в шкафу, столько всего, что мне не разобраться. Где-то ведь был старый ватник?

Они уходят в комнату, обнимаясь. У Акулова сводит зубы. Что за напасть на его сестру такая — постоянно связываться с подонками?

Обернувшись, Лапсердак говорит на ходу:

— Посиди на кухне, не стой. И не разувайся, все равно мне пол мыть.

Акулов следует совету. Только не садится, а встаёт у окна. Смотрит на улицу. Вполне возможно, что Лапсердак, за стенкой, делает то же самое. Андрей представляет себя на его месте, прочёсывает взглядом двор квадрат за квадратом. Как будто ничего не привлекает внимания. Не настораживает.

Минуты тянутся долго. Акулов то и дело поглядывает на часы. Кажется, что Юрий давно должен управиться.

В комнате что-то грохает. Природу звука не определить. То ли падение, то ли слабый удар. Слабый настолько, что в обычной ситуации Акулов бы его не расслышал. Сейчас нервы натянуты…

Пойти посмотреть?

Акулов отворачивается от окна, встаёт лицом к двери. Ну, где там хвалёная интуиция? Спряталась… Именно тогда, когда сильно нужна. Но потом, уже после событий, будет казаться: она предупреждала.

Появляется Лапсердак. Он переоделся. Чёрные джинсы, толстый свитер с закрытым горлом. На рабочую одежду не очень похоже. Держит за спиной правую руку. Лицо напряжено.

Останавливается. От Андрея его отделяет два метра.

— Ты сделал ошибку, — говорит он и выводит руку из-за спины. В ней — пистолет. Старенький, иностранный. Калибр некрупный. Похоже, у них с Гмырей одинаковые вкусы в оружии.

— Какую?

— Сначала подними лапы… Вот так, чтобы я видел. И не дёргайся, не успеешь. Хорошо! Какую ошибку? Конечно, я, может быть, и поспешил, но… Ты ведь не просто так завалился? Если бы пришёл просто так, то обязательно сделал бы замечание, что Вика открыла дверь, не спросив. Не захотели вязать меня у неё на глазах? Похвально! Но благородство всегда наказуемо!

— Что с ней?

— Лежит. Не переживай, я её не сильно ударил. Пока не сильно… Вокруг все оцеплено?

— Естественно!

— Ты проведёшь меня через кордон. Не смотри так скептически, многие выкручивались и из ситуаций похуже. Не станешь мне помогать — ей будет больно. А пока раздевайся!

— Ты не в моем вкусе.

— А я тебя трахать и не собираюсь. Мне Вички было достаточно. Красивая вывеска, но в кровати — не сахар. Особенно после ранения.

— Я думал, ты меня станешь грузить, что хотел собрать деньги на её операцию.

— Я похож на идиота? Значит, хорошо сыграл! На хрен она мне сдалась? С такими бабками, какие я заимел, любая баба — моя. На черта мне больная? Сам её лечением займёшься… Если все сейчас сделаешь правильно.

— Не боишься, что Петушков кинет?

— Во как! Ты и про него знаешь?

— Ага. Рассказал Вася Громов. Помнишь такого? Лох ты, Юра! Полный лох! Около бани Громов инсценировал свою смерть. А вы и купились…

Акулов следит за мимикой Лапсердака. Если он причастен к «повторному» убийству Громова, это должно проявиться.

Следит и одновременно себе поражается: нашёл, о чем думать! Сейчас есть проблемы намного важнее…

Лапсердак искренне удивлён. Молчит, размышляет. Но пистолет не опускает. Довольно уверенно его держит. Хотя до спецназовца, с которым Андрей делил камеру, ему далеко.

— Это ничего не меняет, — говорит он через минуту. — Жив, мёртв — мне сейчас до балды. И даже если Кольку Петушкова вы повяжете, мне хуже не станет. Все денежки давно в надёжном месте. Раздевайся!

Акулов остаётся в трусах и носках. Лапсердак удивлён:

— А где пушка? Я думал, хоть сегодня ты её прихватил.

— Знал, что стриптиз придётся показывать.

— Ладно. Толкай «браслеты» сюда. Ногой толкай, по полу…

Наручники, которые прежде висели у Акулова на ремне, меняют хозяина. Юрий рассматривает их:

— Ключ у тебя где?

— На общей связке.

— Хотя он нам без надобности. Надевай!

Бросает «браслеты» Акулову:

— Руки за спину. И покрепче защёлкивай, я проверю…

Проверяет. Не удовлетворённый увиденным, давит так, что металл глубоко впивается в кожу запястий Андрея. Комментирует:

— Тебе не привыкать, — после чего наносит удар в область почек, а потом, прихватив Андрея за волосы, подсечкой опрокидывает на пол и бьёт головой об стену.

Ухмыляется:

— Не представляешь, как давно мне хотелось!

Акулов приходит в себя. Лапсердак успокаивается так же внезапно, как и вскипел. Возможно, он просто изображал приступ ярости. Садится за стол, держит пистолет под рукой и начинает разглядывать вещи, извлечённые из карманов одежды Андрея. Когда черёд доходит до пейджера, тот подаёт сигнал о принятом сообщении. Юрий читает и говорит:

— Твои друзья беспокоятся.

Акулов молчит. С пола встать не пытается. Сидит вполоборота к противнику, контролирует его боковым зрением.

— Как ты обо мне догадался? — Лапсердак откладывает пейджер.

— Часы на памятнике Гмыре.

— Часы? — Лапсердак хмурил лоб. — Ну, часы! И что с ними?

— Время смерти. Кто его мог знать, кроме тебя?

— Анжелика могла.

— Она давно забыла про Ростика. А его брат умер вскоре после освобождения. Там, в Казахстане. Так что, кроме тебя, разыграть этот спектакль никто больше не мог.

— Фигня полная! Часы, время… Ладно, все это мелочи. Главное, что за друга я отомстил.

— Месть? Она здесь ни при чем. Обыкновенная жадность.

— Я отобрал то, что принадлежит мне по праву!

— Вор у вора дубинку украл…

Лапсердак, не вставая, бьёт Акулова ногой в спину:

— Заткнись! Оправдываться перед тобой я не собираюсь. Да и все равно тебе не понять. Как был мусором, так и подохнешь…

Опять сигналит пейджер. Лапсердак замолкает, читает. Достаёт из заднего кармана сотовый телефон:

— Сейчас свяжешься со своими. Из квартиры мы выйдем втроём. Если что — первая пуля Виктории. У подъезда должна ждать машина. Быстроходная иномарка с ментовскими номерами и спецсигналами, с полным баком горючки. И чтобы никаких фокусов с двигателем! Поедем втроём. Будет «хвост» — я тебя застрелю. Сможем нормально уехать — останетесь живы. — Юрий колеблется, потом добавляет: — Хрен с вами! Ещё и денег вам дам, на лечение. Это если вести себя будете правильно. Все понял? Звони!

— Как?

Лапсердак тихо ругается. В правую руку берет пистолет, левой перехватывает телефон так, чтобы можно было нажимать кнопочки одним пальцем:

— Говори номер.

Акулов диктует. Соединение долго не устанавливается, потом на всю кухню разносится голос ББ:

— Я вас слушаю!

— Не надо кричать, — говорит Лапсердак. — Ты понял, кто я?

— Представься.

— У меня два заложника. Мальчик и девочка. Церемониться я не буду, одного пристрелю сразу, как только что-нибудь мне не понравится. Ясна диспозиция?

— Ну и чего же ты хочешь?

— Все хотят одного.

— Дай трубку Акулову.

— Дам. Он как раз все и объяснит.

Лапсердак присаживается рядом с Андреем на корточки. Ствол пистолета утыкается Акулову в лоб. Курок старого «браунинга» взведён. Чтобы произвести выстрел, достаточно лёгкого движения пальцем. Левой рукой Юрий подносит сотовый телефон.

— Василич?

— Да, Андрюха! Как ты?

— На троечку. Он хочет машину…

Акулов пересказывает требования Лапсердака. Катышев слушает молча. Интонацией, паузами Андрей пытается дать понять, какой ответ требуется. Как только он замолкает, начальник ОУРа взрывается:

— А самолёт и чемодан с баксами он не хочет?

— Баксы у него есть.

— Скажи ему, что в РУВД нет ни одной иномарки с мигалками. Придётся в главке просить. И весь план согласовывать с ними…

Лапсердак все это слышит. На корточках пятится от Акулова, подносит трубку к своему уху. Обрывает Катышева на полуслове. Начинается торг. ББ напирает на то, что для генералов из главного управления капитан Акулов — слишком мелкая фигура, чтобы ради него идти на поводу у преступника. Машину, может быть, и дадут, но снайперы откроют огонь сразу, как только Лапсердак выйдет на улицу. Что будет при этом с Акуловым и сестрой — никого не волнует.

— Я не хочу терять парня, — говорит Катышев. — Давай сделаем так: ты поменяешь меня на девчонку.

— На фига ты мне нужен?

— Я все-таки подполковник и начальник уголовного розыска. Меня генералы так просто не спишут. И тачку дадут, и мочилово устраивать подождут. У тебя появится реальный шанс смыться…

— Нет, вы двое мне не нужны. Баба при любом раскладе останется. Что-то я сомневаюсь, что по ней станут стрелять…

— Ну-ну, сомневайся…

— В благородство играешь, начальник?

— Я же говорю, что не хочу потерять парня.

Лапсердак думает. Выражение лица меняется, словно оно пластилиновое. Обычно он не склонён к такому проявлению эмоций. Что ж, сейчас ему предстоит сделать выбор, от которого зависит его дальнейшая жизнь. Деньги или параша. Непростая альтернатива…

— Черт с тобой! — почти кричит Юрий в трубку. — Будем меняться. Девчонка останется, но я возьму тебя вместо Андрея. Годится?

— Идёт, — Катышев ни секунды не медлит с ответом. — Я иду. Открывай дверь.

— Не торопись. Не так быстро, начальник. Зайдёшь ко мне в трусах.

— Что?

— Черт с тобой, оставь штаны и ботинки. Руки в наручниках. И без фокусов! У меня много патронов, и я не промахнусь. Все понял?

— Жди.

Лапсердак поднимается с корточек. Стоит, прислонившись к стене. Прячет мобильник в задний карман. По лицу Юры стекают крупные капли. Он смахивает их ладонью. Перекладывает пистолет в левую руку, вытирает правую о джинсы. Неожиданно рявкает:

— Чего развалился?! А ну, быстро вставай!

Идут в коридор. Акулов первым — ствол «браунинга» сильно давит под лопатку. Левую руку Юрий положил Андрею на шею — дрожащие влажные пальцы касаются кадыка.

Звонок.

— Открывай! — Лапсердак тыкает пистолетом. — И помни о сестрёнке…

Акулов проворачивает головки замков. Если в квартиру ворвётся спецназ, то… Конечно, добраться до Вики Лапсердак не успеет, но несколько раз выстрелить сможет. В тесном коридоре невозможно промазать.

Катышев. Один. Голый по пояс, руки скованы впереди. Лицо кажется невозмутимым. В голосе проскальзывает ирония, маскирующая внутреннее напряжение:

— Можно войти?

Прежде чем ответить, Лапсердак долго вглядывается в полумрак за спиной подполковника. Пальцы все сильнее сдавливают горло Андрея. От ствола пистолета под лопаткой скоро проступит синяк.

— Заходи, гостем будешь. И дверь закрыть не забудь.

— Отпусти парня, как договаривались.

— Позже.

Лапсердак начинает пятиться, заставляя двигаться и Андрея. Когда расстояние до ББ увеличивается до четырех метров, останавливается.

— Думаешь, вы мне оба нужны? На хрена? Отпущу, не беспокойся! Сперва дверь закрой. Потом поговорим, и он уйдёт.

Катышев ногой толкает дверь. Она захлопывается, срабатывает один из замков.

— Ты кто?

Катышев пожимает плечами:

— Мы по телефону с тобой говорили. Забыл?

— Чем подтвердишь?

— Ксива в кармане. Достать?

— Только медленно.

Катышеву неудобно, мешают наручники. Наконец, удаётся выудить документ. Он раскрывает бордовую книжечку, держит перед собой. Лапсерадк силится прочитать, но не видит: велико расстояние.

ББ делает шаг вперёд.

— Стой!

— Стою…

— Брось её.

— Куда?

— Я поймаю.

Лапсердак выставляет левую руку из-за бока Андрея. Растопыривает пальцы. Влажная ладонь блестит в свете лампы. Пальцы дрожат. Пот, стекая по лицу Лапсердака, капает на спину Андрея.

Катышев примеривается и бросает. Опять мешают «браслеты». Из-за них движение оказывается усечённым, и книжечка, чуть-чуть не долетев до руки, шлёпается на пол.

— Черт!

Лапсердак и ББ ругаются одновременно.

— Поднять? — предлагает ББ.

— Стой! Стой, где стоишь. Отвернись к стенке… Так, чтобы я твои руки видел. Вот так и стой, подполковник…

Василич стоит. Юрий подталкивает Андрея, и они делают два шага вперёд. Удостоверение лежит обложкой вверх.

Лапсердак, сжимая горло Андрея, начинает приседать. Акулов делает то же самое. Когда представляется возможность дотянуться, Юрий снимает руку с шеи Андрея и мгновенным точным движением хватает документ. С облегчением выдыхает, когда книжечка оказывается в руке. Начинает вставать, давлением пистолета приказывая Акулову повторять его действия.

Выпрямились. «Браунинг» все так же упирается в спину. Вторая рука Юрия занята…

Сейчас он на пару секунд должен отвлечься, чтобы изучить документ. Должность и звание вписываются от руки и не всегда чётким почерком, да и к ментовским ксивам Лапсердак не привык, ему нужно время, чтоб разобраться.

У Акулова будто вторая пара глаз на затылке открылась. Каждое движение противника представляется совершенно отчётливо.

Сейчас он ещё смотрит вперёд… Переворачивает книжечку… Бросает взгляд на ББ… На свой пистолет… Снова на Катышева… Боится подвоха… Косится, пытаясь краем глаза прочитать записи в ксиве… У него не получается, он должен опустить глаза, целиком сосредоточиться на изучении документа… Можно!

Выстрелить Лапсердак не успевает.

Разворотом корпуса Андрей уходит с линии огня. Оказывается лицом к лицу с Лапсердаком, ещё не осознавшим случившегося.

Чуть отклонился.

Ударил головой.

Ударил ногой в самый низ живота.

И снова ударил головой так, как не бил ещё никогда в жизни. Из руки Лапсердака вывалился пистолет.

Вслед за ним упала и ксива.

Лапсердак рухнул беззвучно.

Это казалось слишком лёгкой победой. Казалось, что он притворяется.

Он не притворялся. Он лежал без сознания в глубоком нокауте.

— Опасно играешь, — говорит Катышев.

Акулов молча кивает.

Требуется совсем мало времени, чтобы самим освободиться, от наручников и заковать Юрия. Открыть дверь и запустить остальных сотрудников. Но Катышев и Андрей не спешат. Не обсуждают эту тему, просто переглядываются и понимают друг друга.

Акулов входит в комнату. Виктория лежит на кровати. Руки и ноги связаны, рот заклеен полоской синего скотча. Когда Андрей начинает его отдирать, она открывает глаза.

Смотрит на него вопросительно.

Он разрезает верёвки. Бормочет:

— Зато мне теперь не надо ломать голову, как тебе все объяснить.

— Что? — не понимает она.

— Говорю, что в каждой ситуации есть что-то хорошее.

— А ты почему голый?

— Я загорал…

Чуть успокоив, он оставляет Викторию в комнате и выходит в коридор. Дверь за собой закрывает.

— Как она? — спрашивает ББ.

— Без травм. Думаю, обойдётся.

Оба смотрят на Лапсердака. Тот пытается делать вид, что до сих пор не очухался, но напряжение слишком велико для его актёрских способностей. Он начинает дрожать; когда тряска становится слишком заметной, открывает глаза.

— Добрый вечер, — улыбается Андрей. — Сейчас ты нам кое-что расскажешь. Где Ольга?

— Я ничего не скажу.

— Сомневаюсь…

Он говорит все. Это занимает какое-то время, но результат того стоит. Именно для того, чтобы его добиться, ББ с Акуловым и не торопились открывать дверь. Одно плохо: все-таки не удалось уберечь Викторию от неприятной сцены. Она, правда, ничего не видела, но по звукам, издаваемым бывшим сожителем, должна была о многом догадаться.

— Надо спецов вызывать, — говорит Катышев. — Тех четверых отморозков нам двоим не уделать.

— Вызывай.

— Пойду звонить.

Усталости Акулов не чувствует. Она копится внутри, дожидаясь, пока он управится ещё с одним делом.

Вскоре Лапсердака увозят. Два сержанта ведут его под руки. В дверях он упирается, оборачивается и кричит:

— До встречи, Акулов! До свидания! Увидимся!

— Нет, — Андрей достаёт папиросу, — хватит. Не до свиданья. Прощай.