Глава двенадцатая

— «При отсутствии табельного оружия и специальных средств сотрудник милиции имеет право использовать любые подручные средства», — Акулов цитирует на память одну из статей закона «О милиции».

Следователь городской прокуратуры, немолодая полная женщина в синем кителе морщится и кивает. Брошюру с текстом закона она держит перед собой таким образом, чтобы Андрей не мог подсмотреть. По её лицу непонятно, правильно он сказал или в чем-то ошибся. Смысл-то верен, это он помнит точно, но она готова цепляться к любой запятой. И цепляется. Даже к интонации.

— Хорошо, допустим, — она закрывает брошюру и кладёт её на край стола.

Стол почти пуст, только тонкая книжица и стопочка незаполненных пока протоколов. Ни одного тяжёлого предмета. Опасаются, что Акулов устроит бунт и заедет кому-нибудь по голове.

За спиной Акулова, у окна, стоят двое из Управления собственной безопасности. Молодой и постарше. Лица у обоих непроницаемо-брезгливые. Надо долго тренироваться, чтобы сохранять такое выражение долгое время. А они сохраняют. Долго. С той самой минуты, как задержали его в «явочной квартире» Ермакова. Откуда узнали адрес — неясно. Молчат, хотя он спросил. Не Денис же подставил! Ему можно верить… Ладно, какая разница?! Приехали — и приехали. Рано утром, с санкцией на обыск. Перевернули всю квартиру вверх дном. Особое внимание уделили белью, женскому. В машине сказали:

— Живёшь с проституткой…

— Она детский врач, а не проститутка!

— Знаем мы таких педиатров.

Теперь они стоят у окна, а прокурорша сидит за столом, и её внешний вид не предвещает ничего хорошего. Она уже пыталась посадить Андрея и Волгина месяц назад. Тогда не получилось. Теперь она подготовилась лучше. И она, и «гестапо». Крупные козыри у них на руках. А у Акулова — так, мелочёвка.

Поэтому, по сути дела, и не допрашивает. Допрос ведётся последовательно, даже если выглядит внешне сумбурным. Она развлекается. Постреливает не связанными вопросами.

— В связи с чем вы разыскивали Ивана?

— Он проходит по уголовному делу…

— …О грабеже. А ваша, Акулов, задача — раскрывать убийства. Почему вы полезли не в своё дело?

— Он мог быть причастен к убийству Василия Громова.

— Это все одно словоблудие! Мог, мог… Так можно оправдать что угодно. Почему вы поехали на задержание в одиночку?

— Я не собирался задерживать. У меня была оперативная информация о том, что он может находиться в одном адресе. Прежде, чем его штурмовать, мне хотелось проверить.

— Хорошенькая проверка! Таким образом все проверять — ни одного мирного жителя не останется! Кого не можем посадить — того зарежем! Так, Акулов?

— Он напал на меня.

— Просто так, да? Сам? Первым? Ни с того, ни с сего? Знаете, вы не очень-то похожи на человека, которого уличные грабители выбирают, как объект нападения. Даже сейчас, когда вы так стараетесь выглядеть скромным.

— Я не знаю, почему он напал. Отморозок! За ним серия грабежей и разбоев в Сосновке. Изнасилование с убийством.

— Интересно, кем это доказано? Он что, был осуждён? Или хотя бы ему было предъявлено обвинение?

— Оперативная информация. Спросите у Шитова!

— Шитов — ваш собутыльник.

— Иван сам мне признался…

За спиной дружно хохочут «гестаповцы»:

— Под ножом в чем угодно признаешься!

Прокурорша тоже слегка улыбается. Подождав, успокаивает уэсбэшников:

— Тише, мальчики, тише! Скажите, Акулов, а где вы так научились обращаться с ножом?

— Со мной в камере сидел один парень из СОБРа. Они освобождали заложников, и он неудачно выстрелил, ранил ребёнка… Вот он меня и научил.

— Прямо в камере?

— Прямо в камере. Мы с ним много тренировались.

— Какие у вас, оказывается, способности… Посмотрите, Акулов, вот справка эксперта. Нож, которым вы убили человека, является холодным оружием. У вас есть разрешение на его ношение? Нет, и быть не может.

— Этот нож я отобрал у Ивана.

— Перестаньте, Акулов! Это уже, в конце концов, не смешно. Кто поверит, что он был вооружён двумя большими ножами, затем напал на вас, но в борьбе вы его частично обезоружили и убили? Фантастика! Признайтесь уж честно, Акулов, что «пёрышко» вы носили с собой. Вопрос — как долго и с какой целью? Молчите, Акулов? А теперь поговорим о Губащенко.

— Что о нем говорить? Скончался от «передоза»…

— Какое удивительное совпадение! Не далее, как месяц назад человек даёт против вас показания, изобличает в совершении тяжкого преступления. Вы со своим дружком Волгиным обещаете отомстить. И он умирает! От передозировки наркотиков! Ай-ай-ай, как все просто! Только почему-то вас опознает его мачеха. И ещё ряд свидетелей из числа жильцов того дома. Скажите, Акулов, вы сами сделали Губащенко смертельный укол? Или как-то заставили его уколоться?

— Да что вы несёте!

На плечо ложится крепкая рука. «Гестаповец», тот, что постарше:

— Не кипятись, парень. Вляпался — ответь. А оскорблять Марь Иванну мы тебе не позволим.

— Короче, Акулов, — говорит прокурорша, доставая из пачки нужный протокол, — будет правильнее вас задержать. Пока — на трое суток. А дальше посмотрим. Но я не думаю, что у кого-то могут возникнуть сомнения в обоснованности ареста.

— Готовься, поедешь обратно в тюрьму, — радуется молодой уэсбэшник. — А твоей адвокатше Ермаковой мы расскажем, как ты трахаешься с проститутками. Скажем — и поглядим, как, она станет тебя защищать…

Прокурорша стучит по столу:

— Потише, мальчики, потише! Акулов, а как вы объясните то, что у вас в крови был обнаружен алкоголь? Когда вы успели напиться?

— Я выпил сто грамм после… после этого. Чтобы успокоиться.

— Ой ли? А вот у нас другие сведения, — прокурорша бросает взгляд на «гестаповцев», и становится ясно, что информацию раздобыли они: — Нам стало известно, что днём, то есть в рабочее время, вы пьянствовали с вашей сестрой и сожителем. Её сожителем! — Последняя фраза звучит несколько странно, словно, будь Андрей извращенцем и пьянствуй со своим сожителем, претензий бы к нему не возникло. — И выпили вы совсем не сто грамм. Больше! Значительно больше… Короче, Акулов, распишитесь вот здесь, где стоят галочки. Вы задерживаетесь по подозрению в совершении преступления, предусмотренного частью один статьи сто пять Уголовного Кодекса. В дальнейшем, я нисколько не сомневаюсь, обвинение будет переквалифицировано на часть два пункт «м» данной статьи — убийство в целях использования органов или тканей потерпевшего. Ну, расписывайся, кому говорят!

У Акулова в горле сухо. Перед глазами все кружится, расплывается. Он не может пошевелиться. Сидит, чувствуя на плече пудовую тяжесть руки уэсбэшника.

Прокурорша наслаждается его слабостью. Потом проявляет немного жалости:

— Ладно, сиди уж, малохольный ты наш. Я сама за тебя распишусь!

В несколько точных движений она подделывает роспись Акулова. Откладывает авторучку, ровняет стопку протоколов. Улыбается:

— Ты, Акулов, на себя много взял. Решил, что ты само правосудие? Типа самый крутой и честный? Да хрен там с селёдкой! Ты не правосудие, ты так, просто погулять вышел. Человек, мешающий обществу. Поэтому и нужно тебя от нашего общества изолировать. Пока не одумаешься. Пока не станешь, как все. А то и сам мучаешься, и других мучаешь. Посмотри лучше, какая жизнь кипит за окном! А ты чем забавляешься?..

За окном было темно.

Андрей смотрел на своё отражение в стекле, потом перевёл взгляд на Ольгу. Оказывается, задремал, пока она мыла посуду. Ну и кошмар же привиделся! Кошмар, который вполне мог обернуться реальностью.

Когда Иван умер, появилось два варианта дальнейших действий. Официальный и, так сказать, теневой. Доложить руководству, вызвать прокуратуру и отвечать потом на множество неприятных вопросов, или втихаря смыться. Андрей не долго размышлял, прежде чем принял решение. Обыскал карманы убитого, вложил в его руку оружие и ушёл, никем не замеченный. Попетлял по дворам, чтобы сбить со следа собаку.

Отстраненно подумал, что быть в шкуре разыскиваемого убийцы ему не приходилось. И никогда не думал, что придётся. Теперь с этим жить… Как там, всего несколько часов назад, говорила Ядвига? Если он совершит преступление, но внутренне будет уверен, что поступил правильно, то не попадётся? Что ж, значит, его не посадят — Андрей ни грамма не сомневался, что действовал правильно. И был уверен, что и потом, успокоившись, не начнёт сомневаться. Уничтожив Ивана, он оказал услугу множеству людей. Тех, кого этот выродок уже не ограбит, не убьёт, не изнасилует…

Расстаться с ножом было непросто. Это была уже не та малютка, которую он заимел случайно, в августе, а настоящий боевой нож испанского производства, подаренный ему знакомым предпринимателем. Но и носить с собой, по крайней мере первое время, было рискованно. Он не нанёс противнику таких ранений, по которым можно идентифицировать клинок, но все-таки лучше пока не рисковать.

Андрей спрятал его в подвале одного из домов. Там же, благо помещение было ярко освещено, избавился от наиболее заметных пятен крови, оставшихся на одежде. Для начала сойдёт, но завтра надо будет подумать, как сменить гардероб — лучше всего эти вещи выбросить и купить новые. Вот только с деньгами, как всегда, проблема…

Рана на боку почти не кровоточила. У него вообще, сколько он себя помнил, была очень хорошая сворачиваемость крови. Чуть-чуть покапает — и перестанет. Так и сейчас. Но все равно надо бы показаться врачу…

Врач! Это и решило следующий вопрос — куда податься? В травмпункт лучше не соваться. За исключением Ольги, знакомых докторов у него нет. Можно ли ей доверять? Кажется, можно, хотя она от него, определённо, что-то скрывает… Какие ещё варианты? Домой? Мать заметит неладное. Соврать ей можно, но очень не хочется. То же самое — касательно Маши. Волгин в отъезде, остальные знакомые не подходят по разным причинам. Денис? Его сейчас полночи придётся искать, и не факт, что он не растреплет сестре, прецедент уже был. Значит, дорога одна…

Чтобы не беспокоить ребёнка, открыл дверь своим ключом. В коридоре горел свет, на кухне — темно. Как оказалось, Ольга смотрела телевизор. Услышала, вышла.

— Привет!

Она улыбнулась:

— С приходом.

Снимая ботинки, Акулов спросил:

— Ты почему мне так редко звонила?

Она смешалась, потом ответила неуверенно:

— Не хотела тебя беспокоить.

— А если честно?

— Ну, я один раз позвонила и сказала, чтобы они повторяли это сообщение каждые два часа. Подумала, мало ли я усну или просто забуду, пропущу время, и ты начнёшь волноваться. Подстраховалась…

— Они дают только пять повторов. Тебя что, не предупредили?

Она засмеялась и прикрыла рот кулачком:

— Я не расслышала. Она мне говорила что-то такое, но так быстро…

— Больше не делай так, хорошо?

— Хорошо. Просто я думала, что если что-то случиться, то я успею послать новое сообщение. А эти — просто чтобы ты не волновался.

К удивлению Андрея, в квартире оказалась аптечка. Довольно толковая, и с не просроченными лекарствами. Видимо, одна из пассий Дениса имела отношение к фармацевтике и аптекам. Осматривая рану, Ольга хмурилась, но диагнозом не испугала:

— Обойдётся, если будешь вести себя правильно.

— Что, нельзя водку пить?

— Водку-то как раз можно — полежать хотя бы денёк.

— Ещё больше расклеюсь. Пока надо держать себя в форме, то на болячки внимания не обращаешь.

— Зато потом, когда обратишь, никакое лечение не помогает. Ужинать хочешь? Все готово, надо только разогреть…

Пока Ольга разогревала, Акулов сделал два телефонных звонка. Мама только вздохнула:

— Опять не придёшь? Что же у тебя за работа такая?

— Я забегал сегодня днём, переоделся. И к Вике ездил. Может быть, ещё и приду. Попозже.

— Да уж куда позже, уже ночь на дворе!

— Ты не жди, ложись…

Марии дома не оказалось. По сотовому она долго не отвечала, когда ответила, голос был весёлый и громкий:

— Алло!

На заднем плане гремела музыка, слышались другие голоса, как женские, так и мужские. Не ресторан и не клуб, какая-то частная вечеринка.

— Алло! Вы будете говорить? Это ты, Эдик?

— Это я, Андрей.

— А-а-а… Я вот у подружки в гостях. Ты её знаешь, Анька из международной коллегии.

— День рождения?

— Нет, её помолвку отмечаем. Представляешь, за кого она выходит? За бизнесмена с Островов Зеленого Мыса.

— Он похож на Ричарда Гира?

— А ты откуда знаешь?

— Догадался. Передавай ей от меня поздравления. А кто такой Эдик?

— Да с нашей консультации дядька! Ты его должен был видеть. Нам с ним завтра на процессе выступать, он как раз сейчас позвонить должен был, вот я и подумала… У него манера такая — в трубку молчать.

— Понятно. Пенелопа там?

— Кто?

— Брунгильда.

— А-а-а, Ядвига? Нет, не пришла. Она куда-то уезжать собиралась, весной только вернётся. А чего ты про неё вспомнил?

«Машка, а ну иди танцевать!» — прорезался чей-то баритон. Сразу после этого стало значительно тише — видимо, Мария вышла в коридор и прикрыла за собой дверь.

— Ты на работе? — спросила Маша как ни в чем ни бывало.

— Угу.

— А-а-а, понятно… Значит, сегодня не ждать?

Он подумал, что надо бы поехать и забрать её с вечеринки. Поговорить. Расставить точки над «и».

От таких мыслей стало тоскливо. Не потому, что они напугали, а оттого, что делать этого ему совсем не хотелось. Вдобавок — ножевое ранение. Она будет спрашивать, он станет врать, она заметит, что он врёт… Нет, это не прибавит ясности их отношениям!

— Специально не жди. Ты ведь там ещё долго?..

— Вообще-то мы закругляемся.

— Слышу я, как вы закругляетесь! Если что — позвоню.

— Хорошо. Целую! — Сказано было тем преувеличенно нежным тоном, каким говорят женщины, чувствующие за собой вину, но не желающие её признавать даже перед собой.

— Я тоже.

Андрей положил трубку. Нахмурясь, постоял перед зеркалом. Левая рука машинально поглаживала раненый бок. Пожалуй, в чем-то Брунгильда права. Надо быстренько разбираться с делом Громова и наводить порядок в личной жизни.

Поужинали быстро. Ольга ни словом, ни взглядом не поинтересовалась о том, что с ним случилось — хотя ей, конечно же, было по-настоящему интересно. Как и вчера, выпила три рюмки целиком, а потом делала по глотку, поддерживая компанию. Когда она поднялась мыть посуду, Андрей налил себе ещё — сегодня они попробовали иностранную бутылку из запасов Дениса, — принял и задремал, отвалившись на жёсткую спинку диванчика.

Проснулся от дурного сна. Ольга, глядя на него, улыбалась.

— Надеюсь, я не кричал?

— Было немножко. Рычал.

Она отвернулась к раковине, домывая тарелки. Он зевнул, потянулся, протёр глаза. Встал.

— Приму душ.

— Рана может размокнуть.

— Ничего, я осторожно.

— Погоди, дам полотенце. У меня есть запасное.

Андрей усмехнулся. Действительно, об этом он не подумал. Носовым платком, что ли, собрался вытираться?

— Держи. Постарайся там не заснуть. А то мне тебя будет не вытащить…

Полотенце пахло духами и выглядело совсем новым. На влажном теле от него осталось множество ярких ниточек.

Андрей постирал носки, повесил их на батарею сушиться. Или это неэстетично? Зато утром можно будет надеть.

Утром… Значит, он окончательно решил заночевать?

— Ты опять ляжешь на кухне? — спросила Ольга, когда он вышел в коридор.

Пока его не было, она сменила джинсы и рубашку на халат. Махровый, темно-синего цвета с чёрным тиснёным рисунком: цветы, горы. Удивительно, сколько вещей она захватила с собой.

— Пока можно телевизор посмотреть.

— Включай, там есть какое-то кино. — Она вошла в ванную и усмехнулась: — Смена караула!

Дарья спала, отбросив одеяло. Акулов поправил. Поискал и снова, как и вчера, не нашёл черепашку. Где ж она прячется? Вышел, плотно затворив дверь.

Фильм шёл только по одному из каналов, остальные уже прекратили работу или показывали что-то совсем неинтересное. Кино, правда, тоже не впечатляло. Уже через пять минут Андрей вспомнил, что смотрел его в молодости. Вскоре после того, как вернулся из армии. Даже тогда оно не понравилось, вызвало раздражение — чернушная мура, которую в избытке снимали у нас лет десять назад, когда авторы почувствовали вседозволенность, а хорошие актёры резко разучились играть.

Акулов занял кресло. Перед тем как сесть, посмотрел и убедился, что оно не раскладывается. Спать, мучаясь, в нем, или лечь на диван? Будет видно…

Он побаивался себя. После схватки с Иваном, самой жестокой из всех, что были у него в жизни, требовалась разрядка. Водка решила только часть проблем. Можно было решить и оставшиеся, но Акулов не был уверен, что морально готов. Так же как и не был уверен, что сумеет противостоять зову плоти.

Вернулась Ольга. Прилегла на диван, оказавшись к нему вполоборота. На исполинском «лежбище котиков» она казалась совсем худенькой. И нуждающейся в защите. Спросила:

— Что за фильм?

— Так, ерунда. У хорошего парня рэкетиры убили друга, с которым он служил в десанте, брата, сестру и невесту. И невесту друга. И её брата. Он за них почти отомстил, но его подставили, и сейчас плохие менты дело шьют. Конец лучше не видеть, совсем испортится настроение.

— Что-то припоминаю. В конце его должны расстрелять?

— Типа того.

— Да, лучше не видеть… Повеселее ничего нет?

— Какой-то концерт, — Андрей нажал кнопку на пульте — пел Борис Моисеев, и он переключил обратно.

На экране толстый милицейский полковник «шил дело» главному герою. Герой благородно молчал, не отвечал ни на тупые вопросы, ни на дешёвые подначки, которыми его забрасывали мерзкие потные оперативники, желающие выслужиться перед шефом.

— А ведь многие думают, что достоверно, — задумчиво произнесла Ольга.

— Каждый верит в меру своей личной испорченности.

— Скажи, а ты за смертную казнь, или против?

Акулов вздрогнул от такого вопроса. Догадалась? Нет, не могла. Просто что-то почувствовала.

— Конечно, за. Вот когда у нас будет такой же уровень преступности, как, например, в Бельгии, тогда можно будет её отменять. Но не сейчас. Как можно, например, оставлять в живых террористов? Они будут сидеть, нормальные люди будут платить налоги на их содержание, а оставшиеся на свободе сообщники будут захватывать заложников, чтобы добиться освобождения. Все разговоры о том, что пожизненное заключение хуже «вышки», — фигня. Бредни психологов-теоретиков. И самих террористов, из которых, однако, мало кто согласился бы реально променять «пожизненку» на расстрел. Какой бы ни была жизнь за решёткой, но это — жизнь. И всегда остаётся надежда освободиться.

— Но ведь считается, что жестокость наказания не отпугивает преступников, а наоборот, озлобляет.

— Так считают лишь те, кто преступников видел только по телевизору, но не сталкивался с ними в действительности. И те, кому заплатили за такое мнение. Ну и родственники всех этих «заблудших овечек» — но их мнение, я думаю, полностью уравновешивается мнением потерпевших. А они почему-то не склонны прощать…

— В средневековой Франции наибольшее число карманных краж совершалось в то время, когда на площади рубили руки пойманным карманникам.

— Что, сохранилась какая-то полицейская статистика на этот счёт? Сомневаюсь. И потом, могу по опыту сказать, что факт карманной кражи очень редко обнаруживается потерпевшими на месте её совершения. Как правило — дома, в магазине, ещё где-нибудь, когда требуется украденный кошелёк. А кроме того, подумай сама: где ещё тогдашним карманникам было работать? Общественного транспорта ведь не существовало, и на улицах, я думаю, такой давки не было. Что им оставалось? Рынки, спортивные мероприятия и эти публичные казни. Люди тогда были попроще, и если обыватель не хлопался в обморок при виде отрубленных рук, то почему это должно было так шокировать профессионального вора? Кого-то, наверное, и шокировало, и он в этой толпе не работал, на базары ходил, но других это не задевало так сильно, и они шарили по карманам, надеясь, что их не поймают. Все преступники на это надеются! Только у одних хватает ума, чтобы запутать следы, а другие рассчитывают на авось.

— Столько говорят о судебных ошибках…

— Вот именно, о них столько пишут, что возникает соблазн в это поверить. Нет, я не хочу сказать, что их не бывает. Но разобраться, на самом деле, не так уж и сложно. Сколько работаю — могу припомнить максимум пару случаев, когда сам не мог определиться, виновен человек или нет. Всего пару. Я говорю не про начальный этап расследования, когда все оказываются под подозрением, а про ситуацию, когда доказательства уже собраны. Во всяком случае, я взял бы на себя смелость решать, заслуживает преступник «вышки» или нет. Думаю, что и не я один. Если обладать здравым смыслом и опытом, то разобраться можно в любом, самом запутанном случае.

— Не знаю, — Ольга покачала головой. — Тебе, конечно, виднее. Все, вроде бы, так, но сомнения остаются. Хотя иногда самой хочется взять автомат…

— Автомат должны брать в руки те, кто это умеет.

— А остальные — заниматься мирным трудом?

— Ага. Растить детей, сажать деревья… На всех дела хватит.

— Как говорится, своё место в жизни найти не трудно, трудно его занять. Ты своё занял?

— Сегодня вечером одна умная женщина мне это долго доказывала.

Ольга напряглась:

— Лариса?

— А что, других умных нету?

— Я себя такой не считаю.

Андрей пожал плечами. Она задумчиво продолжила:

— Была б поумней — не напорола бы столько ошибок. Теперь сама не знаю, как выбираться.

— В жизни нам всегда даётся шанс занять своё место. Просто обычно мы замечаем слишком поздно и, в результате, втискиваемся в чужую нишу. От этого и вся путаница.

Фильм катился к финалу. Под музыку, более напоминающую скрежет стекла по железу, героя вели убивать. Его не было жаль. Но настроение все равно портилось. Акулов переключил на концерт. Выступала девчоночья группа. Ни голосов, ни мелодии.

— По крайней мере, на них приятно посмотреть, — заметил он.

На светлом фоне телеэкрана чётко очерчивался тонкий профиль Ольгиного лица.

— Тебя ранили по этому делу? — спросила она.

— Просто не повезло.

— В прошлый раз у тебя был с собой нож. Мне показалось, что это — не случайная вещь… А сего дня ты пришёл без него. И ножевое ранение на боку…

Андрей промолчал.

— Ясно, — вздохнула она. — Сменим тему. Нам ещё долго здесь прятаться? Все-таки Новый год скоро.

— Я помню.

— Ты его будешь отмечать дома?

— Не знаю, ещё не думал. Как получится.

— Так ведь осталась всего неделя!

— Вот я и говорю — вагон времени.

— Знаешь, я в детстве часто гадала, кем стану, когда мне исполнится столько лет. Лежала в кровати и представляла всякие картинки. Новый век все-таки, новое тысячелетие! И ничего, как выяснилось, не угадала. Сказки не получилось…

Концерт кончился, и Акулов выключил телевизор. Посидели молча в темноте. Только белый шёлк простыни чуть выделялся.

Потом Андрей услышал:

— Ты идёшь ко мне?..

Пока Ольга готовила завтрак, Акулов позвонил Катышеву:

— Василич, я возьму на сегодня отгул?

— С чего это вдруг?

— Так мне как бы положено.

— Вот именно, что как бы.

— Устал чего-то, отлежаться хочу. Может, к вечеру появлюсь.

— Телефонограмма из главка пришла, с завтрашнего дня и до пятого января отменяются все выходные. Переходим на двенадцатичасовой режим работы. Так что сегодня, черт с тобой, отдыхай…

Только положил трубку, как на пейджер пришло сообщение:

Понятно даже без подписи — Волгин скучает.

— Ты что, всю ночь квасил? — спросил Андрей, как только напарник ответил. — Чего скандалишь спозаранку?

— Между прочим, ты уже должен быть на работе. И мог бы из вежливости поинтересоваться, как мне отдыхается.

— Ну и как тебе отдыхается, милый?

— К Новому году вернусь.

— Можешь не торопиться, Нового года не будет.

— Почему?

— Генерал отменил.

— Новое усиление? Ясно… Заварова помнишь? Я его тут встретил на Невском, вчера.

— Ну и как он?

— Сильно удивился. По-моему, он решил, что я специально за ним прилетел. Так и не поверил, наверное, что я отдыхаю. Все время по сторонам озирался, пока говорили. Минут пять выдержал, а потом сорвался, якобы по делам. Говорит, что работу нашёл. Я не уточнял, какую именно, — он все равно бы соврал. Выглядит нормально, не бедствует.

— Девчонка с ним?

— Да, вместе живут.

— Ну и слава Богу…

— У вас-то как?

— Идут бои… — Акулов рассказал последние новости, чертыхнулся: — Надо было тебя в Сясьстрой заслать, от тебя же это недалеко! А я телефон надрываю…

— Ага, а потом в Казахстан предложишь смотаться? Нет уж, спасибочки… Лучше вы к нам.

Попрощались. Из кухни выглянула Ольга:

— Ты все? У меня готово.

На завтрак снова были кофе и яичница, на вкус Акулова — плохо прожаренная. Ольга это заметила:

— Невкусно?

— Нормально.

Она первой закончила есть. Посмотрела на Андрея задумчиво:

— Пришло время кое-что рассказать.

Он не удивился. Кивнул ободряюще:

— Я тебя слушаю.

— Когда убили Громова, Санёк очень сильно переживал, что ему могут сделать предъяву. Типа: подставил, навёл. И решил кое-что разузнать, чтобы было, чем крыть, если предъявят. Он ведь спортом занимался, ты знаешь? Раньше сам ходил куда-то тренироваться, а потом, когда к Ларисе устроился, начал у себя ребят принимать. Небольшая группа, все друг друга знают. Кто-то бизнесом занимается, кто-то — в братве. Разные люди. Всякие. И вот двое из них, как Санёк уже потом, после убийства припомнил, расспрашивали его о Громове. Он подумал, что это могло быть не случайно, и решил к ним приглядеться. Навести о них справки. Они, как я поняла, позже других появились. Санёк их плохо знал. Сами они не местные…

— Это как? Милостыню, что ли, в электричках просили?

— Нет, — Ольга усмехнулась, — милостыню они, конечно, не просили. И не думаю, что кому-нибудь её подавали. Такие ребята… внушительные. Они осенью появились, в сентябре или октябре. Приехали откуда-то. Один, кажется, за что-то сидел.

— Не из Казахстана приехали?

— Не знаю, не слышала. Клички Грека и Таджик. Обоим лет по тридцать, высокие, накачанные. Стрижки короткие. Не знаю, как описать. Таджик — мордастый немного, смуглый такой. Говорит с лёгким акцентом. Действительно, похож на азиата. Хотя, может, и русский. Они, если там долго жили, тоже становятся на местных похожими. Грека носатый немного, глаза тёмные, а лицо наоборот, бледное. Такое, чуть угловатое. Татуировка у него груди, церковь.

— Не помнишь, сколько куполов?

— Два или три, не могу сейчас вспомнить. А ты откуда про них знаешь?

— Догадался. Это старая воровская татуировка.

— Я как-то так и подумала. Ума не хватило присмотреться как следует. Я его и видела-то раздетым всего один раз! Нет, ты не подумай, просто он мне в коридоре попался, навстречу шёл в одних штанах. Нужны они мне!

— Что, и не приставали на разу?

— Ну, Таджик, было дело, похлопал по заднице… Противно вспоминать! Сам весь потный после тренировки, рука мокрая — даже через юбку почувствовала… Но больше ничего не было. А ты что, начал меня ревновать?

Акулов обрисовал внешность Ивана:

— Не видела?

— Трудно сказать. Если он такой урод, как ты описываешь, то я бы, наверное, запомнила. Значит, не видела.

Акулов кивнул. Признание, сделанное Иваном перед смертью, не казалось бесспорным. Он мог не расслышать вопроса. А мог сказать и просто так, из одному ему ведомых соображений. Из тех же, по которым он решил на Андрея напасть. Что им двигало? В темноте не узнал мента, приходившего в его дом вместе с Шитовым? Узнал, но все равно решил завалить, настолько велика была сила ненависти? Решил, несмотря на то, что должен был сидеть в своём убежище тише воды? Теперь не спросишь, можно только гадать…

— У Греки есть ещё одна картинка, — продолжила Ольга. — Перстень на пальце выколот. Жирный такой, почти чёрный. Вот на этом пальце…

Она показала. Акулов кивнул:

— Рисунок запомнила?

Она пожала плечами:

— Кажется, да… Погоди, я попробую!

Сходила за бумагой и ручкой. Села к столу, поджав под себя правую ногу. Задумалась, прикусив колпачок авторучки. Свободной рукой провела несколько раз по волосам, стянула их сзади в хвостик. Улыбнулась:

— Кажется, вспомнила! Что-то такое…

Нарисовала прямоугольник, срезала углы. Вверху и внизу — по небольшой тёмной короне. Внутри — ещё один восьмиугольник, заштрихованный. И поверх него — белый крест.

— Кажется, так… Тоже что-то воровское?

— Наверное… — Андрей видел похожие татуировки, но именно такую прежде не встречал. Может быть, она ошиблась?

Он убрал рисунок в карман. Помолчав, Ольга вздохнула:

— Кто-то из них Сашку убил. Пронюхали, что он ими интересуется.

— Чего же ты раньше молчала?

— Боялась…

Можно было не спрашивать. Андрей допил кофе:

— Ладно, я поехал. Не забывай звонить, хорошо?

До обеда он обновил гардероб. Одолжил у знакомого деньги, купил обувь, куртку и свитер. Старые ботинки и все испорченные вещи, за — исключением куртки, выбросил. Её пожалел. Оставил у того же знакомого, благо тот руководил большим магазином, в подсобных помещениях которого можно было спрятать что угодно.

Сообщения от Ольги приходили исправно, но Андрей опасался, что она снова выкинула вчерашний трюк — позвонила сразу после его ухода и заказала несколько штук, с двухчасовым промежутком.

Встретился с Ермаковым.

— Чего же ты вчера не позвонил?

— Занят был, извини.

— Да, мне доложили, как ты с будущим зятем на кладбище ездил.

— Значит, следили?

— Как я и пообещал! А ты что, уже не рад? Кто же знал, что и ты засветишься?

— Да нет, ничего страшного. Было что-нибудь интересное?

— Ничего. После того, как вы расстались, он только в ларёк за хлебом выходил, около девяти часов вечера. А утром, до тебя, ездил вот по этому адресу… Там находится офис «Феррум инк.». Похоже, он какая-то шишка в этой конторе. Пробыл там три часа, после чего поехал домой. Чем он занимался в конторе, мы, как ты понимаешь, проконтролировать не могли.

— Какую ему кличку дали?

Денис усмехнулся:

— Соблазнитель.

— С чего бы это?

— Не знаю. Ребята сказали, похож. Сладкий такой, с двойным дном. Неприятный тип. Слишком всем хочет понравиться.

— А меня как назвали?

— Футболист.

— Похоже, твоим можно верить… А кого сейчас наш друг соблазняет?

— Опять торчит в офисе. Секретаршу, наверное.

В автосервисе сказали, что машину придётся оставить, — заняться ремонтом немедленно не могли, ждали вчера, а сегодня уже приняли другие заказы и к «восьмёрке» смогут подойти не раньше вечера, а то и завтра.

— Без колёс мне никак… — вздохнул Андрей.

— Раньше-то обходился. Неужели так за месяц привык?

— Удобно, что ни говори.

— Ладно, соглашайся. Придумаем что-нибудь. Все-таки ты мой зятёк.

Вернулись в контору Дениса. Андрей посидел в его кабинете, выпил кофе с печеньем, полистал журналы. Ермаков вернулся, улыбаясь и подбрасывая на ладони ключи:

— Нашёл тебе тачку. На три дня она в твоём распоряжении, только постарайся не бить. Сейчас накатаем «доверку»…

«Тачкой» оказался старенький «БМВ» третьей серии. Глядя на его «акулий» нос, Андрей усмехнулся:

— Специально выбирал?

— Ага, — широко осклабился Денис. — У тебя когда-то был такой же?

— Лет на пять помоложе, и четырехдверка.

— Ладно, заканчивай придираться.

Кузов выглядел довольно непрезентабельно, но салон хорошо сохранился, а двигатель работал, как часы.

Заехал домой. Пообедал — опять пельмени и суп из пакетика, прочитал оставленную матерью записку. Ничего в ответ писать не стал. Накормил кошку и уехал, пробыв меньше часа.

Отправился на работу. Может, и вообще бы туда не приезжал, но вспомнил про опера из Сясьстроя, который обещал сообщить информацию. Конечно, уже давно не утро, но Акулову казалось, что новости непременно будут.

Он не ошибся. Только устроился за столом и собрался звонить, как его опередили. По характеру звонков было понятно, что вызывает «междугородка».

— Привет! Андрюха, ты?

Далёкий коллега обращался к нему, словно к близкому знакомому. Голос, как и вчера, звучал уверенно, жизнерадостно.

— Здорово! — Андрей невольно улыбнулся.

— Извини, что я раньше не смог, тут у нас маленькая заморочка возникла… Короче, узнал я тебе кое-что. Но не много! Значит, Гмыря Ярослав Ростиславович, родился двенадцатого июня шестидесятого года.

— В тот же день?

— Что? А-а, да, так и есть. У него с братом ровно два года разницы, день в день. Представляешь, у нас в отделе ещё работает участковый, который его помнит. Говорит, своеобразный паренёк, с твёрдыми понятиями. Спортом занимался, вольной борьбой. Одним из первых в рэкет подался, но младшего брата старался от этого дела отваживать. Дескать, хватит в семье и одного уголовника. У них хоть и маленькая разница в возрасте, и оба были уже взрослыми мужиками, но Ярослав за младшим следил и вольничать ему не позволял. Чуть что — кулаком вразумлял. В то же время всегда горой вставал за него. У них вообще в семье было принято: один за всех. В восемьдесят седьмом году Ярослав уехал в Казахстан, не знаю уж, чего ему там понадобилось. Потом оттуда нам пришло уведомление: Актюбинским горсудом осуждён за убийство, срок тринадцать лет. Годом позже и младший загремел за разбой. Родители вскоре после этого умерли, а в прошлом году их тётка померла, так что никакой родни у Ярослава не осталось. Дом, где они жили, сгорел. Выписали его сразу после осуждения, так что если и вернётся сюда, никто его тут не ждёт. Скорее, он действительно рванёт мстить за брательника, чем кланяться родительским могилам.

— А старые кореша?

— Я тебя умоляю! Кого не посадили — давно перестреляли. Может, кто и остался, но вряд ли Ярослав ему сильно нужен. Сам представь, сколько воды утекло.

— Фотографии его нет?

— Есть, он как раз новый паспорт оформлял перед тем, как к казахам рвануть.

— Можешь по факсу заслать?

— Ох-хо-хо-хо, попытаюсь…

Через десять минут, в кабинете Катышева, Акулов принимал ползущую из аппарата бумажную ленту. Он не рассчитывал на хорошее качество и потому был приятно удивлён.

— Кто это? — спросил Катышев.

— Один гад.

— По роже видно, что гад.

Физиономия, что и говорить, у Ярослава была ещё та. Глядя на неё, скорее можно было предположить, что он приходится братом Ивану, а не субтильному Ростику. И за проведённые в лагере годы он, надо полагать, краше не стал.

Вернувшись к себе, Акулов позвонил в Сясьстрой:

— Спасибо огромное!

— Да ладно, чего там! Надо будет что-нибудь ещё — звони, не стесняйся.

Положив трубку, Акулов задумался. Кто мог сообщить Ярославу о гибели брата? Родители давно умерли. Тётка, скончавшаяся год назад? Анжелика, как предположил Юрий? Кто-то третий, пока неизвестный? Варианты были, но ни один из них Андрею не нравился. Правда, объяснить, что именно его настораживает, он так и не смог. Приготовил кофе и стал размышлять, как отыскать следы Ярослава.

Казахстан — давно другое государство. Суверенное. Просто так их не спросишь. Надо или самому слать запрос через Интерпол — неизвестно, правда, является ли Казахстан членом этой полицейской организации, — или уламывать Тростинкину, чтоб написала. У прокуратуры двух стран должны быть какие-то связи. В любом случае ответ, наверное, придёт, но к тому времени будет не нужен. В общем, все точно так же, как и с Ленобластью, если не хуже.

Может быть, так же и поступить?

Спустя двадцать минут удалось соединиться с управлением внутренних дел Актюбинска. Ответили на незнакомом языке. Он кашлянул и представился по-русски. Трубку тотчас же бросили. Акулов повторил попытку, и на этот раз повезло больше. Ему ничего не ответили, но выслушали до конца, а потом раздались щелчки переключения. Новый голос, более молодой, опять приветствовал по-казахски. Акулов назвался и заметил, что навалился на стол и перестал дышать. В трубке послышался смех, потом — русская речь с украинским акцентом:

— Ну, бляха-муха, даёшь! Привет, москаль! Я — Никола Карпенко.

— Как дела?

— Раскрываемость падает. А у вас?

— Держимся посерединке.

— Зарплату хоть вовремя платят?

— Бывает, с задержками.

— Много?

— Около восьмидесяти долларов.

Карпенко вздохнул и ничего не сказал. Истолковать это можно было и как зависть, и как удивление мизерной суммой.

— Надо чего-нибудь или просто так позвонил, поболтать?

— Кое-что надо…

— Конечно, просто так ты не позвонишь! Все вы, москали, одинаковые.

— А вам, хохлам, лишь бы за чужой счёт по межгороду потрепаться.

— Дык, земляк, скучно! Ну, говори своё дело.

— В восемьдесят седьмом году вашим горсудом за мокруху был осуждён такой Гмыря Ярослав Ростиславович, шестидесятого года, уроженец Ленобласти. Тринадцать лет парню дали. Можешь узнать, что с ним сейчас?

— Земеля, где я, а где восемьдесят седьмой год? Думаешь, сохранились архивы? Ох, ну ты и сел мне на шею!

— На вас, хохлов, пожалуй, сядешь.

— Шо верно, то верно. Приятно послушать. Говори дальше, или у тебя все?

— Если достанешь судебное дело — посмотри, кто у него был в подельниках.

— А як же!

— Все.

— А если ты не мент, а злыдень какой-нибудь? Я шо, вижу, с кем бачу?

— Так ведь по голосу слышно!

— Голос можно подделать…

Перед тем как выйти из кабинета, Акулов взял с полки справочник «По ту сторону закона» — общедоступное издание, восемь лет назад выпущенное крупным тиражом. Словарь воровского жаргона, тайнопись, татуировки. В нем содержалось множество разнообразной информации, однако для Акулова до сих пор ценность её была чисто познавательной, ни одного случая успешного применения он вспомнить не мог.

Долго искать не пришлось. На двадцать второй странице он увидел рисунок, совпадающий со сделанным Ольгой.

В комментарии говорилось:

Иван Иванович Калмычный и адвокат Вениамин Яковлевич Трубоукладчиков пили чай и беседовали, когда секретарша доложила о приходе Акулова.

— Пропускай, — велел Калмычный, и адвокат положил руку на его локоть:

— Не переживай, Иваныч, все будет нормально. Главное — не говори лишнего.

— А если он много знает?

— Он не может знать много. Может только догадываться.

Акулов вошёл. Калмычный поздоровался и предложил ему сесть. Андрей занял стул в конце стола для совещаний. Калмычный сидел на своём обычном директорском месте, адвокат рядом с ним, сверля Андрея грозным взглядом из-под мохнатых бровей. Иван Иваныч представил защитника, и Акулов не счёл нужным сдержать удивление:

— Вы полагаете, все так серьёзно, что вам не обойтись без защитника?

Трубоукладчиков был не рядовым исполнителем, а старшим партнёром в крупной адвокатской конторе и специализировался на делах по обвинению в оргпреступности, серьёзных мошенничествах, взятках. Как правило, свои астрономические гонорары он отрабатывал сполна, процент оправдательных приговоров по делам, в которых он участвовал, значительно превышал среднегородской уровень. Он располагал множеством помощников, которых немилосердно загружал работой, так что одно его личное появление здесь, для присутствия на рядовой, как представлялось Андрею, беседе, свидетельствовало об интересе, который проявляют к расследованию криминальные структуры. Впрочем, чему удивляться? Завод, пусть даже дочиста разворованный — это немалые деньги.

— Мой клиент воспользовался своим правом, и я не думаю, что дальнейшее обсуждение этого вопроса является целесообразным, — привычно оттарабанил Трубоукладчиков и прикрыл рот, чтобы зевнуть.

Акулов не понял, сделано это специально, чтобы подчеркнуть неуважение к нему, или адвокат провёл бессонную ночь.

Во всяком случае, Трубоукладчиков не извинился.

— Иван Иваныч, расскажите о своих взаимоотношениях с Громовым.

Калмычный кивнул. Он не пытался скрывать, что этот вопрос они с Трубоукладчиковым прорабатывали и сейчас он выдаст заготовленный монолог.

— Василий до своего увольнения из армии был военным представителем на нашем заводе. Тогда я с ним и познакомился. Это было, примерно, в девяностом году. После его увольнения мы поддерживали дружеские отношения, встречались время от времени.

— Часто встречались?

— Когда как. Бывало, что не виделись по три месяца, а бывало, что и каждый день сталкивались. В позапрошлом году мы, двумя семьями, отдыхали на Кипре.

— Чем он занимался?

— Не могу сказать точно. У него были свои дела в обществе ветеранов-афганцев. Были какие-то бизнес-проекты, но, поскольку они не имели отношения к заводу, я не вдавался в детали, Да он и не стремился меня посвящать. Он, знаете ли, предпочитал разделять дружбу и бизнес. Часто повторял: для того, чтобы потерять друга, надо одолжить ему деньги. Я в этом плане с ним солидарен. Так что по поводу его дел вам лучше спросить кого-нибудь другого.

— Кого?

Иван Иванович развёл руками:

— Я не знаю, с кем он общался помимо меня.

— Выписавшись из больницы, он поспешил встретиться с вами.

Калмычный был готов и к этому вопросу:

— Да, знаете ли, я и сам удивился. Он позвонил, предложил приехать. Я же не мог отказаться! Встретились в бане, посидели. Он рассказал, как в него стреляли… Я спросил, что он об этом думает. Василий ответил, что ничего не может понять. Скорее всего ошиблись, перепутали его с кем-то. Вот, пожалуй, и все… Посидели и разошлись. А на следующий день я узнал, что его взорвали в машине.

— Кто ещё с вами был?

— Николай Петушков. Вы, наверное, захотите тоже с ним побеседовать?

— Непременно.

— Придётся вам повременить. Он сейчас в отпуске и уехал из города.

— Далеко?

— В Мексику. Решил отметить Новый Год среди экзотики. В середине января должен вернуться.

— Жаль…

— Можете мне поверить, он не добавит ничего нового. Николай хоть и был тогда в бане, но в целом общался с Василием значительно меньше меня.

— Почему же Громов пригласил именно вас?

— Сам ломаю голову над этим вопросом.

— Его жену вы давно видели?

— Александру? Последний раз — на похоронах. Честно говоря, я всегда с ней ладил не очень. Слишком заметная разница в возрасте. Да и за Василия она вышла, мне кажется, исключительно ради денег.

Трубоукладчиков покачал головой и негромко заметил:

— Иван, не стоит высказывать предположения, которые могут быть истолкованы товарищем милиционером превратно. Его интересуют только факты. Вот и придерживайся их.

— Вам известно, где она находится сейчас?

— Дома, наверное. Вы пробовали звонить?

— Удивительно, но пробовал. Не отвечает. И по мобильному тоже.

— Тогда я не знаю. Могла уехать. Сами понимаете, такое горе…

— Спасибо, Иван Иванович. До свидания, — Акулов поднялся, — ваша помощь бесценна. Вот моя визитная карточка. Может быть, вы что-нибудь вспомните? В любое время звоните. Лишь бы не было слишком поздно. Для вас.

Андрей, кивнув, направился к выходу.

— Э-э-э, — донёсся ему вслед голос Трубоукладчикова, — вы что, ничего не будете записывать?

— К чему тратить время? — Акулов взялся за ручку двери. — Прокуратура запишет. А у меня есть дела поважнее. Кстати, Иван Иванович! Убийства часто раскрываются даже тогда, когда свидетели мешают. Это тоже раскроется. Вам тогда не будет стыдно? Всего хорошего!

Он вышел, хлопнув дверью.